Прошло еще полгода. Дуне исполнилось девятнадцать и она расцвела. Хорошее питание и умеренные физические нагрузки позволили ее организму показать все свои возможности. Девушка подросла и немного раздалась в бедрах, но талия осталась по девичьи тонкой. Великолепные груди еще больше налились спелостью. Слегка удлиненные ягодички манили своей округлостью и упругостью. Ее милое личико всегда радовало окружающих большими и яркими голубыми глазами, алыми пухлыми губами и легким румянцем. Густые темно-русые волосы, заплетенные в длинную — до попы косу, мягко пушились и поблескивали когда на них попадал свет. Такими же пушистыми и блестящими были волосы и на лобке девушки. Стройные ноги с точеными икрами и лодыжками легко носили свою хозяйку по всему барскому дому. Ее платья, хоть и из недорогих тканей были мастерски пошиты и только подчеркивали красоту изящной фигуры.

     Дуня каждый день проводила несколько часов в комнате Нила, даже обедала и ужинала там. Они жили почти как супруги, только ночевать девушка уходила к себе. Мужчина по-настоящему привязался к своей молодой любовнице и холил и лелеял ее. Он давно забрал Дуню из судомойни и пристроил на удачно освободившуюся должность кастелянши. Теперь бывшая «деревенская дура» ведала всем постельным и нижним бельем в доме. Нил быстро натаскал ее — показал где что лежит, что как называется. Особо внимательно наказал следить за бельем барыни — та любила надевать на свои начавшие слегка оплывать телеса все только свежее и чистое. У Дуни появилась своя каморка — крохотная комнатка три на два, которая освещалась только через фрамугу над дверью. Там помещались маленький столик, стул и узкий топчанчик, но и это убогое жилище вызывало жуткую зависть всей дворни. И быть бы Дуне съеденной и заклеванной завистливыми дворовыми девками и бабами, но то обстоятельство, что ее пользует САМ «великий и ужасный» Нил Петрович, останавливало все подлые поползновения даже самых отчаянных змееязыких сплетниц.

     Когда Нил показывал девушке ее новое место жительства, она внезапно закрыла поплотнее дверь и впилась губами в губы любовника.

     — Нилушка, полюби меня в попку, миленький, так тебя хочу, мочи нет!

     — Дуня, тебе что вечером мало было?

     — Нилушка, ну я вот прямо сейчас захотела, вся теку, замучилась уже...

     — День же ясный, в кастелянную войти могут...

     — Да мы быстренько!

     — Без смазки-то тебе больно будет!

     — Да ты только вынь его, я ротиком смажу!

     И Нила и Дуню порядком возбудила опасность прихода посторонних и мужчина, в быстром темпе безжалостно таранил сладкую кишочку любовницы, которая с задранными почти на голову юбками громко стонала, навалясь своими налитыми грудями на хлипкий столик. Он сжимал тело девушки так, что «косточки хрустели». А она только задушенно попискивала:

     — Ой, Нилушка, ой как хорошо, еще миленький, еще!

     Кончив почти одновременно, обессиленные любовники повалились на узкий скрипучий топчанчик и несколько минут запаленно и шумно дышали. Нил ласково гладил Дуню по растрепанным волосам и шептал девушке на ушко:

     — Дуняша любушка моя, какая же ты сладкая!

     Нил так разохотился к «случайному сексу», что иногда затаскивал свою любовницу в темные уголки большого господского дома и там набрасывался на Дуню как рычащий зверь. Он высоко задирал ее юбки и сильно обхватив сзади за упругие груди смачно растягивал членом задний проход красавицы. Чтобы «насильнику» было удобнее ее пользовать, Дуня заранее расстегивала крючки на своем лифе: во время «нападения» Нилу достаточно было схватить любовницу за плечи, сильно тряхнуть и спелые «дыньки» сами вываливались наружу. Бретели нижней сорочки Дуня спускала вниз тоже заранее. После таких «приключений» у девушки порой появлялись настоящие, а не декоративные синяки, но она только блаженно улыбалась.

     Свои «зверства» любовник компенсировал лаской и подарками. Он покупал Дуне украшения: бусы, сережки, колечки, атласные ленты для волос (конечно все это было из «самоварного» золота и дешевых поделочных камней), но для девушки и это было пределом мечты. Нил не поскупился и пригласил хорошего портного, который пошил девушке несколько повседневных и выходных платьев. Также он подарил ей пару батистовых нижних сорочек и изящные кружевные панталончики.

     Дуня долго рассматривала диковинные штанишки с рюшами и кружевами.

     — Нилушка, а дыра между ног здесь зачем? Неужто барыни в постель с мужчинами в панталонах ложатся?

     — Нет Дуняша, это чтобы дамы могли быстро в туалет сходить если приспичит. А на ночь эти штанишки снимают...

     Девушка еще подумала и решила:

     — Вот теперь если ты где меня поймаешь и не раздевая любить начнешь, через эту прореху твоего дружка будет засовывать очень удобно!

     Она ловко натянула панталоны и оправила платье:

     — А если так?

     Девушка быстро подбежала к стулу и встала на него коленками. Затем высоко, до поясницы подняла подол и спустила панталоны так, что ее чудесной формы ягодицы, а под ними пушистый холмик с ярко-розовой щелкой посередине предстали во всей красе.

     — Как тебе этот видок, Нилушка?

     Дуня приглашающе повертела попкой и раздвинула белые полушария ягодиц. Ее разработанный любовником анус призывно темнел между ними аккуратной дырочкой — несмотря на частые анальные акты молодые мышцы, закаленные физическим трудом, не давали попке девушки непроизвольно «раскрываться». Мгновенно возбудившийся Нил ринулся к девушке. Он на ходу скинул байковый домашний халат и с наслаждением засадил свой каменный стояк в нежное девичье отверстие. Мужчина так сильно молотил своим агрегатом Дунину попку, что девушка только стонала и причитала:

     — Ой, Нилушка, ой страсти-то какие, у-у-ой!

     Наконец, мужчина бурно кончил наклонясь ей на спину и крепко сжав большие упругие груди. Дуня закрыла глаза и облегченно выдохнула — у нее не осталось сил даже стонать...

     Когда любовники немного отдохнули, разделись и улеглись в постель, девушка положила руку мужчины на свою спелую и упругую грудь.

     — А помнишь Нилушка, как меня завлекал? «Дуняша я только твои грудочки посмотрю поцелую»...

     — Так я и сейчас каждый день ими любуюсь и целую! Разве ж я тебя обманул?

     — Да нет, только ты хитрец промолчал как дальше бедную девушку пользовать будешь.

     — Разве тебе плохо было, Дуня?

     — Нет, Нилушка, ты ведь мастер с девушками управляться. Ни о чем я не жалею, ни о чем не грущу. Тогда только реветь буду, когда расставаться пора придет...

     — Да кто тебе сказал что мы расстанемся?

     — Ну я ведь уже не полная дура, Нилушка! Не можем же мы вечно в этой комнатке миловаться. Или меня замуж отдадут, либо ты кого помоложе найдешь, а то и женишься...

     — Не загадывай, Дуняша. Я ж тебе говорил уже — судьба всяко повернуть может.

     — Да тут хоть как поворачивай. Ты вольный, я крепостная. Жениться на крепостной тебе нельзя — сам в холопы угодишь. А я так и вовсе раба подневольная. Стоит только барыне захотеть, так хоть на торгах меня продаст, хоть обратно в деревню прогонит. Так что нет у нас судьбы, Нилушка. Давай одним днем жить и не горевать пока пора не придет.

     — Давай, Дуняша. Незачем плакать о том, чего не случилось.

     Дуня помолчала, потом тяжко вздохнула, но уже через минуту схватила любовника за руку и прошептала ему на ухо поблескивая чудными голубыми глазками:

     — А давай-ка Нилушка, в баню проберемся!

     — Да ведь там уже холодно, помылись все...

     — Да я тебя не мыться зову!

     — Ты что, хочешь там...

     — Хочу, Нилушка! Мы вот здесь мои штанишки обновили, а теперь я хочу их в бане опробовать. Представь, поставишь ты меня коленками на полок, задерешь юбки на самую голову, стащишь с меня штанишки...

     — Пошли! Только когда я тебя оголять буду, ты тихонько причитай: «ой, стыдоба, срам показала, грех-то какой»!

     — Тебе это понравилось?

     — Понравилось. Мне в тебе Дуняша все нравится...

     Однажды Дуня после бурных ласк поцеловала ...

  мужчину особенно нежно и сказала:

     — Давай Нилушка порвем эту... девственную плеву. Надоело мне за нее дрожать.

     — А как же ты замуж выйдешь?

     — А я не выйду. Я для того и хочу ее порвать, чтобы никто на меня не польстился... После тебя я ведь все равно ни с кем жить не смогу. Ты мне глаза на мир открыл и я сейчас все ясно вижу. Люб ты мне, Нилушка, больше жизни люб.

     Мужчина долго молчал. Потом посмотрел девушке в глаза:

     — Я тоже полюбил тебя Дуняша. И хочу тебе только добра и счастья. И не хочу, чтобы ты принимала опрометчивые решения.

     — Да не нужен мне никто кроме тебя! Хочу тебя одного в жизни знать и помнить! Если ты не хочешь, то я в людской у девок веретено возьму и сама проткну эту проклятую целку! А потом бабам в бане покажу — пусть гулящей ославят!

     Нил от такого напора растерялся. Для него Дунины откровения не являлись уж очень большой тайной. Он знал, что девушка по уши в него влюблена. Но то, что она придумала такой радикальный способ сломать свою судьбу чтобы никому не отдаваться кроме него, глубоко потрясло мужчину.

     — Ну раз ты так хочешь, Дуняша, то давай, раздвигай свои ножки.

     — Правда? Ты мне поможешь? Нилушка, любимый! Избавь меня от этой проклятой штуки поскорей!

     — Только никаким бабам ты об этом не болтай. Я не хочу чтоб тебя ославили на весь околоток.

     — Я лучше сделаю. Как свататься придут, задеру юбку, раздвину ноги и покажу. Тогда уж точно никто больше не присыкнется.

     — Ду-уня!!

     — Все, молчу, молчу. Вот, уже ножки раздвинула, влагай свой член в мое влагалище!

     Нил откинул одеяло и вдруг наклонился и приник губами к девичьей щелке.

     — Нилушка, ты чего? — изумилась она.

     — Дуняша, что бы мы с тобой не вытворяли, твоя «девочка» до сих пор невинна, так что давай ее поцелуем и поласкаем перед тяжким испытанием.

     — Н-ну давай... Только очень уж мне непривычно и боязно — так-то делать...

     Нил ласкал языком и губами аккуратные ярко-розовые девичьи губки порядком набухшие от возбуждения, облизывал и втягивал в рот округлую вишенку Дуниного клитора до тех пор, пока девушка не сказала, почти прошептала сдавленным голосом:

     — Нилушка, любый мой, вставь ЕГО в меня, я уже не могу терпеть!

     При введении члена Дуня все же легонько вскрикнула, но только крепче обхватила любовника руками и выше подняла согнутые в коленях ноги. Мужчина ввел свой орган до конца и остановился, давая Дуне привыкнуть к новым ощущениям. Постепенно он начал двигаться в тесной, хлюпающей от смазки горячей пещерке все убыстряясь. Когда Нил разошелся и начал в полную силу долбить ее хлюпающую от смазки щелку, девушка начала постанывать и обвив шею любовника руками, впилась губами в его губы. Кончила она раньше возлюбленного и с трепетом ждала когда тот изольется в нее могучим потоком, но мужчина вынул из нее свой конец и кончил в приготовленную салфетку.

     — Нилушка, тебе моя щелка не понравилась?

     — Она чудесная, Дуняша, но беременеть тебе СЕЙЧАС совсем не время. Мужчина накрыл рот девушки страстным поцелуем и погладил по растрепанным волосам:

     — Спи милая, устала ведь наверное...

     Девушку уже давно никто не расспрашивал об ее отношениях с Нилом — кастелянша, да еще проживающая в отдельной каморке, не часто сталкивалась с «черной прислугой».

     Но однажды болтливая Маруська все же выловила Дуню после бани и завела разговор о Ниле. Дуня было отмахнулась, но Маруська внезапно сказала:

     — Да Бог с ним, как он там над тобой изгаляется! Я тебе другое хотела сказать: я тут разузнала кое-что про твоего «мучителя».

     У Дуни вдруг заколотилось сердце. Что эта главная сплетница барского дома могла узнать о всесильном камердинере? Дуня молчала, растерянно озираясь — не подслушивает ли кто?

     Маруська насладилась произведенным эффектом и, наконец, соизволила вновь открыть рот:

     — Нил-то твой, ты знаешь кто?

     — Да не мой он, ирод проклятый... А-а кто он?

     — Да твой, твой, не отпирайся... А Нил-то — он брат нашему барину!

     — Врешь! Как это может быть?

     — Ей-Богу, сама слышала!

     — Как это?

     — Ну барин-то наш надысь приехал из Питера... Я как раз в тот день у его кабинета полы мыла... И слышу как они там бубнят. Сердито так, будто ругаются...

     — Да кто они-то?

     — Нил твой и наш барин! А потом Нил к дверям подошел и громко так говорит: «Так-то вы братец батюшкину волю исполняете!». А потом вышел и дверью хлопнул. Я сразу — глаза в пол и давай тряпкой елозить...

     — Ну, а он че?

     — Да че? Постоял да к себе пошел. Так что и выходит — брат он нашему барину!

     — Какой же он брат, когда он камердинером служит?

     — Служит! Держи карман шире! Да сколько я здесь живу, он палец о палец не ударил. Только ходит и везде свои порядки наводит — на конюшне не успевают новые розги вымачивать... И одевается по господски, и еду ему в комнату отдельно приносят с барского стола! А как барин-то везде ездит, так он ни разу с ним вместе не отправился... Какой же это камердинер? А как зовут-то его — Нил Петрович! А наш-то барин тоже Петрович, только Илья!

     Тут Маруська огляделась по сторонам — не подслушивает ли кто и наклонившись к Дуниному уху прошептала:

     — И вообще, это ведь Нил велел мне всем разболтать, что он — камердинер. Я тогда только-только из деревни приехала, а он немного попозжее из Питера прикатил и здесь поселился. И сразу этот охальник меня высмотрел и в каморку свою зазвал...

     — Так ты что, миловалась с ним? — вскинулась Дуня.

     — Миловалась... Только у нас ним дальше титек не пошло — у меня слишком мелкие на евоный вкус. А за то что я всей дворне разнесла про то, что он камердинер барина, Нил мне пять рублев подарил. А вот сейчас выходит, что он — брат нашего барина, только зачем-то прислугой прикидывается!

     Дуня, услышав, что Нил только потягал Маруську за титьки и отверг, облегченно вздохнула и разыгрывая растерянность пробормотала:

     — Ну и дела... Не знаю что и думать, подруга...

     — Да че тут думать — держи ушки на макушке и не зевай! И держись крепче за своего «ирода», авось и свезет! Ладно, пошла я подружка. Смотри не болтай только — высекут не дай Бог!

     Придя вечером к Нилу, Дуня дождалась пока он всласть попользует ее в рот и попку, отдохнула после бурного оргазма, а потом, уютно устроившись у любовника под бочком тихо спросила:

     — Нилушка, только не гневайся на меня дуру деревенскую... Я вот смотрю на тебя и думаю: ты ведь не из нашей прислуги...

     Мужчина аж подпрыгнул:

     — Дуня, с чего такие вопросы?

     Дуня тяжко вздохнула и будто бросилась в омут головой:

     — Да вот смотрю: служить ты как другие здесь не служишь, ведешь себя хозяином, ешь-пьешь и одеваешься по-господски... Опять же грамотный, умный, книжки читаешь, меня глупую учишь... Скажи: ты не родственник нашему барину?

     Нил долго смотрел на Дуняшу, невинно хлопающую длинными ресницами и играл желваками.

     — Маруська сболтнула? Так и знал, что она змея тогда подслушивала.

     Девушка не хотела выдавать товарку, но все же нехотя кивнула:

     — Только Нилушка ты ее на конюшню сечь не посылай, она только мне шепнула.

     — Да кому она нужна, сечь ее кобылу похотливую! Что она тебе шепнула?

     Дуня кратко пересказала разговор с Маруськой, умолчав только об ее «титечных откровениях» и «дружеских пожеланиях». Нил уже не так строго хмурился и, наконец, сказал:

     — Ну это куда ни шло... Передай ей сегодня: будет дальше болтать — вышлю ее в свою деревню! Она этого пуще розги боится...

     Дуня, видя что Нил расстроился, полезла под одеяло, взяла его конец и начала не очень умело но старательно сосать. Добившись эрекции, девушка откинула одеяло, присела сверху раздвинув свои нежные ягодички и насадилась попкой на отвердевший орган. Разохотившаяся девушка все убыстряясь, скакала на толстом члене до тех пока мужчина не излил в нее обильный горячий поток. Быстро подмывшись, Дуня опять ...   улеглась у любовника под бочком и уткнувшись носом в его плечо виновато спросила:

     — Нилушка, расстроила я тебя? Прости глупую...

     — Расстроила. Но не ты, а Маруська! А ты молодец что сказала, всегда так делай, если еще что про меня услышишь. Я то тебе уж точно ближе, чем эта змея Маруська!

     — Ладно, как скажешь, любимый мой. А вот то, что я спросить хотела — ты ведь и сам из дворян, как и наш барин?

     Нил помолчал и нехотя сказал:

     — Из дворян... Только болтать об этом по всем углам не стоит!

     — Да я Нилушка никому! Я ведь для себя спросила... Дивно мне что ты со мной дурой деревенской возишься, учишь меня, наставляешь. Зачем я тебе? Ведь только свистни — десяток девок бегом прибегут и в ножки поклонятся!

     Нил опять помолчал, задумавшись. Потом крепко поцеловал девушку в губы и ласково сказал:

     — Нравишься ты мне Дуняша. Очень нравишься... Характер у тебя легкий. Ласкова ты и не завистлива. И не корыстна — за все время у меня ничего не попросила, все я сам тебе дарил, своей волей. И не дура ты вовсе, просто малообразованная. Ну так это дело поправимое — ты все на лету схватываешь!

     — Ах, Нилушка! Зачем мне грамота? Как в деревню вернусь, тятенька с мамонькой все равно неволей замуж отдадут: найдут какого-нибудь хромого или припадочного, который и за порченную девку ухватится. А если я начну свою грамоту показывать, так муж быстро вожжами на место поставит...

     — Ты Дуня не загадывай — судьба всяко повернуть может. Ты учись, знания везде пригодятся.

     Спустя еще полгода скоропостижно скончался где-то в Петербурге барин. Скорбную весть передали по новомодному в ту пору телеграфу. Неожиданно овдовевшая барыня не стала ждать три недели, пока тело мужа доставят домой, а послала ответную телеграмму в Питер и на поезде отправилась в столицу, чтобы организовать похороны там. После ее отъезда Нил стал каким-то озабоченным и угрюмым. Что-то его грызло и не давало покоя. Он по прежнему был ласков с Дуней, но часто задумывался и отвечал невпопад на ее вопросы. Дуня от этого тоже печалилась и начинала думать о том, что она Нилу надоела и он присмотрел себе «кобылку» помоложе.

     Отчаявшись от душевных мук, девушка решилась расспросить вездесущую Маруську. Такая сплетница как она должна все знать! Дуня выловила Маруську в людской и затащила в свою каморку.

     — Слушай подруга, ты все знаешь, скажи, не завел ли Нил Петрович себе новую зазнобу?

     Маруська оглядела Дуню с ног до головы и задрав нос сказала с вызовом:

     — Так я тебе все и рассказала, держи карман шире! Ты меня Нилу прошлый раз выдала! Он пригрозил, если что еще про него скажу, меня обратно в деревню выслать, а это мне будет хуже смерти! Ничего про Нила говорить не стану, целее буду!

     Дуня, оторопевшая от такой отповеди, закусила от досады губу и лихорадочно соображала, как быть дальше. Маруська же, насладившись растерянным видом девушки еще немного покочевряжилась и, наконец, выдала:

     — Скажи своему полюбовнику, что я знаю где спрятано то, что он ищет. И могу показать... Только у меня будет одно условие, если не согласится, то ничего ему не скажу, пусть хоть на смерть запорет!

     Дуня, чтобы не выдавать их с Нилом тайну попыталась возразить:

     — Да как я скажу-то, я его и не так часто теперь вижу, да и сама от этого изверга держусь подальше... Я и про зазнобу его спросила в надежде что он нашел себе новую забаву, а от меня отстанет...

     — Ты это бабам в людской заливай, там дурочек много, поверят. Я-то знаю, что Нил — никакой не зверь, а наоборот, мужчина ласковый и обходительный — чай тоже на его постельке полежала, хоть и недолго. И живете вы с ним как муж и жена и не бьет он тебя и не мучает. Так что, подруга, хватит дурой деревенской прикидываться, беги к Нилу и передай, что я сказала!

     Дуня немного поколебалась и сказала:

     — Ну хорошо, сейчас за Нилом схожу... Только скажи — есть у него новая зазноба или нет?

     — Дунька, да ты и вправду дура! Какая зазноба, когда он от тебя без ума и души в тебе не чает! А место кастелянши он для тебя у самой барыни выпрашивал, я тогда полы неподалеку мыла и их разговор слышала. Уж как он тебя нахваливал — с ума сойти, будто ты не сисястая деревенская девка, а серафим с крыльями... Ладно, беги давай за Нилом и побыстрей, а то вдруг меня полы мыть нарядят и не поговорим тогда.

     Дуня торопливыми шагами направилась к комнате Нила. Он встретил ее ласково, но как всегда выглядел опечаленным и слегка рассеянным. Дуня молча подошла, поцеловала любимого в губы и сказала:

     — Нилушка, ты что-то ищешь и найти не можешь, и потому печалишься?

     — А ты откуда знаешь?

     — Да вот сейчас только, любимый мой, я Маруську видела и она велела тебе передать: «Я знаю где то, что Нил Петрович ищет».

     И девушка кратко пересказала свой разговор с вездесущей сплетницей, умолчав впрочем, о своих «деликатных расспросах». Нил задумался:

     — Откуда эта похотливая кобыла может знать, что я что-то ищу?

     — Не ведаю Нилушка, только Маруська такая пройдоха, что в этом доме все про всех знает. И про нас с тобой тоже догадалась, что притворяемся будто ты меня неволей заставил себя ублажать... Ты бы поговорил с ней, может что полезного и узнаешь!

     — Где она?

     — У меня в каморке спряталась, не хочет чтобы ее на работу нарядили, лентяйка.

     Нил еще немного подумал и распахнул дверь:

     — Пошли к Маруське!

     — Ты и меня с собой возьмешь?

     — Да-да, пошли скорей.

     В каморке Нил сел на стул, а Дуня с Маруськой разместились на топчанчике. После недолгой паузы Нил обратился к Маруське:

     — Рассказывай!

     — Так что рассказывать? Прознала я что вы Нил Петрович розысками занимаетесь: кабинет барский весь обшарили, библиотеку всю перевернули, даже в курительной пошуровали...

     — Откуда тебе все это известно?!

     — Вестимо откуда — от прислуги не спрячешься! Я-то в поломойках в наряды на работу по всей господской половине хожу, все пути-дрожки знаю и где ключи от всех комнат лежат тоже знаю... Так что вот — прознала я, что ищете вы Нил Петрович те бумаги, что барин покойный спрятал...

     — А ты знаешь, где он их спрятал?!

     — Знаю! А я их нашла и перепрятала, как сказали что он помер. Но готова вам отдать. Только у меня одно условие есть, если не договоримся, словечка не скажу, хоть насмерть запорите бедную девушку...

     — Ты оторва еще попритворяйся бедной девушкой... Ладно, что за условие?

     — Вольную мне выпишите, Нил Петрович! На гербовой бумаге, чтобы все честь по чести... Тогда я вам все расскажу и покажу — довольны будете!

     — Да откуда ты взяла, что я могу вольные выписывать?

     — Да оттуда, что покойный барин-то наш, братец ваш — Илья Петрович спрятал завещание вашего батюшки, а по нему все отцово имущество вам отписано. И завещание это при свидетелях удостоверено. Так что настоящий-то барин у нас — это вы, Нил Петрович. И вам дать вольную своей холопке — раз плюнуть. Да и на что вам строптивая холопка? Меня ведь в поломойки за строптивость сослали, сами знаете... А ведь могла бы и кастеляншей стать заместо Дуньки...

     — Так ты завещание прочла? Ты что — грамотная?

     — Да уж не дурнее Дуньки буду! Титьки у меня конечно поменьше, чем у нее, зато ума поболе будет... Так как, выпишете мне вольную, Нил Петрович? А я вам завещание представлю, так что вы, пока барыня по похоронам ездит, сможете все бумаги в присутственных местах оформить...

     Нил опять задумался, потом потер переносицу и медленно проговорил:

     — Смотри, коли соврала! И выпорю, и в деревню отправлю, и вольная твоя будет недействительна!

     — Да разве я такая дура, что стала бы так рисковать, врать барину своему, коей может меня в порошок стереть! Вот те крест не вру, пишите бумагу и тут же принесу вам барские документы — мне-то они ни к чему!

     Нил не мешкая провел девушек в господский кабинет,...  

      пошарив по ящикам стола вынул лист гербовой бумаги, нашел в особом шкафчике с документами метрику девки-оторвы и быстро, опытной рукой написал Маруськину «вольную». Присыпал лист песком и отдал бумагу в загребущие руки оторвы. Та долго, чуть ли не по слогам перечитывала документ, наконец свернула его трубочкой и спрятала за спину.

     — Ладно, пошла я. Только, Нил Петрович, я сперва свою бумагу спрячу, а потом за вашей схожу. А то вдруг отберете потом?

     — Что, никому не доверяешь?

     — Как мне бедной и беззащитной рабе кому-то доверять? Вмиг оберут и обманут... Все, иду-иду!

     Маруська ходила где-то около получаса. За это время Дуня успела сесть Нилу на колени и они немножко поцеловались и потискались. Дуня, торопливо застегивая крючки на возбужденной поцелуями груди прошептала на ухо Нилу:

     — Неужто правда это все, Нилушка? Ты в самом деле наш барин?

     — Если Маруська не соврала и действительно нашла настоящее завещание отца, то все может быть...

     Наконец Маруська поскреблась в дверь кабинета. Руки она держала за спиной.

     — Ну что, принесла бумаги?! — Нил нетерпеливо вскочил с кресла, — Где они?

     — Вот, вот оно ваше наследство Нил Петрович! Принимайте законную батюшкину волю, властвуйте и распоряжайтесь своими домами, имениями и холопами! За исключением меня, конечно!

     Последующие события слились в сплошной калейдоскоп. Нил ездил по губернским присутственным местам, оформлял и удостоверял бумаги, щедро раздавал взятки. Оторва Маруська не только принесла нужные бумаги, но и показала Нилу, где лежит ключ от сейфа покойного барина. В сейфе оказалось около двадцати тысяч рублей золотом, серебром и ассигнациями, а также вексель губернского отделения Государственного коммерческого банка тоже на весьма солидную сумму. Оставался вопрос, не запустила ли Маруська свои загребущие лапки и туда, но Нил махнул на это рукой — тех денег, что лежали в сейфе и банке им хватит с лихвой. Понятно было почему оторва сказала о ключе и не взяла из сейфа слишком много: в противном случае ее бы начали всерьез разыскивать уже как воровку, с привлечением полиции. А так, хитрющая девка съехала из барского дома сразу после того, как ее вольная приобрела законную силу и на нее махнули рукой.

     С приехавшей к тому времени с похорон вдовой покойного брата Нил поступил по божески: отписал ей тот дом, в котором все они жили, всю находящуюся в нем крепостную дворню (за исключением Дуни и Маруськи конечно) и четверть тех денег, что были на фамильном счете в банке.

     Нил с Дуней также съехали в только что купленный новоиспеченным барином двухэтажный особнячок. Прислуги там было около десяти человек, причем все вольнонаемные: связываться с крепостными Нил не захотел.

     В этих хлопотах и разъездах прошло около трех недель. Все это время девушка видела любовника урывками, а уж его горячий и толстый конец и того реже.

     Наконец все успокоилось, и одним майским ясным утром Дуня проснулась в их новом доме, лежа с любовником на кровати с балдахином в большой светлой спальне. Подобрав подол длинной — до пят батистовой ночной сорочки, она выскользнула из-под одеяла, пожурчала над «ночной вазой», ополоснула руки и лицо из фаянсового кувшина на комоде и скользнула обратно — под бочок к любимому.

     — Нилушка, а Нилушка, — она откинула уголок одеяла и слегка укусила мужчину за сосок.

     Нил вздрогнул и открыл еще подернутые сонной поволокой глаза.

     — Дуня, ты чем тут занимаешься, почему не спишь?

     — Нилушка, так ведь обед скоро будет, а ты все сопишь... И вообще, когда ты будешь пользовать свою постельную холопку во все дырочки?

     — Какую еще холопку? Дуня, ты заболела что ли?

     — Как какую? Ты ведь теперь барин, а я твоя холопка. Вот рассердишься на меня и продашь кому-нибудь... И будут меня бедную мучить и насиловать — целочки-то у меня больше нет...

     — Дуня, перестань нести ерунду! Никакая ты не холопка! Я еще неделю назад выписал тебе вольную, только сказать забыл. Вон она лежит на столе, под стопкой книг, можешь посмотреть...

     Дуня, путаясь в длиннополой сорочке, белочкой метнулась к столу и вытащила заветную бумагу. Она несколько раз перечитала ее и даже повторила вслух:

     — Так я Евдокия Макаровна Топилина, оказывается! Надо же...

     — Дуняша, так ты что, имени своего не знала?

     — Знала конечно... Только меня никто ни разу в жизни так не называл, все Дуня, да Дуня, а метрика у барина хранилась, вот я и привыкла...

     Дуня положила бумагу обратно на стол и вернулась в постель к любовнику.

     — Нилушка, и что я теперь свободна?

     — Да Дуняша, свободна как ветер, я тебе и паспорт выправил у полицмейстера, можешь идти или ехать куда угодно...

     — Нилушка, а как же ты?

     — Что я?

     — Ты меня выгоняешь что ли? Бери паспорт и можешь идти на все четыре стороны? Я тебе надоела, да?

     — Дуняша, ну что ты опять ерунду собираешь?

     Нил аж зубами скрипнул — вот же бабы занозы какие (а Дуняша еще лучшая из них!), ничем им не угодишь: если холопка — продать ее хочешь; если волю дал — выгоняешь... Но мужчина сдержался и как можно более ласковым тоном сказал:

     — Никто тебя не выгоняет, наоборот... Вот половина этого особняка, где мы жить будем на твое имя записана. Так что ты теперь домовладелица! А чтоб ты могла прилично одеться и накупить всяких украшений я снял со счета в банке две тысячи рублей ассигнациями. Вон, видишь шкатулку на столе? Деньги там — бери и трать! И, кстати — ты больше не прислуга, у тебя теперь даже своя горничная будет — сегодня познакомлю...

     — Да? Как занятно все складывается... Только Нилушка, не хочу я никаких особняков, денег и горничных, сам знаешь что не из корысти тебе покорилась... Люблю я тебя, соколик ты мой ясный! И если бы был ты крепостным, а не барином — также бы любила!

     — Так что ж ты хочешь, Дуняша?

     — А хочу я, любимый мой, чтобы ты меня крепко-крепко поцеловал, с языком, а потом попользовал и в ротик и в щелочку и в попку. А то ты мои дырочки совсем забросил... Коварный — приучил девушку к себе, к своему... дружку, а теперь избегаешь!

     — Что ты Дуняша, милая, никто тебя не избегает, просто были неотложные дела. А теперь всё — все спешные дела сделаны и мы можем опять заняться твоими сладкими дырочками. Ты как хочешь? В штанишках или без штанишек?

     — Я и так и так хочу! И много раз подряд! Теперь мне не надо в свою каморку на ночь бежать, так что мы во всех видах успеем это сделать!

     Дуня скользнула под одеяло и через секунду член любовника оказался у нее во рту. Дуня сосала и поддрачивала мужской напряженный конец с каким-то невиданным доселе вожделением. Бесстыдные хлюпающие звуки то и дело доносились из-под одеяла. Уже через три минуты скользкий от слюны перевозбужденный орган Нила излился в рот девушки горячими клейкими струями. Дуня проглотила все что попало ей в рот, а потом тщательно вылизала головку и хорошенько поцеловала яички мужчины. Она даже легонько прикусила каждое яичко зубами — Нилу это очень нравилось.

     После этого Дуня еще раз умылась из кувшина и тщательно прополоскала рот — чтобы любовник мог целовать ее без помех. После получасового отдыха девушка вновь возбудила могучий Нилов член уже руками и, не без труда скинув свою длиннющую ночнушку, немедленно приняла коленно-локтевую позу. Возбужденный видом ее ягодиц и текущей полураскрытой щелки с набухшими от вожделения аккуратными розовыми губками, мужчина с размаху всадил свой конец в недавно еще девственную писечку и начал могучими ударами таранить нежную девичью плоть. А Дуня, закусив край простыни, чтобы не рассмеяться, притворно причитала:

     — Ой стыдобушка какая, срам показала, в махонку засунуть дала, ой беда!

     Она знала, что Нила эти причитания хорошо заводят и регулярно выдавала такие тирады. Любовник уже с рычанием вколачивал свой окаменевший орган в развороченное и хлюпающее от смазки девичье отверстие. Но кончать в ее переднюю дырочку Нил не хотел и потому, почувствовав приближение оргазма, он быстро вынул скользкий от женской смазки конец и не раздумывая быстро примерился и всадил его в нежную девичью попку. Разработанный Дунин анус мгновенно растянувшись принял в себя толстый разгоряченный мужской орган. Дуня ойкнула, мгновенно прекратила свои «стенания» и начала подмахивать и постанывать в такт движениям любимого каким-то грудным голосом. Кончили влюбленные почти одновременно. Залив Дунину попку своими «любовными соками», Нил повалился на спину девушки и просунув руки под нее и крепко сжав налитые груди начал неистово целовать волосы, шею, плечи своей подружки. А она только подрагивала всем телом и шептала:

     — Нилушка, как же мне хорошо милый, я так тебя люблю...