Весь год я живу ради этого дня. Ради него я цепляюсь за должность оформителя-осветителя сцены городского летнего театра, ради него трачу всю свою мизерную зарплату на видеокамеры, карты памяти и жесткие диски. Мне 46, и я живу ожиданием этого дня уже восемь лет, с каждым годом встречая его всё радостнее и желая его всё больше. Разбуди меня сейчас среди ночи и спроси — я уверенно отвечу, что осталось ждать всего 27 дней.

     Этот день — День города. Самый главный городской праздник, за три недели до которого меня начнут таскать на все чиновничьи собрания подряд, тыкая носом в требования к сцене и выспрашивая, какое оборудование у меня есть. От собраний перейдут к оформлению, а затем к репетициям, не давая мне покоя ни днём, ни ночью. Другой бы взвыл от такого отношения, но не я.

     В ночь перед праздником я почти не сплю. Когда отгремит последняя генеральная репетиция, я начинаю свою, куда более важную подготовку. Проверяю каждую видеокамеру и карту памяти, тестирую проводки питания, настраиваю точное время и самое высокое качество записи. Затем пробираюсь на сцену и монтирую все камеры в заранее отмеченных местах.

     Наступает пятнадцатое сентября, утро, 10 часов. Я стою с видеокамерой у школы номер 27, в самом начале главного городского проспекта. Боковые улицы перекрыты железными барьерами, по проезжей части проспекта гуляют люди, ожидая начала торжественного парада.

     На площади перед школой выстраивается праздничный оркестр и замирает в ожидании. Замираю в ожидании и я, включив камеру и направив её на двери школы.

     И вот двери распахиваются и из них яркой гурьбой высыпают на улицу юные барабанщицы! На них яркие синие гусарские шапки-киверы, такого же цвета куртки-доломаны, белые юбки в вертикальную складку и белые сапожки на каблучке. В руках у них барабанные палочки, а их легкие барабаны перекинуты через плечо.

     

     Это одиннадцатиклассницы из нескольких школ центрального района. Каждый год администрация выбирает пятьдесят самых высоких и стройных девочек, несколько дней они учатся барабанить простой ритм, а затем выходят на парад, следуя сразу за оркестром. Вот тут-то и наступает мой счастливый час!

     Я иду за ними, снимая каждый их шаг, замирая от вида белых юбочек, взлетающих вокруг их бёдер, любуясь стройными девичьими ножками в сапожках на высоком каблуке. Изящные девичьи коленки так завораживают меня, что я едва ли не забываю вести видеосьёмку.

     Эти кадры я буду потом пересматривать целый год. Когда юные барабанщицы дойдут до главной площади, они поднимутся на сцену летнего театра и выстроятся в три широких ряда позади оркестра. Примерно сорок пять минут они будут стоять там, ожидая, пока оркестр сыграет приветствие и пока мэр скажет свою речь. Затем они отбарабанят поздравительный ритм и покинут сцену, вернувшись обратно в школу, чтоб переодеться.

     Пятьдесят юных барабанщиц в юбочках и сапожках проведут пятьдесят минут на сцене, и каждая из них подарит мне пятьдесят минут видео, снятого на камеру в полу у её ног. Прожектора освещают с головы до ног каждую девичью фигурку, а маленькие огоньки, вмонтированные в сцену, подсвечивают снизу стройные ножки барабанщиц.

     Я помню, как я согласовывал покупку и монтаж этих лампочек в полу сцены, и придумывал длинное объяснение того, зачем они нужны. Но никто меня не спросил — подписали прямо так.

     Когда праздник закончится, я бережно соберу все видеокамеры и скопирую видео на свой компьютер. Пятьдесят видеокамер в полу, две над лестницей на сцену, четыре в ступенях лестницы, ещё четыре по бокам сцены. Я буду монтировать пятьдесят лент видео, специально выключив предварительный просмотр и ориентируясь только на точное время записи.

     Каждый смонтированный мной фильм будет иметь один и тот же сюжет: нарядный отряд барабанщиц идёт по проспекту, поднимается на сцену, выстраивается, и дальше камера показывает какую-то одну из них, заглядывая ей под юбочку. И эти фильмы я буду смотреть по одному в день, растягивая удовольствие и наслаждаясь их каждой минутой, каждым кадром.

     Да, у меня есть такое видео с каждого парада за последние восемь лет. Тогда у меня было меньше камер, и не все такие хорошие, как сейчас, но с каждым годом моя коллекция становится всё лучше.

     Запуская очередной фильм, я предвкушаю то, что увижу. Скорее всего, у очередной юной барабанщицы будут беленькие трусики — большинство девочек надевают именно белые трусики под белую юбочку. Но некоторые надевают телесного цвета или какие-то другие, тоже светлые — голубенькие, например. Я включаю фильм и думаю: а вдруг сейчас будут именно такие?

     Стоять почти час на сцене довольно утомительно. Я с упоением смотрю, как юная барабанщица переминается с ноги на ногу, как тонкая полосочка трусиков перетягивает её промежность, как ткань постепенно прилипает к её телу и облегает её прелестные губки всё плотнее.

     Ещё восемь лет назад большиство девочек надевали самые простые трусики. Сейчас я всё чаще вижу стринги и танга, а иногда даже кружевные с ажурными краями. Я всегда задумываюсь, как же она заполучила такие красивые трусики.

     Может быть, у неё уже есть парень, и он подарил их ей? Я представляю себе, как она примеряла их перед ним, стыдливо демонстрируя своё юное тело, и как его жадные руки стаскивали потом с неё эти трусики и раздвигали её стройные ножки.

     Или, может быть, она выпросила у мамы денег на что-то другое, а сама купила себе красивое бельё? И теперь ждёт, пока кто-то начнёт с ней гулять и увидит, как она красива в этом белье? Я воображаю себе её мысли, как она представляет, что будет раздеваться перед мужчиной — снимет блузку, юбку и останется в одном только бюстгальтере и трусиках перед его жарким взглядом. Наверное, когда она думает об этом, она сама становится влажной там внизу, и вот эти спрятанные под тонкой полоской ткани губки набухают от возбуждения.

     А может быть, её мама купила ей такое бельё? Если да, то я не знаю, о чем может думать мать, покупая шестнадцати-семнадцатилетней дочери такие трусики. Но мне и не важно, мне нравится рассматривать соблазнительную девичью промежность, так качественно снятую на одну из моих камер.

     За эти пятьдесят минут на сцене одна из девочек обязательно поправит замявшиеся в её нежную попку трусики. Включая очередной фильм, я обязательно загадываю — а вдруг это именно та? Внимательно смотрю минуту за минутой, и если мне везёт, я вижу девичью ладошку, торопливо задирающую край юбки. Юная барабанщица знает, что сзади никого нет, а спереди её закрывают ряды девочек и музыканты оркестра. И только я любуюсь каждым её движением — смотрю, как тонкие пальчики поддевают край трусиков, сильно тянут его назад, вытягивая забившуюся между ягодиц полосочку ткани, потом отпускают и поправляют трусики на попке, чтобы они ровно лежали.

     Иногда мне сказочно везёт. Когда девичья ладошка тянет трусики, поправляя их, я вижу нежный розовый бутончик её попки или даже чуть покрытые волосами половые губки. Я любуюсь этот природной красотой, представляя себе, как бархатны они на ощупь.

     Однажды белые девичьи стринги замялись так глубоко, что интимные лепестки были видны с обеих сторон зажатой ими полоски ткани. Да, номер этого файла я помню наизусть. Стринги сжались в такую узкую верёвочку, что почти не прикрывала даже сжатый бутон попки, но девочка терпеливо простояла всё время, не пытаясь расправить свои трусики поудобнее. Я смотрю на неё и мне хочется лизнуть её, провести языком от попки до самого лобка, сгладив ощущения от непослушного белья и вознаградив за мучения.

     Ночью, уже почти засыпая, я в последний раз прокручиваю перед глазами волшебный калейдоскоп праздничной девичьей красоты: стройные ножки, трусики, попки, сапожки. И один день общего праздника превращается в целый год моего счастья...

     Email автора: [email protected]