Правда. Только правда. Ничего, кроме правды.

     Давно было — в Днепропетровске в командировке. Приехал туда из ПМЖ СПб. Красивый Днепр при чудной погоде, а мыла нет. Только в бане об этом узнал, уже голышом в помывочном зале. У мужиков просить неловко, да и брезгую. А вниз в киоск — так там только по талонам. Иду в предбанник одеваться, проклиная советскую власть. А навстречу старушенция в синей косыночке, техничка или как их там. И издали пристально меня разглядывает, даже не по себе. Ближе сквозь пар понял: да не бабка вовсе, а тётка, и не шибко старая. Вполне можно. Берут же в Хохляндии таких в мужские отделения. Да так откровенно изучает, что у меня там подвешено. И вправо голову, и влево, примеряется вроде. Зырк-зырк. Поравнялись, прикрыл естество ладошкой и говорю (не молчать же в такой ситуации):

      — Мыла у вас не найдётся? С собой не взял. Приехал вот с севера на ваш сраный Южмашзавод, заодно и помыться, а тут проблема — мыла нету. Мочалки-то не надо, трусами натрусь.

      — Да дам я тебе мыла, — усмехнулась она, — пошли. И повернула назад.

     Её руки были тесно засунуты в карманы, а я разглядывал, как играют под обтягивающим сатиновым халатиком вовсе неплохие пухлые ягодицы: влево-вверх-вправо-вниз и по кругу. Что твоё колесо. Да и ноги ничего, гладкие вроде, в меру волосистые и не шибко кривые. Только вот хрен поганый на людях бы не опозорился, а то ведь мужики-то, вон, уже намыливаться перестали, глядят, куда это мы. А он, гад, почти не слушается, начал раздуваться, почуял добычу. Зашли в узкий коридорчик, там полдюжины дверей, она открыла какой-то чулан размером два на два, забитый до верха ящиками и стеллажами. На обшарпанной тумбочке доживал свой век ржавый железный телефон. Она выдвигала из скрипящего комода ящик за ящиком, и так до самого пола, а толку не было, мыло нее находилось. Было, правда, хозяйственное, а туалетного нет. Я стоял, прижатый её задом к закрытой двери и решал, что делать. И не решался. Но когда халатик вдруг приподнялся и обнажил уголок чёрных трусов, предатель не выдержал, встал во весь рост и упёрся в ямку сатина меж ягодиц. Она не почувствовала и продолжала перебирать какие-то свёртки и пакеты.

     Я решился. Я резко придвинулся, член ломом воткнулся в одежду, пальцы вцепились в бёдра. Она не реагировала. Но, по-моему, она всё — таки нашла мыло: её руки замерли. Всё и дальше было молча, без слов. Подол вверх, резинка вниз, и вот он растопыренный стыковочный отсек во всей своей бесстыдной готовности. Вход нашаривать не пришлось, он прямо передо мной, горит приоткрывшимся зевом и захлёбывается похотливой влагой. Я подался вперёд и в миг был принят алчно чавкнувшей глубиной. Мы перестали искать мыло. Она стояла, широко расставив ноги, опираясь правой рукой о ящик, левая ладонь плотно охватывала основание члена, и тело её неистовыми толчками наезжало на меня и больно бросало спиной в железные переплёты дверей, а я не падал лишь потому, что некуда. Я хотел было сказать: «полегче, смотри, куда бросаешь», но внезапно зазвонил телефон. Пошёл он... А он звонил, замолкал и снова звонил. Да пошёл ты на... Я скинул трубку. Я сдавил пальцами её ягодицы, растянул в стороны, чтобы достать дно. Что-то сладко заскребло вершину головки, и огненный зуд полыхнул в промежности. Там всё задёргалось, не оставалось и мгновения до развязки. В голове замутилось, перехватило дыхание...

     Дверь чулана с треском распахнулась, в проёме возник пожилой растрёпанный джентльмен в засаленном пиджаке но при галстуке, хрипло выкрикивающий одну за другой непристойности, вроде:

      — Катька, сука, опять за старое! Мало тебе прошлогоднего шанкра! Что, курва, трубку не берёшь, звоню уже полчаса! А ты, гнида, блядоед, пшёл отсюда, пока цел! — (это он мне) и замахивается чем-то похожим на разделочный тесак. Такое только в фильме ужасов. Я рванул в чём был в первую попавшуюся дверь. И оказался... на улице. Я лихорадочно искал ручку, чтобы заскочить обратно. Ручки не было. Я бил в дверь кулаками и пятками. Никто не отзывался. Я заскулил, как потерявшийся пёс. Я, глубоко присев и прикрывая вмиг опавшее от ужаса естество, озирался и выискивал пути побега. Они отсутствовали. Кругом люди, и многие недоуменно приглядывались ко мне. А я не представлял, как вернуться в этот проклятый дом за одеждой. Я потерял ориентировку, заблудился. Ни карты, ни компаса. Куда? Передвигаясь то перебежками на корточках, то «по пластунски», как учили на воинских сборах, я оказался у ближайшего канализационного люка, благо тот был, о, чудо! наполовину открытым. Там, стоя под чугунной плитой по пояс в холодной зловонной пульпе, шуршащей сороконожками, опарышами и прочей нечистью, я, как можно беззвучнее, плакал.

     Продолжение следует.

     E-mail автора: [email protected]