Один великий мудро заметил, сказав, что «Все хорошее рано или поздно, но все же заканчивается». Так и эта летняя камчатская ночь мигом пролетела в каюте командира эсминца, которым командовал моложавый, тридцатипятилетний капитан третьего ранга Жаков. Несмотря на свою половую ненасытность тридцатидевятилетняя красавица-блондинка первой выбилась из сил. Когда он окропил ее, лежащую животом на его командирском столе, своей, пульсирующей струей белой жидкости, Зоя Николаевна уже ничего не понимала, воспринимая все происходящее, словно в тумане. Она, казалось, совсем забыла о своем долге ученой, которой была поручена ответственная работа по практической отработке операции «Фантом», отчего зависела судьба большого коллектива ее кафедры в закрытом институте и ее личная дальнейшая судьба в научном мире. Сейчас она только что перестала ощущать в своем истерзанном теле огромный член этого мужлана-коротышки, половые способности которого она явно недооценила. Ее воспаленный мозг уже подал команду «Стоп!», — но тело продолжало биться в конвульсиях всепобеждающей страсти, мысленно умоляя его продолжить процесс.
... Жаков стоял над ней, вытирая член о ее розоватые ягодицы, удивляясь их красоте. Ему казалось, что сейчас перед ним лежит не голая, почти до смерти замученная им женщина, а красавица-колдунья, которой стоит только встать и пройтись по каюте, как эти ягодицы снова начнут двигаться по вертикали так, что ему только и останется, что упасть перед ней на колени и запросить пощады.

     Зоя знала, что движение ее ягодиц неотвратимо поставит перед ними на колени любого мужика. Еще не нашелся в ее жизни тот, который смог бы пренебречь видом их движения. Их не гладили дрожащей рукой. Даже самые отчаянные половые мустанги, с которыми накоротке нередко сводила ее сексуальная судьба, смотрели на них до одури и успокаивались только после того, когда вынимали из отверстия между ними свой жалкий, мокрый и, казалось, навсегда поникший член.
 — Зойка! Ты что?! Совсем одурела? — спросил он, помогая ей подняться.
 — Что ты сделал со мной, «Сашок-пастушок»?! Ты совсем загнал меня, словно скаковую лошадь на ипподроме.
 — Иди. Прими душ. Сразу станет легче, — подтолкнул он ее к двери ванной комнаты. Женщина нехотя открыла дверь, застыла на пороге и, повернувшись к нему лицом, лукаво улыбнулась.
 — Ты чего лыбишься, товарищ профессор? — ухмыльнулся он.
 — Да так... , — неопределенно махнула она рукой.
 — Хочешь сказать, что «укатали Сивку крутые горки?».
 — Да. Хочу...
 — Тогда говори...
 — Я и говорю. Что хочу...
 — Чего?
 — Этого, Самого...

      — Что? Опять?! — он невольно ухватился за поникший член, словно боялся его потерять.
 — Почему опять. Я всегда хочу...
 — Ну и ненасытная же ты баба, товарищ профессор. Таких, как ты, не в академиях, а в публичных домах Тайланда надо содержать, — ругнулся он, добавив еще одно нецензурное словечко, которое она уже не услышала, захлопнув дверь ванной перед его любопытным носом.
... Позавтракав в своей каюте, Зоя Николаевна отправилась на один из боевых постов корабля, где была смонтирована ее аппаратура. Она бегло осмотрела оборудование и поняла, что приставленный к ней в качестве помощника молодой начхим эсминца оказался весьма осведомленным человеком по части опытов, которые предстояло им провести.
 — В «Оружейке» парились?» — улыбнулась она, ощупав оценивающим взглядом статную фигуру смутившегося старшего лейтенанта.
 — В ней, родимой. А вы как догадались?
 — Да, так. Интуиция. Впрочем, вас я уже где-то видела. Это не вы однажды не согласились с одной из выведенных мною формул?
 — А вы не забыли?
 — Еще бы! Я тогда на досуге долго кумекала над ней и нашла, что вы были правы...

      — Вот теперь нам выпала счастливая возможность проверить на практике мои постулаты, — доброжелательно ответил молодой офицер.
 — Как и мои, — добавила профессор, все более удовлетворяясь осмотром высокой фигуры офицера.
... Они недолго поработали над наладкой аппаратуры и тут же приступили к первым опытам. Конечно, в забортной воде этой бухты они не ожидали выявить какие — либо отклонения от нормы, зато он сразу отметил, что глубокий вырез в ее юбке был очень заманчив, так как через него то и дело выглядывали розоватого цвета трусики, когда профессорша, задумавшись, склонялась над столом, погружаясь в свои расчеты. Николаю, так звали офицера, уже стала порядком надоедать эта рутинная работа с формулами. Он уже строил планы своего более успешного контакта с ней, чем заглядывать под ее юбку.
 — Зоя Николаевна. Вы курите? — наконец отважился он.
 — Грешна, мой друг, — улыбнулась красотка, игриво подмигнув офицеру.
 — Не желаете? — протянул он ей пачку «Мальборо».
 — Благодарю. Но я по-прежнему верна своим «Кэмэл», — она вынула из пачки сигарету и склонилась над пламенем его зажигалки.
Она затянулась и игриво пыхнула дымом прямо на его нос. Николай сморщился и громко чихнул.
 — Ага! Боитесь! — рассмеялась профессорша, положив свою точеную ручку на его погон на плече.
 — Я? Нет... Это вы боитесь моего поцелуя, — нашелся он и притянул ее к себе.
 — Что вы?! А вдруг сюда кто-нибудь войдет! — всполошилась женщина.
 — Нет. Сюда сейчас никто не войдет до самого обеда... — он приблизил к себе ее губы и жадно впился в них долгим, жующим поцелуем, настолько долгим, что она еле смогла оторваться от него, боясь задохнуться.
 — И вам не противно целовать женщину этак лет на пятнадцать старше вас? Небось, ваша жена еще смахивает на студенточку, дрожащую у доски?

      — Такую женщину, как вы, целовать — уже счастье... , — лукаво заглянул он в прорезь ее кофточки, — и, кстати, я еще холостяк...
 — Холостяк — не пустяк, — покрутила она карандашом у своего носа и тут же добавила:
 — А вы довольно таки смелый человек. А что, если о ваших шалостях с представительницей науки узнает ваш командир?
 — Жаков? Гм... Не хотелось бы. Впрочем, он мужик понятливый. Думаю, что простит...
 — Вряд ли. Я знаю Жакова с детства. В одной деревеньке жили. Злопамятный и мстительный пастушок...
 — Почему пастушок?
 — Да так. Он у нас коров пас, пока я уже со старшеклассниками целовалась...
 — Только целовалась? — губы Николая изобразили ироническую улыбку.
 — Точнее сказать и целовалась тоже...
Они громко рассмеялись, и Николай понял, что обворожительность этой женщины сконцентрирована не только в ее ягодицах. Она была очень умна и необыкновенно притягательна. Это был огонь, на который летели бабочки и тут же сгорали в пламени любви. Но сгореть не входило в планы Николая. Он уже решил покорить эту необыкновенную женщину и блеснуть ею перед своими сверстниками, как он привык это делать, будучи курсантом высшего военно-морского училища в стольном граде Питере. Он даже представил их широко раскрытые рты, когда она открыто ляжет под него на одной из их закрытых вечеринок, после того, как закончится это бессмысленное брожение по бескрайним просторам Тихого океана.
Так думал Николай, настойчиво просовывая ладонь между ее податливо раздвигающихся ног. И вдруг он уперся в трусики, которые придерживала ее твердая рука.

      — Стоп! Мальчик. Ты зашел слишком далеко... , — прошептал ее голос прямо в его ухо.
 — Не дальше возможного, — решил отшутиться он, но она резко отстранилась от него и презрительно сощурила глаза. И он прочел в ее взгляде, что между ними возникла гранитная стена.
 — Что вы, Зоя Николаевна, шуток не понимаете?...

 ! — решил отступить он, не теряя своего достоинства.
 — Эх, мальчик! Я понимаю все. Но не люблю кавалерийских наскоков.
 — Гм! Тогда перейдем к длительной осаде. Видимо вы из тех крепостей, которые любят растягивать это удовольствие.
 — Вот именно... А, сейчас приступим к делу...
... Они, молча, работали до самого обеда. Николай подготавливал пробы, а Зоя обсчитывала их и строила графики. Она искоса следила за его проворными, точными движениями и поняла, что он настоящий химик.
«Казанова» он приличный и между его ног чувствуется не висячий «Банан», но приглядеться к нему стоит. Такой специалист для моей кафедры — находка» — думала профессор, вспомнив, с каким восторгом он смотрел на нее во время одной из лекций, которую однажды предложили ей прочесть перед курсантами их выпускного курса. Ее тема тогда только зарождалась, и ей была интересна реакция этих молодых специалистов на ее научные прожекты, совмещенные с полетом фантазии, которые когда-то могли стать реальностью. Но сегодня, к ее сожалению, он увидел в ней только похотливую бабу, а не видного ученого, уважаемого в научном мире. Это обидело ее, но, в то же время, и восхитило.

     «А все же во мне что-то такое есть, если он тут же полез под юбку», — самодовольно улыбнулась она и, подойдя сзади, ущипнула его за кончик покрасневшего уха.
 — Не злись. Каждому овощу свое время. Еще не вечер... , — обещающе шепнула она.
 — А я и не злюсь. С чего вы взяли?
 — Но я — же вижу...
 — Слушай. Шила хочешь? — повернулся он и лукаво улыбнулся.
 — А у тебя есть?
 — Я все же начхим корабля, — он гордо выпятил грудь и потянулся к шкафчику, висящему на переборке.
Он налил спирт в два стаканчика и дистиллированной воды в большой стакан для запивки.
 — Тебе развести? — спросил он.
 — А тебе?
 — Ну, какой же русский разводит спирт, к тому же и высшей очистки?
 — Выходит, что я тоже русская. А закусь у тебя есть?
 — Обижаешь, началнык, — он протянул руку и вынул из трехлитровой банки, стоящей на полу, за столом, длинный пупырчатый, соленый огурец.

      — А это откуда же такое диво?! — всплеснула от радости руками гостья, увидев в его руке основную пищу своего детства.
 — Начпрод одарил. Сказал, что выделяет из своего запаса только для красавицы-блондинки, чтобы было чем бороться с качкой. Кстати, проверено на практике: неплохо помогает, — подмигнул он и вручил ей огурец. Они выпили, она тут же захрустела огурцом.
 — Ну, а ты? — она протянула ему огрызок.
 — Я после первой не закусываю...
 — Тогда наливай по второй...
 — Да я и после второй тоже не...
 — Ну, и ну! На! Ешь! Мне нужен работоспособный мужчина...
 — Как мужчина я всегда работоспособен даже после десятой рюмки...
 — Слушай! Это же здорово! Сейчас редко встретишь мужика, который не раскисал бы после третьей...
 — Согласен. Перевелись настоящие мужчины на этом свете, кроме меня, конечно, — усмехнулся он и налил по второй...
... Эсминец шел в заданный район. Океан на редкость дышал штилем. Его дыхание еле улавливалось. Казалось, что так здесь бывает вечно. Они стояли на палубе. Он держал ее мягкую ладонь в своей большой ладони, слегка пожимая ее, словно звал на какие-то неведомые ей подвиги, но она, опытная в любви и много повидавшая на своем веку женщина, понимала, что он зовет ее в постель. Ей пока этого не хотелось, хотя она уже решила про себя, что сегодняшняя ночь будет подарена этому слегка самоуверенному, но такому умному и обаятельному юноше. А сейчас они стояли рядом и любовались ровной гладью океана, которую уверенно разрезал форштевень корабля, разбрасывая по бортам белую пену вспоротой воды.

      — Какая красота! — Зоя кивнула в сторону нависшего над горизонтом красным кругом заходящего солнца.
 — Да. Красиво. Кстати, у меня есть нечто подобное, — ответил он.
 — Заходящее солнце?
 — Оно...
 — И где же?
 — На стене каюты...
 — Фото?
 — Картина...
 — Сам пишешь?
 — Конечно. Еще со школы увлекаюсь...
 — Молодец!
 — В чем же?
 — Люблю одаренные личности...
 — Только одаренных любишь?
 — Только. Надоело любить дураков...
 — Тогда, как я понял, тебе повезло...
 — Не прыгай в санки раньше батьки. Я еще не признавалась тебе в своих чувствах.
 — Так, зачем же дело встало? Признавайся...
 — Я же сказала, что еще не вечер...

      — Нет. Уже вечер, товарищ профессор. Сейчас на ужин команду подадут...
... В офицерской кают-компании было шумно и весело. Командир корабля, стоящий во главе стола пригласил к столу гостью. Она была одета во все белое, только грудь прикрывал ярко-красный воздушный шарфик. Голубые глаза на фоне белого костюма и этого шарфика отражали цвет океана, так ласково принявшую в свои жесткие объятия эту земную женщину так сильно смахивающую на небесную фею.
Командир поблагодарил гостью за согласие разделить ужин в компании таких заботливых и внимательных мужчин, тут же попросив начхима корабля старшего лейтенанта Веселовского взять шефство над научным миром в лице такой обольстительно красивой женщины и оказывать ей всяческую помощь не только в работе, но и нелегкой корабельной жизни. Зоя ловила на себе призывно-тоскливые взгляды этого приятного и внимательно разглядывающего ее мужского стада, попутно отмечая ревнивое подергивание глаза у Жакова и крепко закушенную губу у ее только что назначенного шефа. Она понимала, что Жакову, по — долгу службы, было недосуг все свое служебное время посвящать ей, но в его предложении явно улавливалось и стремление сбыть ее на руки более молодого и не менее темпераментного кавалера.
... Наступило время попрощаться с гостеприимными обитателями офицерской кают-компании и проследовать в свой адмиральский салон. Веселовский шел впереди и предупредительно открывал двери перед очаровательной гостьей, заботливо предупреждая ее о высоте очередного комингса. Зоя Николаевна осторожно переступала через них, боясь зацепиться подолом длинного платья, опираясь на крепкую руку молодого офицера. У двери ее каюты Николай пожелал ей спокойной ночи, галантно поцеловал руку и, к ее недоумению, тут же ретировался.

     «Странно, — подумала она, — он так рвался к моему телу и вдруг такое равнодушие. Что бы это значило?».
Адмиральский салон имел три помещения: зал, спальню и рабочий кабинет, не считая туалета и ванной комнаты. В этих помещениях размещался командир дивизии, когда его походный штаб уходил с ним в море для выполнения поставленных задач, и Зое Николаевне было лестно разместиться в этих хоромах, оборудованных кондиционерами, отличной связью, по одному из телефонов которых она могла быстро соединиться с руководством своего института. Ее поразило мягкое, широкое адмиральское ложе в спальне и новенькое пианино в приемном зале. Гостья быстро разделась, приняла душ и бросилась в постель, утонув под тяжестью теплого одеяла, упакованного в накрахмаленный пододеяльник. Она уже крепко спала, как внезапно почувствовала поцелуй на своей щеке. Сначала она сквозь сон подумала, что это ей сниться, но когда чья-то смелая рука стала осторожно прокладывать себе путь между ее усталых ног к еще более уставшему сокровенному месту между ними, красавица подхватилась, села и включила свет, испуганно прижав край одеяла к своей полуголой груди.
 — Кто здесь?! — едва прошептала она, увидев протянутую к ней руку.
 — Ваш верный раб-оруженосец старший лейтенант Веселовский, — глухо произнес кто-то из-под одеяла.
 — Как ... 

     вы здесь оказались?!
 — Очень просто. Вошел, как обычно, через дверь...
 — Но как вы посмели?!

      — Командир корабля приказал. Он так и сказал мне, чтобы я выполнял любое ваше приказание, и даже то, которое прочту в ваших глазах. Вот я и прочел, когда мы прощались...
... На море был полный штиль, корабль стоял на якоре, но то, что стало происходить в адмиральском салоне, напоминало настоящую бурю. Зоя не стала сопротивляться, сразу поняв, что это бесполезно и будет себе дороже. И потом ее окончательно сломило чисто женское любопытство, умноженное на жгучее желание познать каково же у этого бугая то, что медики так бездумно называют членом. Зоя вспомнила, как ранее этим же словом обозначали лиц политбюро, правительства, да и у них, в науке, немало было разных членов: член-корреспондент, к примеру, а у военных были даже члены Военных советов.
 — Господи! Вокруг так много разных членов. Благодарю, что ты одарил меня сегодня хотя бы одним из них, — прошептала она и широко раздвинула ноги...
... Она лежала на спине, а он был сверху. Сначала он гладил ее тело, целовал в губы, пытался отсосать что-то из соска груди, слегка покусывая и оттягивая, затем он пропахал носом по животу и замер у заветной щели. Зоя вздрогнула, почувствовав, как его язык тонкой змейкой пробирается во внутрь ее тела. «Змейка» вдруг застыла, затем начала лизать клитор и когда тот взмок, губы стали отсасывать появившуюся жидкость. Красотке было до чертиков приятно. Она что-то мычала в ответ на его усилия, стараясь выше приподнять таз так, чтобы ему было удобнее осуществлять задуманное. Он тоже решил помочь ей и тут же закинул ее опьяняющие ножки на свои плечи. Теперь он жадно сосал ее отверстие, проглатывая то, что она ему щедро дарила. Женщина вошла в транс, и уже ее тело не слушалось посторонних команд, интуитивно совершая те движения, которые были предопределены ей самой природой. Она поддавала ему тазом так, что он испугался за свое лицо и ее лобок, который бил в его подбородок. Он оторвал губы от заветного места, приподнялся и стал медленно вводить в ее тело то, что она называла «Бананом», который все дальше уходил в ее тело, все шире раздвигая ее границы.
 — Ох! — вскрикнула она, когда его «Красавец» уперся прямо в шейку матки. Николай принял этот вскрик женщины, как команду к действию, приподнял таз так, что теперь почти вынутый член уперся в ее половые губы и тут же мощно всадил его, словно молотом забивал костыль в железнодорожную шпалу.

      — Ой! Тише! Разорвешь ведь, — застонала она, все сильнее прижимая его к себе, не давая его органу возможности выскочить из нее. Но таз уже работал сам. Сработал инстинкт продления рода, выработанный матушкой-природой, и теперь никакая сила не смогла бы остановить этот процесс, да они и не хотели этого.
... Он драл ее, как сидорову козу, как блудливую кошку дерет кот в майскую ночь. Его движения перешли в бешеный галоп. Тела с такой силой ударялись друг о друга, что у него стало побаливать основание члена, а ей казалось, что он начисто разбил ей лобок. А ведь на нем такая классная татуировка: чайная роза, которую нюхает пушистый кот.
... Она визжала так, что он вынужден был зажимать ее рот ладонью. Поняв, что пора сменить позу, он перевернул ее на живот, поставил на колени и, пристроившись сзади, стал сношать ее в мягкий, теплый анус.
 — Молодец! Дери меня подлую, как блудливую кошку. Жарь, жарь, еще. Еще, глубже, сильнее, еще, еще... О! Мамочка, я умираю! — стонала женщина со всей силой насаживаясь на его член... Кровать, казалось, ходила ходуном. Любовники втайне друг от друга уже побаивались, что она развалится под ними, и они окажутся на полу, застланным мягким ковром. Он почувствовал, как горячая струя вот — вот вырвется из него наружу, он выдернул член, развернул женщину к себе лицом, сунул в ее жадно раскрытый рот свой «брандспойт», и пульсирующая струя, словно туша пожар, стала заливать ее жадно раскрытый рот... (продолжение следует).