Хорошие новости, Огастес, моя мать воскликнула после прочтения письма, что она только что получил от друга из Дьеппа. Ваш отец покинул Францию безопасно. Мы обнялись, обрадовались, зная, что он избежал неизбежной судьбы, которой, так как он аристократ, была бы казнь его в руках республиканцев. Затем хмурый взгляд пересек ее лицо.

     — Но пока мы не получим новости из Англии, чтобы мы могли присоединиться к нему, я не знаю, где мы можем искать убежище. Я полагаю, что мы гарантированно найдем временный дом у моей младшей сестры, Агаты, что является настоятельницей монастыря Святой Клары, но сейчас идут разговоры о подавлении монастырей и священников вообще.

     Другой мой страх относится к вам, мой дорогой мальчик, сказала она, заламывая руки. Найти убежище и защитить вас от опасности это одно; но как переправить вас, молодого мальчика восемнадцати лет, в монастырь, полный молодых монахинь является для меня загадкой.
— Ерунда, мама! Воскликнул я. Перед тем, как монастыри будут подавлены, мы будем в безопасности в Англии, а для доставки меня в монастырь, мы примерно одного роста и похожи друг на друга, так что вы должны переодеть и представить меня, как вашу сестру, племянницу, подругу, или что-то другое.

     — Вы наглец, придумавший такую идею, ответила моя мать, смеясь, но вы забыли одну вещь. Этим будет невозможно обмануть мою сестру Агату.
— Попробуйте, во всяком случае, сказал я, и если худшее приходит к худшему, мы должны позволить ей узнать нашу тайну и доверие к ее доброте.
— Ваш план сомнителен, но так как я не могу придумать ничего другого, мы будем стараться выполнить этот, она согласилась с некоторыми опасениями. Позвольте мне увидеть как это будет выглядеть, продолжала она задумчивым тоном, Я представлю вас, как племянницу жены твоего отца, но даже тогда Агата может иметь свои подозрения, но мы будем рисковать.

     Она погрозила пальцем на меня, вы не смотря на свою смелость, и шаг настолько широкий в вашем обхождении, как обычно, и я одену вас подходяще завтра утром.
Я покачал головой.
— Мы не знаем, что может произойти во второй половине дня или завтра утром. Если нас обнаружат здесь, мы никогда не увидим монастырь Святой Клары, или любое другое убежище. Я взял мою куртку и подошел к двери. Немного времени осталось сегодня, так что пока я иду и найму конюха, почему бы вам не выложить подходящую одежду для меня.
— Вы правы, Огюст, или, вернее, Августина, как я теперь должна звать вас, сказала мама. Быстро иди.

     Я, не теряя времени в получении конюха, которого я знал, что я мог бы зависеть от него. И после моего возвращения через двадцать минут с помощью моей матери, я был полностью преобразован из красивого юноши в высокую, смелую на вид, но до сих пор не привлекательную девочку. Конечно, остается одно важное физическое различие. Мы упаковали драгоценности моей матери, и некоторые из наших самых ценных одежд и приготовились к выходу на улицу. Ранее мы дали домработнице мамы выходной. Когда она вернулась и нашла что нас нет, одежда и ювелирные изделия отсутствуют, она будет считать само собой разумеющимся, что мы должны были, либо пытались сделать наш побег, чтобы присоединиться к моему отцу, или, что мы были арестованы и брошены в тюрьму.

     Наш план протекал без проблем, и до захода солнца, мы прибыли к задним воротам монастыря Святой Клары. Мы сердечно приветствовали тетю, леди игуменью Святой Клары, которая, однако, может нам помочь оплакивая необходимость которая была для нас, чтобы укрыться у нее. Я заметил, что она смотрела на меня с большим любопытством. и шептала моей матери. Ответ, который она получила, казалось, только частично удовлетворительным. Она пожала плечами и слегка улыбнулась, когда она взглянула на меня.
Я не сомневаюсь, что по своему усмотрению ваша падчерица, но я надеюсь, что она вспомнит, что она мадемуазель де Эрмонвилль, и будет вести себя, согласно ее ранга и пола.

     Это было адресовано мне с очень острым акцентом. Я молчал; мой единственный ответ был низкий с подметанием реверанс, в котором женственная моя мать не могла подавить ее улыбку.
— Но моя дорогая Генриетта, прокомментировала настоятельница, я боюсь, что теперь я должна относиться к вам неприветливо, и выдворить вас из комнаты. Я в ожидании прихода отца Евстафия.
— О, я знаю его очень хорошо на самом деле, ответила моя мать, являясь мне достаточно запутанной, и нет никакой необходимости для моего выхода из комнаты, если вы не хотите иметь очень личное интервью с ним, Агата!
— Ни одна из наших сплетен, ответила аббатиса, похлопывая сестру по щеке. Отец приезжает сюда на дежурство.

     — Эти красивые, молодые монахи всегда при исполнении служебных обязанностей, пробормотала моя мать. Только тогда мы были прерваны стуком в дверь. После того, как игуменья дала необходимое разрешение, высокая, привлекательная, молодая монахиня вошла. Сначала она сделала реверанс непритязательный к игуменье, а затем более легкое признание моей матери и меня.
— Я пришла, Богородица, чтобы получить свое наказание, тихо сказала она.
— Вы сделали хорошо, что пришли пунктуально, дочь Эмилия, ответила аббатиса недоброжелательно.

     Это показывает некоторую степень раскаяния, хотя степень раскаяния должна выбираться в значительной степени отцом Евстафием. Тем не менее, я думаю, что я могу обещать, что вы к ней не будете относиться не серьезно. Она приподняла одну бровь. Но раздеться вы должны, и я думаю, будете слегка выпороты. Так что вам лучше начать раздевать себя сразу, чтобы сэкономить время.
— Эти дамы остаются зрителями разбирательства? Спросила Эмилия, имея в виду мою маму и меня.
— Это довольно необычно, чтобы посторонние присутствовали, ответила игуменья, но так как эти дамы моя сестра и племянница, я думаю, осмелюсь предоставить им привилегию в этом.

     — Конечно, я хотела бы это увидеть, ответила моя мать. У меня есть большое любопытство, чтобы посмотреть, как будет налагать наказание отец Евстафий, которого я очень хорошо знаю, прекрасной девушке, такой как сестра Эмилия. Что она нарушила?
— О, дорогая леди Агата, пожалуйста, не говори сестре, воскликнула Эмилия или я умру от стыда.
— Ерунда, мое дитя, ответила настоятельница. Продолжай раздевание, найди прут, а затем пойди и встать на колени, на диван в углу. Пока вы ждете, вы можете повторить один из покаянных псалмов, чтобы себя правильно настроить, до прихода отца Евстафия.

     Я мог бы упомянуть мимоходом, что я был первый раз в комнате, наблюдал это так называемый диван, и спрашивал себя как используют его, он был снабжен подушками и покрыт черным бархатом. На каждом углу, кроме того, он был оборудован кожаными ремешками и пряжками.
Перед этим устройством, красивая молодая Эмилия разделась, мои глаза любовались ее наготой. Она была пышная, ее бедра широки. Ее груди были полны и отвисшие и закрываются лифом с розовыми бутонами, опухшие под моим интенсивным взглядом. Ее белесые бедра продлены до мохом обросшего лобка, который был наибольшим интересом для меня.

     Волосы на ее лобке были толстыми и пушистыми; ниже этой массы волос, там выглядывал самый вкусный розовый разрез, что приглашал к проникновению. Я почувствовал шевеление под моим платьем и хотел вставить мой расширяющийся член в это влажное любовное гнездышко.
На этом черном алтаре то, что оттеняет ослепительную белизну ее кожи наиболее очаровательно, Эмилия опустилась на колени и после с ее раздвинутыми ногами, приступила к ее набожности.
Я не совсем без опыта в женских прелестях; например, я был близок с красивой швеей, которая жила на верхнем этаже дома на улице Джубет.

     Она очень милая и любящая, и не любила ничего лучше, чем быть оттраханой. Я также наслаждался молодой горничной моей мамы. Несмотря на то, что делает ее светлость в кровати, в один день, она была поражена, но не неприятно, мне кажется, почувствовав что ее юбки резко бросили сзади вверх, и горячий, жесткий петух с силой вошел в ее влагалище ...

  и между ее ягодицами. Но никогда в моей молодости я не видел такое зрелище, как молодая послушница Эмилия, ее груди, частично скрытые ее позой, ее длинные изящные ноги, и, прежде всего, ее вкусное влагалище, смотрелось, как сад черного мха, пронизанный киноварью и помещенный между двумя пухлыми подушками атласной текстуры и снежной белизны.

     Конечно, отец Евстафий никогда не может быть такой скотиной, чтобы пороть, это прекрасное тело, подумал я. Поскольку эти размышления проходили через мой разум, моя тетя сказала моей матери о вине, из-за которой, Эмилия должна была пострадать. Оказывается, что из-за ее жалоб на плохое зрение, ей было разрешено использовать дополнительное количество свечей в ее келье. Когда леди настоятельница была достаточно любезна, чтобы посетить ее в середине ночи, и к ее интенсивному ужасу, вместо того чтобы найти молодую послушницу, в дремоте, она лежала частично раскрытой с раздвинутыми ногами, похотливо открытыми, насколько они могли быть, большая свеча протаранила около девяти дюймов ее влагалища, в котором Эмилия двигала ее в и из ее киски наиболее яростно, пучась и извиваясь ее телом, примерно как если бы она была одержима дьяволом.

     Конечно, любая попытка сокрытия или оправдания была совершенно бесполезна, так как леди Агата была очевидцем. Действительно, в самый момент ее входа в келью, содрогаясь спазмы настигли мадемуазель Эмилию, и она выпустила поток ее страсти. Эмилия откинулась на подушки в состоянии наполовину в обмороке, оставив свою свечу, чтобы вынуть ее из увлажненной оболочки на своем досуге.
Теперь, настоятельница не была злая женщина, наоборот, она была особенно снисходительна к барышням под ее присмотром. Но после открытия этого с Эмилией, она обостряется, будучи довольно возмущенной, так как Эмилию ругает, ответила с некоторыми замечаниями о наглых, красивых, молодых исповедницах и превосходящей привилегии монастырского начальства.

     Все это, моя тетя рассказала моей матерью полушепотом, о неслыханно красивой виновнице на подушке, которая, как я воспринимаю, внимательно наблюдала за ней, едва удерживаясь от смеха. Она не очень боится отца Евстафия, подумал я, и я был прав.
Наконец он прибыл, но перед тем, как обратить внимание на голую девушку, что жалась в углу, он отдал честь леди аббатисе с тем, что я предполагаю, что он считает святой поцелуй на ее губах. Затем он повернулся к моей матери, с восторгом и удивлением.
— Моя дорогая мадам де Эрмонвилль, что привело вас сюда? А кто эта молодая дама?
Об этом он сказал с некоторым акцентом, и я увидел в минуту, что он узнал меня.

     Но моя мать предотвратила любое слово на данный момент; она потянула его в сторону и заговорила с ним шепотом. Этот разговор был не долгим. Он сказал:
— Тогда, Генриетта, ты обещаешь? Если да, то я не только держу в секрете, но сделаю все возможное для вас в придачу!
Это соглашение было закреплено полудюжиной поцелуев, данных и принятых, которые казались мне менее целомудренными, чем они должны быть. Но я думаю моя мать знала лучше.
— Теперь я думаю, отец Евстафий, что бедная девочка на коленях, ожидает ее епитимью достаточно долго, сказала она, и в общей благотворительности вы должны причинить ей наказание, за ее грех. Только не слишком требовательно к ней!

     — Если только ради тебя, я не буду, прекрасная леди де Эрмонвилль, ответил монах, которого я воспринимал как человека галантного. Вы должны быть свидетелем для себя.
Я должен сказать, что он был очень красивый мужчина, но в его монашеских одеяниях. Рясу коричневой саржи он носил, открытой спереди, и просто крепится на поясе, что бы не стать костюмом. То, что казалось мне странным было то, что он не носили панталоны, или нижнее белье любого описания. Но вскоре я узнал, что это было сделано намеренно.
Обернувшись, и в отношении с похотливой самоуспокоенностью, глядя на прекрасные и совершенные прелести стоящей на коленях девушки, отец Евстафий коротко спросил игуменью, призналась ли она в своем грехе и обещала покаяние?

     Получив утвердительный ответ, он отметил, что он не будет использовать кнут, но даст несколько нежных пощечин по попе, потом скажет слова прощения, вольет немного святого елея, и младшая сестра может считать себя с отпущением грехов и очищенной.
Ничто не может быть более мягким на пути аскетов, чем это, и к моему удивлению, Эмилии совершенно, казалось нравятся нежные пощечины. Вместо того, чтобы отодвигаться от него, она сунула обнаженную попку вверх и наружу, как будто для удовлетворения причинения ей наказания.

     Он не тянул долго резину над этой частью церемонии, и я мог легко воспринять причину, почему, как монах опустился на колени, чтобы приблизиться к белым ягодицам послушницы, его ряса упала немного открытой спереди, и самый чудовищный, что наливается укол стал подвергаться воздействию просмотра. Это была мощное орудие, с огромной фиолетовой головкой в верхней части! Как это было совсем понятно, как вся эта епитимья закончится, я не мог не думать, что мадемуазель Эмилия, будет довольна, что это другое дело, не то, что мастурбировать сальной свечой.

     Его слова прощения, как он называл его, состояли из того что он вложил его язык в ее тугую щель сзади и нежно сосал ее. Кончик языка работал весь путь от самой верхней части ее дрожащих бедер к искривлению линии ее ягодиц, а затем под ними снова, так что моховое гнездо, блестело от его влаги и ее собственной. Он щелкнул языком на ее губках влагалища, вылизал их тщательно и ее волосы внизу, а затем метнулся внутрь щели, один раз, два раза, и снова до тех пор, пока Эмилия не вздрогнула от страха и сочного ожидания. Когда он понял что достаточно открыта и смазана киска Эмилии для своей цели, он продолжал управлять, что он назвал его миро.

     Он имел в виду лишь то, что он ввел свой огромный петух головкой ко входу в ее капающей туннель, и начал таранить на полную длину его ствол в нее. Затем он начал ебать девушку в позе собаки. Он оставался на одном колене и поднялся немного другой ногой, чтобы лучше броситься в чудовищно растянутую пизду Эмилии.
Он заставил себя двигаться в и из нее с большой скоростью, его живот хлопал напротив ее ягодиц с каждым движением вниз. Его яйца свободно плюхались каждый раз, когда он вынимал ствол с покрытием до головки, а потом внутрь снова погружался с различной скоростью и резкостью.

     Для того, чтобы лучше облегчить его прохождение, он стиснул ее бедра в плотном круговом движении, которое служило для открытия влагалища бедной девушки еще шире, если это было возможно.
Эмилия, со своей стороны, переносила это очень хорошо, гораздо лучше, чем я мог бы считать возможным. После двух или трех природных выражений, таких как Ах! О!, принимая огромный член первая сужает вход, она умело и взаимно его движениям подмахивает. Я особенно заметил, что она наклонилась, так что, глядя под ее живот, она могла видеть всю работу отца Евстафия, и благородный укол и свисающие яйца.
Его волосатый живот образовал красивый контраст, как она продолжала качать с звуком порки, от ее как молоко белой попки, и в самом деле, это был очень вкусный вид.

     Я не осмеливался смотреть на мою маму, но, как я стоял в одном углу с моими руками вокруг талии моей тети в отношении страха и запугивания, я не мог не положить мои руки в ее платье. Я ощупал ее вокруг до тех пор, пока с одной стороны, я не почувствовал нижнюю выпуклость ее щедрых сисек. Я довольно сдавил мягкий шар, как я искал гальку тугого соска, который вскоре вырос под моим настойчивым массажем. Моя другая рука была в равной степени занята, разбирая волосы на ее животе и исследуя низ, пока она не нашла теплую пещеру входа, покрытую лесом волос. Я провел пальцами по шелковистым волосам, затем всунул один палец, чтобы исследовать разрез, который, казалось, расцветает охотно и жадно под моими исследованиями.

     Она шептала возражения, несмотря на то, что она должна была чувствовать у себя что-то довольно странное. Ибо была ...   видна выпуклость в передней части моего платьица, такая, как ни одной девушки не может проявляться, если она не спрятала туда огурец или скалку.
К моему разочарованию, так же, как я уже начал думать, что я мог бы перейти к ласкам с моей красивой молодой тетей, священник, отец Евстафий, довел его восхитительное наказание к концу.
Эмилия кротко представила, что она наказана, падая вниз с ее крепкой коленопреклоненной позы, пока она не лежит на ее животе. Отец Евстафий, конечно, держал его член утопленным в ней, когда она опустилась на пол.

     Его руки были зажаты твердо на ее бедрах, как он продолжал ебать ее в течение еще нескольких минут. Потом он осторожно вынул, его еще эрегированный пенис, в то время как тепло поцеловал ее пухлые ягодицы. Он заверил ее, что все отпущено и полное прощение.
Подобрав его капающее копье обратно в его платье, он повернулся к моей матери, и смотрит на меня очень выразительным образом, говоря, что он хотел бы поговорить с ней по определенной теме в частном порядке. Моя тетя сказала, что комната была предоставлена к услугам ее сестры, она бы осталась и помогла Эмилии одеть платье.

     — Это слишком много чести для меня, дорогая леди, сказала Эмилия. Возможно, эта молодая особа одолжит мне немного помощи; она выглядит очень добродушной, и я должна выпить стакан вина, потому что я чувствую себя очень исчерпанной!
— Естественно, мое дитя, ответила моя тетя, я дам вам вино.
Сказав это, она вышла из комнаты, оборачиваясь, как она сделала это с довольно причудливым выражением на лице, как будто она была довольно неопределенной, что мое содействие новичка ее платье поможет одеть.

     Я, как можно легко представить себе, не возражал против того, чтобы выступать в качестве горничной для красивой молодой леди, и я был так ласков в моих дрожащих внимания движениях, что она совершенно упускает из вида мою неуклюжесть. Я был уверен, однако, что она была очень осведомлена о том, как мои руки задержались над ее дрожащими грудьми и их торчащими сосками... как они откинули пышные юбки снизу вверх по щекам ее попки и вторглись на край ее опушенных губок киски.
— Дорогая мадемуазель, сказала она, вы, ведете себя, как если бы вы были молодым человеком, а не барышней!

     — Возможно, ответил я, подтрунивающим тоном, вы не имели бы никаких возражений, если бы я был молодым человеком?
Ну, она кокетливо ответила:
— я хотела бы брата, такого, как вы, или двоюродного брата...
— Или любовника? Намекнул я.
Она слегка покраснела и отвела глаза.
— После того, как сцена, которую вы только что видели, подруга моя, это было бы бесполезно для меня, чтобы произвести какую-либо стыдливость.

     Конечно, это была обязанность игуменьи, чтобы присутствовать, но я думаю, что это было скорее в плохом вкусе для нее, чтобы сообщить вам, и вашей маме мою вину и позволить вам наблюдать мое наказание.
— Не сердись, ответил я целуя ее. Это было очень красивое зрелище действительно, самый роскошный спектакль. Разве святой отец причинил тебе боль?
— Почему, нет, ответила она, до тех пор, как епитимья длилась, я скорее наслаждалась этим. Но теперь я чувствую себя довольно воспаленной и больной.
— Позволь мне, ответил я, вытереть твои тайные прелести насухо моим носовым платком. Я буду делать это мягко, и вам это будет гораздо более удобным.

     Не дожидаясь разрешения, я опустился на колени перед ней, задрал ее платье и принялся сушить тонкие губы ее киски и слегка смежные части. Я нежно протирал опухшие губы, делая паузу, чтобы полюбоваться пухлой розовостью из отверстия. Мускусный аромат был возбуждающим, я почувствовал, что мой слишком долго лишенный старта поршень подымается под моей одеждой. Не желая быстро закончить работу, я, как правило, выполнял ее медленно, задевая внизу на ее лобке с каждым движением, и кажущимися, как бы случайно, чтобы мои пальцы открыли губки этого влагалища. На самом деле, я почти один палец всунул до кулака, прежде чем я вспомнил про мою ситуацию и удалил его. Как я и предсказывал, она нашла комфорт от этой операции и рассыпалась в ее благодарности. Я возразил, что это было приятно быть полезным для такой прекрасной девушки, как она.

     Это замечание мое привело к непредвиденным результатам. Эмилия немедленно ответила, такой комплимент от меня, был очень ценным, поскольку я была одной из самых лучших и самых высоких девушек, что она когда-либо видела. Говоря это, она старалась почувствовать мое тело, и, как можно легко представить себе, нашла что-то совершенно неожиданное. На самом деле, мой шелковый сюртук выдался передо мной, как палатка, плохо скрывая мою эрекцию.
— Боже мой! Что это! у вас фаллоимитатор пристегнутый? Воскликнула она тихим голосом.
— Ты лучше посмотри и увидишь, ответил я, смеясь.

     Не говоря ни слова больше, она, в свою очередь, опустилась на колени и, к ее удивлению и восторгу обнаружила, расположенный среди обычного правильного набора нижнего белья девушки: шелковые чулки, сорочки, декоративные юбки, орган что вовсе не часть дамского туалета (кроме действительно, когда искусственный). Она нашла мой тонкий пульсирующий укол в огненном состоянии жесткости и тщательно готовым к работе. Она мгновенно захватила его с восторгом, и начала качать его вверх и вниз. Я был готов дать ей то, что она, очевидно, желает, но звук шагов был слышен в коридоре. Она опустила мои юбки как раз вовремя, так как моя тетя вошла в комнату с вином.

     — Я принесла вам освежение, как я и обещала, дитя мое, но оно вам, кажется, не требуется. Вы получили довольный цвет щек, спасибо, благодаря любезному вниманию моей племянницы Августины. Но умно, моя дорогая племянница, она погрозила пальцем на меня, я не одобряю когда барышни слишком ласковы, это иногда приводит к бессмыслице, даже озорству.
Это, конечно, должен быть широкий намек, для меня быть осторожным, но увы, озорство наполовину уже сделано.
— Леди мама, сказала Эмилия, может мадемуазель Августину представить нашим сестрам? Они будут рады увидеть новое лицо и услышать новости об обществе.

     Тетя нахмурилась, по-видимому, ей не очень нравится предложение.
— Что ж! Я даю разрешение на строгом условии, что вы не пренебрегаете часовней или любой из других ваших обязанностей, и что вы приведете мою племянницу в мою комнату для вечерни, так как она должна вечерять с ее матерью и мной.
— Ваши команды будут пунктуально выполнены, мадам, ответила Эмилия делая низкий поклон. Потом она взяла меня за руку, и мы вышли из комнаты вместе.

     Как мы шли вниз по коридору, она взорвалась коротким смехом и сказала: аббатиса довольно ревнива; она догадывается что-то о вас, и если это не было для меня счастливой идеей познакомить вас с другими новичками, я не должна была быть в состоянии получить удовольствие от вашего общества, конечно, не в одиночку. Но я приведу вас в компанию Луиз и Адель, которые являются довольно игривыми девушками, и почти так же похотливы, как я. Она остановилась на мгновение и повернулась ко мне, с понимающей улыбкой на ее красивом лице. Кстати, я надеюсь, что вы не считаете это аморально, спать с тетей;

     потому что она, безусловно, заставит вас сделать это сегодня. Если все верно, она даст вам такую выборку сладострастного и даже непристойного вожделения, что это, скорее всего, вы никогда не забудете ее. В сцене, что вы были просто свидетелем в комнате для епитимий, нет ничего, что вы будете испытывать. Мы продолжали идти и прибыли в одну из келий для молодых леди.
Адель и Луиза, родные, здесь мадемуазель Августина де Эрменвилль, которую, аббатесса позволила мне привести к вам в качестве дополнения к нашему обществу сегодня днем.

     Обе симпатичных девушки, которые, сидели за пяльцами поднялись со своих мест и тепло целовали меня в щеку.
— Hам лучше сделать большую часть своей компании, ее тетя, аббатеса, воображает что есть нечто мужественное в ее внешности, сказала Эмили.
— Так и есть, воскликнули две девушки вместе....  

     
И она намерена спать с ней сегодня вечером, и вы знаете, каковы будут последствия этого. Августина будет слишком истощена для нас, чтобы повеселиться с нами завтра.
— Адель уже знает, сказала Луиза. Это удовольствие, которому я до сих пор учусь.

     — Расскажите нам об этом, дорогая Адель, сказал я. Это развеселит меня сильно и поможет мне с нетерпением ждать предстоящего вечера.
— Так вы спросите, я скажу вам, сказала сладкая девочка, хотя мне довольно стыдно. Леди аббатеса сказала что больна и нервная, и хотела кого-то, чтобы остался в ее комнате на всю ночь. Она выбрала меня. Я с радостью согласилась, принимая это как комплимент, и пошла в ее комнату, где я нашла ее уже в постели. Она хотела меня раздеть и уложить в кровать, оставив горение лампы. Не успела я сделать так, как она просунула руку между моими бедрами.

     Она блуждала над мягкими волосками, которые росли на моей киске, но не задерживалась слишком долго. Вместо этого она засунула два пальца в мою щель плотно и раскрыла ее обхватив губы, как она работала в и из нее. Я очень мало знала о таких похотливых играх и лежала кротко, как она продолжала изучать мои самые сокровенные глубины. Она продолжала это задолго до того, что она изменила свою позицию, стоя на коленях с ее животом на моей груди, ее стройная попа покоится на моем лице, и губы ее влагалища прижимаются ко рту. Потом она попросила меня засунуть мой язык в ее киску, и работать им хорошо.

     И, хотя я была более чем наполовину задушена, я была в состоянии выполнить это и сделала все возможное, чтобы доставить ей удовольствие. Я снова и снова лизала ее, как собака в миске с водой, только этот напиток был гораздо более сладким, чем любой что я пробовала. Я щелкнула языком на ее губах с росой, глотая все жемчужные капли, затем нырнула внутрь щели, чистя нежные мембраны, спрятанные внутри.
Я должна признать, что игуменья делала все возможное, чтобы вернуть удовольствие мне, так как, по нашим относительным позициям, ее голова, естественно, упала между моими бедрами.

     Она прижала язык в меня так же как она могла. Она извивалась вокруг, как змея в моем влагалищном проходе, поглаживая и скользя и искала каждый скрытый уголок. В то время как я не почувствовала, полно ее там в моей пещере, до сих пор я была в курсе самых приятных ощущений, которые начались в моих пальцах ног и скользили вверх с чувственным теплом до самой верхней части моей головы. Конечно, она не могла сделать мне справедливо, что я делала с ней, но она сделала достаточно, как я очень скоро узнала.
Что касается ее, сделала ли я свой долг ей или нет, можно судить по тому, что в течение нескольких минут, после того, как какой-то судорожный подъем и извиваясь ее попой, мой рот был заполнен, и мое лицо и горло скользкой, теплой, маслянистой жидкостью от ее страсти.

     Когда она закончила, она лениво откатилась от меня, и пролежала несколько минут с ее голыми ногами на подушке, и все ее лицо покраснело. Я думала, что это желательно, чтобы взять полотенце и протереть лицо и ее зад... и когда я сделала это, она поблагодарила меня бессильно и попросила меня стащить ее сорочку и сделать ей удобно в постели. Это сделано, она хотела, чтобы я подала ей ее лекарство, которое я попробовала на вкус, было ни больше, ни меньше, чем апельсиновый ликер. После этого возлияния, она легла спать.
Я надеялась, на отдых тихой ночью, но я ошиблась. Примерно в два часа ночи меня разбудила игуменья, поцеловала меня, что я должна бы принять как честь, хотя мне было очень жаль ее беспокоить.

     Она спросила меня, я была девственницей. По моему уверяя, тот факт, что она удовлетворяла меня, вставляя ее пальцы в мою киску, насколько они будут идти. Обнаружив препятствие, она объявила о своем намерении принять мою девственность. Как она собирается сделать это, я не знала, но я быстро поняла. Сняв мою сорочку, игуменья взяла из одного из карманов любопытную вещь, которая выглядела как толстая слоновой кости палка, около девяти дюймов в длину, и частично покрытая красным бархатом. Этот аппарат был с упругим отростком, имеющий форму мяча, который она заполнила из флакона молоком. Все это было быстро привязано, вокруг нее, спереди с использованием сильной повязки.

     Она сказала мне лечь на спину, мои бедра так широко открыть, как они могут быть, укрепившись подо мной и подняв мою попу, она продолжала пихать этот инструмент в мое влагалище, заставляя рваться мою девственную преграду без жалости и раскаяния. На самом деле, я уверена, что мои возгласы боли и наполовину подавленные возгласы дали ей максимальную радость. Неестественное наслаждение это должно быть, конечно, хотя я могу понять парня в его жажде нарушающего девушку даже против ее воли. Но, когда она начала находить из моих движений безошибочный признак того, что моя природа женщины начала получать лучшее из моих чувств боли и стыда, и я наслаждалась этим делом, она положила одну руку под ее ягодицы и сжал мяч что я упоминала ранее.

     Хлынула струя теплого молочного цвета прямо в меня, в мою почку. Это закончилось в то время.
Но она не была удовлетворена, даже с этим, прежде чем я оставила ее утром, она сказала мне, закрепить устройство на себе, и трахать ее с ним так же сильно, как она сделала мне. Я была очень неуклюжа в обвязке любопытного инструмента, но она помогала мне. Я могу с уверенностью сказать, что она помогала мне. Когда я получила эту вещь, она называется фаллоимитатором, протаранила ее нетерпеливую щель, я начала толкать, как могла, но я почти спасла себя от неприятности.

     Обхватив меня за талию, она вздымала себя так энергично, что она больше, чем встретила меня на полпути, когда она пронзила себя на гладком стволу. Она стала почти звериная в ее похоти, визг, хрюканье, стоны, как долгий гладкий объект въехал в ее схватившее влагалище. С каждым ударом, сопротивление его прохождению было ослаблено, так что вскоре я била тараном его в ней с такой же яростью, как парень будет вводить его член в киску. Увидеть холодную твердость, покрытую ее кремом было интересным, и она призвала меня продолжать нападение с неослабевающей энергией. Наконец, давая один мощный удар ее ягодицами, она закричала, Молоко, Адель, молоко!

     Сначала я не знала, что она имела в виду. Но потом я вспомнила, что она делала. Подражая ее действиям, а также как была в состоянии, я сжала мяч у основания крана и впрыскивая драгоценную жидкость в нее, насколько она будет идти. Я, конечно, должна дать ей большое удовлетворение, когда она пришла в себя, она поцеловала и отпустила меня с благодарностью и благословениями. И это моя история. Что вы думаете об этом, дорогая Луиза? Вы можете зависеть от нее, так как это именно то, что вам придется вытерпеть.
— Что касается вас, мадемуазель де Эмервилль, вы будете наслаждаться тем же от игуменьи этой ночью.

     — Спасибо, мадемуазель Адель, я ответил, но я несу гарантию о том, что со мной будет препятствие поймать его. И, если дорогая Луиза здесь поруководит мной, она не должна иметь ее сладкий маленький кусочек девственности пронзенным у нее жесткой, слоновой кости пенисом, орудуемым похотливой женщиной. Она должна уступить его нежно и с любовью! Тут я обратился к Эмилии, которая была в курсе моей тайны и ответила быстро.

     — Конечно, дорогая Августина, ответила она. Я не сомневаюсь, что эти две барышни будут только рады встретиться с вами завтра после нашего завтрака, и получить ваши инструкции и отчет о ночных операциях.
Это две из них с готовностью обещали сделать, и Эмилия затем напомнила мне, что пришло время для меня, идти на мою встречу с моей тетей.
Если бы я не сделала этого, пунктуально, я должна принести ей наказание, и мне не позволят посещать любую из честных молодых сестер больше. Таким образом, руководствуясь моей прекрасной подругой, я достиг кельи настоятельницы, где я нашел накрытый стол, мою мать и отца Евстафия в компании с моей тетей.