1

     Номера квартир на табличках вывели меня к нужному подъезду. Ещё издали я заметил девушку на крыльце. Одной рукой она прикладывала телефон к уху, другой удерживала сумочку.

     Это была редкая представительница удивительной породы красавиц: миниатюрная, но не обделённая ростом, скорее очень стройная. С тонкими ручками, длинными ножками, ярко-выраженным изгибом талии, бёдер и грудок. Нюансы фигуры она ловко подчеркивала высокими замшевыми сапожками на шпильке. Короткое приталенное пальто бежевого цвета сидело как влитое. Завершала картину чёрная шаль, вышитая бордовыми цветочками, изящно уложенная вокруг тонкой шеи.

     Я замедлил шаг, чтобы не спешить с выводами. Волосы красавицы огненно блестели на солнце каштановыми переливами. Они лежали ровным пышным водопадом, обрамляли фаянсовое точёное личико девушки, скрывая его под сенью чёлки и локонов по бокам.

     Когда я наконец приблизился к ней, на короткое мгновение наши взгляды встретились, и красавица юрким зверьком спрятала от меня озорные глазки под густым навесом волос. Она, конечно же, улыбалась алыми губками, загадочно и соблазнительно, оставаясь себе на уме, оставляя меня с кучей нереализованных фантазий, роящихся в голове.

     Я уходил в подъезд обескураженный, уносил с собой выражение её тайны, цвет её глаз, контуры ротика и носика. Моя голова плыла по кругу в замешательстве, пылала желанием размножаться. Про себя я ревниво рассуждал о непримиримости мужских интересов с коварством женских соблазнов, об извечной тяге к прекрасному, о скоротечности неумолимых прикосновений вечности к душе человеческой.

     С невесёлым, разбитым сердцем поднимался я в лифте на пятый этаж, где меня уже ждал Андрей, хозяин квартиры, которую я вознамерился снимать.

     Это был чернявый дородный мужчина лет сорока, прекрасно сохранившийся, свежий, молодцеватый. С внешностью цыгана, прищуром уголовника и мохнатыми руками он всё делал резко: говорил ли, переходил ли из комнаты в комнату. С треском в костяшках он сжимал кулаки и стукал ими по чём попадя, чаще всего по своей же ладони.

     — Квартира не моя, но по всем вопросам обращайся ко мне, — заявил он через минуту после начала экскурсии. — Хозяйка уехала за границу. Если интересно, могу дать имейл, скайп.

     Андрей жил в соседней квартире, работал в милиции и требовал обращаться к нему на «ты», без всяких там «Андрей Михайлович».

     — Ну что, берёшь? — спросил он, когда мы завершили обход.

     — А вы, ты, — поперхнулся я, — точно в соседней квартире живё-шь? — «тыканье» к незнакомому человеку, который как минимум на пятнадцать лет старше, давалось нелегко.

     — Не веришь, значит? — Андрей не улыбался, а скалился. Неприятно и зло.

     — Да как сказать. Сейчас заплачу деньги, а потом хозяйка приедет. Окажется, что ты квартиру пересдал двадцать раз.

     — Понимаю, — глаза у Андрея загорелись нехорошим, свирепым огнём.

     И тут я испугался, пожалел, что затеял игру в кошки-мышки.

     «Эх, надо бы свалить, пока не поздно», — думал я, закусывая щёки.

     Но было поздно.

     — Значит так, смотри сюда, — он схватил меня за локоть и потащил в предбанник. — Это моя квартира, — открыл дверь, впихнул меня в соседнюю прихожую, такую же ухоженную и светлую.

     — Да верю-верю, — я попытался невинной улыбкой разбавить напряжение, но Андрей только набирал обороты:

     — Вот сюда смотри внимательно. Это доверенность, видишь? — он выудил бумажку из выдвижного ящика, тыкнул меня носом в печать. — У нотариуса заверена, понял? Читай внимательно. Фамилия моя, Никифоров, видишь? Вот паспорт, смотри сюда. Что написано? Ни-ки-фо-ров Андрей Михайлович. Читать умеешь? Вот теперь сюда смотри. Вот моё милицейское удостоверение. Вот фамилия. Та же самая. Не веришь? Что написано? Майор милиции. Вот форма моя висит, хочешь примерить? Фуражка, как раз на твою башку, — он тыкал пальцами во всё подряд, не давая опомниться.

     — Что тебе ещё надо? — громогласно закончил он, почти проорал.

     — Хватило бы и доверенности, — я морщился, неприятно поражённый странной реакцией. Улыбка сошла с моего лица ещё в предбаннике, когда меня бесцеремонно впихнули в чужую квартиру. — Ну хорошо, Андрей, я тебе верю. Если не возражаешь, я бы хотел платить раз в месяц.

     — Да пожалуйста-пожалуйста! — Никифоров резко сменил тон со злого и обиженного на саркастичный и услужливый. — Хочешь, можешь вообще не платить. Я тебя всё равно найду, из-под земли достану. Не веришь? — и тут он заржал, с холодным блеском ненависти в зрачках и железным расчётом мести в сжатых кулаках.

     — Да верю-верю, — я вторил рваными смешками, нервно и гадко, как обосравшийся кролик. — Вот деньги за первый месяц, когда можно заселяться?

     — Да хоть сейчас. Держи ключи, — майор выудил связку ключей из того же комода, где лежала доверенность. — Шлюх не водить, наркопритоны не организовывать. В общем всё как обычно. Узнаю — посажу. Понял?

     — Понял, — я кивнул, офигевший от такого сервиса.

     — Да шучу я, шучу! — и тут он опять заржал, одержимый легионом демонов. Я срал кирпичами, пока слушал гогот майора.

     — Тогда до скорого, — скромненько произнёс я, ретируясь как можно спокойнее, чтобы не накликать беды, не поймать нож в спину. В голове моей маячила безумная мыслишка отдавать деньги сразу за три месяца, просовывая их под дверь майора.

2

     Переселение на новую квартиру не составило труда. Я сложил самые необходимые вещи в спортивную сумку и тихонечко покинул родительский дом. Путь пешком через парк и по району составил полтора километра или двадцать минут, что совсем немного, учитывая огромные расстояния, которые иногда люди преодолевают, чтобы обрести покой в собственной конуре. В моём случае даже при отсутствии вилки и ложки на кухне я мог бы с лёгкостью поужинать у родителей, а не бежать сломя голову среди ночи в ближайший универсам, чтобы купить одноразовую посуду. Впрочем, именно этот последний вариант я и предпочёл в первый же вечер, когда остался в необжитой квартире наедине со своими извечными спутниками: гордостью и честолюбием.

     В пол-одиннадцатого я наконец уселся ужинать. За стеной орал сосед. Поначалу я даже не обратил внимания на странные вопли, мало ли что у людей наболело. Но с каждым произнесённым словом, с каждой неласковой фразой до меня всё больше доходил смысл разыгравшейся в соседней квартире трагедии.

     — Думаешь, я не знаю, с кем ты ебёшься там на работе весь день? — орал до боли знакомый мужской голос. — Что ты мне заливаешь?

     — Андрей!

     — Андрей, что «Андрей»? Пизду побрей!

     При упоминании имени я окончательно убедился, что подозрения мои верны и голос действительно принадлежит тому самому Андрею Михайловичу Никифорову, доблестному майору милиции, который за два дня до этого цинично тыкал меня носом в свой паспорт и милицейское удостоверение.

     «Вот козёл, а!» — возмущался я, слушая, как визжит женщина, молодая, судя по голосу. Звонкие шлепки, наносимые, опять же, судя по звуку, по голой женской заднице, эхом разлетались по моей съёмной пустой квартире, в которой я невольно принял на себя роль узника совести.

     Раздался новый болезненный рык, похожий на хрип, и женщина от визга перешла на охи и ахи, застонала сладко на выдохе, не оставляя сомнений по поводу природы этих звуков.

     Я принёс ноутбук, надел наушники и продолжил ужинать под эпическую музыку. Но даже сквозь пафосные взлёты мелодии я слышал крики и стоны разыгравшихся соседей:

     — Сука, блядь! Ты у меня на коленях будешь ползать.

     — Андрюша, прости меня, я больше не буду!

     Я невольно заржал в кулак и уже не мог остановиться, так смешно было слушать рёв ревнивца под эпическую музыку. Крики женщины поначалу вызывали растерянность, желание позвонить куда следует и отчитаться перед кем не стоит. Но потом я представил последствия для моего мирного существования, если Андрей Михайлович узнает, кто его сдал. А он обязательно узнает, и ему, конечно же, ничего не будет за учинённое в домашнем кругу ...

  насилие.

     «А вот меня, в случае задержания, — думал я, — вынудят оказать сопротивление, и уж тогда-то мне точно несдобровать. Большие разборки и чудеса на виражах — вот, что меня ждёт, если я раззявлю свою варежку, — настраивал я себя на победу с совестью. — В конце концов, не моё это дело, вмешиваться в семейный уклад майора. Если бы женщина хотела, она бы давно накатала заяву. А так, вон, стонет на весь подъезд, соседям на зависть».

     Я ни с кем не встречался на тот момент, и активные сексуальные действия за стеной вызвали у меня лёгкую зависть и даже возбуждение.

     «Хотел бы я посмотреть на это!» — посмеивался я, засыпая в тёплой постельке.

3

     Девушка у подъезда запомнилась мне нереальной красотой, сказочной фантазией о торжестве любви над миром идиотов, орущих за стеной. В глубине души я надеялся вновь повстречать её. По возможности на том же самом месте, приблизительно в то же самое вечернее время. Её неуловимый загадочный образ преследовал меня два дня и две ночи, пока наконец не растаял, превратившись в миф. Я вздохнул с облегчением, вспоминая красотку как наваждение, временное помутнение рассудка, приведшее к частичной утрате ориентации в пространстве и времени.

     По странному стечению обстоятельств моему сну суждено было вновь материализоваться.

     Я возвращался с работы и совсем не думал о глупостях, когда девушка с фигурой куколки и ангельским мультяшным личиком вновь нарисовалась у подъезда. Она будто скучала или ждала кого-то, но, завидев меня, приняла решение подняться вместе со мной в лифте.

     Она шла впереди по лестнице, источая нежный фруктовый аромат духов. Я купался в её запахе, следил, как завораживающе покачиваются её бёдра под пальто, как изящно опускается ручка, оттягиваясь сжатым кулачком в сторону.

     — Какой вам? — спросила девушка, первой зайдя в лифт.

     — Пятый, — обомлел я, услышав её ангельский голосок.

     — Мне тоже, — она улыбнулась детской растерянной улыбкой.

     Я, наверное, в этот момент улыбался как большой ишак.

     «Неужели мы соседи? — думал я. — Она наверняка живёт этажом выше или ниже».

     Когда мы приехали, я естественно вышел первым, полез открывать дверь предбанника, ожидая, что куколка сделает то же самое с другой стороны или как минимум останется в лифте.

     Вместо этого она вышла и замерла за моей спиной, а потом ещё и проследовала внутрь, и вдруг захлопнула за нами дверь. Я выпал в осадок.

     — Так мы соседи! — весело заметила она. — Вы, кажется, Дмитрий. Мне Андрюша про вас рассказывал.

     — Да, я — Дима, — мой голос утонул в абсурде.

     — А я — Вася, Василиса, — она засмеялась.

     — Редкое имя, — спохватился я, улыбаясь как щенок, добившийся внимания.

     — Да, мне все так говорят. Зато весело.

     — Это точно.

     — Ну что ж, приятно познакомиться и приятного вам вечера, — она открыла дверь в свою квартиру, наклонилась, чтобы расстегнуть сапожки.

     — И вам, — я вертел ключ в замочной скважине, забывая тянуть ручку, как учил Андрей, — приятного вечера.

     Вася ещё раз обдала меня сумасшедшей улыбкой и захлопнула дверь.

     Я наконец провалился в чёрный дверной проём. В голове моей извилины отказывались принимать ужасную реальность за правду.

     «Ну как, как такое возможно? — насиловал я мозг, выкрученный наизнанку. — Это ведь она визжит каждый вечер, это её Андрей поливает грязью и чернит на чём свет. Она всё терпит и потом ещё сладко стонет, занимаясь с ним сексом!»

     «В голове не укладывается, — сражался я с вопиющей несправедливостью. — Имечко-то какое ей родители дали — Василиса. Премудрая, что ли? Была бы умная, вышла бы она замуж за такого дебила?»

     Впрочем, Андрей мог вызвать страстную привязанность у определённой категории женщин. Такие легко западают на деспотов, охотно подчиняются беспощадным тиранам.

     «Неужели Вася любит этого урода? — мучился я вопросом весь вечер. — Детей у них нет, могла бы развестись и жить себе спокойно. Или найти другого».

     Ситуация не раскладывалась так однозначно.

     «Возможно, вечерние скандалы с избиением и сексом — лишь игра, — думал я. — Может быть, это и не Вася вовсе визжит. Но тогда кто?»

     Куча вопросов и, главное, сложность Василисиной ситуации навалились на меня тяжким бременем за один вечер.

     Андрей Михайлович пришёл поздно, находясь явно в плохом настроении, что, впрочем, судя по опыту предыдущих дней, являлось для него нормой. Вася сразу пошла вразнос. В этот раз я слушал очень внимательно, стараясь ничего не упустить.

     — Сука! — орал майор милиции. — Соси ты хуй. Пизда ненасытная.

     В ответ шелестел испуганный голосок, призывал к спокойствию. Андрюша лишь входил в раж:

     — Что ты мне тычешь трусами своими грязными? Блядина ты. Понюхай, на понюхай. Всё в сперме.

     Я представил, как Васю преследуют по квартире, засовывают ей её же трусы в рот, затем сношают жёстко и больно, долго и выразительно. Именно так оно представлялось со стороны, все звуки указывали на непримиримый спартанский дух, царивший в соседней квартире.

     Долго не мог я уснуть в тот вечер, переживая за девушку. Как часто жёны становятся заложницами мужей-тиранов, подчиняются их воле безропотно и беспрекословно, выполняя любые прихоти подонка.

     «Неужели она его любит?» — вновь приходил я к единственно разумному объяснению, одновременно отказываясь в это верить.

4

     Через пару дней я вновь встретил очаровательную соседку, возвращаясь с работы. В этот раз мы пересеклись на улице. Вася медленно гуляла возле дома на пути моего следования.

     — Здравствуйте, — сказал я, когда мы поравнялись.

     Она шла сбоку, и пройти мимо, не выразив почтения, было бы крайне невежливо.

     — Здравствуйте, — Вася была печально задумчива.

     Я уже сделал пару шагов, погрузившись в её обстоятельства, желая поскорее избавиться от чувства вины, то есть пройти мимо, ускорившись к подъезду, как вдруг она напомнила о себе, бросив мне в спину:

     — Вам ведь всё слышно вечером, да?

     Я остолбенел, остановился, как вкопанный, сделал разворот на сто восемьдесят градусов.

     Разговор предстоял непростой. Глаза мои невольно опустились, отправились гулять по асфальту.

     — Да, слышно, — тихо подтвердил я.

     — Мы вам очень мешаем, да? — она была добра и сдержанна.

     Я вдруг осознал, каких усилий ей это стоит, оставаться на людях спокойной, носить маску безразличия, общаться с соседями, словно ничего не случилось, когда её насилуют жёстко и беспощадно каждый вечер.

     — Нет, не очень, — не уверенно ответил я. — Почему вы терпите? — мой строгий пытливый взгляд встретился с Васиными карими глазками.

     Она страдала, хоть и улыбалась ничего не значащей улыбкой.

     — А вы бы как поступили на моём месте? — так же тихо, почти не шевеля губами, произнесла она.

     — Можно ведь и развестись, уехать куда-нибудь.

     — Мне некуда ехать.

     — Всегда есть варианты, — аккуратно возразил я.

     Мы медленно шли к подъезду.

     — Какие у меня варианты? — она горько усмехнулась. — Детей у меня нет и никогда не будет. Кому я нужна такая, кроме Андрюши?

     Я молча перемалывал новые обстоятельства.

     — Извините, что втянула вас в это, — опомнилась Вася. — Вы вечером не обращайте внимания, пожалуйста. Я привыкла, а вам, наверное, ужасно неприятно. Вы не волнуйтесь. Больно он мне не делает, только кричит.

     — Всё равно, нельзя так обращаться с женщинами. И вообще, с любым человеком нельзя.

     — Вот видите, вы всё неправильно поняли! — усмехнулась Вася. — Просто у Андрея сейчас тяжёлый период на работе, начальство достало. А я весь день дома сижу. От него первая жена ушла, и он меня ревнует ко всем.

     Я хотел было заикнуться про работу, которой Андрей попрекает Васю каждый вечер, но удержался.

     — Это ненормально, — вместо этого заметил я, имея ввиду ревность.

     — Да знаю я. Я сама его постоянно прошу сходить вместе к психологу, а он не верит, думает, что я всё придумала,...   чтобы изменять ему.

     — М-да... — я почесал репу, неловко улыбаясь, как школьник, застукавший училку с физруком. Чужие неурядицы, тем более выставленные на продажу с пометкой «безвыходняк», всегда умиляли меня обилием надуманных тупиков.

     В этот момент мы подошли к подъезду. И только мы собрались пройти к лифтам, как вдруг навстречу нам со стороны лестницы, как чёрт из табакерки, выскочил при полном параде небезызвестный майор милиции Андрей Никифоров. Лицо его, перекошенное от ярости, заставило меня усомниться в реальности происходящего.

     — Иди домой, сука! — захрипел он на Васю, хватая её за локоть и пихая к лифтам. — А ты, пиздёныш, сейчас кровью умоешься.

     — Не трогай его, Андрей, прошу тебя! — забилась в истерике Вася. — Он ничего не сделал!

     — Пошла домой, мразь! — гаркнул он на неё, и она поплелась к лифту.

     Я оставался предельно спокоен, зарево краски медленно поднималось к ушам. Предвидя неприятности, я решил принять безразличный вид.

     — О чём ты с ней сейчас говорил? — набросился на меня рогоносец, когда железные двери лифта звякнули. Он сверлил меня испепеляющим взглядом, лицо его медленно принимало подобающий блюстителю правопорядка суровый вид.

     — О шуме по вечерам.

     — Это не твоё дело, щенок! — тут же взбеленился майор. — Какое ты вообще имел право подойти к моей жене, а? — он вдруг схватил меня за лацканы пальто, забрызгал слюной в нос и губы.

     — Мы случайно встретились, — пролепетал я. Он был на полголовы выше и в два раза шире в плечах — шкаф, не говоря уже о звериной силище в волосатых руках.

     — Случайно? — едко повторил он, щурясь. — Встретились, значит, случайно два незнакомых человека и разговорились. Что ты мне пиздишь тут, а, рожа пиздючая! — он почти приподнял меня над землёй.

     — Мы ещё раньше познакомились. Мы вместе в лифте поднимались, потом Вася к вам пошла, а я к себе... — я забился ножками, как балерун, пытаясь вырваться. Швы в пальто затрещали.

     — Вася?! Вася?! Да какая она тебе, нахуй, Вася! — Никифоров затрясся сам, затряс меня как мешок с говном. — Василиса, блядь, Николаевна, понял, чмо ты! Уёбыш! Пиздуй теперь к себе в квартиру и сиди там, пидрило. И если я тебя ещё раз с ней рядом увижу, я тебя урою, урод ты. Я из тебя фарш сделаю, ты у меня кровью сцать будешь, пацан. Ты пожалеешь, что на свет родился, мразь!

     Я убегал к лифтам. Благо, один из них стоял внизу, и мне не пришлось долго ждать.

5

     Попав под раздачу, я долго не мог прийти в себя.

     «Урод! Ненавижу!» — скрипел я зубами, умываясь холодной водой. Из зеркала на меня смотрел до чёртиков напуганный молодой человек, овечка по сравнению с тем быком, который за пять минут до этого унизил и растоптал моё достоинство, моё нелепое и всеобъемлющее представление о добропорядочности.

     Я вернулся в комнату как раз к началу второго акта.

     — Да пошёл он нахуй! — орал Никифоров так, что стёкла в секции дребезжали. — Я перед ним ещё извиняться буду! Заткнись, мразь бездетная! Жри давай!

     Рёв волкодава пересыпался девичьим щебетом, не различимым на уровне слов, но прекрасно гармонирующим в контексте происходящего.

     — Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, бла, — щебетала Вася богатыми мелодическими переливами.

     — Да какая, нахуй, обида? — бухтел майор. — Пускай сам извиняется!

     Пока они так распинались друг перед другом, я решил провести ревизию личных вещей, собранных в злосчастной квартире за неполную неделю. Все мои трусы, майки, штаны и кофты с трудом умещались в спортивной сумке.

     «Придётся сделать две ходки, — размышлял я, прикидывая объём постельного белья. — Спортивный костюмчик, две пары кроссовок, посуда на кухне — вот, не было печали!»

     Я раскаивался за поспешность переезда без права переписки.

     «Попробуй теперь родителям объясни, что произошло!» — сокрушался я.

     Этот последний немаловажный момент особенно щекотал нервы на фоне шуточек, откалываемых предками в последнее время. Символичность возвращения блудного сына в родовое гнездо не по-детски захламила фантазию.

     «В гостях хорошо, а дома лучше» — скажет мама.

     «Где родился, там и пригодился», — заметит отец.

     И только старший братец мой, живущий с женой в доме напротив, кормящийся ежедневно за счёт родителей, сморозит что-нибудь отморозоустойчивое:

     «Всяк сверчок знай свой шесток!»

     В конкурсе народной словесности он по праву займёт первое место, оставив родителей в умилении.

     «Червивое яблочко недалеко от яблони катится!» — едко брошу ему вслед.

     «Цыц! — скажет мама. — У брата в глазу соринку заметишь, а у себя бревно пропустишь».

     «На чужой каравай рот не разевай», — поддакнет отец.

     «А это тут причём?» — спрошу с обидой.

     Мысленная перепалка с родителями и братом продолжалась недолго. Уже через пятнадцать минут после начала сборов раздался вежливый звонок в дверь.

     Я на цыпочках прокрался в прихожую, заглянул в глазок.

     Никифоров собственной персоной склонился надо мной, найдя упор в косяке, чуть ли ни лбом уткнувшись в моё лицо.

     — Дима, открой, разговор есть, — просипел он, не оставляя надежд на благополучное разрешение конфликта.

     Я едва дышал, чтобы случайно не выдать присутствия, не пукнуть в сердцах. Я всё ещё надеялся обмануть ревнивого кредитора. И тогда Никифоров взорвался с характерной для него желчью в голосе:

     — Я знаю, что ты дома. Открывай, сучок, а то я сейчас сам открою. Ключ у меня есть.

     Это заявление окончательно пошатнуло мою веру в честь и отвагу отечественной милиции. До сих пор Никифоров представлялся мне хоть и нервным и злым, грубым типом, но тем не менее открытым и чистым в душе, не способным, например, брать взятки. Наша первая встреча оставила неизгладимое, ярчайшее впечатление. В этот раз упоминание о запасных ключах и моей личной несвободе выбора окончательно расставило точки над i.

     Я щёлкнул засовом, сделал два шага назад, приготовившись к худшему. Никифоров не собирался ломиться, продолжал корчить из себя ласкового соседушку:

     — Открой, пожалуйста, сам, если тебе не сложно, — тигром прорычал он. Игра, похоже, забавляла его, он вдруг стал таким вежливым, по-отечески заботливым.

     Предвидя обман, я дёрнул ручку вниз, рванул дверь на себя. Силуэт Никифорова заполонил дверной проём, сам он таращился на меня, привыкая к темноте.

     — Ты чего в темноте сидишь? — неуютно скалясь, спросил он.

     — Нравится, — отозвался я хмуро, стоя у противоположной стены, сложив руки на груди, ожидая, что он набросится на меня, чтобы добить окончательно.

     — Слушай, извини, что так получилось, — Никифоров виновато улыбался. — Вася — баба красивая, как раз для тебя. Она, кстати, всё рассказала.

     — Что рассказала? — недоверчиво вылупился я на Никифорова.

     — Ну, что ты её хочешь.

     — Я? — от удивления мои глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла.

     «Нет дыма без огня», — скажет мама.

     «На воре и шапка горит», — поддакнет отец.

     И только брат едко заметит:

     «Сучка не захочет, кобель не вскочит».

     — А что здесь такого? Желание естественное. Я и сам к ней неравнодушен, так что ничего странного в этом не вижу.

     — Да ничего я не хочу! Я вообще собираюсь съезжать отсюда.

     — Зря.

     — Почему?

     — Ты Васе понравился, — он подмигнул, а я стоял офигевший от новых инсинуаций.

     «Это ловушка! — думал я. — Никифоров решил меня своими грязными ментовскими методами вывести на чистую воду. Или так ему кажется. Добрый полицейский, злой полицейский. Козёл махровый!»

     — Мне её жаль, — сухо сказал я вслух.

     — Мне её тоже жаль, очень жаль, — подхватил Андрей Михайлович, расплылся в тёплой улыбочке, не предвещавшей ничего хорошего. — Она ведь хочет молодого. А то, что ей всё время с мужем развлекаться. Вот я и подумал, что ты идеально подходишь на роль любовника.

     «На понт берёт, паскуда!» — от наглости Никифоровской в голове моей проснулась холодная расчётливая сволочь:...  

     — Ну это вы зря подумали, — я уже не парился по поводу «вы» или «ты». — Я с замужними женщинами вообще не встречаюсь.

     — И правильно, очень правильно делаешь! Но в данном случае муж ведь сам предлагает тебе жену, потому что видит, что иначе она уйдёт к другому, — не терял нити напора Никифоров.

     — Да мне плевать на ваши семейные проблемы, — я морщился, давясь лимончелло. — Пускай Василиса Николаевна разводится, если хочет уйти к другому.

     — Понимаю, — Никифоров покачал головой, как человек принимающий отказ достойно.

     Нихрена он не принимал и не понимал, бык безмозглый. Он был на своей волне, играл со мной как с котёнком. Или так ему казалось.

     — Ну что ж, извини, что побеспокоил, — Андрюша слегка кивнул и медленно закрыл за собой дверь, оставляя меня в кромешной тьме давиться от страха и смеха — двух крайних эмоций, несовместимых со спокойной жизнью холостяка.

6

     Я решил не спешить с переездом. Нескучные диалоги с родителями и братом веселили многообразием словотворчества. Поведение бездетных соседей всё лучше укладывалось в общепринятые понятия о морали и чести.

     «Никифоров женился на Василисе, чтобы помучить её, а она за него держится, потому что боится остаться одна», — размышлял я.

     «С другой стороны, всегда ведь можно взять ребёнка из детдома», — я представил на секунду Никифорова на детской площадке, огороженной колючей проволокой. Как майор выбирает пацанёнка, как охотники выбирают щенка. Вот он, самый активный, бежит вперёд, топчет остальных, ещё и в морду бьёт, новоявленный наследничек тирана.

     Но нет, Никифоров скорее сожрёт своё потомство заживо, чем позволит новой звезде затмить его на пьедестале жестокости, совершить переворот в семейной иерархии.

     Предложение занять место короля в постели с Василисой смешило несуразностью. Блеф майора, несмотря на кажущуюся правдоподобность и даже логичность размышлений — я, мол, подходящая кандидатура для скучающей супруги — навёл меня на тягостную грусть и раскаяние в порочности помыслов.

     Я ведь действительно втюрился в Васю с первого взгляда. С того самого момента, как наши взгляды пересеклись на крыльце подъезда, я волочился за красоткой втихомолочку. Не позволял себе лишнего, но и не скучал в тёплой постельке. Замужняя женщина — табу, неприкосновенный плод на дереве семейного дабрабыта.

     «Не ешь его, козлёночком станешь», — увещевает мама с одной стороны комнаты.

     «Как аукнется, так и откликнется», — намекает отец на баланс сил в природе с другой.

     И только братец мой родимый бормочет в губы:

     «На ловца и зверь бежит».

     Навязчивость рогоносца вызывала обратный эффект:

     «Это ж какой скотиной надо быть, чтобы так с женой обращаться?» — возмущался я, испытывая благородное воодушевление.

     Жалость к Васе затмила все другие чувства и прежде всего похоть. Сострадание к заложнице, наложнице ревнивца пробудило гнев праведный.

     Уже в следующий вечер я слушал ругань Никифорова не скрывая отвращения.

     — Блядунья! Пизда небритая! Кому ты, нахуй, нужна такая? — орал майор. — Что? Хуйло! Пасть закрой!

     И потом:

     — Да соси ты хуй!

     Возня за стенкой продолжалась не меньше часа. Вновь звенели шлепки по голому телу. Вася повизгивала, моля о пощаде, Никифоров матюганился, как сапожник. Судя по животным звукам, он сношал Васю нещадно, не давая передохнуть ни ей, ни себе. Два-три раза за вечер было для него нормой.

     Впрочем, я не берусь судить о количестве его оргазмов. Это были сессии, взлёты и падения, начинавшиеся с ругани, переходившие в женские крики. Завершали трагедию неизменно низменно сладкие стоны Васи и дикий рык Никифорова. Потом всё успокаивалось.

     Прошло ещё два дня. Моя вечерняя рутина вернулась в привычное русло. Я слушал соседей, как люди слушают радио на кухне, радуясь, что это не здесь и не со мной.

     Но вдруг что-то сломалось.

     После очередной сессии насилия цепной пёс Никифоров по традиции заворчал на Васю, заботливое журчание её голоска вызвало новую волну агрессии с его стороны, ну ещё бы.

     Агонизирующий крик ревнивца разнёсся по подъезду:

     — Шалава бездетная!

     Он говорил ещё что-то, неразличимое на слух, Вася сопротивлялась, щебетала, как ненормальная.

     Я аж подскочил с кровати, забегал по комнате. До сих пор она не срывалась на истерику, не кричала так откровенно.

     В этот раз, похоже, всё было серьёзно. Её тупо выставили за дверь. Раздался хлопок в предбаннике, молчание, щебет. Потом в соседней квартире зажали звонок. Внезапно он оборвался, словно кто-то с корнем вырвал провод.

     Я нервничал, блуждал из комнаты на кухню, переходил на балкон. Наконец не выдержал и приник к двери всем телом, обнаружив себя пялящимся в глазок.

     Вася, абсолютно голая, стояла в предбаннике, головкой уткнувшись в Никифоровскую дверь, простирая ручки в немой мольбе, словно оползая на пол, в бесконечном раболепии ища спасения у себя же дома и не находя должного внимания.

     Я отпрянул.

     «Этого ещё не хватало!» — голенькая Вася выглядела аппетитно, сразу вызвала божественный трепет во всех моих членах, включая основной, вечно мешающий мыслить трезво.

     Я тут же убежал на кухню, накрыл лицо ладонями.

     Стыд за чужое подсмотренное горе раздирал меня на части. Васина попка, грудки, её восхитительное тело моментально вскружили голову, затмили разум неотвратимостью счастья в объятиях богини. Она была стройной и женственной, как балерина. Только увидев её голой, я начал прозревать, как Вася прекрасна в детских гибких движениях, как она стройна и сексуальна, словно лань, выпущенная из вольера.

     «Она сейчас там, в предбаннике, — думал я. — И я ничем не могу ей помочь! Ничем! Не имею права! Никифоров порвёт меня на части, если узнает, что я уже лицезрел его прелесть».

     Вдруг раздался неуверенный короткий дзинь, и кровь моя прилила к ухмыляющемуся лицу. В том, что это Вася просится ко мне на ночлег, не могло быть и капли сомнений. Пускать её казалось крайне неблагоразумным поступком. Не пускать — жестоким. И я принял решение. Очень быстро, кстати.

     «Будь, что будет», — решил я, доставая из шкафа рубашку, штаны и носки. Три незатейливых предмета моего несложного гардероба. Я просунул их в щель, приоткрыв слегка дверь.

     — Василиса, вы оденьтесь, пожалуйста, а потом заходите, — произнёс я полушёпотом.

     — Спасибо, — она приняла подношение, быстро натянула на себя мои лохмотья и уже через минуту стояла в моей прихожей, выряженная как пацанка, дворовая хулиганка. Только кепки ей не хватало.

     — Мне так неудобно, — Вася стеснительно отводила глаза.

     — Хотите чаю? — я решил сразу сбить общий дух противоречия, царивший между нашими мельтешащими взглядами.

     — Не откажусь! — Вася расплылась в очаровательной улыбке.

     Я просиял от счастья. «Как она так легко переключилась!» — с восторгом нахваливал её талант не заморачиваться.

     — Тогда идёмте. Вот — тапочки, — я скинул с ног мои единственные тапочки. — Пол холодный.

     — А как же вы? — не смотря на щекотливость положения, Вася умудрялась флиртовать, проявлять не дюжую самоуверенность в чудодействии женских чар.

     — А у меня носки шерстяные, — я задрал кончики пальцев вверх, покивал ими, показывая, как им тепло и уютно.

     — А мне почему не дали такие носки? — не унималась Вася.

     Она забавлялась! Это в голове не укладывалось, она находила ситуацию забавной.

     — У меня одна такая пара, — смутившись, сказал я.

     Мы прошествовали на кухню, гостья оседлала табуретку, а я принялся разогревать картошку, кипятить воду в чайнике. Оказалось, что Вася с утра ничего не ела.

     Так уж получилось!

     — Почему вы нас терпите? — спросила Вася, закидывая ножку на ножку, обнимая коленку тонкими ручками. Алые лодочки маникюрчика заиграли переливами на свету.

     — Деваться мне некуда, — усмехнулся я, присаживаясь рядом с ней за стол.

     — Даже не знаю, чтобы я делала без вас,...   — Вася оставалась очаровательной в детском желании выразить благодарность.

     — Думаю, он успокоится и ещё пожалеет, что выгнал вас.

     — Если бы!

     Я скосил на Васю недоверчивый взгляд:

     — А что так?

     Вася обречённо вздохнула, встречаясь со мной глазами, отводя их стыдливо на холодильник.

     — Вы в этот раз серьёзно поругались? — не хотелось лезть к ней в душу, но и обстоятельства изгнания оставались загадкой. Всё-таки, Вася попала под мою протекцию, а значит, требовалось чёткое понимание, что нам предстоит. Ночь надвигалась нескромными шагами. Не за горами и сон в тёплой кроватке. Одной на всю квартиру, если говорить серьёзно.

     — Серьёзно? — переспросила Вася. — Не знаю. Андрюша хочет, чтобы я переспала с вами.

     Я чуть не захлебнулся чайной прелюдией.

     Откашлявшись, принял безразличный тон:

     — А вы чего хотите?

     Я думал, этот вопрос вызовет у Васи задумчивость, принятие на себя, наконец, роли униженной и оскорблённой. Возможно, её настигнет чувство обиды, думал я. Вместо этого она продолжила троллить меня, покачивая ножкой:

     — Думаю, лучше согласиться с ним.

     — То есть, у вас нет собственного мнения на этот счёт? — я смирился с тем, что разговор будет по-деловому интимным и праздным.

     — Почему же, есть, — Вася ногтиком колупала скатерть.

     Я выдержал паузу, но, не дождавшись ответа, продолжил натиск:

     — И-и-и?

     — Вы не знаете Андрея, — она вдруг подняла на меня карие глазищи, наполненные благоговейным трепетом, словно она говорила о демоне, а не о зарвавшемся менте. — Он может быть очень жестоким, если захочет.

     — Это я уже понял, — хмурясь, я пережёвывал остатки бутерброда с колбасой.

     Странные развития беседы с внешне распальцованной бабой, внутренне то ли запуганной до чёртиков, то ли гнусно тупой до безобразия, потерявшей всякое достоинство, опустившейся до попрошайничества под принуждением, прорывались наружу в моей дырявой башке обрывками фраз.

     — Дима, вы можете мне не верить, — затараторила Вася, — но, если мы с вами не станем любовниками, будет только хуже.

     — Ну это мы ещё посмотрим! — я гневно хмурился.

     Гордость наконец возобладала во мне над другими чувствами. Я готовился дать отпор.

     Чокнутый мент подкладывает под меня жену, и она же мне ещё угрожает.

     — Да какое он вообще имеет право мне угрожать? — я подскочил с табуретки, метнулся к раковине мыть кружки после чая. — Кто он такой, чтобы выгонять вас из квартиры?

     — Это его квартира.

     — И что? Вы же муж и жена. Вы имеете такое же право жить в этой квартире, как и он.

     — Я вам мешаю? — она печально взглянула на меня.

     — Нет, я не это имел ввиду, — пробормотал я, резко сменив пластинку. — Ты можешь, конечно, остаться здесь, сколько захочешь.

     — Ты сказал мне «ты»? — просияла Вася. — Я всё ждала, когда это случиться! — она таращилась на меня, как на бога целомудрия, словно весь предыдущий разговор улетучился в трубу забвения.

     — Ну раз это так важно, — я улыбался растерянно, комкая кухонное полотенце в руках.

     — Конечно, важно! — Вася одним махом скинула маску жертвы, заменив её незатейливой масочкой бывшей гёрлфрэнды, ненавязчиво играющей с забытыми чувствами.

     — Ладно, — я усмехнулся. — Ты где спать собираешься?

     Мой озабоченный взгляд лучшего друга детства оставался незаинтересованным, таким же по-хозяйски гостеприимным, безразличным.

     — Да-да, конечно, — Вася подскочила. — Спасибо за чай. Я пойду, попробую постучаться. Он уже успокоился, наверное.

     Она выскочила в коридор и попрыгала в прихожую, скидывая на ходу тапочки.

     — Да, давай попробуем вернуть тебя к мужу, — я следовал за ней гордым тигром.

     Мы вместе открыли дверь в предбанник, Вася дёрнула ручку своей двери, она была заперта.

     Я замер в дверном проёме, раскладывая ситуацию на пальцах.

     Если Васю сейчас не пустят домой, думал я, придётся укладывать её у себя, а самому топать к предкам.

     «Воротился, не запылился», — обрадуется мама.

     «Пора и честь знать», — поддакнет отец.

     И только братец мой сердечный брякнет ни к селу, ни к городу:

     «От сумы да тюрьмы не зарекайся».

     — А ты постучи кулачком, давай я, — я кинулся колотить в дверь.

     Мой назойливый грохот разбудил зверя. Пьяный лось ревел, разбрасывая вещи на пути, ломился через бурьян к кормушке с глазком.

     — А это ты, блядь бездетная! — зловеще хрипел Никифоров, притираясь с той стороны. — Сперму достала?

     Я смахнул ошарашенный косой взгляд на Васю.

     — Он хочет, чтобы я принесла ему доказательства измены, — зашептала она, таращась на меня невменяемым запизженным взглядом, безумным в основании.

     — Андрей Михайлович, — произнёс я как можно жёстче, словно пристав, пришедший описывать имущество. — Я не буду спать с вашей женой, — здесь я понизил голос, чтобы соседи снизу или сверху не сдохли от коликов, случайно подслушав наш треугольный диалог.

     — Да мне похуй, — отозвался майор. — Пускай идёт на улицу и там ищет, пизда небритая.

     И тут Вася вдруг залилась соловьём:

     — Андрюша, прости меня пожалуйста, — защебетала она. — Я больше никогда не буду тебе изменять.

     Такого поворота событий я никак не ожидал от неё.

     — Что ты делаешь! — шепнул я как можно строже.

     — Пускай он лучше успокоится, — шепнула Вася в ответ.

     — Иди ты нахуй! — орал майор. — Нахуй! Идите все нахуй, пидоры гнойные. А ты, мразь, без спермы не возвращайся.

     Он стукнул кулаком в дверь с обратной стороны так, что песок из каркаса посыпался.

     Мы отпрянули, Вася в ужасе сжалась.

     — Я буду отстреливать вас по одному, гондоны ябучие, — шипел Никифоров в замочную скважину. Его голос, такой отчётливый и зловещий заставил меня срать кирпичами, как давеча.

     «С дебилом лучше не связываться», — решил я про себя.

     — Идём, — шепнул я Васе.

     Мы вернулись ко мне в комнату.

     — Он что, пьян? — спросил я, немного успокоившись.

     — Да, есть немножечко, — Вася растерянно заламывала руки, перекатываясь из угла в угол. — Обычно он не кричит на чужих. А тут набросился на тебя, как ненормальный, — она остановилась и уставилась на меня вопросительно.

     — Рано или поздно это должно было случиться. Не со мной так с другим, — вяло отозвался я.

     — Андрюша говорит, он очень тонко чувствует измену.

     — Это ещё что значит?

     — Ну, что он сразу видит, кому я нравлюсь, а кому — нет.

     — И что здесь такого? Ты любому понравишься, — я скривился в вороватой улыбке.

     — Не знаю, — Вася развела руками. — Он что-то чувствует! — суеверный трепет заставил её глаза раскрыться шире. Она смотрела на меня с нескрываемым любопытством, дура безбожная.

     Я усмехнулся, отводя глаза в сторону.

     — Ладно, — призвал я здравый смысл к ответу. — Короче, расстилайся пока здесь, а я пойду спать к родителям.

     — Если хочешь можем спать вместе, — невинно захлопала ресницами Вася. — Я не буду к тебе приставать, — она вдруг рассмеялась, задорно и ласково, будто речь шла о бомжатнике для пьянчуг, а не о моей тёплой постельке.

     Я активно перемалывал странное предложение. «Приставать она, значит, не будет, — циклился я на словах. — А я? Я буду? Или нет? Или мне пофиг? Или не положено? Или положено? Или положено, но не покладено?»

     — Ну хорошо, — неуверенно произнёс я. — Тогда давай спать вместе.

     Я, видимо, слишком глупо хмурился, раскатывая в голове возможные варианты ночёвки. На полу было нереально холодно. Тащиться к родителям в полпервого ночи — неэстетично.

     Бедные предки перемолотили бы весь словарь Даля в поисках подходящих эпитетов для ночного Исхода в Землю обетованную, но всё равно бы не нашли нужных слов.

     Вася подхихикивала в кулак, сжимая манжету чрезмерно большой для неё рубахи.

     — Ты боишься меня, — пискнула она.

     — Да нет,...   с чего ты взяла? — я скалился, оставаясь на нейтральной территории, сохраняя лицо якобы незаинтересованное.

     — Ты, когда волнуешься, дрожишь в коленках, — сообщила она.

     — Неужели? — я только сейчас заметил, что коленные чашечки мои под штанами мелко подрагивают. — Это у меня такая вредная привычка, — соврал я.

     Мы принялись расстилать постель, двуспальную кроватку с одним одеялом и одной, кстати, подушкой.

     — Ты тогда ложись к стенке, а я схожу зубы почищу. Щётки запасной у меня нет, так что извини.

     — А я пальчиком, — опять пискнула Вася.

     И она поскакала за мной в ванную. Мы по очереди выдавили пасту — я на щётку, она на пальчик — и принялись месить пену во рту, подсматривая друг за другом в зеркало, зубоскалясь, обмениваясь стрёмными улыбочками. Необычность ситуации уже не напрягала меня сложностью решений.

     «Подумаешь, спать вместе я с ней буду, — думал я, апатично складывая веки в трубочки. — Да я уже больше недели слышу, как она стонет, занимаясь сексом. Ну и орёт, конечно, получая по заднице».

     Я зевнул, глаза слипались. В памяти вновь всплыло безумное требование Никифорова не возвращаться без спермы.

     «Как это? — думал я. — Как она собирается предоставить мужу доказательства измены? И почему, собственно, сперма другого мужчины, принесённая в зубах благоверной, должна свидетельствовать об измене? Или не в зубах?»

     Мы вернулись в комнату, и я сразу выключил свет, чтобы не смущать Васю. Я надеялся, что она не станет снимать с себя одежду, ведь это было бы выше моих сил, спать с голой Василисой Николаевной и не думать о ней, не приставать к ней, в общем-то не испытывать к ней ровным счётом никаких опасных чувств.

     Но я ошибся, уже через минуту после того, как я нырнул под одеяло в одних труселях Василиса Николаевна прижалась ко мне всем своим голым девичьим телом.

     — Так холодно! — била она зубами чечётку. — Можно я немного погреюсь об тебя.

     — Да пожалуйста, — я лежал на спине, боясь поворачиваться к ней задом. Её стройное голое тело обвило меня сбоку, ножки раздвинулись, и Васин волосатый лобок щетинкой притёрся о моё бедро.

     — Ты всё-таки решила раздеться, — констатировал я, глубоко вздыхая.

     — Не люблю в одежде спать.

     — Ты играешь со мной? — спросил я сквозь сон.

     — Немного.

     — Зачем?

     — Ты мне нравишься.

     — Ты мне тоже, — я уже почти спал.

     — Дашь мне свою сперму, а то Андрей меня завтра убьёт, — пальчиком Вася царапала мне грудь. Её густая шевелюра тёплой листвой рассыпались по подушке, щекотала нос и губы. Её не менее густая мошна на лобке липла к бедру.

     — Я не даю сперму всяким Андреям, — вяло отозвался я.

     — А мне, мне дашь? — восторженно шептала Вася в самое ухо.

     Я сделал глубокий вдох.

     — Нет, — буркнул я, поворачиваясь к Васе задом. — Спи.

7

     Поведение Васи вызывало сомнения относительно вменяемости пациентки.

     «Она такая же чокнутая, как и Никифоров», — приходил я к выводу.

     «Два сапога пара», — скажет мама.

     «Муж и жена — одна Сатана», — поддакнет отец.

     И только старший братец мой, прожжённый бесценным жизненным опытом, вякнет:

     «Баба с возу — кобыле легче».

     Впрочем, оставался ещё один немаловажный аспект разыгрываемой за стеной трагедии. Всё это, если рассматривать с самого начала, напоминало дрянную постановку с пьяным сценаристом и бездарными актёрами. Слащавые крики Васи за стеной вполне могли вызвать искренние эмоции в душе непосвящённой, неискушённой театральным искусством, но мой бесценный сценический опыт беспрестанно подсказывал мне, что за дешёвой игрой четы Никифоровых стоит безумный план, нацеленный на извлечение выгоды.

     «Вот только какой, — ломал я голову. Неужели им заняться больше нечем?»

     Я приходил в ужас от одной только мысли, что мои соседи пытаются меня развести, как лоха. Ведь если это так, значит и все их потуги происходят от одного коварного замысла, разгадки которого я не находил.

     На следующее утро Вася вновь завела старую песню, но уже на новый лад:

     — Теперь Андрюша точно знает, что я ночевала у тебя.

     — Зато я точно знаю, что между нами ничего не было, — хмуро отозвался я.

     — Да, ничего, — озадачилась Вася.

     Мы завтракали на кухне, она сидела передо мной в той же позе нога за ногу, в моей рубашке, штанах и носках. Девочка-бомжик, я тебя слепила из того, что было.

     — Слушай, а может ты, — она запнулась, смущённо заглядывая мне в глаза.

     — Что? — покосился я на неё, посёрбывая чаёк.

     — Ну, дашь мне свою сперму, и тогда я смогу предъявить доказательства измены, и Андрюша оставит меня в покое.

     — А так что, не оставит? — я ухмылялся, весь этот загон со спермой вызывал смех, да и только.

     «Вот маньяки, а! Нахрена им моя сперма сдалась?» — брезгливо морщился я.

     Вася облизнула губки.

     — Ну понимаешь, Андрюша думает, что я не могу забеременеть, потому что у него проблема, а не у меня.

     — И поэтому, вам нужна моя сперма, чтобы ты могла забеременеть! — осенило меня.

     Я, наверное, просиял от счастья, как Пизанская башня: дав крен в сторону и вниз.

     «Аллилуйя, — благодарил я Всевышнего. Найдена разгадка сложнейшего ребуса-многоходовки».

     — Не совсем, — обрезала мои ликования Вася. — Если я докажу ему, что не могу забеременеть от другого мужчины, значит, я действительно бесплодна и он может успокоиться.

     — Охренеть! А проверяться вы не пробовали?

     — Я проверялась, но Андрей всё равно мне не верит. А сам он боится идти по врачам.

     — Херня какая-то, — выдохнул я, морщась. — Не верю ни единому твоему слову. Может, хватит врать? — моё раздражение медленно закипало гремучей смесью презрения и тоски.

     — Я не вру тебе, Дима. Пожалуйста, прости, что мы тебя впутали в это дело.

     — Да вы больные на всю голову! — взорвался я. — Тебе нужна моя сперма, чтобы доказать мужу, что ты бесплодна, а не он. Это ж надо такое придумать! А он тебе не верит! Хочешь сперму, да? — я подскочил с табуретки. — На вот тебе сперму, — вытянул презерватив из рюкзака, разорвал упаковку и раскатал резинку.

     В холодильнике лежали перепелиные яйца, содержимое которых как раз напоминало мужское семя. Через минуту нехитрых манипуляций завязанный в узелок презерватив с яичным белком отправился в ручки строптивой бесплодницы. Она хлопала испуганно ресницами всё это время, приоткрытый ротик нащупывал новые пути к сердцу или скорее ширинке несговорчивого соседа.

     — Всё, Василиса Премудрая! Больше я вашему семейству уже ничем помочь не могу! Уж ты извини меня, дорогая, но пора и честь знать! — с этими словами я подхватил рюкзак, натянул куртку и выскочил за дверь.

     Я уходил на работу с твёрдым намерением разобраться с безумными соседями раз и навсегда.

     «Не отступать и не сдаваться!» — повторял я мантру, выходя из подъезда.

     Кроме того, в голове моей постоянно маячил имейл хозяйки квартиры.

     «Всегда можно пожаловаться на майора», — лелеял я тайную надежду в глубине души. Хоть этот последний манёвр и представлялся мне крайней мерой, весьма бесперспективной и подлой.

     «Попросят с квартиры — уйду!» — бычился я в переполненном вагоне метро, намыливая ситуацию на новые ворота.

8

     Вечером Васи в квартире не оказалось. За стеной было подозрительно тихо, и я даже засомневался, что Никифоровы у себя дома.

     «Затишье перед бурей», — предположил я.

     И действительно, около девяти раздался звонок, но не в дверь, а на телефон. Звонил Никифоров, помеченный как « (И) « — изверг. Я уже приготовился выслушать оригинальную домашнюю заготовку, включающую в себя извинения и угрозы с принуждением к сексу с женой, как неожиданно услышал в трубке тоненький голосочек Васи:

     — Дима, извини, что я тебе звоню, просто я не знаю, к кому ещё обратиться за помощью, — она была напугана, голос дрожал.

     Я на полном серьёзе приготовился выслушать новые пикантные подробности нескучной жизни Никифоровых....  

     — Выкладывай, Василиса, — развязно-шуточным тоном выразил я готовность подставить себя под новый удар судьбы.

     — А ты не мог бы зайти к нам и дать мне водички? Андрюша прицепил меня наручником к батарее и ушёл на дежурство. А меня жажда мучает, — она слёзно заскулила в трубку.

     От нового расклада хотелось ржать и плакать.

     — Давай я лучше милицию вызову, — предложил я.

     — Ой, только не милицию, — заволновалась Вася. — Просто я голая здесь сижу. Мне только водички попить.

     Я прикрыл трубку рукой и гнусно заржал коньком-горбунком. Голая баба сидит пристёгнутая наручником к батарее, просит водички.

     — А телефон Андрюша, конечно, дома забыл? — саркастично спросил я.

     — Нет, я попросила его оставить мне телефон, чтобы я могла вызвать помощь, если мне вдруг станет плохо.

     — Ну вот тебе и стало плохо, почему ты мне звонишь, а не в скорую?

     — Так мне ж только водички попить. Я не хочу, чтобы Андрея выгнали с работы. Они ведь всё там неправильно поймут.

     — А я, значит, правильно пойму?

     Она тяжко вздохнула:

     — Ты же знаешь, что я люблю его.

     — Да уж, — я тяжело переваривал чужую глупость. Васино отношение к делу несомненно попахивало безрассудной фанатичной привязанностью.

     — А может ты подождёшь, пока он не вернётся с работы? — с надеждой спросил я.

     — Очень пить хочется, Андрей оставил мне горшок, чтобы я в него писала, а потом пила, если захочу. Он меня так наказывает. Он теперь может и через два дня вернутся.

     — Ну вот и вызовешь тогда скорую.

     — Не вызову, — тоскливо взвыла она.

     — Почему?

     — Телефон скоро разрядится.

     — Пиздец какой-то, — выругался я впервые при даме.

     Дама грустно сопела в трубку:

     — Принесёшь мне водички?

     — А как я дверь открою? — огрызнулся я.

     — А я тебя научу. У тебя в секции есть сейф, там Андрей запасные ключи хранит. А ключ от сейфа висит на кухне в верхнем левом шкафчике над плитой.

     — Как у вас всё ловко схвачено, — похвалил я Васю.

     — Это Андрюша придумал, чтобы, если ключи дома забудешь, можно было у соседа взять.

     — Да уж, Андрюша вообще у нас мастер на всякие выдумки.

     Вася рассмеялась, шмыгая носом:

     — Да, он такой, — вздохнула она с облегчением, словно я уже бежал открывать все двери, поить её водичкой.

     Оставался ещё последний вариант, не самый красивый, но и не самый глупый:

     — Слушай, а давай, может, всё-таки подождём? Андрюша вернётся с работы, тогда и напоит тебя водичкой. А если у тебя телефон разрядится, то я завтра утром МЧС вызову. Ты ведь до утра потерпишь?

     — Не знаю. Я уже готова мочу из горшка пить, так жажда замучила, — её голос зазвучал обиженно, словно я отказывал ей в банальной услуге.

     А мне между тем мне предстояло вскрыть чужую квартиру, без спросу напоить жертву изверга, та добровольно приняла мучение, веря в благородные мотивы укротителя плоти.

     — Ну хорошо, — я нахмурился, как всегда в таких случаях, когда деваться было некуда. — Сейчас я зайду.

     И я повесил трубку, долго сидел тупо таращась на тучи за окном. Они сгущались, не предвещая ничего хорошего. Тяжело вздыхая, поднялся и поплёлся открывать все сейфы и двери. В душе моей по-прежнему теплилась надежда, что в скорости мне удастся урегулировать отношения с Никифоровыми, по возможности договориться с ними или помириться.

     «Или они съедут в деревню, или Андрюшу подстрелят на работе, или Вася получит мозги от волшебника Изумрудного города, — думал я. — Что-нибудь должно случиться, обязательно произойдёт! — переживал я их оказию как личное горе. — Не бывает так, чтобы люди мучили друг друга годами, ещё и соседей в это втягивали».

     Щёлкнул дверной замок, скрипнули петли, и я на цыпочках закрался в квартиру Никифоровых, воровато оглядываясь по сторонам. Страшнее всего мне казалось быть застигнутым врасплох на месте преступления. Я вслушивался в движение лифта за спиной, ловил эхо шагов на лестнице. Где-то брякнула дверь в подъезде или мне показалось?

     «Надо побыстрее напоить эту сцыкуху и свалить», — думал я, скользя по тёмной прихожей, приближаясь к двери зала, где, судя по всему, и сидела на привязи влюбчивая пленница. Я дёрнул ручку, сделал шаг внутрь и обомлел.

     Вася, абсолютно голая, сидела на стуле посреди комнаты. Её ноги были неестественно задраны вверх, привязаны к груди и рукам, болтающимся по сторонам. Она была сложена в форме креветки, выставлена напоказ причинным местом, которое заросшей розовой щелью зияло на свету. Густые заросли на лобке и вокруг вагины напомнили о частых нападках Андрюши, о нашей совместной с Васей ночёвке, мохнатых притирочках. Так уж получилось, что бобровый ворс на лобке Васи стал первым ключевым местом на картине, которая медленно разворачивалась извращённой рукой на полях моей памяти.

     Я перевёл глаза на Васино опухшее от слёз личико. Она устало плыла взглядом по комнате, улыбалась, словно одурманенная наркотой.

     — Прости пожалуйста, — пролепетала она.

     Её взгляд скользнул за мою спину. Только теперь со всей неотвратимостью я ощутил холодное дуло пистолета, упирающееся мне в затылок.

     — Ну что, пиздёныш, допрыгался? — злорадно прошипел Никифоров.

     — Нравится тебе Вася, а? Нравится? — продолжал он будоражить сам себя.

     Голова моя пошла кругом, сердце запрыгало в груди. Я готов был рухнуть на колени и расплакаться на месте, молить о пощаде.

     «Прошу вас, не лишайте меня жизни!» — стонал бы я.

     Я готов был обещать всё, что угодно, лишь бы меня отпустили.

     «Никифоров слетел с катушек!» — било в набат отрезвляющее убеждение в пока ещё не дырявой башке.

     — Андрей Михайлович, — проблеял я. — Я зашёл, чтобы Василисе Николаевне водички дать попить. Посмотрите у себя на телефоне, пожалуйста, она мне звонила.

     — Ишь ты, как запел, — ощетинился майор. — Водички он зашёл попить. Знаю я, какой ты водичкой её поить собрался.

     — Между нами ничего не было, уверяю вас. Вася, ну скажи ты ему! — взмолился я.

     — Андрюша, ты же обещал никого наказывать, — Вася, хоть и зарёванная, улыбалась ласковым нежным взглядом.

     — А я — что? — выпучил глаза Никифоров. — Я — ничего, я только посмотреть. Мне ж интересно, как мою жену трахают. Это ж такое зрелище, невозможно пропустить. Ты не возражаешь? — он сильнее тыкнул меня дулом пистолета.

     — Андрей Михайлович, мы не занимались с Васей сексом, пожалуйста отпустите меня, — я вывернул шею, взглядом начал молить о помиловании.

     — Что ты всё пиздишь! — взорвался Никифоров. — Не занимался он сексом, а где она ночевала прошлой ночью, а? Она мне всё рассказала про тебя, какой ты у нас резвый в постели. А сперма в презервативе тоже скажешь не твоя?

     — Это белок от перепелиного яйца, Вася, ну скажи ты ему! — я сползал с катушек, упираясь в неотвратимую стену неопровержимых доказательств.

     — Димочка, лучше не сопротивляйся ему, поверь, так будет лучше, — фанатично пролепетала Вася.

     Она впала в раж поклонения, слепо следовала подсказкам Великого Инквизитора Изверга Андрюши.

     — Белок, значит, ах ты гнида! — майор схватил меня клешнёй за локоть и потащил к Васе. — Сейчас мы сравним этот белок с перепелиным. Может, ты у нас перепел, а?

     «Перепел прилетел», — скажет мама, выслушав невероятную историю.

     «Перепёлку перепел», — поддакнет отец.

     И только братец мой, бестолочь, зальётся наседкой:

     «Ко-ко-ко!»

     — Стой смирно, если хочешь жить, — хрипел майор, тыкая дулом под лопатку. — А ты, мразь, соси. Ты ведь за этим его сюда позвала?

     Я закрыл глаза, нервно сглотнул. Мышцы на животе задрожали в такт с коленными чашечками, которые отбивали чечётку весь вечер, начиная со злосчастного звонка.

     «Чуяло моё сердце, что это ловушка!» — раскаивался я, поглядывая вниз.

     Васины руки болтались свободно, и она принялась расстёгивать ремень на моих джинсах. Соскочила пуговка, скользнула ширинка, трусы мои ...   слетели к ногам так же прозаично.

     — Что вы делаете? — пролепетал я. — Вы понимаете, что это насилие над человеком?

     — Ты вломился в мой дом, чтобы изнасиловать мою жену, и ты ещё рассказываешь мне про насилие? — Никифоров ухмылялся, придерживая меня за шею клешнёй, другой рукой он тыкал пистолет мне в рёбра.

     Вася вывернула шею, потянулась губами к вялому члену, который и не собирался вставать. Хозяину колбаски, то есть мне, было не до возбуждения сексуального.

     «Как бы ноги унести!» — просил я судьбу дать мне ещё один шанс проявить себя в качестве неотзывчивого соседа.

     Никифоров толкнул меня кулаком в спину, и я чуть не повалился на Васю. Она полностью заглотила мой член в рот и задвигалась навстречу, прижимаясь носиком к зарослям на лобке.

     — Ишь какой хуй отрастил, — комментировал Никифоров моё неминуемое возбуждение.

     Мой член вытягивался, задирался на семнадцать сантиметров. Головка полностью вылезла, кожа опустилась по стволу. Свободной рукой Вася гоняла кожу по стволу, сжимая член у основания.

     — Ну что, нравится тебе мою жену в рот ебать? — с хищным довольствием спросил Никифоров.

     — Да, — ответил я без всяких эмоций, даже страх улетучился.

     Оставалось только тупое забвение. Смерть уже не казалась абсолютным избавлением от всех несчастий.

     «Хотел бы убить, сделал бы это сразу, — размышлял я. — А так хочет помучить. Придурок!»

     Вася взялась шустро гонять ствол, вытягивая язык под головку, поглядывая на меня снизу озорными глазками:

     «Я же говорила, что лучше не спорить, — шептал её взгляд. — Отдай мне сперму, отдай! Не терпи!»

     Она вошла во вкус, маленький ротик гонял мою головку язычком, будто это чупа-чупс, ручка с маникюрчиком профессионально взялась за выдаивание.

     — Вот так, Вася, — подзуживал майор молодую супругу. — Пососи этот молодой хуй. Нравится тебе?

     — Угу, — мычала бесплодница.

     — Вижу, что нравится. Ну что, джигит, — обратился он ко мне. — Кончать собираешься, или мне до всю ночь здесь стоять?

     — Уже немного осталось, — промычал я.

     — Слышала, Васюля? Уже немного осталось.

     Вася запрыгала на члене, как ненормальная, задёргала рукой.

     Дикая дрочка окончательно добила меня, и я разрешился струями недельного воздержания, залил весь рот фанатичной соседки долгожданной спермой.

     — Вот так! — комментировал Никифоров процесс. — Сейчас посмотрим, что там за перепел к нам прилетел.

     Он взял пластиковый стаканчик, стоявший всё это время на секции без дела, я только теперь догадался об его истинном предназначении. Вася выплюнула сперму в стаканчик — полный рот богатых перламутровых излияний.

     — Хорош! — загорелся азартом Никифоров, подставляя стаканчик под свет люстры. Я тоже пялился на жидкость, только что покинувшую мои яйца, те бойко гудели лёгкостью воскрешения.

     Никифоров тем временем достал из секции пищевую воронку, опрокинул Васю на спину, её волосатая вагина задралась к нам, как статуя Свободы. Розовые малые губки расходились в стороны, растягиваясь к треугольной складочке, которая слегка выдавалась вперёд, копюшончиком сохраняя жемчужину клитора.

     В следующий момент Никифоров всадил стержень воронки в Васино влагалище и ровным плюхом слил мою сперму внутрь.

     Я даже пикнуть не успел, как содержимое моих яиц переместилось в Васину матку.

     — Всё, ты свободен, — улыбнулся Никифоров.

     Он вытянул пистолет, который держал всё это время в правой руке.

     Я зажмурился: «Всё, конец!»

     Раздался щелчок. Медленно открыв один глаз, потом другой, я обнаружил, что пялюсь на огонёк зажигалки.

     Никифоров грубо ржал. Вася, лежавшая на полу враскорячку, присоединилась к нему нежными хихиками. Я расплылся в дебильной улыбочке, подтягивая трусы с джинсами.

     Дрожа в коленках, пятился из дурдома. Огонёк судьбы моей провожал меня, подрагивал в дуле пистолета.

     — Идиоты, — буркнул я, когда достиг безопасного расстояния.

     — Васенька, теперь ты довольна, правда, милая?

     — Да, дорогой.

     Я оставлял их ворковать друг с другом, обсуждать нюансы изнасилования, планировать новые эскапады, вить сети замыслов, рассчитанные на лопуховатых соседей. Всё в этом перформансе сквозило отвратительным издевательством над волей человека, попранием его прав на свободу, попахивало неистребимым желанием сношаться с наивными соседями.

     «Психи!» — злился я под душем, заливаясь то ли смехом, то ли нервной спазматической дрожью.

9

     Изнасилование пошло мне на пользу. Я в одночасье избавился от идиотического романтизма, впитанного с молоком матери. В моей семье не принято осеменять чужих жён экстракорпулярно, введением пищевой воронки в матку, сливать свежевыжатую сперму на яйцеклетку.

     Впрочем, оставалась надежда, что Василиса Премудрая меня не обманывала, рассказывая сказки про бесплодие. Вся чушь, которой Никифоровы кормили меня с самого начала, начиная с внешнего досмотра у подъезда, раскручивая в ежедневных сценах насилия и заканчивая созданием образа непримиримых соседей-бдсмщиков, сводилась к простому забору спермы ради оплодотворения бездетной Васи. Видите ли, сам Андрюша не в силах совладать с распутной женой, скучающей у подъезда, работающей на стометровке по вечерам.

     Я встретил её на следующий день. Вася прогуливалась знакомым маршрутом, подтянутая пояском, гарцуя в высоких сапожках на шпильке.

     — А я тебя жду! — расплылась она в улыбке. — Ты всегда точен как часы.

     — Да, я такой, — кивком подтвердил я статус офисного челнока.

     — Можно с тобой поговорить? — Вася клеила меня откровенным взглядом, совала ручку в локоть.

     — Ты уже говоришь, — я сбросил скорость.

     — Ты не обижайся на нас, пожалуйста. Нам действительно нужно знать, смогу я забеременеть от другого мужчины или нет, а ты мне сразу понравился, — она усмехнулась.

     — А вы не подумали, что я могу не захотеть участвовать в ваших экспериментах с оплодотворением?

     — Подумали, конечно. Поэтому Андрей и предлагает тебе новые условия. Ты можешь не платить за аренду квартиры, если будешь спать со мной.

     — Даже так, — я ухмыльнулся. — А хозяйка что же?

     — А хозяйке мы потом скажем, что не смогли квартиру сдать.

     — Думаешь, мне деньги так сильно нужны, что я готов согласиться?

     — Нет, но ты же говорил, что я тебе нравлюсь, — она облизнула приоткрытые губки, посмотрела на меня заигрывающим взглядом.

     — Мне не нравится, когда меня эксплуатируют. То, что вы сделали, знаешь, как называется? Изнасилование!

     — Тебе ведь хорошо было, не больно, а только приятно, правда?

     — Вася бросила на меня задумчивый взгляд.

     — Это ты так думаешь. На самом деле мне было очень страшно, а значит и больно.

     — Да, наверное, мы перестарались, — она была растерянна. Проблески вины пробивались на поверхность из-под густо накрашенных хлопающих ресниц.

     — Ну хочешь я тебе удовольствие доставлю, без Андрюши, конечно, только ты и я? — она опять посмотрела на меня откровенным коварным взглядом охотницы до чужой спермы.

     Мой хмурый усталый взгляд не предвещал долгожданной подачки для набивавшейся в любовницы соседки, и она смекнула, что лучше дать задний ход. Закусив удила, она виновато шарила глазками по тротуару.

     Мы подошли к подъезду.

     — Помнишь, ты здесь стояла, когда я пришёл смотреть квартиру? — спросил я.

     — Да, — она кивнула.

     — Ты ведь не случайно здесь стояла?

     — Нет, — Вася обиженно поджимала губки.

     — И какие были варианты? — мы поднимались по лестнице крыльца.

     — А ты как думаешь? Если я забеременею, пускай лучше от тебя, чем от какого-нибудь урода.

     — Но ведь есть же искусственное оплодотворение.

     — Там не особо выберешь. А так, ты и Андрюше понравился, и мне.

     Мы зашли в лифт.

     — Чем я ему понравился?

     — Ну, такой вежливый, галантный, — Вася строила мне глазки, обсасывая контуры моего профиля нежным любвеобильным взглядом....  

      Её рука вновь скользнула под локоть, в этот раз Вася шарила на пояснице, обхватывала меня сзади. — Такой большой, сладкий, — томно зашептала она.

     Я усмехнулся, прикрывая веки. Она была распутна, возбуждена и игрива.

     — Всё равно мне не нравится, когда меня используют, — я оторвал её руку, указав должное место для дамских рук.

     — Если я забеременею, назовём сына Дима, в честь тебя, — Васины сияющие довольствием глаза широко открылись, как всегда во время откровенных признаний.

     — Ты же бесплодна, — мы приехали на пятый этаж и вышли из лифта.

     — Никто не знает, фифти-фифти. Когда-то я сделала неудачно аборт. Врачи говорят, что шансы есть.

     — Давно вы с Андреем? — я имел ввиду «живёте», но Вася обернула концовку по-своему:

     — Трахаемся? Больше года. Вот мы и подумали, что надо подключить дополнительные ресурсы.

     — И выбор пал на меня, — закончил я грустную историю.

     — Ну не совсем, — Вася усмехнулась.

     Мы уже стояли в предбанники. Никифорова судя по всему дома не было, иначе, сомневаюсь, что Вася затеяла бы весь этот разговор.

     — Не совсем? — переспросил я.

     — Ты ведь тоже меня выбрал, — опять включила Вася томление в голосе. Она приникла ко мне всем телом, губками потянулась к лицу, и мне вдруг дико захотелось поцеловать её.

     Я смотрел в пухлые алые губки, сладко пахнущие помадкой, раскрытые навстречу сердечком. Васины веки, полуопущенные, обещали сказочные приключения. Я прильнул к сладким губкам, и Вася засосала меня помпой, ввязалась в борьбу крови и плоти.

     — Я хочу тебя, — простонала она, когда мы разорвали на секунду языки и губы.

     Она тёрлась об меня пахом, насаживалась на коленку своей небритой вагиной, запомнившейся мне ещё по нашей совместной ночёвке.

     — А как же Андрей? — я с опаской взглянул на дверь, ведущую к лифту.

     — Он будет только «за», — она пялилась мне в глаза, бросая вызов.

     — Ну идём тогда, — неуверенно произнёс я, открывая дверь в свою квартиру.

     Мы быстро скинули с себя всю одежду и запрыгнули в постель.

     Васино худенькое тело вожделенно забилось подо мной. Мой член, залитый сталью, вспахал одну борозду, вторую, пока наконец не воткнулся в волосатую текущую щель. Вася изогнулась подо мной и приняла до конца. Я даже не позаботился о презервативе, так я хотел её. Она сложила щиколотки за моей спиной, прилипла ко мне, как альпинистка к скале. Отрываясь для удара, я на самом деле приподнимал её. Она и не могла иначе, дёргаясь навстречу. Её залитое слюной личико наполнилось безумным похотливым блеском карих глаз, вывернутые губы постоянно искали мой язык.

     — Кончи в меня, прошу тебя, — стонала она дико в ухо, когда я опускался сбоку. Я широко бил её бёдрами, доставляя головку члена прямо в матку, там, где заканчивалось влагалище и начиналось узкое горлышко кувшина. Именно туда я всаживал головку члена, с каждым вязким сосущим проникновением приникая к сосуду Васиной сущности. Она первая забилась в оргазме. Как дикая кошечка, запела сладким голоском. Её протяжный мартовский стон, знакомый мне десятками переливов, ручейком устремился в ухо. Коготки царапали спину, её пяточки забили по ягодицам. Я и сам, в два раза больше её, обрушился на неё, достигнув последних метров дистанции. Всадил штык в горлышко кувшина и уже не вынимал.

     Семя бурными потоками устремилось по каменному члену, струями влетая в Василисину матку, наполняя её сосуд до краёв.

     — Да, вот так, — пела подо мной обезумевшая от вожделения Вася. — Кончи в меня, кончи.

     Я растворился в ней, прилип к её волосатому лобку и ещё долго оставался внутри, пока кошечка подо мной ласками обозначала новую территорию любви.

10

     После секса Вася, наполненная надеждами на пополнение семейства, ускакала к себе. Я же остался созерцать падение Олимпа.

     «Как низко я пал, — корил я себя за слабость. — Она только пальчиком поманила, и я тут же согласился».

     Мне ничего не оставалось, как начать собирать вещи. Осеменять чужую жену за арендную плату не входило в мои планы. Я искал уединения, свободы, отдыха. Никифоровы лишили меня надежды на светлое будущее, изнасиловали, совратили, подчинили.

     «Нет им прощения и никогда не будет», — бурчал я мысленно себе под нос, набивая сумку под завязку.

     Вернулся с работы Никифоров. В этот раз он был ласков с женой. Почти не быковал и не обзывал её матерно. Слышались только шлепки и сладкие стоны Васи. Она наверняка ещё полнилась моей спермой, когда семя майора нежной глазурью легло поверх, смешалось с моим.

     Я уходил, поджав хвост, унося с собой немногочисленные пожитки.

     «Нет мне счастья в этом доме», — грустно созерцал я уютную пустую квартирку, мигом пришедшую в первоначальное запустение, стоило мне лишь собрать свои вещи.

     «В добрый путь», — скажет мама.

     «Семь бед — один ответ», — добавит отец.

     И только братец мой, неласковый, бросит сдавшемуся путнику вслед:

     «Скатертью дорожка».

Эпилог

     Через два дня молчания Никифоров соизволил поинтересоваться у меня по телефону:

     — Куда-то ты пропал?

     — Я больше не буду снимать у вас квартиру.

     — Понимаю, дело хозяйское, — он, похоже, ни капельки не жалел о потраченных усилиях на развод. — Так, может, ключи сдашь?

     — Да, я зайду на днях, рассеянно сообщил я.

     До конца положенного срока оставалась куча времени. Никого больше осеменять мне не требовалось, поэтому я спокойно отсиживался на родительских харчах. По вечерам играл в шахматы с компьютером, слушал музыку, наслаждался шелестом голосов на кухне.

     Родители восприняли моё возвращение, как знак свыше.

     — Первый блин комом, — сказала мама.

     — Ну, с почином тебя, сынок, — подмигнул отец. — Я тоже в молодости всё сбежать хотел.

     Но братец мой сердечный больше остальных поразил меня заботой о ближнем:

     — Если хочешь, можешь, у нас пожить. Комната есть свободная, Катя не против. Ты же не куришь и не пьёшь. Втроём веселее будет, — он подмигнул, как и отец, таким же плутовским прищуром.

     — Спасибо, — я кисло усмехнулся в ответ. — Но я уже пожил с соседями.

     В подробности похождений по мукам я не вдавался, но родичи нашли моё объяснение вполне приемлемым оправданием для возвращения домой.

     Так я просидел на жопе ещё неделю, привыкая к забытым прелестям отеческого дома. Наконец мне наскучило тянуть резину, и я отправился за расчётом.

     Была суббота. Ярко светило мартовское солнце, свежевыпавший долгожданный снежок щекотал детишкам голые ладони и нервы. Они катали бабу, орали в парке как ненормальные. Я же шагал сдавать ключи.

     Юрким хорьком прошмыгнул в предбанник, бесшумно прикрыл за собой дверь. Мне не хотелось встречаться с Никифоровыми. Надо было только убедиться, что ничего моего в квартире не осталось, бросить ключи в предбаннике и убежать, сопроводив побег предусмотрительной смс-кой.

     Бесшумно приоткрыл я дверь и сразу ощутил незнакомое присутствие, разбросанное повсюду в виде чужих вещей и запахов.

     Сделал пару неуверенных шагов по коридору, приоткрыл дверь, ведущую в зал.

     Вася сидела на полу голенькая, делая минет незнакомому парню, тоже абсолютно голому. Я же вытаращился на них. Они остановились в свою очередь, уставились на меня.

     Так мы и остались в памяти друг друга, потому что в следующий момент я бросил скромное «извините» и на цыпочках покинул квартиру, оставляя связку ключей висеть на гвоздике в предбаннике.

     Андрюша Никифоров найдёт их и передаст новоявленному любовничку, нанятому для экспериментов над бездетной супругой.

     — Всякий цыган свою кобылу хвалит, — скажет мама.

     — Кобыла не лошадь, а баба не человек, — подтвердит отец.

     И только братец мой безбашенный зальётся неотвратимо гнусным хохотом, услышав историю одного совращения:

     — Гуляй, Вася! — хлопнет он меня по братскому плечу, чтобы потом добавить исподтишка: — Клин клином вышибают, а ты не горюй!