— Ты изменился, брат. Я знал тебя другим.

     Группа всадников не спеша направлялась прочь от медленно клонящегося к горизонту золотого солнечного диска. Невозможная жара нехотя отступала. Два рыцаря ехали впереди, пятеро солдат чуть сзади. Последней плелась усталая лошадка с плотно закутанной в свои одежды рабыней.

     Сир Роберт Де Ноэ, лицо которого ни на мгновение не покидало абсолютное равнодушие, казалось, с трудом разлепил уста:

      — Я мертв, брат. Мертв. Мне разорвали грудь и бросили в пыль мое пылающее сердце. Безжалостный арабский скакун раздавил его своим подкованным копытом.

      — Я не понимаю тебя! — удивленно воскликнул сир Генрих, — О чем ты говоришь?!

      — Мы не виделись два года. Многое изменилось... — начал свой рассказ сир Роберт, — После того как мы расстались под Антиохией я направился к Аккре. Мой меч там очень пришелся кстати. Герцогу Реварру весьма досаждали орды египтян. Еще бы день, другой и его иссушенная мумия болталась бы на стене замка. Но, к счастью, мы выстояли, хотя и пришлось погулять по колено в крови... Впрочем, я отвлекся. Дело в том, брат, что в Аккре я имел честь быть представленным дочери герцога, прекрасной принцессе Франческе. Дева Мария, что это была за девушка, брат. Красавица с такой бледной кожей, словно она жила не в проклятой Иудее, а в старой доброй Франции. Чиста, будто лебедь. Горда и непреступна, как богиня. Стоило ей появиться на улице, простолюдины валились на колени и в исступлении кричали от счастья. Чистый ангел.

     Последующие полгода, брат, были сущим раем. Если я не проводил свое время возле нее, то либо метался в своей кровати, бредя ею, либо рубил мусульман с ее именем на устах. Если бы она попросила отдать за нее мою никчемную жизнь — это было бы высшим счастьем. Клянусь Святым Георгием, своим мечом я заслужил права просить ее руки...

      — Что же случилось?! — в нетерпении воскликнул пораженный услышанным сир Генрих.

      — Накануне дня помолвки, брат, прискакал гонец — бедуины перешли границу и захватили небольшую деревеньку. Я первым вызвался вести отряд. Меня пытались отговорить, но, бог мой, я был окрылен! Мы помчались словно ветер. Пустынные бродяги вопили от страха и напрасно просили пощады, мы изрубили их как тростник на мелководье. Но вернувшись назад, брат, я увидел лишь дымящиеся развалины на месте величественного замка моей принцессы. Несколько выживших солдат рассказали о том, как на них внезапно налетел отряд мамелюков. Стражники были не внимательны и не успели вовремя захлопнуть ворота. Началась резня. Женщины затворились в соборе и стали молить Святую Деву о спасении, мужчины бились с пришельцами насмерть. Обезумевшие египтяне не обращали внимания на свои раны, а когда поняли, что им не победить — подожгли замок. В страшном пожаре погибали и атакующие и защищающиеся. Рушились башни, провалилась крыша собора. Все кто был внутри — погибли...

     За все время жуткого рассказа голубые устремленные к горизонту глаза рыцаря не изменили своего пугающе равнодушного выражения.

      — Если бы я только остался, брат. Если бы мог погибнуть защищая ее... А так... Я умер в тот день, брат. Вот в чем дело. Погиб. То, что ты видишь перед собой лишь призрак... Пустая кажущаяся оболочка, которая...

      — Господин! — раздался неожиданный вопль одного из солдат сзади, — Господин! Посмотрите!

     Оба рыцаря резко обернулись: не далее чем в десятке миль позади них стремительно неслась толпа всадников. Облако пыли поднялось почти до неба.

      — Ас-Амаль! — проревел, сквозь сжатые зубы Мортерштейн, — Собака! Он нагнал нас!

      — Приготовьтесь, брат, — безразличным голосом проговорил Де Ноэ, разворачивая своего коня, — Нам все равно не уйти...

     Собравшись в плотный стальной клин, христианские всадники устремились навстречу отряду врагов. На полном скаку сшиблись. Сталь ударилась о сталь. Кто-то закричал в предсмертной агонии. Мортерштейн громко призвал Деву Марию. Сир Роберт в молчаливом равнодушии рубил наотмашь своим тяжелым мечом.

     Закованные в чешуйчатую броню мамелюки не уступали неверным. Их более легкие сабли хоть и не обладали сокрушающей силой рыцарского меча, но мелькали в десять раз быстрее. Один за другим все пятеро солдат сира Генриха свалились с седел. Последнее, что запомнил в этот жаркий день Де Ноэ, был огромный чернокожий великан, который заехал со спины к его приятелю и огрел того по шлему исполинской матовой булавой. Немец осел, словно мешок, и рухнул под копыта собственного коня. Суданец устремился к сиру Роберту, тот уже развернулся было, чтобы отомстить за брата, но египтяне вновь навалились на него. Рыцарь отвлекся, раскроил череп одному из нападавших, но тут же ощутил страшной силы удар по затылку. Голубые невозмутие глаза, не изменяя выражения заволоклись белесой пеленой. Де Ноэ не почувствовал падения. Просто красный песок внизу неожиданно метнулся ему навстречу...

     ***

     Сквозь мелькающие во тьме беспамятства яркие слепящие всплески молний прорвался истошный животный визг. Сир Роберт Де Ноэ с трудом разлепил налившиеся свинцом веки. Над ним было причудливо окрашенное алым безоблачное пустынное небо. Рыцарь с трудом повернул гудящую голову. Прямо перед ним двое облаченных в шелковые шаровары толстяков тащили нагую извивающуюся бледнокожую девушку. Несчастная страшно, нечеловечески кричала. Смуглые остроносые войны в блестящих чешуйчатых латах грубо смеялись над происходящим. Позади них над ровной линией горизонта показался желтый испепеляющий диск. Сир Роберт попытался приподняться. Сквозь сжатые зубы вырвалось глухое рычание: он был раздет догола. Руки ноги плотно перехвачены толстыми веревками.

     Мамелюки на мгновении отвлеклись от своего зрелища. Один из них указал на рыцаря узловатым пальцем и прокаркал что-то на своем языке, остальные довольно расхохотались.

      — Ты не умер, брат, — прохрипел сзади знакомый голос, — а я надеялся, что небеса смилостивятся над тобой...

      — Что происходит? — абсолютно спокойно проговорил Де Ноэ, — Кто они, брат?

      — Они воины Ас-Амаля, эмира египетских мамелюков.

     Именно из-за них наше предприятие окончилось столь плачевно. Ас-Амаль вышел на охоту, брат. Я думал, мы оторвались от его шакалов, но они все же догнали нас...

     Приятели погрузились в тягостное молчание.

     Толстяки тем временем опрокинули орущую европейку на песок. Встряхнули ее, поставив на колени, нагнули вперед. Один из них навалился сверху всем своим весом, так, что из под его жировых складок выступала лишь выпяченная промежность девушки с ярко алыми валиками половых губ и ровным кружком ануса. Другой отошел, и вернулся с толстой заостренной палкой в руках. Несчастная кричала не прекращая, срывалась на визг, пыталась освободиться. Но это лишь добавляло наслаждение мучителям. Остроносые воины одобрительно цокали языками, глядя, как тщательно толстяк обмазывает острый конец палки конским жиром.

      — Эмир заподозрил свою наложницу в неверности, — прохрипел сзади Мортштейн.

     Холодные голубые глаза не изменили своего выражения, даже когда острие кола до предела вошло в вагину несчастной, и толстый палач принялся забивать его глубже при помощи маленького топорика. Брызнула кровь. Темные ручейки побежали по дергающимся бедрам девушки. Она уже не кричала, а лишь сдавлено хрипела.

     Вогнав свое жуткое оружие не менее чем на полтора фута, палачи подняли кол вертикально и погрузили его в заранее подготовленную ямку, которую тут же закидали камнями. Они отошли и с довольным видом посмотрели на свою работу: девушка повисла над землей. Ее выпрямившееся как пружина тело слабо дергалось в конвульсиях. Она тихо стонала, почти выла. Все ...

 

     лицо было залито слезами. Губы прокушены насквозь. Кровь стекала по подбородку, груди, животу. Смешивалась с густым бардовым потоком, спустившимся уже до самого основания кола. Ей предстояло мучиться еще несколько часов...

      — Это представление устроено для нас? — хмуро поинтересовался сир Роберт.

      — Не думаю, — сдавленно прохрипел голос сзади.

     ***

     Ближе к полудню посаженная на кол наложница затихла. Прекратились непроизвольные подергивания, не слышно стало глухого стона. Сир Генрих позади с облегчением вздохнул.

     Недавние толстяки подошли к связанным рыцарям, схватили их. Грубо поволокли к большому шатру, возле которого развевалось знамя с полумесяцем.

     Внутри их ожидал пожилой одетый в расшитые золотом одежды эмир. Его запавшие вовнутрь черные как угли глаза светились умом и жестокостью. Ярко белые зубы хищно поблескивали из-под густых свисающих усов:

      — Ты бледнолицый пес хотел полакомиться моим мясом?! — его палец уперся прямо в сира Мортерштейна, — Ты не понял?! Почему ты до сих пор не убежал за море, неверный?! Ты захотел еще раз испытать судьбу?! Волей Аллаха, я, слуга его, свершу божественный приговор.

     Мамелюк отошел и злобно расхохотался:

      — Посмотри вокруг, здесь ты видишь моих любимиц, лучших наложниц моего гарема.

     Вдоль стен шатра, действительно, понуро сидели около дюжины нагих девушек. Сир Роберт быстро оббежал их глазами. Черные, белые, коричневые, желтые — юные красавицы со всего света. Но холодные голубые глаза рыцаря оставались по-прежнему равнодушными.

      — Ты видел моих женщин! — гневно воскликнул тем временем эмир, — Теперь у тебя два пути: либо ты станешь евнухом в гареме, либо расстанешься с головой! Я вижу, что ты выбираешь, и потому сделаю наоборот!

     Ас-Амаль дал сигнал толстякам и один из них нагнулся к извивающемуся, рычащему в бессилии немцу. В его руке блеснул золотой серп. Спустя мгновение мужское достоинство потомка рода Мортерштейнов упало к ногам мамелюка.

      — Если он умрет — ты последуешь за ним, — бросил эмир палачу.

     Тот послушно поклонился и, торопясь закончить дело, потянулся к члену второго рыцаря.

     Выражение ледяных голубых глаз ни на мгновение не изменилось.

     Евнух прижал свое жуткое оружие к бледной коже, его рука напряглась:

      — Не-е-т!!! Ради Аллаха не надо!!!

     Одна из наложниц, судя по бледности кожи — европейка, с черными прямыми волосами, не сдержавшись, бросилась в ноги своему безжалостному господину:

      — Молю тебя, о, всемогущий, пощади его!! Внемли, прошу, просьбе верной тебе рабыни!!!

     Девушка принялась исступленно целовать украшенные золотой нитью туфли хозяина.

      — Что тебе до него? — равнодушно проговорил старик, — Он твой родич?

      — Нет, но...

     Сир Роберт безучастно перевел взгляд на свою нежданную заступницу. Она сидела спиной к нему и он видел лишь ее обнаженный округлый зад и дрожащие плечи. Но вот на какое-то мгновение девушка полуобернулась... У рыцаря перехватило дыхание. Эти глаза, этот изящный носик, это ровная линия губ... Чистый ангел!

      — Франческа!!!

     От дикого крика палач не удержался на ногах. У входа в шатер зазвенела сталь и раздались тревожные голоса:

      — Господин! Господин!

      — Франческа! Франческа! Франческа! — словно безумный повторял Де Ноэ, по его щекам потекли крупные слезинки. Ледяное равнодушие в мгновение рухнуло.

     Пожилой эмир со злым изумлением переводил взгляд с лежащей у его ног захлебывающейся слезами наложницы на связанного плачущего неверного, и обратно.

      — Утащите отсюда эту собаку, — Ас-Амаль указал евнухам на стонущего искалеченного немца, — И успокойте, наконец, стражу!

     Когда толстяки удалились, старик поднял ревущую девушку за волосы и вплотную приблизил к лицу рыцаря:

      — Ты ее знаешь, не так ли? — он злобно расхохотался, — Кто она тебе? Сестра? Невеста?

      — Франческа, я думал, что ты погибла, — с трудом проговорил рыцарь, — Я думал, тебя больше нет...

      — О, Роберт, не произноси больше ни слова. Ты разрываешь мне сердце...

      — Ты знаешь, сын ишака, — мамелюк притянул девушку к себе, — она досталась мне девственной, как весенний цветок.

     Он без труда спустил шаровары и вытащил наружу свой быстро поднимающийся коричневый член:

      — Сорвать этот цветок было одно удовольствие. Она была так узка, так жарка...

     Де Ноэ заскрипел зубами: его любимая застонала, когда толстый налившийся ствол эмира вошел в нее.

      — Сегодня это прекрасное создание, — старик, не прекращая своих фрикций, нагнулся и сжал лапой небольшую упругую грудь Франчески, — умоляет меня, чтобы я брал ее ежедневно.

     Девушка равномерно раскачивалась перед наполненными болью глазами мужчины в такт движениям своего повелителя.

      — А когда она мне наскучит, — ухмыльнулся мучитель, с силой входя до самого основания, — Я отдам ее солдатам, а после посажу на кол. Ты знаешь, что это такое?

      — Роберт, — прошептала сквозь слезы, раздавленная принцесса, — Прости меня...

     Рыцарь завыл, словно раненная собака.

      — Но она надоест мне не скоро, — проревел коварный мамелюк, — Ты знаешь, неверный, у нее есть одно замечательное достоинство...

     Ас-Амаль быстро вышел из вагины наложницы и, со всей силы прижав ее к ковру, резко ворвался в ее задний проход. Несчастная вскрикнула.

      — ... Ей это нравиться!

     Старик принялся энергично двигаться. Спустя минуту в девичьих стонах появились нотки наслаждения. Лицо Франчески раскраснелось, алые губы налились кровью, слезы стремительно высыхали.

      — Прости, Роберт...

      — Она похотлива, как кошка! — эмир уже кричал в предчувствии невероятного финала, девушка сладострастно стонала. Несчастный Де Ноэ разбил бы себе затылок, если бы под ним был каменный пол. Он рычал, выл, ревел. Его зубы сжались так, что в любое мгновение готовы были сломаться...

     Наконец, Ас-Амаль тяжело захрипел, он несколько раз судорожно дернулся и лег всем своим весом на хрупкую спину белой наложницы. На пунцовом лице той, к ужасу ее отчаявшегося жениха, ярко блестели слезы неописуемого счастья.

      — Прости, Роберт...