Есть в Польше, в Поморском воеводстве небольшой городок Члухув (Człuchów). Проезжающие мимо российские автомобилисты не в силах справиться с польской грамматикой, произносят это название каждый на свой лад, то Глухов, то Члухов, а чаще всего Шлюхов, радуясь такому возбуждающему географическому объекту. Но вряд ли в столь милом уютном городке количество падших женщин больше чем в каких-либо других городах не только Польши, но и другой страны.

     Но вот лично у меня с этим населенным пунктом как раз и было связано одно событие, которое стало для меня не просто яркой меткой в моей жизни, а чем-то вроде границы между «до» и «после».

     История, собственно, началась не в самом Члухуве, а в километре от него, на заправке «ВР» с большой парковкой, магазинами, приличным рестораном, салонами «Opel"и «Kawasaki» и даже мини зоопарком.

     После нескольких часов непрерывной дороги мне все же пришлось остановиться, чтобы там перекусить и немного размяться, а когда я выезжал с парковки, то увидел девушку в потертых джинсовых шортах, в простенькой дешевой футболке, с рюкзачком за спиной и картонкой под мышкой, на которой маркером было неровно написано «Szczecin». Видимо, девчонка собиралась автостопом добраться до Щецина. Она, увидев подъезжающую машину, подняла руку, выставляя на обозрение кусок картона с адресом, и я машинально притормозил, опуская боковое стекло. Девушка неуверенно окинула взглядом мою машину с российскими номерами. Очевидно боролась с сомнениями, стоит ли садиться к незнакомцу-иностранцу, но я расплылся в самой дружелюбной улыбке и как можно приветливее поздоровался, стараясь, как мне казалось, говорить по-польски:

     — День добже, пани хочет поехать до Щецина?

     В ответ девушка, поколебавшись секунду, открыла дверь и села на пассажирское сидение, а свой рюкзак и картонку небрежно-хозяйским жестом отправила назад, вглубь салона.

     — Witam, — поздоровалась она. — Pan też jedzie w Szczecin?

     — Так, — подтвердил я, выруливая на трассу.

     Немного помолчав, она покрутила головой, оценивая внутренности моего «ниссана», и довольно сообщила:

     — Dobry samochód.

     — Дзенкую, — поблагодарил я ее за комплимент моей машине.

     Спустя еще одну паузу, девушка повернула ко мне свое милое круглое личико и, улыбнувшись, представилась:

     — Agnieszka.

     И для верности ткнула себя пальцем в грудь.

     — Владимир, — я также показал на себя пальцем, с улыбкой подумав, что диалог чем-то смахивает на общение Колумба с индейцами.

     — Włodzimierz, — перевела пассажирка мое имя на свой язык, а потом, желая сделать знакомство менее официальным, уточнила: — Włodek.

     — Добже, — согласился я с ее версией, превратившись за одну секунду из русского Вована в польского Влодека.

     За пару часов, став после обмена именами не просто попутчиками, а почти что друзьями, мы рассказали, смешивая в одно наречие русско-польско-английские слова, каждый о себе — я о том, что по профессии инженер, еду в Щецин работать на верфь (stocznia) ремонтировать корабль (statek), что мне 32 года (trzydzieści dwa lata), разведен (unmarried) — тут я, правда не был уверен то ли английское слово я употребил и показал жестом жизненную ситуацию, разведя в стороны сложенные ладони, на что Агнешка согласно закивала головой, что понимает:

     — Rozwiedziony. — Оказывается в наших языках довольно много похожих слов!

     Я же без особых проблем понял, что и попутчица уже побывала замужем, правда совсем недолго и в отличие от меня у нее детей нет, но вот в свои 26 лет понимает, что пора бы и о ребенке (dziecko) подумать. Сейчас она возвращается домой из Гданьска, где гостила у старшей сестры, а работает в компании сотовой связи (sieć komórkowa) — здесь она тоже, не будучи уверенной, что я правильно пойму, покрутила передо мной своим айфоном, но что такое «коморковый телефон» я знал и в ответ закивал головой:

     — Так, розумею.

     Мы еще о чем-то болтали, пытаясь более-менее доступно рассказать друг другу свои жизненные истории. Я изредка бросал взгляд в ее сторону, все больше восхищаясь копной светло-русых кудряшек, собранных на затылке в непослушный пучок.

     А когда проехали Слутово, в паре километров от Реча, вдруг ни с того ни с сего, с лобового стекла отклеился видеорегистратор, до этого крепко висевший там почти год, и, брямкувшись о панель, свалился Агнешке между коленей. Машинально я протянул туда руку в попытке поймать вздумавший сбежать гаджет и получилось так, что моя ладонь погладила ее ногу. Ну, даже не погладила, а скорее я похлопал ладонью по ее ноге, желая ухватить регистратор за черный шнур.

     — Пшепрашам, — пролепетал я, извиняясь, наверное, даже покраснел, и убрал руку с теплого бархатного бедра. Агнешка в ответ улыбнулась и, неожиданно потянувшись ко мне, поцеловала в щеку. Не чмокнула, не прикоснулась губами, а именно поцеловала, как целуют близкого и родного человека. Ошарашенный таким неожиданным событием, я повернулся к ней, не веря случившемуся, одновременно пытаясь краем глаза следить за дорогой, но, поняв, что это не так просто, притормозил и остановился на съезде на боковую дорогу, ведущую то ли на какой-то хутор, то ли еще куда...

     — Агнешка... — начал я, совершенно не зная, что сказать дальше, но девушка снова улыбнулась и еще раз поцеловала меня теперь в губы — более долго и страстно. Я обнял ладонью ее голову, еще плотнее прижимая к себе и почти кусая ее, а потом с радостью впустил ее язык и тут же вытолкнул его своим языком, уже сам забравшись ей в рот, а свободной рукой залез под футболку, сжимая ладонью тонкие кружева лифчика. Не знаю, сколько продолжалась наша борьба языков, но все же у меня хватило сил оторваться от девичьего тела, включить передачу и проехать метров десять вглубь по грунтовой дороге, подальше от оживленной трассы. За эти несколько секунд Агнешка сдернула с себя футболку, расстегнула пуговицу и приспустила шорты, а я, еще до того как остановиться и заглушить двигатель, сумел достать из бардачка презерватив.

     На задний ряд Агнешка перебралась первой, и пока я лез за ней, на ходу расстегивая джинсы и разрывая зубами упаковку, она избавилась от узких шорт и трусиков, но лифчик расстегивать не стала, протянула ко мне руки, привлекая к себе. А я даже не стал полностью снимать штаны: они так и остались на одной ноге, с лихорадочной быстротой раскатал по звенящему от напряжения члену резинку и почти сразу вошел в жаркую глубину. Агнешка, почувствовав меня внутри, сжала губы в тонкую струну, вдохнув со стоном воздух через ноздри, и замерла так, перестав дышать. И лишь после нескольких глубоких толчков она наконец-то смогла разжать губы. А я, прижатый к ее телу ее же тонкими руками, с каким-то отчаянием трахал свою попутчицу. Нет, не так. Не трахал. Это было что-то совершенно другое. Хотя, если разобраться, все было как и у всех: поза, объятия, вздохи. Но помимо этого что-то еще связывало нас, ниточка, завязанная в узелок обоюдной симпатии километрами дороги. И, казалось, что остановись я сейчас, кончи досрочно, то и эта невидимая ниточка порвется.

     Все-таки не порвалась. Тонкая серебряная струна звенела у меня в ушах и во всем теле, а перед глазами клубились радужные облака. На несколько бесконечных мгновений, вжавшись до предела в Агнешку, я перестал что-либо видеть и слышать. А потом бессильно сполз в тесное пространство между сидениями, положив голову девушке на колени.

     — Ты прелесть... — только и смог прошептать я, но Агнешка, похоже, услышала это и даже поняла сказанное: в ответ ласково погладила меня по мокрым от пота волосам и, также как и я, тихо произнесла:

     — Jesteś dobry... u mnie nigdy tak nie było... dziękuję, dziękuję tobie, miły mój...

     Мы даже одеваться полностью не стали, так и поехали дальше в футболках и трусах. Агнешка сидела в пол оборота ко мне, смотрела на меня, улыбалась, изредка касалась моих волос или пальцем рисовала на шее ...

 

     одной ей видимые узоры. Я старался быть спокойным и пытался все время смотреть на дорогу, но это получалось плохо: взгляд постоянно соскальзывал вправо, стремясь поймать улыбку на губах девушки и лучики солнца, застрявшие в ее русых кудряшках. И от этого сердце билось совсем по-другому, совсем не так как обычно.

     И через полчаса я не выдержал. Заметив съезд на очередную грунтовую дорогу, идущую вдоль какого-то поля, свернул, даже далеко вглубь отъезжать не стал, редкие деревца все равно не закрывали собой машину, остановился и первый перебрался назад, а Агнешка не раздеваясь, села на меня сверху, всего лишь сдвинув в сторону край трусиков, и плавно задвигалась. А дальше — все быстрей и быстрей, закусив губу и прикрыв глаза, то низко наклонившись, так что укрывала мое лицо своими волосами, то, наоборот, откидываясь назад и опираясь руками на мои колени. Еще пыталась не кричать: иногда ладошкой зажимала рот, а иногда, забыв обо всем, вскрикивала или протяжно стонала. И, наконец, вздрогнула всем телом, как мне показалось от пяток до макушки, и на секунду будто окаменела: замерла, остановив дыхание, а потом, глубоко выдохнув, обессиленно легла мне на грудь...

     А потом мы просто лежали, прижавшись друг к другу, немыслимым образом помещаясь на узком ряду сидений...

     А потом снова целовались...

     Я гладил ее по голове, пропуская сквозь пальцы шёлковые завитки волос и одними губами, почти беззвучно повторял ее имя, а Агнешка молчала, отвечая мне загадочной улыбкой Моны Лизы, и непрерывно рисовала розовым ногтем на моей груди все те же замысловатые узоры. И я совершенно не хотел, чтобы этот узор когда-нибудь был нарисован, но она первой поставила точку.

     — Сzas jechać, — наконец поднялась она, оглядываясь на темнеющее вечернее небо.

     — Подожди, — я остановил ее, уже готовую вернуться на свое пассажирское сиденье впереди, и поцеловал в живот, прямо в маленькую забавную татуировку в виде улыбающегося сердечка.

     Агнешка грустно улыбнулась:

     — Мoje serce... — и, видимо, хотела еще что-то добавить, но потом молча села на свое место.

     Она так и молчала всю оставшуюся дорогу до Щецина, лишь изредка улыбалась в ответ на мои попытки что-то сказать ей, а на вопрос, где ее дом и куда ее нужно отвезти, без слов набрала адрес на навигаторе и нажала зеленую кнопку «поехали». Очень хотелось, чтобы она жила где-нибудь в Антарктиде, или вообще на Марсе, и мы бы ехали туда целую вечность и никогда бы не доехали.

     Огни города становились все ближе, неумолимо сокращая время, отведенное быть нам вместе, лишь небольшая пауза на заправке продлила дорогу. А спустя несколько минут вежливая девушка из навигатора сообщила, что мы достигли пункта назначения.

     — Агнешка... — я удержал ее руку, отстегивающую ремень.

     — Włodek, — снова с грустной улыбкой сказала она, достав сзади свой рюкзачок. — Dziękuję, żegnaj! — И вышла, на прощание все же чмокнув меня в щеку.

     В какой-то прострации я добрался до своего отеля, и уже в номере, лежа на неразобранной постели, смотрел в потолок и не мог поверить, что все это произошло со мной и что все это почему-то закончилось. Как объяснить то, что несколько часов и километров могут так всколыхнуть душу? И почему от моей попутчицы осталась всего лишь картонка с неровной надписью «Szczecin»?

     Следующие несколько дней я прожил как в тумане. Что-то делал, совершенно не задумываясь о том, что именно я делаю, утром уезжал на работу, вечером возвращался с верфи в отель, иногда гулял по городу или сидел в кафе, постоянно всматриваясь в лица встречных девушек и надеясь увидеть ее. И беспрерывно, будто заклинание, повторял про себя ее имя. Однажды, уже не в силах бороться с самим собой и мыслями о том, что мимолетная попутчица осталась навсегда в прошлом, выбрал время и съездил по адресу, который Агнешка оставила в навигаторе. Часа три сидел в машине на том самом месте, где она сказала мне «прощай», поставив поцелуем точку в наших отношениях, и даже в темноте все надеялся увидеть знакомую фигуру, но когда этого не случилось, то осознал, что вряд ли это случится. Ведь она могла ввести в навигатор адрес не своего дома, а соседнего квартала, а оттуда пройти дворами к себе, или выйти возле ближайшей остановки транспорта и потом уже добраться домой на автобусе. Конечно, могла. Но почему-то хотелось, чтобы этот адрес был именно ее, и если я еще немного задержусь, то обязательно увижу свою Агнешку.

     Но не увидел.

     Почти в полночь вернулся в свой отель. Уже на пороге номера, когда я открывал дверь, в кармане неожиданно ожил телефон: звякнул колокольчик входящего сообщения. Совершенно не представляя кому в это время не спалось, я открыл телефон. С экрана смартфона мне улыбалось миленькое сердечко. А в ответ мое сердце, не веря в происходящее, сладко замерло. Не узнать было не возможно: именно эту татуировку несколько дней назад я целовал в сумерках того незабываемого вечера. А мозг лихорадочно искал разумное объяснение такому сюрпризу. Наверное, Агнешка позвонила с моего телефона на свой, когда я останавливался на заправке и ходил расплачиваться, и таким образом оставила себе возможность найти меня. Но сейчас мне не были нужны никакие объяснения, мной командовало сердце. Под фотографией знакомой татуировки как самый дорогой подарок протянулась цепочка слов: «moje serce jest teraz twoje» — «мое сердце теперь твое».

     Значит, ничего не закончилось!

     Я набрал в легкие побольше воздуха, задержал дыхание и, словно прыгая в пропасть, нажал кнопку «вызов».

     ©MMXVII, Merzavets