— Ну, ну! — слышит Женя укоризненный голос и открывает глаза.

     Рядом с ним сидит Нинель.

      — Я долго спал? — спрашивает он.

      — Часа два, не меньше... Оставил нас одних... Я вообразила, что он действительно из скромности, чтобы не стеснять меня, удалился за эти кусты. Но была уверена, что на деле нашёл там какую-нибудь прорезь между ветками и лежит себе любуется моими красотами. Ну и пусть, думаю, ведь есть что показать... Сняла кофточку, приподняла подол юбки и загораю... Час, другой... О чём-то спрашиваю. А ответа нет... В чём дело? Поднимаюсь, иду сюда... И что же вижу? Спит, как сурок... И не стыдно?

      — Простите, с моей стороны это была большая оплошность: лишиться удовольствия лицезреть такую прелесть!

     Женя протягивает руку и дотрагивается до гладкой кожи между полными коленками.

      — Признаюсь, я действительно собирался устроиться здесь таким образом, чтобы тайком подсматривать за вами. Но вот, видите, не вышло... Очень жаль...

     И пробует продвинуть ладонь выше.

      — Нам пора уходить, — говорит Нинель, поднимаясь. — Так что одевайтесь, и идём отсюда.

      — Как жаль...

      — Жалеть поздно. И о чём?

      — Хотелось бы ещё немного полюбоваться вами... Вот такой, неодетой...

      — Если немного, то ещё успеете... Чтобы не порвать юбку и кофточку, я надену их только после того, как окажемся по ту сторону колючей проволоки.

      — Прекрасно! Идите вперёд, а я сзади в течение этих нескольких минут полюбуюсь вами...

      — Можно бы рядом, но не утерпите же, чтобы не подержаться за что-нибудь, а я не хочу давать дурной пример детям...

     Женя одевается, выходит из-за кустов, помогает собраться своим новым знакомым и отправляется с ними в обратный путь. Перелезает сквозь проволочное заграждение, принимает по очереди из рук мамаши её детей, ставит их на землю и, указав направление, говорит им:

      — Можете бежать туда. У железной дороги нас подождите...

     Они смотрят вопросительно на маму. Та кивает им головой, передаёт Жене юбку и кофточку и пытается просунуть в дырку одну ногу. Он кладёт полученное из её рук на траву и помогает ей преодолеть препятствие. Когда и вторая её нога оказывается по эту сторону колючки и сама она выпрямляется, то оказывается в его объятиях.

      — Это уже ни к чему, — говорит Нинель, совершая некоторые движения, которые должны вроде бы обозначать если и несогласие, то укор. — Всему своё время и место...

     Но от поцелуя не уклоняется.

      — Какого же удовольствия я себя лишил! — восклицает Женя.

     Его ладони обследуют её плечи, лопатки. Пальцы пытаются найти за-стёжки бюстгальтера. Она делает движение, чтобы выскользнуть из его объятий, но так неловко, что руки его оказываются на её бёдрах и моментально проскальзывают под резинку от трусов.

      — Вы что! — уже не в поддельном гневе вскрикивает дама и пытается перехватить его дерзкую руку.

     Но не успевает: его длань, быстро скользнув мимо мшистой лобковой поверхности, проникает в промежье и тут же выскакивает наружу, едва соприкоснувшись с набухшими и показавшимися чрезмерно большими гениталиями... Молодой человек даже не успевает сообразить, что это такое: срамные губы или клитор. Никогда ещё ни с чем подобным ему не приходилось иметь дело...

      — Идите вперёд, догоняйте моих малышей и дайте мне возможность спокойно одеться!

     Полчаса спустя они не торопясь спускались вдоль Сталинской к центру города. Беседовали о том, о сём. Женя чувствовал, что его спутница не желает вот так просто с ним расставаться, жалуясь на скуку из-за того, что не знает здесь никого, а муж вечно занят на службе...

      — Вот и сегодня он не пошёл с нами гулять, отговариваясь тем, что ему надо отоспаться перед ночным дежурством... Кстати, надо было бы поторопиться домой, чтобы приготовить ему ужин, да что-то не хочется уходить с улицы — уж больно хорошо на воздухе!

      — Так пойдите накормите его, уложите детей спать и снова выходите на улицу... Если вы не будете против, то с удовольствием продолжу нашу прогулку...

      — Вы это серьёзно?

      — Вполне...

      — Надо подумать...

     И тут Женя слышит, как его окликают: на том же самом месте, где и вчера сидит компания во главе с Аллой, а та, нервно смеясь, кричит ему:

      — Обманщик! И тебе не стыдно? Говорил, что холост и детей нет... А те три девицы не улетели, сидят у тебя и наверно ждут не дождутся, когда ты осчастливишь их своим появлением...

      — Как не улетели?... — спрашивает Женя, останавливаясь, но не отпуская от себя Нинель. — Откуда ты знаешь?

      — Оттуда? Только что были там, думали найти тебя там, пропащего...

      — Чего ж не улетели? Погода вроде лётная, лучше не придумаешь...

      — Говорят, что Хабаровск по-прежнему не принимает до полуночи... А может врут, хотят с тобой, ненаглядным, ещё пообщаться...

      — Вот незадача...

     И, обращаясь уже к своей спутнице, объясняет:

      — Вот эту самую девушку с её подругами я искал в парке, когда встретился с вами...

      — Приятная девушка, — отвечает та, — и я готова вас уступить ей, вот только проводите нас до дома, чтобы могли закончить наш разговор...

      — Подождёшь, Алл? — спрашивает он.

      — Не знаю... Опять обманешь... Так ты не ответил на мой вопрос: это твои дети?

      — А что, прелестны! Не правда ли?

      — И сколько их у тебя? От Москвы до самых до окраин?

      — Эти — единственные и неповторимые... Так я отведу их с мамой домой, и возвращаюсь сюда с надеждой снова увидеть тебя здесь...

      — Надейся, но я теперь тебе ничего не обещаю...

     Помахав ей рукой, Женя берёт Нелли подмышку и продолжает прерванное шествие.

      — Да вы тут, я смотрю, прямо нарасхват! — качает она головой. — Одни дома караулят, другие на улице пройти не дают...

      — Сегодня какой-то необыкновенно напряжённый день выдался... Нам куда дальше?

      — А нам дальше некуда! Надо возвращаться назад, чтобы свернуть на мою улицу. Я намеренно прошла её, чтобы не прерывать беседу и о чём-то договориться с вами... Но, оказывается, вам верить нельзя...

      — С любым человеком может такое произойти, когда он не в силах выполнить обещанное... Но если вы сегодня, назначив мне время и место встречи, вдруг по каким-то причинам не сможете оказаться там, я в претензии к вам не буду...

      — Понятно, в любом случае вы играете беспроигрышно: на Сталинской вас ждёт одна девушка, а дома даже несколько!

      — Да, эти девушки у меня вот где! Я-то грешным делом думал, что если вы не посмеете принять меня у себя, пригласить вас к себе на вечерний чай... Но вот незадача!... Вдруг они сегодня так и не улетят? И я теперь озабочен тем, чтобы подумать о запасных вариантах...

      — У вас будет ещё время подумать о них... Ровно в полночь, если я выгляну в окно и увижу вас, стоящим под фонарём этого столба, я, так и быть, спущусь к вам, и мы продолжим нашу прогулку и беседу... Хорошо?... А если не смогу — мало ли что может случиться — то не взыщите... Как вас найти тогда?

     Женя пишет ей свой служебный телефон на клочке бумаги и, простив-шись, уходит... Как он и предполагал, Аллы на месте не оказывается... Гордая... Не стала ждать... Ушла куда-то с подругами... Что же делать в оставшиеся чуть ли не шесть часов?... Придётся идти домой... Небось, у поронайских девиц, коли они не улетели, найдётся чем перекусить... Ведь целый день куска во рту не ...

  было... А может и поспать малость удастся...

     Нина с Леной и Верой не скрывают радости, увидев его в дверях:

      — Наконец-то! А мы вот только уселись слегка поужинать... Присоединяйтесь к нам и рассказывайте о своих приключениях... Тут ваша Аллочка нагрянула и очень удивилась, нас здесь увидев, но вас здесь не обнаружив и узнав, что вы тут и не появлялись, убежала...

      — Она мне об этом поведала... Что, на самом деле Хабаровск не прини-мает?

      — Не принимает!... Но в двенадцать часов нам надо быть снова в аэропорту...

      — Как спалось? Никто не мешал?

      — Ещё как мешали!... Едва вы ушли, как эта парочка вернулась и ну стучать, чтобы её впустили... Хорошо, мы оказались настолько предусмотрительны, что закрылись изнутри. Долго умоляли пустить, даже соседи ваши выходили, уговаривали не мешать спать. Ничего не помогло. Почти до самого утра топтались под дверью и окном... Так что выспались мы неважно, а потому собирались сейчас, наскоро поев, попробовать заснуть... Но теперь нам не до сна... Продолжим наши рассказы... Может быть и мы от вас чего-нибудь любопытное услышим...

      — Нет уж увольте... В другой раз... Вы же обещали задержаться у меня на обратном пути домой... Не так ли?... А сейчас я был бы благодарен вам, если бы дали мне возможность прикорнуть до одиннадцати, когда вы меня покинете...

     Сбросив ботинки и верхнюю одежду, Женя ложится на свою постель, укрывается с головой одеялом, но на сей раз сон не идёт к нему. Поворочавшись с боку на бок, откидывает одеяло, открывает глаза и говорит:

      — Ладно... Не получается... Так что продолжайте свой рассказ о том, что вам удалось ещё такого узнать обо мне в Поронайске... На чём мы остановились?

      — Всё, что видели, рассказали, — отвечает Лена. — Вот разве что не успели пересказать то, что слышали от Риты...

      — Так давайте, я слушаю вас...

      — Вы знаете, что она — секретарша главного технолога. Гораздо старше нас. Одиночка. Но весёлая и проказливая. Почему с нами, малолетками, дружит, не знаем. Может, потому что её сверстницы уже замужем и, зная её блядский характер, в свой круг не очень-то пускают... К тому же на язык она остра, и при желании любую может прославить. И любит похвастаться своими приключениями. О своей связи с шефом ни от кого не скрывала, а с нами и подробностями делилась. И вот что она рассказывала о встрече с вами перед самым вашим отъездом из Поронайска. Передаю чуть ли не слово в слово.

     9. Не такой уж и недотрога.

     Признание Риты в пересказе Нины.

     На тебя, Яшин, наша Рита глаз положила сразу же, как ты появился на комбинате... Но не подвёртывался подходящий случай. Да и, как мы, принимала тебя за недотрогу... Но когда услышала от нас о твоих приключениях в ресторане и у Вериных соседок, загорелась необыкновенно и поклялась, что непременно заполучит тебя... Стала следить за тобой, подкарауливать. И всё без толку. А тут прощальный обед в твою честь, и ей было поручено найти и привести тебя в столовую. Вот что мы услышали от неё самой об этом.

     «Несколько раз приходила, дверь оказывалась закрытой, но что-то подсказывало мне, что он там, а раз закрылся, то, может быть и не один. Ходила кругами, не выпуская эту дверь из поля зрения. Время от времени тихо подкрадывалась, прислушивалась к тому, что там внутри, потом стучала... И чутьё моё меня не обманывает. Дверь, наконец, отпирается, и из неё в коридор выходит Яшин... И с кем? С дамой лет сорока! Она только с полгода как приехала, работала инженером и почему-то все начальники относились к этой мымре с почтением...

     Так вот, увидев его с нею, я, будто откуда ни возьмись, оказываюсь рядом и говорю:

      — А вы не представляете, Евгений Алексеевич, с каким нетерпением ждёт вас мой начальник! Где вы пропадали? Я уже в третий раз прихожу за вами...

      — Зачем? — удивлённо спрашивает он.

      — Попрощаться желает. И не только он. Стол уже накрыт в столовой. Люди за ним давно сидят. А виновника торжества всё нет и нет... Идёмте быстрее...

     И схватив под руки потянула за собой.

     В столовой, вернее в её отдельном помещении для дирекции, его действительно ждала шумная компания: главный инженер, главный технолог, главный плановик и главный бухгалтер, а также их заместители. Я усаживаю Яшина рядом с собой, наливаю ему водку, кладу закуску и говорю:

      — Позвольте поухаживать за вами... Что ж делать?... Раз уж вы за три месяца не удосужились приударить за мной, сегодня я, воспользуюсь случаем, чтобы урвать хоть чуточку вашего внимания... А может, кто знает, мне повезёт и больше...

      — О чём это вы?

      — Всё о том же... Кстати, а что от вас надо этой дамочке?..

      — Какой?

      — Не валяйте дурака!

     Встаёт главный технолог, просит всех замолчать и произносит тост за новую технику и технологию, за носителей знаний, за молодых инженеров, персонально за товарища Яшина, так много уже сделавшего для начавшейся реконструкции комбината.

      — За вас, Евгений Алексеевич!... Рита налей ему, да побольше... Пусть выпьет штрафного!... До дна, до дна только!

     Яшин осушает бокал и начинает метать в рот и жевать всё, что кладут ему на тарелку: селёдку, винегрет, жареную навагу, картофельное пюре, опять селёдку, наконец, пельмени...

      — Ешьте, голубчик, ешьте! — приговариваю я, — но и пить не забывайте!

     И подливаю...

      — Куда вы? — пробует возражать он. — Я из-за стола не смогу подняться... А мне ещё на поезд надо...

      — Доставим вас на поезд, не беспокойтесь... Но перед этим я ещё должна принять у вас помещение библиотеки и забрать ключ от неё...

      — Да? Тогда пойдёмте сейчас же туда...

      — Что ж, это было бы весьма кстати... Вот только давайте послушаем, какой очередной тост произносит мой начальник, выпьем, закусим и пойдём... Хорошо?..

      — Согласен...

     Все снова поднимают бокалы, чокаются ими и берутся за вилки... Я поднимаюсь, обхожу вокруг стола, приближаюсь к главному технологу и говорю ему на ухо, показывая головой на Яшина, зачем он мне нужен. Тот в знак согласия кивает головой, и я возвращаюсь на своё место...

      — Ну что, герой, сыт?

      — И сыт, и пьян... О чём говорили с начальством?

      — О том, что вам пора собираться, а также о том, что мне позволили увести вас отсюда для одного маленького дельца...

      — Вы о библиотеке что ли?

      — Какой вы догадливый... Вставайте и идёмте...

      — По-английски?

      — Ни по-английски, ни по-русски прощаться не надо. Нас всё равно не услышат... Все стараются перекричать друг друга...

     Я помогаю ему подняться и, крепко держа под мышку, увожу из зала...

      — Где ключ? — спрашиваю уже на подходе к библиотеке. — Давайте, я сама открою... Так, заходите и показывайте мне всё...

      — Всё? — переспрашивает Яшин и видит, как я запираю дверь изнутри... — Что всё? Вот шкафы, вот стол, вот стулья... Был кожаный диван, но его забрали...

      — Что ж, жалко, конечно, что и сесть некуда...

      — Но вон стулья, и в большом количестве. Пожалуйста...

     И подвигает ко мне один из них.

      — Да, — констатирую я. — Обстановочка не очень-то располагающая...

      — К чему?

      — К проверке... А вы что подумали? Сознавайтесь...

      — Честно?

      — Да, честно!... Откровенно!..

      — Ну, если откровенно, то я подумал об интиме...

      — В наших краях таких слов не употребляют. Поэтому, хотя я смутно ...   и подозреваю, что вы этим хотели сказать, но всё же попросила бы разъяснить.

      — Извольте... Это слово происхождения французского и означает некую особость меж двумя лицами разного пола, скрытую от других...

      — Что ещё за особость? И почему скрытая?

      — А зачем вы закрыли дверь на ключ?

      — Чтобы нам никто не мешал...

      — Вот и я о том же, чтобы нам никто не мешал... Но помешать могут не только посторонние люди, но и плохие стулья под нами... Поэтому позвольте мне усадить вас на этот стол и сесть рядом с вами...

      — На стол?... Что ж, давайте... Помогите мне только на него взобраться...

      — Извольте!

     Яшин берёт меня под мышки и приподнимает... Я обхватываю его за шею и игриво спрашиваю:

      — Я не очень тяжела для вас?... Хотя откуда?... Ведь я такая тощая...

      — А вот это-то мы и проверим! — восклицает он и, усадив меня на крышку стола, начиная шарить руками по моим бокам и бёдрам.

      — Ну и как? — спрашиваю.

      — Тут требуются более тщательные исследования!

      — Что вы говорите? А что для этого надо?

      — Прежде всего — удобная позиция...

     Он усаживается рядом со мною и обхватывает меня за плечи.

      — А что ещё?

      — А ещё неплохо бы получить поощрительный поцелуй...

      — Поцелуй?... Пожалуйста!... Даже с удовольствием! Я же только и мечтала об этом!... Ну, а дальше?..

      — Если вы имеете в виду более тщательные исследования, то им сильно мешает ткань вашей одежды...

      — Вы что же, предлагаете мне раздеться? Прям-таки сразу?

      — Вовсе нет... Пока будет достаточно и того, чтобы расстегнуть несколько пуговиц вверху... Причём я это сделаю сам... Вот так... Теперь одна из моих дланей может проникнуть внутрь и дотронуться до ваших грудок...

      — Вот именно грудок... Они настолько малы, что их, наверно, и найти на ощупь трудно...

      — Вы не совсем правы, лично я обнаружил их легко, но, чтобы судить лучше, хорошо бы было взглянуть на эти сокровища...

      — Вы так считаете? Ну что ж, пожалуйста!... Однако боюсь разочаровать вас...

     Я сама расстёгиваю свой бюстгальтер и вытаскиваю из-под его чашечек и сорочки две свои грудки с острыми сосками...

      — На что тут смотреть?..

      — Вы не правы, — не соглашается он. — Есть тут на что взглянуть, что потрогать, что поцеловать... Вот так... Какая прелесть!... И разве вам самим это исследование не нравиться?

      — Не пора ли нам перейти на «ты»?

      — Согласен... Наш интим стал настолько сердечным, что можно уже обойтись и без «вы»... Но я не получил ответа на свой вопрос: нравиться ли тебе то, что я делаю?

      — Мне-то нравится... Но меня смущает всё то же: как ты продолжаешь находить меня?... Кожа да кости?..

      — То, что я держу в ладонях и целую, достойно восхищения и весьма возбуждающе на меня действует... Хочешь убедиться в этом?... Дай руку... Опусти её сюда, на низ моего живота... Чувствуешь?..

      — Нет!..

      — Плутовка!... Вот ты кто... Ужо подожди, пока расстегну пуговицы на брюках...

     Яшин просовывает мою ладонь в ширинку и кладёт её на свою плоть.

      — Ты хочешь, чтобы и я тебя исследовала?... Пожалуйста... Но что это такое там у тебя?..

      — Уж будто не ведаешь? Не хочешь ли ты сказать, что всё ещё прохлаждаешься в девушках?

      — Я ничего такого сказать не хочу, но признаюсь, что в руках такую штучку держать не приходилось...

      — А видеть?

      — Если только мельком...

      — Хочешь взглянуть?

     Я молчу, но пальцы мои продолжают перебирать предмет нашего разговора.

      — Что ж, всему своё время... А пока я продолжу своё исследование... Ну-ка, покажи мне свои коленки!... Да, остренькие...

      — Уколоться можно...

      — Не думаю... А что там выше?...

      — Говорю же: кожа да кости!..

      — Ну, ты скажешь тоже... Есть, что пощупать... Но хотелось бы взглянуть на бёдра... Может, снимем всё-таки платье!

      — Нет, нет! Давай без этого!

      — То есть, без платья?

      — И не думай об этом!

      — Почему?

      — Тут так светло, и я буду смущаться...

      — Чего?

      — Своей худобы...

      — Далась тебе твоя худоба... А что мне делать с твоими штанишками? Они мне мешают...

      — Мешают, говоришь? — переспрашиваю я и, вынимая свою ладонь из его ширинки, предлагаю: — Встань-ка на минутку и не смотри на меня... Займись лучше своим костюмом... Или он тебе не мешает?..

      — Ты имеешь в виду брюки?

      — И пиджак...

      — А трусы?..

      — Какой ты догадливый... Давай, давай, поторапливайся... И позволь мне заняться собой...

     Яшин вскакивает на пол и принимается расстёгивать ремень на брюках, а когда те падают на пол, выходит из них, после чего снимает с себя и вешает на спинку стула пиджак, в то время как я, водрузив на крышку стола свои ноги, опрокидываюсь навзничь, приподнимаю таз и пытаюсь освободиться от трусов.

      — Помочь? — спрашивает он и берётся за подол моего платья.

      — Не тронь, тебе говорят... И не смотри!... Отвернись же!... Займись лучше своими!..

      — Хорошо, хорошо!...

      — Не подглядываешь?

      — Нет!..

     Правда, в стекле книжного шкафа смутно отражается его силуэт. А значит и он может разглядеть, как я, задрав подол платья, стаскиваю с бёдер трусы, отбрасываю их в сторону, после чего натягиваю подол на бёдра и снова ложусь на спину.

      — Ну вот, — говорит он, оборачиваясь ко мне.

      — Что вот?

      — Теперь мы в равном положении, без исподнего...

      — И что из того? Долго ты в таком виде будешь маячить передо мной?... Начал, так доводи дело до конца... У нас не так уж и много времени...

      — Тогда подвинься, позволь мне поместиться рядышком... Вот так... Поцелуемся?..

      — Чего-чего, а это с удовольствием!

     Я живо поворачиваюсь, обнимаю Яшина за шею и впиваюсь в его губы. Одна его рука оказывается прижатой мною к крышке стола, другую же он устремляет к краю подола, а затем — уже под ним — вверх по бёдрам, которые, на секунду сжавшись, потом покорно сами собой раздвинулись.

      — Продолжаешь исследование? — спрашиваю я, оторвавшись от его уст, чтобы перевести дыхание. — И как находишь?... Не укололся ещё?..

      — Ну что ты! — успокаивает он. — Тут так приятно!..

      — Что же там такого приятного нашёл?

      — Бугорок, покрытый мягким мхом, и щелочку, где, кажется, уже...

      — Молчи! — прерываю я его разъяснения, закрыв ему рот ладонью и покрывая поцелуями.

      — Не могу! Мне подол твоей юбки мешает... Приподними-ка попку! Вот так...

     Всё дальнейшее происходит почти без слов. Яшин оказывается сверху. Мои коленки подняты и раздвинуты. И ему ничего другого не остаётся, как ввести своё естество в мои открытые настежь врата, углубиться во влажное и тёплое нутро и начать там ёрзать взад вперёд.

     «А он ничего! — рассуждаю я тем временем про себя.

     Особо не подмахиваю, но глаза закатываю от удовольствия... Сегодня это у него наверняка уже второй раз, да и выпить ему пришлось порядочно, так что есть надежда, что скорого финиша не будет... Не разочаруем ...  

     и мы его...

      — О чём ты думаешь? — спрашиваю я, заметив, что его взгляд устремлён куда-то мимо моего лица.

      — Не о чём, а о ком.

      — О ком же?

      — О нас с тобой.

      — И что же, интересно?

      — Хочешь непременно узнать?

      — Да.

      — О том, когда ты кончишь...

      — Зачем?

      — Чтобы и себе это позволить...

      — Ты так можешь? Захотел — спустил, не захотел — держишь в себе? Да разве так бывает?

      — Не знаю... Но хотелось бы, чтобы сегодня получилось именно так...

      — Ну ты даёшь! Первый раз встречаю мужика, который, занимаясь этим делом, не о себе думает...

      — Да, как видишь, встречаются такие придурки...

      — Ладно, не придуривайся... Значит, ждёшь, когда я кончу?... Ну, так я признаюсь тебе, что сделала это уже много раз!

      — Правда? Что-то не верится...

      — Почему?

      — Не охаешь, не ахаешь...

      — Тебе ещё надо, чтобы я кричала истошно?... Чтобы дать знать не только тебе, но всякому, кто идёт по коридору?... Я обхожусь без этого. И не подмахиваю особенно как раз потому, чтобы чересчур тебя не возбудить, чтобы ты, не дай бог, быстро не спустил, чтобы продлить удовольствие... Мне так хорошо с тобой... Вот, вот! Ещё раз! И почему я только сегодня, когда ты уезжаешь, тебя захомутала? Почему не получилось раньше?

     Я покрываю его поцелуями и, наконец, начинаю довольно заметно подмахивать ему. Всё это так возбуждает все его чувства, что он, впившись губами в мои губы и вцепившись пальцами в мои ягодицы, принимается наносить такие быстрые и энергичные удары, что уже очень скоро понимаю: вот-вот его накроет волна блаженства, а когда это действительно наступает, из его уст вместе с обильной слюной понеслись какие-то невнятные, мычащие звуки...

      — Спасибо, — только и может что произнести он. — Так было здорово!

      — И мне... Жаль, что рабочий день кончается, а то бы я с удовольствием повторила всё это!

      — Я то же.

     Мы обмениваются долгими нежными поцелуями и размыкаем объятия.

      — Встаём?

      — Да, и приводим себя в порядок... О, чёрт!

      — Что такое?

      — Да ты мне всю юбку смял... И пятна насадил!...

      — Надо же... Виноват, конечно... И как это я ухитрился?... Но и ты тоже хороша... Надо было снять... Предлагал же...

      — Надо было, надо было!... Что теперь говорить... Как теперь на глаза людям показаться?... Стыд-то какой!..

      — Ещё раз прошу прощения... Не хотел этого...

      — Мало не хотеть... Думать надо!..

      — Да ладно тебе!... А ты о чём думала?... Давай теперь подумаем лучше, как выйти из этого положения... Чем я могу помочь?..

      — Ты? Ничем... Во всяком случае сейчас... Но так просто, тебе от этого не отделаться... Ты уже оделся?

      — Как видишь...

      — Эти шмотки твои? — спрашивает Рита, указывая на свёрток, принесённый Мурченковой.

      — Мои.

      — Забирай их и иди. Оставь меня здесь одну, я попытаюсь что-нибудь сделать с этой чёртовой юбкой...

      — Ещё раз извини за эти хлопоты, виновником которых я невольно стал...

      — Извинения твои я буду принимать позже, когда и если окажусь в Южном... Напиши-ка адресок, чтобы предупредить тебя заранее об этом... Ты не против?

      — Что ты! Как можно? Сейчас...

     Яшин достаёт авторучку и листок бумаги, кладёт его на стол и, не присаживаясь, пишет свой южносахалинский адрес и телефон.

      — Вот, пожалуйста... Буду ждать с нетерпением...

      — Жди, — говорю я, рассматривая запись.

     И, повеселев, добавляю:

      — Тебе моя испорченная юбка так просто прощена не будет... Придётся попотеть при встрече... Так что готовься... А теперь беги!...»

      — Вот что мы услышали от Риты и чуть ли ни дословно тебе передали, — завершает свой рассказ Нина. — Всё так и было?

      — Вроде бы всё так...

      — Добавить ничего не хочешь?

      — Да вроде бы нет... Разве только то, что всё услышанное тут так меня возбудило, что я готов нарушить все свои обещания не приставать к вам и...

      — Нет, нет! — возражает Нина. — И не думай! Мне сейчас не до этого, а Ленку и Верку ты без моего согласия, хоть расшибись, не заполучишь... Придётся тебе подождать нашего возвращения... Кстати, сколько сейчас времени? Не пора ли нам собираться и двигаться в аэропорт? Ага, уже почти одиннадцать... До автобусной остановки нас проводишь?

      — Охотно, тем более что мне нужно вернуться в город...

      — Встреча с Аллой? — интересуется Вера.

      — Любопытной Варваре нос оторвали! — отвечает Женя, слегка дёргает её за нос и целует.

      — Уверена, что с кем-нибудь ещё! — замечает Лена.

      — Ты права, — соглашается он и тоже целует её.

      — Так что, девахи, — подводит итог Нина, — у нас через месяц будет такая возможность выслушать здесь все его россказни о его новых похождениях... А теперь пожелаем друг другу удачи и каждый — в свою сторону: мы — в Хабаровск, он — к Алле, или ещё к кому-то...

      — Ну конечно ещё к кому-то, — слышат они низкий голос Аллы. — Видели бы вы, какую шикарную мамашу с детишками он сегодня выгуливал!..

      — Алла? Какими судьбами? — спрашивает Женя, судорожно соображая, что ему теперь с ней делать.

      — Ну ладно, — говорит Нина, — вы тут разбирайтесь, а нам следует уже торопиться, а то самолёт улетит ещё без нас...

      — Да, — соглашается Женя, — уже пора.

     И вдруг предлагает Алле:

      — Давай проводим их до автобуса на аэропорт, а потом я провожу тебя до дома...

      — Да тебя не узнать сегодня, — отвечает та. — Выпроваживаешь, чтобы потом привести сюда кого-нибудь ещё?...

      — Если ты мне поможешь, то я избегну такой напасти.

      — Напасти, говоришь? Сам, поди, накликал, а теперь помощи просишь... Не дождёшься, выпутывайся, как хочешь...

      — Я думаю, что это и в твоих интересах, — говорит Женя, закрывая за вышедшими девицами дверь и выходя с ними во двор.

      — В чём же тут мой интерес?

      — Я должен встретиться с этой, как ты говоришь, «шикарной мамашей» и передать ей кое-что для её мужа, моего знакомого, но боюсь, как бы она, не воспользовалась его отсутствием и не попробовала склонить меня к ночной прогулке с нею, дабы помочь ей развеять её сегодняшнее одиночество...

      — И ты, дамский угодник, собираешься отказать ей в этом?... Да кто ж тебе поверит?..

      — Тогда бы я не просил тебя о помощи...

      — Устал бедненький!... Неужто?

      — А ты как думала?... Вторую ночь подряд не спать, легко ли?... Тем более, что завтра с утра надо идти на работу... Но не в этом дело... Я бы с удовольствием...

      — Кажется, из центра идёт автобус, — вмешивается в их разговор Нина. — Мы побежим на ту сторону улицы, и если это будет наш, то мы с вами прощаемся... До свидания! Спасибо за гостеприимство! На обратном пути их Хабаровска рассчитываем снова им воспользоваться...

     И поронайки, внимательно и с нескрываемым интересом следившие за выяснением отношений между Женей и Аллой, торопливо переходят на другую сторону. Автобус на самом деле оказывается следующим в аэропорт. Они в него вскакивают и уже оттуда машут руками.

      — Будем ждать своего, или пешком пойдём? — спрашивает Женя.

      — Да пройдёмся... Ведь ты ещё не опаздываешь... Так на чём мы остановились?... Ты, кажется, хотел сказать, что с удовольствием бы...

      — Да, я бы с удовольствием, несмотря на усталость, погулял ещё раз до утра, но только с тобой...

      — Да ладно тебе! Так я и поверила! Врун несчастный!..

      — Давай проведём эксперимент: если наша с ней беседа покажется тебе затянувшейся, ты подходишь к нам, разыгрываешь удивление, гнев и ещё чёрт знает что, ругаешься, наконец, и бесцеремонно меня уводишь... Идёт?

      — Вон идёт автобус... Бежим на следующую остановку!

     В автобусе же Алла спрашивает:

      — Когда у тебя встреча с этой мамашей?

      — В двенадцать.

      — А где?

      — Напротив её дома, это в двух кварталах от твоего...

      — Нет, ждать почти целый час я не стану, так что оставляю тебя один на один с женой твоего приятеля и пойду спать... Завтра вечером чего делаешь?

      — Дожить ещё надо до вечера... Значит, не желаешь помочь мне, бедному?

      — Да ладно прибедняться-то! Не в первой поди? Оклемаешься... Вот и приехали... Выходим...

     На углу Ленинской и Сталинской у ступенек гостиницы и ресторана встречают знакомых, обмениваются с ними несколькими фразами и шагают дальше, продолжая прерванный разговор.

      — Ты говоришь «оклемаешься», — говорит Женя. — Надеюсь... Но вот когда — не знаю... И в каком состоянии буду после работы, тоже не ведаю. Но подходи к шести часам к совнархозу, там увидимся и определимся, что делать... Вот, кстати, и лавочки перед ним, на которых сегодня утром мы так приятно посидели... Не желаешь ли ещё?

      — Нет!

      — Почему?

      — Да потому что приставать начнёшь, а я на тебя обижена... Проводи-ка ты меня до дома, а потом делай, что хочешь...

      — Значит, отказываешься помочь?

      — Отказываюсь.

      — Что ж, на нет и суда нет... Только не беги, пожалуйста...

      — Ну да... А то потом, после расставания со мной, тебе до нового свидания скучно будет... Не так ли?

      — Понятливая ты моя!...

      — И вовсе я не твоя!..

      — Да, к сожалению, это так...

      — Это как сказать, к сожалению или к счастью... Чего молчишь-то? О чём думаешь?

      — О чём, о чём... О невезучести своей, естественно...

      — Ну поплачь, поплачь!... С удовольствием посмотрела бы на твои слёзы... Но разве этого от тебя дождёшься?..

      — Злая ты какая!..

      — С кем поведёшься, от того и наберёшься...

      — Я сейчас на самом деле заплачу... Скоро тебе сворачивать со Сталинской... Давай, немного присядем...

      — Присаживайся!... Дальше я могу дойти и одна, без тебя...

      — Ну уж нет!... Не доставлю тебе такого удовольствия...

      — Вот в этом весь ты...

     Так, препираясь, они и доходят до конечной цели своей прогулки, но при прощании Алла вдруг сменяет гнев на милость и, когда Женя потянулся за поцелуем, не отказывает ему в этом...

      — Ладно, милая не дуйся, — говорит он, — а пожелай мне спокойной ночи...

      — Желаю... Хотя и понимаю, что это, наверно, бесполезно...

      — А на мой день рождения не передумала придти?

      — До твоего дня рождения мы ещё не раз, думаю, увидимся... Пока!..