Отворились стеклянные двери, и в трепещущий свет множества свечей вошла моя женщина. На несколько долгих секунд замерла в глубоком, обнажающем её реверансе. Выпрямилась. Волосы её тёмного золота стекали на спину, чёлка тяжёлой волной скрывала левый глаз, обтекала очаровательное сердечко лица. Беззастенчивый вечерний макияж подчёркивал прозрачно-серый взгляд — взволнованный, трепетный, чуток испуганный, потому что она мгновенно поняла, что пылающий воск всех этих свечей сегодня зальёт её соски. Пухлые, жирно напомаженные багровым губки её крохотного ротика дрогнули — женщина увидела набор стеков и плетей. А я смотрел на её длинную, изящную шею, с которой в манящую, длинную ложбинку меж пышных грудей, приподнятых расписным бардовым лифчиком, стекало алмазное колье. Пальцы мои подрагивали в предвкушении, как стану душить её, как сорву это колье и засуну ей в рот — острое, сверкающее, в плачущие лоснящиеся от помады губы. Заставлю жевать, а сам буду лупить ей пощёчины и ебать, ебать, ебать! Пусть только даст повод.

     Член привстал. Моя женщина остановилась посреди комнаты, скромно потупив глаза. Длинные серёжки чуть покачивались, брызгали по комнате алмазными отблесками. Я медленно пошёл вкруг её. На женщине был надет полупрозрачный чёрный пеньюар в пол, с густым вышитым корсетом, оставлявшим грудь обнажённой, если бы не лифчик, но моей женщине он был необходим — слишком уж большая, слишком пышная у неё грудь — моя любимая часть тела (после лица, конечно, потому что моя женщина изумительно красива, и кончаю я в основном — именно от взгляда на её лицо). Снизу от корсета лёгкая ткань пеньюара раздвигалась на манер перевёрнутого бутона тюльпана, обнажая пухлый лобок с узенькой светлой дорожкой к налитым половым губкам. Длинные, сексуально полноватые в бёдрах ноги моей женщины увивала паутинка чёрных чулок. На лаковых стриптизёрских шпильках она была даже чуть выше меня, и меня это не по-детски заводило.

     — Помады пожалела! — вынес вердикт я. — И что это за вульгарность? — ткнул пальцем в налитые, тугие сиськи, выпирающие из лифчика. Лифчик оставлял открытыми полукружья нежно-розовых ореол почти наполовину.

     — Господин мой, — захныкала женщина. — Лифчик мне мал, титечки не могут не выглядывать!

     — Тогда почему ты его надеваешь?

     — Потому что это ваш любимый лифчик, хозяин.

     — За что я люблю его?

     — Потому что мои титечки выглядят в нём очень сексуально, ведь он обнажает краешки моих сосочков.

     — О, да! А ещё за что?

     — Потому что вы всегда можете наказать меня за вульгарность.

     — Мне очень нравится причинять тебе боль.

     — Мне очень нравится принимать от вас боль, господин.

     Я похвалил женщину, потрепав по тугой щёчке. Обычно при этом она вскидывала на меня взгляд и получала увесистую пощёчину, но сегодня удержалась. Вот ведь сучка! Ладно, отыграюсь.

     — За два просчёта ты заслужила десять ударов по сиськам.

     — Да, мой господин.

     — Подай стек!

     Женщина, изящно виляя голой попой, красиво просвечивающей через юбку пеньюара, подошла к стойке и выбрала стек, самый упругий, к её чести будет сказано. Подойдя ко мне, она медленно опустилась на колени и, покорно опустив ресницы — их длинные тени легли на персиковые щёки — двумя руками подала мне инструмент на открытых ладонях. Я обошёл её — коленопреклонённую, красивую, как богиня, глядящую прямо перед собой, не смея даже глазом повести в мою сторону, предлагающую мне стек, которым я стану её стегать. Прозрачная чёрная юбка топорщилась на длинных каблуках, лобок лунно белел, отсветы свечей играли на губах, полушария сисек вздымались из лифчика, готовые вот-вот выпустить наружу пкговки сосочков.

     Я принял стек из её рук. Моя женщина моментально завела руки за спину и сложила в замок, выпрямившись и выпятив роскошную грудь. Я с силой ударил её по ладошкам:

     — Сиськи!

     Охнув от неожиданного наказания, моя женщина торопливо загнула полукружья жёсткого лифчика, высвободив наружу здоровенные, пятого размера, сиськи с огромными десятисантиметровыми — ещё бы они не выглядывали из лифчика! — розовыми ореолами неправильной, разляпистой формы. Блядь, как они меня возбуждают! Всё-таки красота и сексуальность — отнюдь не одно и то же.

     Зазвонил мобильник. Я ответил и начал долгий разговор с коллегой — только сегодня мы вернулись со светсвкого раута, где переговоры велись под минет, что выполняла стая базмолвных юных моделей, причём обращать внимание на девушек или на оказываемые ими услуги считалось моветоном, и лично я трижды кончил в нежные, розовые от помады ротики тоненьких старательных нимф и всё-таки прогорел на втором разу, отвлёкся — очень уж аппетитные сиськи оказались у жадно заглатывавшей мой пенис брюнетки — и её прилюдно наказали поркой за то, что отвлекла больших людей от значимой беседы (мы, напаример, футбол обсуждали — и не в смысле, сколько и в кого вложиться, а кто кому отсосёт проститутками за проигрыш на тотализаторе).

     Общаясь с коллегой, я ходил вокруг моей женщины, постукивая стеком себя по брючине — вернувшись с раута, я не переоделся и был во фраке с бабочкой. Моя женщина неподвижно стояла на коленях: прозрачный подол чёрной юбки стелился по ногам и вокруг, по полу, тонкие руки заведены за спину, полупрозрачную ткань топорщат выпуклые ягодицы с аппетитной ложбинкой между, белые круглые плечи текут в подрагивающих отблесках свечей, бросают тени на здоровенные круглые груди с нежными, розовыми сосками. Глаза скромно опущены, тени ресниц лежат на щеках. Моя женщина ждала наказания.

     Закончив разговор, я положил телефон и прошёл к бару. Поднял бокал коньяку. Пригубил, долгим взглядом раздевая свою женщину. По её бедру текла смазка — желает, сученька моя. Хочет, аж не может. Вот-вот зарыдает, падёт мне в ноги и, стеная, попросит хотя бы отсосать. Нет, на сегодня у меня другой сценарий. Я подошёл — она выпятила сиськи ещё больше — и легонько шлёпнул стеком по круглой левой груди.

     — Слишком слабо, мой господин, — пролепетала женщина.

     Молодец.

     Я затрепыхал лопаточкой около соска, прохладный ветерок заставил сосочек вытянуться. С силой ударил по ореоле, титька вздрогнула.

     — Раз! — простонала моя женщина.

     — Оближи соски, — велел я.

     Моя женщина двумя руками поднесла к лицу сиськи и стала их старательно слюнявить. Я тем временем с размаху сёк её по жопке — женщина томно взвизгивала — за то, что эта сука не соблюдала предписанную для принятия наказаний позу.

     Наконец, она выпрямилась, заложив руки за спину.

     — Я готова, господин мой, — и на секунду стрельнула глазами в моё лицо.

     Я с наслаждением ударил её открытой ладонью по щеке, она аж ахнула и отшатнулась. Не давая женщине прийти в себя, я ударил её стеком по колышащимся от движений сиськам.

     — Два! Три! Четыре! — не забывала считать женщина. Вот, блядёшка! Могла бы и пропустить, порадовать хозяина.

     Её сиськи колыхались под ударами, как тесто, блестя мокрыми от слюней сосками.

     — В руки взяла!

     Моя женщина — волосы её нежно колыхнулись, чёлка полностью закрыла левый глаз, — послушно подняла руками свои массивные сиськи. Я снова подул лопаточкой стека на увлажнённые соски, получив от своей женщины благодарные, сладострастные стоны, и начал стегать сиськи, задерживая удар и наслаждаясь волнами, что шли от лопатки стека по нежным белым шарам.

     — Пять! Шесть! Семь-восемь-девятьдесятьодиннадцать-двеннадцатьтриннадцатьчетырнадцатьпятнадцатьшестнадцатьсемнадцатьвосемнадцать!!!

     А я лупцевал её трясущиеся большие сиськи сверху-вниз и снизу-вверх, тяжело дыша, с горящими глазами, капая на пышные груди слюной — слюни водопадом текли из моего рта, я не захотел их сглатывать, я обливал ими свою любимую.

     — Девятнадцать, — простонала она после очень сильного удара по соску. Я собрал максимум слюны во рту и плюнул в её изумительно красивое, накрашенное лицо.

     — Ох, — сказала она, и я плюнул в красное «О» её открытого ротика.

     — Двадцать, — прошептала она.

     — Рано, — сказал я и очень сильно раз пять отстегал раскрасневшуюся, избитую, упругую, несмотря на размер, правую сиську.

     Моя женщина плакала и кричала в голос. Огромным усилием воли я остановил экзекуцию.

     Однажды я забью её насмерть. И выебу мёртвую.

     — Мой господин! — воззвала она, мои слюни стекали по красивому лицу. — Но я заслужила лишь десть ударов! А подучила двадцать.

     — Поблагодари меня за эти лишние удары, — сказал я, — ибо они тебе в радость... Не так ли?!

     — О, да, хозяин! В радость! Ведь я — блядь...

     Она стояла на коленях, протягивая мне сведённые вместе сиськи пятого размера, украшенные багровыми шрамами ударов, а прозрачная юбка пеньюара покрывала всё вокруг. Огромные, ясные глаза молили о сперме.

     — Поправь макияж! — велел я.

     Моя женщина взяла косметичку и стала подкрашивать губы, не отрывая взгляда от моей ширинки — ведь «если хуи, как скала, не нужны и зеркала». На самом деле её губы не нуждались в дополнительной помаде, впрочем, помады много не бывает, но очень уж мне хотелось наказать большие сиськи моей женщины.

     — В позицию, — велел я.

     Моя женщина мгновенно выпрямилась на коленях, оттопырив здоровенные сиськи с красивыми розовыми ореолами, заложила руки за спину и подобострастно посмотрела на меня.

     — Когда я ходил за коньяком, — мстительно сказал я, — ты не приветствовала меня реверансом.

     «Я стояла на коленях, ожидая твоей воли», — могла ответить она, но не стала. Вместо этого моя женщина наклонилась лбом в пол и задрала прозрачные юбки, обнажив круглую розовую попку. Я с удовольствием отстегал её.

     — Раз! — сладострастно стонала моя женщина. — Два! Два! О, два! Три! Три, блять! Ох! Три! Три, три, пожалуйста, три!

     Белая, тугая жопа вспухала багровыми рубцами. На них падали капли крови из прокушенной мною своей же губы.

     — Четыре! Четыре, блядь! Четыре! Ёб твою мать, ты можешь хоть раз ударить на пять?!!! Четыре, ах! Четыре с плюсом! Кончаю, блядь! Три, сука, что ты делаешь?!! ААААААААА!!! ПЯТЬ, БЛЯ!!!

     Я оставил её, загнутую раком, с текущей пиздой, стенающую в пол, гладящую обеими руками раскрасневшиеся полужопицы, и упал в кресло — отдышаться.

     Постанывая, моя женщина подползла на коленях к креслу и припала к наказавшей её руке долгим поцелуем.

     — Так что ты там говорила насчёт блядства? — спросил я.

     — Сегодня, мой господин, — сказала любимая, — когда я раздавала ежедневные поощрения слугам...