Удивительно, какую неожиданную и приятную выгоду можно извлечь порой из самых, на первый взгляд, неприятных ситуаций.

     Случилось мне как-то на собственном опыте испытать, что значит встретить женщину на дороге. Было это где-то в середине марта — в самом начале весны, когда зимние дорожные неудобства уже начинают забываться, но, тем не менее, в реальности никуда не исчезают, а только скрадываются напором разыгравшегося после долгого забытья солнца.

     Я заметил этот Ситроен на боковой улице еще издалека, но не придал его наличию ровно никакого значения, ибо ехал по главной дороге, щурился от солнечных бликов в лужах и, наслаждаясь неожиданно спустившимся теплом, мечтал о скорой сухой дороге, когда можно будет без большой опаски слегка придавливать педаль газа на воскресной улице. Впрочем, сухая дорога была пока явлением будущего, о чем тут и там напоминали валики не стаявшего снега, превращенные колесами автомобилей в ледяные поребрики. Именно такой поребрик и сыграл злую, а может быть и просто, шутку с владелицей запримеченного мною Ситроена.

     Не знаю, какие мысли были в этот памятный день у нее в голове, но, подъезжая одновременно со мной к роковому перекрестку по второстепенной дороге, прекрасная дама умудрилась начать тормозить именно в тот момент, когда левые колеса ее «красавицы» были на почти сухом асфальте, а правые на коварном скользком ледяном бугорке. Последствия были известными и вполне согласующимися с элементарными законами физики. К счастью человеческих жертв и увечий не было, и все ограничилось помятиями кузовов наших дражайших автомобилей и побитием осветительных приборов.

     Все бы закончилось буднично, даже скучно, в ожидании дорожного инспектора, но продолжение рассказа требует, чтобы какие-то детали воспрепятствовали этому, и такие детали нашлись — это были достаточно серьезные детали. У дамы отсутствовали водительские права, то есть не просто отсутствовали, а отсутствовали напрочь. Оказалось, что управляла она не своей любимой «ласточкой», а автомобилем, целиком принадлежащим ее мужу, уехавшему, к тому же, на пару недель куда-то в Европу. Положение было практически безвыходное не только для нее, но и для меня — страховка мне вряд ли светила.

     Я пребывал в гневно-возбужденном состоянии и в сердцах обронил фразу, которая неожиданно была признана в последствии обеими сторонами самым удачным сочетанием слов из всего, что я успел тогда произнести:

      — Ну, и что мне теперь — компенсацию натурой получать? — выпалил я, гневно сверкая на нее глазами.

     Последовавшая за этим мертвая тишина, кажется, привела в чувство нас обоих. Я уже намеревался даже просить прощения за свою несдержанность, когда, вдруг, услышал сопровождающееся виноватым опусканием глаз глухое и тихое:

      — Поехали.

     Описание нашего с ней продвижения к ее дому я вынужден опустить вовсе не потому, что в этом не было ничего интересного, а просто потому, что я находился в состоянии близком к нокдауну, когда удар еще не достаточно силен, чтобы потерять контроль над собой, но уже заставляет почувствовать разливающееся внутри тепло ватной неспособности противиться происходящему и фиксировать его. А ведь в этом продвижении было, скорее всего, много комичного. Впереди с побитым левым боком ехала она, то и дело припадая на переднее колесо, а сразу следом за ней с побитым правым боком спотыкался на правую сторону я. Эффект комичности должен был усиливаться еще и тем, что при нашем приближении к перекресткам светофоры волшебным образом немедленно переключались с красного света на зеленый, как бы не желая связываться с экстравагантной парочкой.

     Как это ни парадоксально, впервые я стал ее внимательно разглядывать только, когда мы уже поднимались по лестнице в ее квартиру на второй этаж, да и то только потому, что не разглядывать уже было невозможно — аккуратная попка, неплотно облегаемая легкой юбочкой, приветливо покачивалась как раз перед моими глазами. Короткая курточка едва закрывала поясок, и из-под нее то и дело высверкивала бледно-желтая маячка, которая, в свою очередь, уже местами выбилась на свободу из мягких объятий своей подружки. Стройность ножек в таком ракурсе оценить было затруднительно, и я ограничился тем, что отметил еще нежный пушок в том месте, где у млекопитающих часто бывает хвост.

     Она открыла дверь двумя оборотами ключа, и мы вошли в уютную прихожую, где все было к месту, и где топтаться в мокрых туфлях было верхом кощунства. Мы уже избавились от тяготивших нас туфель и готовы были начать экскурсию во внутренние покои, когда наше внимание привлек осторожный шум и шелест в одной из комнат. Я уже грешным делом приготовился встретить скорую смерть от праведных рук ее ревнивого, неожиданно вернувшегося мужа, но и на этот раз нас ждал просто очередной невероятный поворот событий. Из комнаты как-то неуклюже, полу боком выскочил растрепанный молодой человек и в доли секунды исчез за входной дверью, непостижимым образом успев в движении прихватить-таки с пола свои ботинки.

     Произошедшее, как я понял, было полным откровением не только для меня, но и для нее. Она застыла почти в шоке, и только большой палец правой ноги продолжал неосознанно пытаться поудобнее влезть в домашний тапочек, который она уже заканчивала было надевать. Следом за удивительным молодым человеком, ошеломившим нас ловкостью обращения со своей обувью, из той же комнаты явилось создание, не менее поразительное. Девочка пятнадцати лет вышла к нам в легкой юбочке до середины бедер, блузочке, застегнутой на одну среднюю пуговку, одном гольфике, с одним затянутым и одним распущенным хвостиками прически и руками, застывшими в середине движения завязывания пионерского галстука.

     Двусмысленность положения многократно усиливалась моим присутствием, и мне пришла в голову мысль полностью воспользоваться придавившим обеих дам чувством вины.

      — Здравствуй, малыш, — сказал я неожиданно для всех, обращаясь к девочке, — Скажешь, как тебя зовут?

      — Лена, — пролепетала та, полностью теряя ориентировку в событиях.

      — Ну, что ж, Леночка, я вижу, ты уже совсем взрослый ребенок, и готова участвовать вместе со мной и мамой в небольшом представлении, которое научит тебя, что за свои поступки взрослым всегда приходится отвечать. И, коль скоро ты тоже считаешь себя взрослой, отвечать, возможно, придется и тебе.

     Старшая виновница всего этого происшествия на секунду проявила желание категорически воспротивиться моим планам, но видимо, осознав, что теперь уже поздно от чего-либо оберегать ее девочку, вдруг смирилась и натянуто попросила дочь пройти в зал и ожидать нас там.

      — Итак, — спросила она, когда девочка вышла, — Чем Вы намерены занять нас на ближайшее время?

      — Мы срежиссируем все совместными усилиями по ходу дела, — не оставил я ей последней возможности разгневаться и вышвырнуть меня вон.

      — Ну что ж, — сказала она, — Я зла сейчас на своего ребенка, но она еще маленькая, и я прошу Вас быть аккуратней.

      — Я надеюсь на компенсацию прежде всего от Вас, — немного успокоил я свою должницу.

     Мы вошли в комнату и застали там маленькую проказницу сидящей в большом мягком кресле с низко опущенной головой и красную с головы до пят.

      — Вот что, Леночка, — сказал я, — Ты напрасно переживаешь так сильно — твоя мама провинилась гораздо больше, и ты поможешь мне дать ей хороший урок того, что надо более ответственно относиться к окружающим.

     Девочка ожидала от мамы взбучки, или хуже того, поэтому мои слова произвели на нее совершенно преображающее действие.

      — Тебя тоже следовало бы наказать, но если ты будешь во всем помогать мне, я, возможно, решу, что, видя наказание своей мамы, ты сделаешь достаточно правильных выводов. Услышав, что она не только не будет наказана, но и поучаствует ...

  в наказании мамы, Леночка совсем поддалась детской эйфории и даже коротко всхлипнула, как это бывает с детьми, когда гроза уже миновала.

      — Хорошо, — сказал я, — начнем с простого, — Леночка, принеси-ка большое полотенце.

     Пока девочка бегала куда-то в ванную, мы не проронили с ее напрягшейся мамой ни слова. Наконец, испорченный ребенок вернулся, неся огромное, очень мягкое и душистое полотенце, которым, судя по аромату, еще утром пользовалась главная виновница всего происходящего. Я, не спеша и, мне показалось, достаточно эстетично освободился на глазах у партнерш по игре от предметов одежды, обычно располагающихся на моем теле ниже пояса. Лена так и впилась глазами в край болтающейся на мне рубашки, надеясь на интересное продолжение, но мне некуда было спешить — моя нижняя, основная в этот момент, половина тела почувствовала свободу и предоставила мне возможность в дальнейшем не отвлекаться на происходящие там изменения.

     В таком виде я уселся на освобожденное моей молодой помощницей кресло, укрыл для успокоения совести полотенцем верхнюю часть ног и подтянул пятки на сиденье, широко разведя колени. Теперь я окончательно почувствовал себя уютно и независимо от каких бы то ни было частей моего тела.

      — Ленусь, подведи ко мне маму, — попросил я.

     Счастливый доверием и ожиданием чего-то необычного ребенок без промедления вцепился маме в руку и потянул в мою сторону. Та не сопротивлялась с отрешенно-насмешливым выражением лица. Когда обе оказались совсем рядом, я осторожно взял девочку за талию и усадил спиной к себе на пятки между колен. Игривая девчонка тут же заворочалась так, что тонкие трусики под юбочкой сбились в ниточку, и я почувствовал нежность обеих свежих ягодичек на своих щиколотках.

     Мой мальчик не был готов к такому стремительному повороту событий и мгновенно вскочил, бесстыдно проникнув под Ленину блузочку и бесцеремонно расположившись прямо вдоль детского позвоночника. Леночка мелко задрожала от испуга и восхищения. Я прерывисто вдохнул сладковатый аромат ее волос и постарался взять себя в руки.

      — Встаньте к нам спиной, — сказал я маме, осторожно прижимая к себе ребенка и трогая губами ее шейку.

     Мама повиновалась, и мне предстала уже знакомая по подъезду картина, только вместо покачивания попки можно было заметить ее легкое подрагивание. Тут я сделал то, что очень хотел сделать еще там, на лестнице, — осторожно, чтобы не напугать женщину, положил свою раскрытую ладонь на внутреннюю сторону ее левого колена. Нога все-таки слегка дрогнула от неожиданности или от того, что ее владелица поняла: вот все и началось.

     Потом она успокоилась, и я ощутил легкое тепло, исходящее от женской кожи и еще более откуда-то сверху, прямо из-под напрягшейся юбки. Немного выждав, я двинулся вверх по внутренней стороне бедра, пока рука не ощутила край материи. По мере движения я чувствовал, как усиливается исходящее к моей руке тепло. Когда же я достиг предела, то понял, что там совсем горячо, и скоро будет очень влажно, хотя это уже могла быть чистая иллюзия. Женщина едва заметно сжала ягодицы, но тут же постаралась снова расслабиться, насколько это было возможно.

     Девочка следила за моими движениями, как завороженная.

      — Теперь поворачивайтесь, — произнес я.

     Вместо трепетной попки в результате перед нами с Леночкой возник обреченно колыхающийся передок юбки. Маячка совсем выбилась спереди, и рядом с аккуратным пупочком была заметна нервно подрагивающая небольшая мышца из тех, что составляют пресс. Позволительно миниатюрный животик слегка оттопыривал край маячки. Мне захотелось продолжения. Леночка наверняка почувствовала это спиной.

      — Леночка, доченька, стяни с мамули юбчонку, — попросил я.

     Мои глаза встретились с глазами стоящей предо мною женщины, и я заметил, как в этих глазах постепенно исчезает дно.

     Маленькие ручки немного суетливо распустили поясок, неумело пошарили где-то у мамули на боку и раскрыли мягкую молнию. Юбка, влекомая неумолимым детским напором, взмахнула своими освобожденными крыльями, прошелестела по нежным бедрам и опустилась на босые ступни хозяйки.

     Мои предположения о том, что повышенное тепло будет сопровождаться повышенной влажностью, подтвердились — белоснежные мягко вибрирующие трусики в данном случае выступили в роли безупречного индикатора.

      — Ой, мамочка, все складочки видно, — выдохнул бестактно пораженный ребенок.

     Мамочка мгновенно и совершенно инстинктивно спрятала индикатор под дрожащей от предчувствий и стыда кистью руки.

      — Послушай, дочка, по-моему, мама намерена противиться справедливому наказанию, — констатировал я, — Похоже, придется принимать какие-то меры, чтобы лишить ее возможности мешать нам.

      — Подожди, я сейчас, — неосторожно вскочила девчонка, позабыв, что лежит вдоль ее голой спинки, и оставив, таким образом, у моих ног последнюю бывшую застегнутой пуговицу блузки.

     Даже не заметив потери, возбужденный бесенок шмыгнул куда-то в угол комнаты и вернулся с изумительно мягким и приятным на ощупь тонким кожаным пояском в руках.

      — Давай ее свяжем!

     Мамочка даже побагровела от возмущения своим ребенком, но покорно промолчала.

      — Постой, проказница, если мы свяжем ей руки сейчас, то, как потом снимем маячку и лифчик, а если свяжем ноги, то еще хуже — мы не сможем снять трусики.

     Ребенка это слегка озадачило, но она быстро нашлась:

      — Но нам же не надо снимать все до конца — достаточно что-то слегка задрать, а что-то приспустить.

      — Ты почти права, ребенок, но я не хочу, чтобы твоей маме было стыдно во время наказания из-за того, что она не совсем чистая — все-таки мама только что с улицы, у нее был трудный день и, возможно, где-то она вспотела больше, чем допустимо видеть посторонним. Я предлагаю для начала хорошенько помыть мамочку, а для этого она нужна нам совсем голенькой.

     Глаза девочки восторженно загорелись при таких словах, а наша жертва стала тихонечко покусывать от предвкушения острого стыда губы.

      — Да-да, будем ее мыть, — зашептала взахлеб маленькая помощница,

      — Мамуля, ну-ка, хватит прикрываться — все равно мы все уже видели и знаем, лучше стаскивай свою маячку и готовься стать чистенькой.

     Наша попавшая в западню красавица, постанывая от стыда, заставила себя расслабиться и грациозно скользнула нервными кистями вверх по своему телу, увлекая край маячки, освобождая красиво обрамленные лифчиком груди и стирая с лица воротом последнюю надежду на то, что все это можно остановить, вернуть назад и забыть. Маячка полетела в угол, девочка, которая снова сидела в моих объятиях, прижимаясь спиной к надежной опоре, захлопала в ладоши и требовательно произнесла:

      — А теперь наклонись, чтобы сиськи качались, и он мог дотянуться до твоей застежки.

      — Несносная девица, — произнесла обреченная и приняла позу отдающейся кошечки, смешно защекотав своими волосами детскую шейку. Малышка взвизгнула, а я подумал, что с большим удовольствием оказался бы сейчас с обратной стороны композиции.

     Сиськи... нет, это грубо и не очень применимо к действительности — точнее хорошо развитые груди начали, в самом деле, слегка покачиваться, так как поза для главной героини была не совсем удобна чисто физиологически. Я не стал утомлять женщину, которой уже начал дорожить за доверие и покорность, и легким движением расстегнул застежку лифчика на спине, одновременно приободряя мою партнершу легким поглаживанием. Процесс удаления предпоследней оставшейся детали туалета быстро довершила наша невоспитанная девчонка.

     Грудички — да вот оно правильное определение — беззащитно замерли, неодолимо наливаясь сосочками. Я подставил ладони,...   и они уткнулись туда, распаляясь еще больше от тепла моей кожи и едва заметного трения о мягкие складки и подушечки моих пальцев.

      — Ребятки, мне хочется писать — отпустите меня ненадолго, — прошептала вдруг женщина.

      — Нет, никаких, теперь пора тебя связывать, — твердо возразила дочура.

      — Но я же так описаюсь.

      — Вот и хорошо — все равно мы собирались тебя мыть.

      — Но это же стыдно.

      — Ничего, я в детстве писалась — ты меня подмывала, и все было нормально.

      — Я не могу себе позволить описаться перед чужим мужчиной.

      — А тебя никто и не спросит — давай, хватай ее, и начнем связывать, — неожиданно вцепилась в мамины волосы дочка.

      — Ты знаешь, девочка права, — неумолимо констатировал я и, заломив женщине кисть руки, повел ее в ванную.

     Надо сказать, по дороге она серьезно сопротивлялась — видимо стыд перед предстоящим действительно был сильнее ее все растущего вожделения. С большим трудом, совместными физическими усилиями и хитрыми уговорами, нам удалось затащить стыдливицу в ванную и прикрутить ее поднятые над головой руки к кронштейну, на который обычно насаживается головка душа.

     Почувствовав, что дальнейшие уговоры и попытки освободиться бесполезны, женщина затрепетала всем телом, закусила губы и скорбно закрыла глаза. Какое-то время она спокойно сдерживала позывы, но природа брала свое — и вот уже коленки исступленно ищут друг друга, ягодички танцуют самбу, а губы побелели под укусами собственных зубов. Напряжение в нижней части живота нарастает, грудички временами подпрыгивают и бьются друг о друга, спинка прогибается, как у хорошей гимнастки, стоны переходят в жалобное скуление и редкие проклятия по отношению к нам.

      — Ну, пописай же, — неожиданно шепчу я ей прямо в уже потное ушко.

     И это последняя капля — мощная горячая струя вырывается из самых женских недр без всякой дальнейшей надежды сдержать ее, с кипением насквозь пробивает трусики, как будто их и нет, и с тупым звоном ударяется в стенку ванны, разбрызгивая по всей емкости подвижные и навязчиво пахнущие капли. Стыд свершился.

     Через секунды струя ослабла, и горячая жидкость начала основательно пропитывать еще остающиеся сухими участки материи на лобке и ягодицах, а потом стекать двумя извилистыми ручьями по внутренней поверхности ног, щекоча измученные в танце лодыжки и согревая озябшие в ванной пальчики ног.

      — Снимите с меня трусики, — жалобно попросила обессилевшая женщина, а то все начнет чесаться.

      — Ничего, мамочка, сейчас мы тебя подмоем, — милостиво пообещала девочка.

     Детские пальчики начали без всякой брезгливости осторожно стягивать полностью пропитанные излившейся жидкостью теплые трусики. Я стоял чуть в стороне и с удовольствием наблюдал, как появляются на свет сначала округленный, выбритый до матового блеска лобок, а потом пухленькие, радующие глаз очертаниями срамные губки. Привязанная блаженно улыбалась частично полученной свободе и довольно отмечала мой восхищенный взгляд.

      — Ну, что ты стоишь без дела, — деловито сказала Леночка, застирывая мамины описанные трусики, — хорошенько подмой ее, да будь аккуратен — у нас там все очень нежное.

     Я включил душ, полил женщине на коленку и, по ее указаниям, отрегулировал температуру воды. Теперь можно было приступать. Сначала я все промыл хорошенько струей воды. Затем тщательно вымыл руки и густо намылил мылом правую ладонь.

      — Ну, раздвинь чуть коленочки и подставляйся, — попросил я.

     Женщине уже нечего было терять, и она подчинилась — только слегка откинула в ожидании прикосновений голову.

     С величайшей деликатностью я намылил внешние покровы женского органа и полоску кожи между мягких ягодичек. Потом, подразнивая ее мелкими движениями, проник пальцами между внешними губками и завладел уже набухшими внутренними и чувственным клитором. К моему удовлетворению она не смогла сдержать глубокого и томного стона. Девочка отвлеклась от стирки и мягко заметила:

      — Потри, потри немножко — пусть понаслаждается.

     Не смывая мыла с лобка и ног, я намылил уже обе ладони и приступил к обработке мягких и спелых плодов, что повыше животика и даже талии. В результате этой операции сосочки так обворожительно набухли, что смешались с кругами, которые пошли у меня от желания перед глазами.

     Потом она стояла перед нами вся в мыле, напитанная ожиданием и трепещущая от беспомощности. Я подождал немного и стал тщательно смывать ее струей воды, помогая ладонью, любуясь и наслаждаясь постепенно проявляющимся телом.

      — Ну, все, все, теперь отпустите меня, — попросила наша пленница.

      — Что, просто так тебя отпустить?! — возмутилась Леночка, — Нет уж, ты должна нам что-нибудь за это пообещать.

      — Обещаю тебя немедленно выпороть, — парировала мама.

      — Так не пойдет, — не сдавалась дочка, — а за свои слова ты ответишь. Сделаем так: мы развяжем тебя, а за это ты позволишь его пальчику проникнуть в свою попку прямо у меня на глазах.

     Женщина даже пристукнула пяткой по дну ванной.

      — Я никого никогда не пускала туда и не пущу.

      — Пожалуйста, тогда стой, пока не передумаешь, — и Ленка повлекла меня прочь из ванной комнаты. — Как думаешь, она согласится? — таинственно зашептал ребенок, когда мы уже вошли в зал.

      — А тебе зачем? — поинтересовался я, уже предвкушая новые ощущения.

      — Да мне незачем, просто хочу сделать вам обоим приятное, — пожал плечами ребенок.

      — Ты просто бестия, — удивился я, — Может быть, она и вправду никогда не пробовала.

      — Надо же когда-то начинать, — улыбнулась девочка и как бы невзначай задела мне край рубашки так, что головка слегка обнажилась.

      — Хорошо, хорошо, я согласна, — услышали мы смиренный голос из ванной.

      — Иди отвязывай, — обрадовалась девочка и бросилась застилать чистой простыней кровать в спальне.

     Через минуту я уже привел туда побледневшую женщину, одновременно массируя ей слегка занемевшие кисти рук.

      — Что мне делать? — спросила она, остановившись перед великолепным ложем.

      — Для начала ложись на животик, — принялась командовать дочка.

     Женщина подчинилась с необыкновенной грацией и уже начинающимся новым вожделением.

      — Где у тебя лабриканты и всякие там игрушки? — не унималась юная экзекуторша.

      — Возьми в нижнем ящике, бесстыдница.

      — Вот и славно... Так, кисти рук на уровень головы, коленки на уровень локтей, попку оттопырить!

     Трудно представить себе более притягательную позу.

      — Коленки чуть шире. Расслабься везде, чтобы не было больно. Ну, готовь пальчик и заходи мягонько.

     При виде дивно очерченного, притягательного, выставленного на показ ануса я впал в почти бессознательное состояние. Ничего не чувствуя, кроме бесконечного желания непременно проникнуть туда, я окунул средний палец в обволакивающий лабрикант и начал нежно массировать края чудесного отверстия. Постепенно, слабыми круговыми движениями я проникал все глубже и глубже, чувствуя, как стенки прохода благодарно обнимают вторгнувшегося гостя. Она почти не сопротивлялась, только изредка, когда я был недостаточно деликатен, волновалась попкой и слегка охала. И мне, и ей нравилась наша процедура все больше и больше. Она все чаще перекладывала голову с одной щеки на другую, сладко вжималась в прохладную простыню и все сильнее впивалась в нее каменеющими пальцами рук.

     Развязка наступила совершенно неожиданно. Неугомонная ...   девчонка нашла мамин вагинальный вибратор и немедленно использовала его по прямому назначению, воспользовавшись тем, что хозяйка находилась в совершенно беспомощном положении. Мой привыкший к мягкой покорности прохода палец ощутил мощнейший импульс, пришедший от передней стенки, и после этого все смешалось: истомные стоны, неудержимые сокращения мышц, тело, пытающееся куда-то отползти, освободиться от пришельца и одновременно не желающее этого.

     Наконец все стихло, успокоилось, и мы некоторое время сидели или лежали ошеломленные произошедшим с глупыми и удовлетворенными улыбками на лицах. — Вынимай тихонько, — первой нарушила молчание женщина, — а ты выключи, наконец, мой вибратор, чего он у тебя попусту перемешивает воздух.

     Мы опять помолчали.

      — Вот что, — опять сказала старшая, — я была виновата и понесла свое наказание. Но остался кое-кто, не отчитавшийся в собственных поступках и, возможно, тоже заслуживающий быть наказанным.

     Дочка не ожидала такого поворота событий и слегка зарделась.

      — Прежде всего, я хочу знать, — продолжала мамаша, — Как далеко зашли твои отношения с этим молодым человеком, а именно, удалось ли тебе до сих пор сохранить девственность.

      — Ну что ты, мамочка, — испугалась девочка, — мы же только целовались и... и гладились.

      — Конечно, вы только гладились, осталось только понять, насколько глубоко он тебя гладил — придется нам сейчас попытаться это увидеть собственными глазами.

     Девчонка дернулась было прочь, но я удержал ее за талию, справедливо полагая, что желание матери более подробно знать о жизни дочери вполне законно.

      — Не убегай, моя юная леди, позволь маме все увидеть собственными глазами и успокоиться.

      — Хорошо, мамочка, я тебе все покажу, но я же не могу дать увидеть это чужому, — забеспокоилась девочка.

      — Боюсь, я не смогу с достаточной уверенностью сделать выводы, — парировала мама, — Для полной уверенности мне необходимо знать мнение постороннего достаточно опытного в таких делах человека. Так что, сейчас мы выйдем на пару минут, чтобы ты могла подготовиться, а когда вернемся назад, ты должна лежать на этой постели вся голенькая и готовая.

     После этих слов она непоколебимо поднялась и поманила меня за собой. Когда мы вышли, женщина вдруг горячо прильнула ко мне всем телом и сбивчиво зашептала:

      — Спасибо тебе, спасибо, кажется, я побывала в раю. Хочешь, я подарю тебе за это свою девушку.

      — Нет, — предложил я, — наоборот, если она уже женщина, я возьму ее с наслаждением, а если девушка — сохраним ее девственность и, лучше, побалуем ребенка язычками.

      — Да, да, — обрадовалась она лучшему решению, — Кажется, я совсем потеряла голову, если подставляю так своего ребенка.

      — Не переживай, вы обе будете в полном порядке, — успокоил я.

     Мы вернулись в спальню и с жалостью увидели, как наша малышка лежит на животике, уткнувшись головой глубоко в подушку в одних сбитых между ягодичек трусиках, вжавши грудки в подставленные ладошки, и горько плачет.

     Я нежно погладил ее по спинке, лопаточкам, вздрагивающим плечикам:

      — Чего ты испугалась, лапочка, мы не сделаем тебе ничего дурного.

      — Я не хочу, чтобы ты видел все. Это мое, я даже маме не хочу это показывать.

      — Ну, хорошо, — я сделал попытку договориться, — Что бы ты хотела взамен?

     Мои слова произвели на девочку магическое действие. Она сразу перестала всхлипывать и повернула ко мне чуть опухшее личико. Слегка поколебавшись, она испуганно выпалила:

      — Хочу держать его в руках и смотреть, как он истекает.

     От неожиданности я представил себе это настолько явно, что тот, о ком шла речь, едва не поторопился и едва не лишил юное создание желанного зрелища.

      — Сделаем проще, — решил объединить я в одном удовольствия для всех, — я позволю вам с мамой как следует связать меня, а там делайте со мной все, что сможете. Но учтите — я буду сопротивляться.

     Обе проказницы настолько загорелись этой идеей, что тут же с визгом бросились обнимать меня.

      — Стоп-стоп-стоп, — напомнил я, — мы еще не выполнили одно маленькое предварительное условие.

     Девчонка тут же притихла, разрумянилась и непроизвольно сжала ножки. Зато мама стала очень деловитой:

      — Давай, солнышко, не лишай нас обеих такого удовольствия.

      — Ну, хорошо, — сказала Леночка, — только, чтобы я успокоилась и далась до конца, сначала поласкайте мои грудки.

     С этими словами юная красавица опрокинулась навзничь и широко раскинула руки. Мы с мамочкой переглянулись и, молчаливо поделив между собой правую и левую прелести, окунулись кончиками пальцев, а потом и носами в душистую, по-детски сладковатую плоть. Оказалось, что слегка намечающиеся розовенькие Ленкины сосочки едва ли не самая чувствительная зона формирующегося тела. Во всяком случае, ребенок стонал и трепетал в объятиях наших пальцев и губ так, что мы уже начали опасаться за ее детский рассудок.

      — Ну, все, все, хватит, — сказала, наконец, мамочка и принялась налаживать большую настольную лампу как раз напротив истомно вытянутых стройных ножек.

     Увидев подобные приготовления, Леночка снова забилась мелкой дрожью, завела глазки и принялась причитать:

      — Ой, мамочка, спаси, ой, мамочка, вы что — и трусики сейчас будете снимать? Ой, мамочка, мне срамно, можно я не буду раздвигать ножки?

     Не обращая внимания на дочкины заклинания, мама закончила свои приготовления, включила лампу, отрегулировала свет так, чтобы он падал в нужное место, и деловито спустила трусишки вдоль бьющихся друг о дружку бледных ножек.

      — Киска, а у тебя уже солидный пушок, — заметила она, — завтра будем учиться делать прическу.

     Я запустил свои пальцы в открывшиеся мягкие волосики и успокаивающе положил ладонь на разволновавшийся девочкин лобок:

      — Откройся нам, лапонька, — и... ты знаешь, кто тебя ждет.

     Леночка слегка помедлила, потом зашептала:

      — Ой, стыдно, как стыдно! — и повела... повела свои коленочки потихоньку в стороны. Слипшиеся от уже давно истекающего нектара нежные лепестки медленно разошлись, и мы увидели все — все, что так прячут бедные девушки, все, что наша Леночка так не хотела открывать нашим взорам.

      — Да ты девушка, милая! — воскликнули мы в один голос, и ответом нам был глубокий, почти звериный от нестерпимого стыда стон.

      — Вот вы все и видели, — сказала, переведя дух, девочка, и калитка уже была готова захлопнуться.

      — Нет, постой, мы еще не отблагодарили тебя за твое послушание, — задержала своими руками дочкины коленки мама.

     И мы прильнули разом к этому ароматному, источающему ласковое тепло и вожделение источнику. Мы исступленно терзали юную деву нашими языками и губами, перемазали наши лица ее сладкими соками, перецеловались друг с другом, упились ее вскриками, конвульсиями и бешенным комканьем простыни неугомонными пятками и руками. Не знаю, сколько раз за это время ее маленькая маточка отдала должное нашим стараниям, но несколько спустя все трое лежали почти без чувств — мы влажные до пояса, она — от пояса и с совершенно бессмысленной фразой на устах:

      — Прекратите еще, пожалуйста, еще прекратите...

     Однако, за все удовольствия надо платить — теперь пришел мой черед. Я откинулся на спину, просунул кисти рук между прутьями кровати, закрыл глаза и замер. Вскоре вокруг меня началось какое-то движение, неясные голосовые сигналы, я услышал торопливый топот босых ног, звук выдвигаемых ...  

     ящиков, неопределенное позвякивание, потом напряженное сопение где-то у головы — и вдруг легкий металлический щелчок и ясное ощущение закрывшихся на запястьях наручников. Видно, мама была не последним человеком в умении предаваться утехам.

     Я открыл глаза и улыбнулся:

      — Ну, вот я и ваш, желаю хорошо повеселиться.

     Отчего-то напряженные лица моих девчонок сразу прояснились, разгладились и налились вожделением запретных приключений.

      — Мамочка, давай скорее задерем ему рубашку, — простонала маленькая.

      — Не торопись, дочка, мы будем расстегивать по одной пуговичке, начиная сверху, и очень медленно.

      — Мамочка, я не могу — у меня руки совсем трясутся — ты сама расстегивай.

     Старшая девочка села на мое бедро своим восхитительным гладким лобком и принялась делать задуманное. В это время младшая развернулась попкой в сторону моего лица и так и ерзала у меня перед глазами девичьими прелестями, нисколько уже не заботясь тем, что я вижу что-то запретное.

     Когда первая процедура была закончена, повисшее было напряжение и все остальное снова сильно поднялось. Девочка, затмившая мне весь белый свет своей попкой, буквально оцепенела, и я отчетливо увидел, как быстро и неотвратимо набухают и увлажняются ее губки.

      — Мамочка, какой он волосатый, как будто вообще никогда не брился, — удивилось наивное дитя.

      — Да уж, какой есть, дочка, бери — он твой.

      — Такой мне не нужен — я его боюсь. Я хочу гладенького, совсем без волосиков.

     Я вспомнил, что совсем недавно вытворял с этими особами, нисколько не считаясь с их мольбами и стыдом, и меня прошиб пот.

      — Дочка, я думаю, мама сейчас объяснит тебе, что мужчины там, собственно, никогда и не бреются.

      — Ну, какие-то мужчины, может быть, и не бреются, — съехидничала мстительно мама, — а ты сейчас будешь у нас бриться — я не хочу, чтобы ты пугал ребенка своим неэстетичным видом.

     Это было как приговор. Мне оставалось только с ужасом наблюдать, как две насильницы вставляют в бритву новое лезвие, деловито выбирают подходящий по аромату крем для бритья, взбивают помазком пену и могучими усилиями, достойными лучшего применения, просовывают под меня какую-то пеленку.

     Мои робкие попытки оказать хоть какое-то сопротивление были пресечены на корню:

      — Выбирай, или мы тебе его аккуратно побреем, или случайно сбреем, — сказала хладнокровно старшая, покручивая в пальцах уже готовую бритву.

      — Побрить будет правильнее, — обреченно согласился я.

     Мои девочки наслаждались процессом до самозабвения — придумывали мне какие-то все более короткие прически, осуществляли свои задумки, фотографировали результат и тут же начинали обсуждать новые парикмахерские идеи. Когда они полностью оголили и освежили одеколоном лобок, оказалось, что он плохо сочетается с обросшими яичками. Брить яички традиционным способом не всегда возможно — время от времени мне пришлось знакомиться с их умением пользоваться рейсфедером. Ради искусства пришлось терпеть. Я, как мог, отвлекал себя от процесса созерцанием окружающего. И было на что посмотреть. Два молодых, совершенно обнаженных и до крайности возбужденных тела вертелись вокруг меня так и сяк, в пылу творчества представая в самых невообразимых и умилительных позах — так что мой пестик жестоко млел от постоянного перевозбуждения и, то и дело, мешал им произвести необходимое действие.

     Наконец, и яички стали похожи покровами на младенческие. Но тут пришел черед моей попки.

      — Брить — так все, — философски изрекла маленькая.

     Когда они перевернули меня на живот, мне поневоле пришлось приподнять зад повыше и, таким образом, предоставить им полный доступ ко всему, к чему им было нужно. Пребывая в такой мало удобной позе, я утешался лишь ласками, которыми они сопровождали свое копошение меж моими половинками.

     Последними были мои бедра — дальше крем подошел к концу, да и желание продолжать тоже.

      — Гладенький, совсем гладенький, — замурлыкали довольные результатом парикмахерши, массируя и ублажая каждую клеточку моего тела между пупком и коленями.

      — А теперь обещанный подарок, — сказал неутомимый ребенок и буквально свернулся клубочком вокруг занемевшего от такого внимания кумира.

      — Писенок-ребятенок, игрушечка моя, — приговаривала девочка, гладя пальчиками упругий ствол и, время от времени, жадно облизывая головку с деликатным причмокиванием.

     Мамочка не смогла выдержать такого зрелища и в очередной раз пережила сход лавины в заповедном ущелье, судорожно зажимая рукой стыдные потоки влаги.

     Теперь и мне это стало невыносимо — я скрипнул зубами и грубо плеснул давно рвущейся наружу мужской субстанцией прямо на губы прильнувшему к рычагу чувственности котенку.

      — Да... да, мой хулиганчик, отдай это мне, отдай это мне все, — пролепетала девочка и, подложив ладошку, принялась зацеловывать столбик по всей длине, слизывая еще долго истекающий бальзам.

     Из ее девственной вагинки на мою грудь спадали густые и теплые капли наконец реализованного желания.

     Мой измученный читатель, ты, конечно, хочешь узнать, что же было потом. А потом ничего и не было, то есть, пока ничего не было, потому что именно в эту минуту я лежу в объятиях двух нежных фей, слушаю их сонное посапывание и жду, когда же, наконец, отрастет все то, что они сбрили — ибо не могу же я в таком виде жить дальше!

     e-mail автора: [email protected]