Угрюмое небо вновь омывало землю вялым, по-осеннему холодным дождём. Он то начинался, то прерывался, то и вовсе замирал в неопределённости, сбрызгивая по несколько капель. Сам небосвод посерел от презрения к этим жалким потугам, став почти однотонным на всём расстоянии куда только мог дотянуться взгляд.

     Дешёвое красное вино плеснулось из трёхлитровой коробки с кричащей картинкой в обычный кухонный стакан и потухло в нём, не озарившись, как это бывает в солнечную погоду. Раиса тяжело вздохнула и, чуть пригубив напиток, подошла к окну своей небольшой веранды. Вид, прямо скажем, был унылым, хотя раньше, вероятно, даже он пробудил бы в женщине хорошее настроение, но только не теперь.

     Она подошла к тому порогу, когда зрелость уже кренится, перекатывая своё сморщивающееся и погрузневшее тело в старость. Впрочем, для попивающей вино у окна веранды дамы, подобное описание было бы несправедливым и более того — оскорбительным.

     В свои,... хотя, как порядочный мужчина я опущу никому ненужные цифры, так вот, для её лет фигура женщины прекрасно сохранилась, а единственное следствие прожитого времени, обозначивал небольшой животик. Только не наливающийся на манер дыни-торпеды из под самых рёбер, а аккуратный полукруг, что образуется ниже пупка, прикрывает слегка выпирающие тазовые косточки и сходит на нет ровной линией около середины лобка. Найдётся не один ценитель женской красоты, который при виде такого лишь причмокнет губами или слегка сощурится, улыбаясь и представляя, как приятно было бы возлечь на эту тёплую мякоть.

     Как бы там ни было, сама Раиса с грустью встречалась со своим отражением в зеркале и лишь вздыхала, видя это самое «пузо». Даже чуть увеличившаяся с годами грудь не радовала женщину, а наоборот, заставляла сокрушаться: «Когда было надо, тебя не было, а когда стало никому не надо — выросла». И здесь надо сказать, что придирчивость дам к собственной внешности сыграла в данном случае свою трагическую роль, так как, несмотря на числовое определение её действительно небольшой от природы груди, желанные полуовальцы прекрасно сочетались с чуть худосочным строением тела Раисы и замечательно смотрелись на фоне пропорционально зауженной талии, и расходящихся от неё в разные стороны округлых линий бёдер.

     Другой вопрос, что овладевающая Раисой перманентная депрессия толкнула женщину к пагубному увлечению вином, и это не замедлило сказаться на внешности чередой мелких морщинок вокруг глаз и губ.

     Где-то наверху раздался грохот, сменившийся парой секунд тишины, а затем дом огласился детским плачем. Кто-то из малолетних племянников опять не то упал, не то свалил что-то на другого.

     — Достало, — пожаловалась женщина своему отражению в оконном стекле, усыпанному каплями дождя, и собралась, было выяснить, в чём дело, но прошуршавшие за спиной шаги возвестили о том, что её помощь больше не требуется.

     — Я посмотрю, — сказала спешащая на выручку внуку Евдокия Ивановна, мать Раисы, — ты, кстати, собиралась с соленьями соседу помочь, как бишь его...

     — Валера, — угрюмо ответила женщина.

     И ведь действительно надо идти. Не то что бы собиралась, но когда он попросил, сказала, что поможет, а теперь уж, как говорится: взялся за гуж, не говори, что ингуш.

     — Мам, — послышался сердитый голос.

     На веранду ворвалась взъерошенная дочь Раисы — Люба.

     — Дядя говорит, что через час поедет. Я с ним!

     Двадцатилетняя девушка терпеть не могла дачу, но, почти по приговору, вывозилась туда, лишь только наступали выходные. Родители привычно собирались в вечер пятницы и пару дней проводили на лоне природы, возвращаясь в город к началу рабочей недели, иногда в вечер воскресенья, а порой и рано утром понедельника. Понятное дело, что проводить с ними выходные у девушки не было ни малейшего желания, но недавняя пьянка, случившаяся во время отсутствия «предков», поставила жирный крест на личной свободе Любы.

     В конце концов, не каждый родитель с пониманием отнесётся к заваленной бутылками, упаковками от чипсов, кальмаров и прочих чупа-чупсов квартире, посреди которой лежит полуголая девица (слава богу, не их дочь), которую, по всем признакам пользовали, кто и как хотел. Да и лужа цветистой массы по дороге к, и в самом туалете, тоже не самое приятное зрелище. Ну и финальный аккорд — спешно натягивающий штаны парень в комнате маленькой, миленькой, любименькой Любоньки — заиньки, решили судьбу этой самой маленькой и миленькой.

     — Езжай, — без выражения ответила Раиса и сделала пару глотков.

     Дочь умчалась в свою комнату, а мать вновь поглядела в окно, — дождь как будто перестал.

     «Раньше сядешь, раньше выйдешь», — подумала женщина и, залпом допив оставшуюся половину стакана, вышла наружу.

     Идти было недалеко, всего-то перебраться через забор и пройти полтора участка, которые хоть и были вдвое, а то и втрое больше советских шести соток, но всё же не являлись совхозными полями. Влажные перья травы то там, то здесь проскальзывали по голым коленям и икрам, заставляя Раису ёжиться от неприятных прикосновений, но поворачивать уже было поздно. Быстрым шагом она прошла путь до небольшой времянки и постучала в дверь, реакции не последовало. На дверной щеколде висела верёвка.

     «А его ещё и нет», — сокрушенно подумала Раиса и посмотрела на свой дом и море травы отделявшее его от неё.

     Женщина прошла пол пути назад, когда её окликнул заспанный голос.

     — Тётя Рая!

     Она обернулась, на пороге только что покинутого ей крыльца стоял в одних бриджах молодой мужчина, имевший, самый что ни на есть заспанный вид. Длинные волосы его свалялись со сна, а, подойдя ближе, женщина увидела и крупные мурашки, покрывшие загорелую кожу.

     — Огурцы-то будем делать? — спросила она вместо приветствия.

     — Да, конечно.

     Парень неуклюже засуетился, освобождая по-холостяцки заваленный стол и скамейку, а Раиса с лёгкой полуулыбкой наблюдала за его ещё неловкими, сонными движениями и отдавала команды: Нужно ведро, принеси листы смородины и зонтики укропа, чеснок надо давить, у тебя есть крупная соль, достань... И прочая, прочая.

     В конце концов, пятилитровое ведро огурцов со всеми приправами и приготовлениями было установлено под гнёт в тени дома и женщина, было, собралась домой, но дождь ударил с новой силой.

     — Тетя Рая, да посидите пока, чего мокнуть зря?

     — Тут идти-то... — ответила женщина, впрочем, не выходя из-под козырька крыльца.

     — Я чаю сделаю, — не то чтобы, уговаривая, а скорее просто информируя, сообщил Валера.

     Здесь был чай, а дома — вино, но между женщиной и вином шел дождь, а идти под ним очень не хотелось.

     На этом месте я вынужден сделать небольшое авторское отступление, ибо у читателя уже могло сложиться ложное впечатление, что Раиса Павловна была этакой алкоголичкой... , а я скажу вам — НЕТ! Твёрдое и решительное — нет, нет, и ещё раз НЕТ! Все мы стремимся отдыхать и каждый делает это в меру своих возможностей, способностей и желаний. В данном случае вино было лишь возможностью, потому как дождливая погода на улице, усугублённая терзающей сердце тоской по прожитым годам оставляет, право слово, мало выходов, чтобы заглушить душевные метания и тоску о былом. Тем более для женщины, которая пол жизни ощущала себя за спиной мужа, как за каменной стеной, а потом, к своему ужасу, обнаружила в этой стене огромные пробоины и выяснила, что камень уже давно стал трухлявой древесиной, изъеденной насекомыми.

     Раиса потупилась, вздохнула и закрыла входную дверь изнутри.

     Дождь продолжал выстукивать свою унылую мелодию чуть больше часа, а незатейливая соседская беседа продлилась и того дольше. Не частый гость в этих краях, Валера оказался совершенно несведущ в перипетиях жизни родной дачи, и оттого порассказать пришлось многое, да и обсудить тоже.

     — А вот Лосевы себе баню доделали, — в ответ на какую-то строительную тему сказала Раиса.

     — Баня, это хорошо, — с тоской ответил Валера, — я вот уже неделю сижу,...

  а из-за холода и дождей на озере не помыться...

     — Ну, зашел бы, мы каждые выходные топим.

     — Да, не удобно как-то, — уныло пробормотал мужчина.

     — Глупости, — сегодня натопим, да помоемся. А то мне, когда муж топил, не очень хорошо было, и я тоже не сходила.

     Стеснительно поотнекивавшись для приличия, Валера согласился, а тут ещё и обратили внимание на то, что редкие капли, падающие на крышу, слетают не с неба, а с нависшей над времянкой листвы. Допили чай, и пока мужчина мыл посуду и разбирался с другими домашними хворобами, Раиса добралась да неказистого сооружения в дальнем конце своего участка, растопила печку и накачала в специально сваренный над ней из нержавейки резервуар воды, благо с вёдрами ходить было не надо из-за исправно отличной работы старенького, но бойкого насоса.

     Потом женщину так же закрутили домашние заботы, и она лишь иногда успевала подкидывать дров, но совершенно позабыла о времени. Двое племянников во главе с Евдокией Ивановной отправились мыться, дочка с дядей отбыла домой, а утомлённая Раиса уселась в кресло и пролистала пару глав какого-то романа, не то дамского, не то криминального, впрочем, эта макулатура уже давно разливалась из одной бочки, как грузинское вино в известном анекдоте. Книга усыпляла и женщина погрузилась в дрёму, тенета которой спали лишь по возвращении матери и двух красных как варённые раки племянников.

     — Зачем так-то протапливать?! — негодовала для приличия бабушка, заходя в дом и загоняя внуков в их комнату, собираясь почитать им перед сном.

     Раиса не ответила, зашла к себе, взяла свежую одежду и собралась, было освежиться, но вспомнила, что надо звать соседа.

     По уму, женатая, в принципе, пожилая женщина не должна ходить в баню с чужим, по сути мужчиной, но ряд резонов заставлял Раису игнорировать эту мысль.

     Во-первых, ей хотелось закончить с мытьём быстрее и лечь спать, во-вторых, Валера, как таковой не был чужим, потому что Раиса знала его ещё чуть ли не с дошкольного возраста, когда ей самой было примерно столько же, сколько ему сейчас, в-третьих, наконец, что там, в этой бане может случиться? Тем более, когда у неё всё лицо в морщинках и живот со зрелый арбуз!

     Надо заметить, что этакое рассуждение было справедливым лишь отчасти, и часть та касалась лишь первых двух пунктов, но оставим женскую мнительность женщинам.

     Сжимая в руках сменную, чистую одежду, Раиса добрела до соседского крыльца, морщась от всё ещё холодно-мокрых касаний травы, и вновь постучалась.

     — Да! — донеслось из-за двери.

     Женщина вошла.

     — Ты идешь?

     — Ах, да, сейчас, — вновь засуетился Валера, до той поры сидевший в высоком кресле с планшетом и карандашом.

     Отложив предметы своей недавней деятельности в сторону, парень ускакал в другую комнату, едва не свалив чашку с чаем, стоявшую на столе, и оттуда крикнул.

     — Сейчас, чистое только возьму.

     Раиса кивнула, впрочем, нисколько не обращая внимания, что сосед вряд ли мог видеть этот жест, так как находился за стенкой. Любопытство толкало даму заглянуть в странного вида планшет, бывший лишь недавно в руках Валеры. Подступая мелкими шажками, женщина сначала разглядела лист бумаги формата А4, а затем и миловидную девушку, обольстительно улыбавшуюся глядящему на неё и совершенно не стеснявшуюся своей наготы.

     Если можно так выразиться, картинка вновь прошлась по больной мозоли Раисы, так как изображенная там барышня имела весьма округлые и явственно выпирающие формы в тех местах, где у женщины их никогда не было и, наоборот, гладкие, плоские линии там где «оно» налилось.

     Тоска по тому, чего не было и по тому, что прошло, вновь разбудила горячее желание отпить из трёхлитровой коробки, и Раиса направилась к выходу.

     У двери в комнату она увидела боковым зрением фигуру и развернулась, чтобы сообщить, что зайдет домой на пару минут, но, остолбенев, замерла. Расторопный, но неаккуратный и слегка одичавший мужчина забыл плотно прикрыть дверь и та отворилась образовав зазор сантиметров в пятнадцать, сквозь который было прекрасно видно, как Валера копается в шкафу, стоя перед ним в чём мать родила.

     Женщина невольно оценила подтянутое тело. Не то чтобы мускулистое, но жилистое, стройное, ещё юношеское. Очерченные ягодицы и икры, глубокая ровная впадина, вертикально разделявшая нижнюю часть спины на две ровные половинки, а выше оборачивающаяся аккуратным валом позвоночника, плечи средней ширины, отделённые друг от друга волосами, заплетёнными в конский хвост. И ровный, приблизительно одинаковый по всему телу загар.

     Её муж уже давно ожирел, раздался и перестал следить за собой, постепенно спиваясь. Любовник бросил, загнав своими мотивировками в депрессию и, глядя на Валеру, Раиса невольно заулыбалась. Да, не Аполлон, но молодость питала её взгляд и израненную душу каждым своим движением. Как можно передать это любование бесчувственному листу бумаги? Так любитель балета восхищается первоклассным балеруном, а заводчик лошадей породистым жеребцом, филателист именно так пожирает глазами вожделенную марку, вставив её в свой альбом и оценивая, как та смотрится на своём месте, а мать наблюдает за тем, как неподалёку резвится её подрастающее дитя.

     Нет имён ему и множество их: умиление и радость, и более всего вожделение, вот только не то, опошленное, плотское, а духовное. Будто смотришь на образ и не можешь наглядеться, не в силах оторвать глаз.

     Вот только Валера, к сожалению, не был в курсе, что ему стоило бы превратиться на время в статую. Вместо этого, он развернулся и, не заметив того, что за ним наблюдают, принялся копаться в груде белья, лежавшей на диване.

     Раиса зарделась как девчонка и прошмыгнув к двери крикнула:

     — Я зайду домой, так что, соберёшься и иди сразу в баню, а я потом подойду.

     — Ладно, тетя Рая.

     Всю дорогу до дома, картина тела обнажённого мужчины стояла перед её глазами, будто запечатлевшись в зрачке, как на фотоплёнке. Тени так легли на обернувшегося Валеру, что пятна света выгодно подчеркнули все части его тела, заретушировав недостатки тенями, и сделав их незаметными. Провалы глазниц слегка углубились оставив видным лишь озорной блик зрачка и изогнутые дуги бровей, чуть искривлённый не маленький нос придавал лицу мужественности, а узкие скулы и слегка пухлые губы разбавляли её аккуратностью и даже лёгкой женственностью.

     Голову, очерченную чёрной линией волос поверх широкого лба, преображал ореол из них же, выбившихся из хвоста и в свете заигравших коричневыми оттенками, словно нуга и шоколад в рекламе американских батончиков. Всё это венчало собой в меру длинную шею с ярко выраженным кадыком. Плечи были ровными, но в косом свете стали хорошо заметны ключицы и углубления под и за ними. Впалая на первый взгляд грудь так же вырисовалась ровными контурами, а при движении ещё и поигрывала мышцами. Пресс, гладкий на вид при дневном свете, покрылся невнятной сеткой кубиков. Ровно таких, какие должны быть у нормального мужчины, не злоупотребляющего тренажёрным залом.

     Узкая тропинка волос вела ровно вниз от тёмной окружности пупа, постепенно расширяясь и растекаясь надвое по внутренним сторонам бёдер, рассечённая, словно вода волноломом длинного даже в спокойном состоянии естеством, которое будто выныривало из окружающей его чуть кудрявой растительности, оканчивавшейся аккурат у основания. Ниже фаллоса располагался удивительно чистый, по-детски лишённый волос мешочек мошонки. Впрочем, на этом всякое сходство и заканчивалось, так как размер её содержимого был самым, что ни на есть взрослым.

     Растекавшиеся же по бёдрам ручейки волос постепенно мелели и исчезали где-то к их середине, оставляя свободными от своего гнёта явственно проступавшие мышцы сильных ног. Длинных и невероятно стройных. Следующие изгибы контура принадлежали тонким коленям, сужавшим ноги в середине, а спустя несколько сантиметров вновь расширявшимся, но уже икроножными мышцами.

     Раиса потрясла головой, прогоняя ...   наваждение, и почти бегом ворвалась в свой дом. Швырнула приготовленную для бани одежду на стол и наполнила стакан, чтобы утолить нежданно появившуюся жажду. Хотелось закурить, хотя она и не была курильщиком, а лишь изредка баловалась, но сигарет у неё не было.

     «Окстись!» — возопил внутренний голос, — «Бегом в баню! Париться, мыться и спать!».

     Повинуясь голосу разума, как посчитала дама, она выскочила из дома, подхватив одежду, метнулась к неказистому строению и, лишь оказавшись в тепле предбанника, вспомнила о стакане и коробке с вином. Желание сделать ещё пару глотков и окончательно успокоиться вернуло Раису домой, а на обратном пути, держа тару в одной, а ёмкость в другой руке, женщина увидела, как дверь отворилась, и мужской силуэт юркнул внутрь.

     Женщина так и застыла. С одной стороны ничто не мешало ей зайти следом, с другой, сосед уже вполне мог начать раздеваться, и женщина рисковала поставить его и себя в неловкое положение. Она посчитала за лучшее дождаться, когда Валера зайдёт в помещение для мытья и после этого войти в баню, но как определить? Подсмотреть в окно?

     Взбешенный внутренний голос взорвался негодованием, подогретым законами этики, воспитанием и добропорядочностью, а ноги уже сами несли Раису к небольшому оконцу предбанника, повинуясь природе. Внутри было темно. Выключатель располагался за дверью и найти его ощупью было крайне проблематично, даже зная о его местоположении, чего уж говорить о человеке, который оказался там впервые. Женщина испытывала двойственные чувства. С одной стороны ей не грозило оказаться в неловкой ситуации, войди она сейчас, с другой уже не доведётся увидеть соседа в неглиже.

     «Что за пошлая похоть!?» — гневно одёрнул даму внутренний голос, намереваясь вновь загнать её разум в рамки, но тут Валера, не мудрствуя лукаво, открыл створку печи, осветив тем самым помещение багровыми сполохами углей. Раиса замерла в оцепенении, а мужчина стянул футболку, затем таким же простым движением сбросил штаны и направился, было в помывочную, но замер, словно ощутив трепетный взгляд на своём теле. Женщина испугалась, что выдала своё непотребство невольно громким вздохом, но сосед остановился отнюдь не поэтому.

     Он наклонился к дальней скамье, неосознанно предоставив Раисе шикарную возможность полюбоваться своим крепким задом. Затем выудил из вещей полотенце и, повязав его вокруг бёдер, вернулся к печке, чтобы закрыть её, после чего подошел к двери, выругался, ударившись в темноте о притолоку и зашел в помывочный отсек.

     Сердце Раисы отмерло и с утроенной силой погнало кровь. Его глухие удары, казалось, сотрясали всё тело и были слышны не то что в бане или доме, а на том конце деревни. Она не помнила как вошла, не помнила, как включила свет и как разделась. Всё это пронеслось, как в тумане, но его завеса рухнула, когда на глаза попалось то, над чем склонился Валера. Аккуратно сложенная, чистая одежда на вершине которой гордо раскинулись миниатюрные женские трусики. И ладно бы просто стринги...

     Когда-то, на один из юбилеев их свадьбы, муж, будучи ещё в силах, подарил Раисе набор так называемого эротического белья. (Для меня такое наименование звучит дико, так как не бельё делает вечер эротическим, а обстановка и тело женщины, причем без последнего, в отличии от остального, ну никак не обойтись. А грамотная женщина и в шубе, и в панталонах, и в чём угодно будет смотреться эротично, если того пожелает, но как бы там ни было, для удобства чтения, пусть будет — эротическое бельё).

     Так вот. Подаренное бельё отличалось своей повышенной тонкостью и прозрачностью, так как состояло фактически из кружев и не имело ни одного уплотнённого места, особенно в самом важном, извините за тавтологию, месте.

     Впоследствии бюстгальтер был порван в порыве, к сожалению не страсти, а ревности, ну а трусики отправились донашиваться на дачу. И надо же было так совпасть, что они подвернулись именно в этот раз!

     Раиса костила себя последними словами за невнимательность. Она не знала сумел ли Валера в полумраке рассмотреть весь срам такого белья, но была уверенна, что тонкость и миниатюрность подобных предметов была недопустима для женщины её возраста. Созерцая в негодовании бельё, дама совершенно не обратила внимания на то, что дверь в помывочную приоткрыта, а она стоит обнаженной прямо напротив этого проёма.

     Здесь надо отметить, что Валерий имел прекрасное зрение и света углей вполне хватило, чтобы разглядеть прелестный гарнитур, вот только он ничуть не посчитал его наличие на «тете Рае» неприемлемым или вульгарным.

     — Ну и жара у вас в парилке, — довольно прогудел от, стоя у двери и обвыкаясь с влажностью и жарой.

     В предбаннике Раиса подпрыгнула, будто пар каким-то чудом ошпарил её, и метнулась в сторону, увидев открытую дверь. В очередной раз ругая себя за невнимательность и безалаберность, женщина тщательно выбрала самое длинное и толстое полотенце из всех, что висели на вешалке и, укутавшись в него едва ли не ниже колен, направилась в парилку. Там было действительно жарко. Настенный термометр настолько запотел, что разобрать куда же указывает его стрелка было практически невозможно.

     К этому моменту Валера уже успел забраться на полок и теперь сидел там, окутанный клубами пара и оттого призрачный. Женщина аккуратно вдохнула раскалённый воздух и полезла на тесное сооружение. Усаживаясь там она случайно задела плечом руку соседа и влажная, мягкая и упругая одновременно кожа вновь заставила сердце ускориться. Мужчина покосился на соседку и улыбнулся открытой, простой улыбкой. Естественно он совершенно не представлял, что сейчас творится в мятущемся разуме «тети Раи», как не представлял и того, каким именно образом она истолковала эту его улыбочку.

     Обескураженная и пристыженная сама собой, женщина сжалась, будто от холода и погрузилась в себя, пытаясь разобраться в неожиданном взрыве чувств и эмоций разметавшем её изнутри. Какое-то время они молча прели, размышляя каждый о своём, вернее сказать, она размышляла, а он просто наслаждался ощущением, которое дарил ему жар пронизывающий его тело.

     Спустя некоторое время Раиса почувствовала, что её начинает слегка мутить и решила, что пора освежиться. Не имея привычки париться в полотенце, тем более такой длины, как выбранное ей, женщина слезая с полка, наступила на его край и следующим движением сдернула прочь, но распаренный ум осознал случившееся только спустя шаг, когда, будучи оголённой она замерла посреди парной, обратив свою аккуратную, точённую спину, округлённую прелестью по-девичьи крепких ягодиц, разделенных природной вертикальной и белой горизонтальной линиями. Плечи Раисы поникли под тяжестью тех мыслей, что мгновенно оккупировали её сознание.

     «Что он сейчас думает? А что бы ты подумала? Сначала эта старуха подкладывает кружевные трусы... Я не старуха! А кто ты? У тебя всё отвисло уже! Ничего у меня не отвисло! Потому что нечему отвисать! — слёзы подступили к глазам, — Так вот, сначала подложила трусы, потом потрясла своими мерзостями перед открытой дверью, а теперь ещё и полотенце, типа случайно, уронила! Я не специально! А для него всё как по нотам! У старухи зачесалось! — капли потекли по щекам, а плечи начали подрагивать.

     Депрессия настолько утопила даму в себе, что та даже не попыталась броситься к полотенцу и накинуть его, а просто стояла посреди парной и громко крича и рыдая внутри, тихо плакала снаружи.

     Мягкое касание заставило её вздрогнуть, словно предсмертная судорога пробежала по телу газели в шею которой впилась своими клыками львица, но это было лишь полотенце, заботливо накинутое ей на плечи. Каким-то шестым чувством Валера ощутил внутреннее смятение «тети Раи» и нежно закрыл её махровой тканью, а затем, приобняв вздрагивающие плечи, вывел из завешенного клубами пара помещения.

     — Что с вами? — шепотом спросил он, боясь потревожить соседку громким звуком, — ну, не надо, ничего страшного...

     Клёкот в груди женщины возвестил о том, что ...   внутренняя буря того и гляди прорвётся наружу. Но иногда это даже бывает полезно, не так ли?

     — Не переживайте так, теть Рая.

     — Ты всё видел, — взвыла Раиса и разревелась, будто внутренняя дамба, не выдержав напора чувств и переживаний, прорвалась и их поток понёсся вперед, сметая всё на своём пути.

     — Вам есть, что показать, — признался Валерий прижимая голову Раисы к груди и гладя словно маленького ребёнка.

     — Я не специально, честно, — взвыла женщина и, чтобы не говорил мужчина, принялась повторять это последнее слово, словно граммофон, игла которого прыгает на пластинке и отбрасывается на одно и то же место.

     Так они и сидели, молодой мужчина и пожилая женщина орошающая его грудь слезами не выплаканных переживаний, скорбей и лет.

     — Ты всё видел, — вновь повторила Раиса шепотом, когда глаза её окрасились розовым, а рухнувшая дамба опустела, отпустив свои воды прочь.

     — Вам есть, что показать, — повторил Валерий.

     — Там всё мерзко и сморщенно, — всхлипнула она.

     — Кто вам такое сказал?

     — Никто, я просто знаю, — слукавила женщина, так как предыдущей фразой пересказала слова своего бывшего любовника из-за чувства к которому едва не разрушила пусть и не особо благополучную, но собственную семью. А он всего лишь пользовался ею, вещая развесистую лапшу про любовь, на желавшие это слышать уши.

     — Это не так, — спокойно сказал Валерий, тоном, каким учитель говорит ученику, что тот неправильно решил задачу, — вы прекрасно выглядите, а иногда я даже путаю вас с вашей дочерью.

     — Ты льстишь, — выдавила дама дежурную фразу.

     — Ничуть, я совершенно серьезно.

     Она подумала немного.

     — Я не специально уронила... — подавившись последним словом от снедающего её стыда, шепнула женщина и замолчала.

     — Я и не думал... — искреннее удивился он.

     — И... и трусы... тоже случайно, просто вытащила то что первое под руку попалось... — слёзы вновь подступили к глазам, вернее, подступили бы, если бы влага ещё была в иссушенном плачем и жаром организме.

     — Они наверное очень хорошо на вас смотрятся, — лукаво отвесил правдивый комплимент парень.

     — Неудобно, — буркнула тихо Раиса, чувствуя, как вспыхнули девичьем румянцем щеки.

     — Ну, не знаю, не мой фасон.

     — Дурачок, неудобно в моём возрасте, а не как одежда, — женщина засмеялась впервые за долгие несколько месяцев, а может и лет.

     Валерий оторвал её голову от своей груди, мягко приподнял и повернул к себе, поддерживая руками за подбородок и, заглянув в серые глаза, проникновенно произнёс:

     — Человек старее не телом, он стареет душой, и лишь когда душа одряхлела, воле лет подчиняется и плоть.

     Это было правдой лишь отчасти, но ведь было!

     И Валерий, и Раиса прекрасно понимали, что тело стареет само по себе, но постаревшая душа ускоряет этот процесс. С другой стороны женщина остро нуждалась в одобрении и внимании хотя сама об этом не подозревала. Поразительная черта всего людского племени, не видеть того, что под носом, даже если можешь разглядеть самые далёкие и не касающиеся тебя рубежи.

     — Думаю, надо ещё попариться, — поглаживая Раису по плечу сказал мужчина и, синхронно поднявшись, они вновь нырнули в пар.

     Жар парной слегка спал, но всё ещё был труднопереносим. Просидев там едва ли пять минут, соседи решили, что пора ополоснуться и опять выскочили в отсек для мытья. Они развернулись в разные стороны и, стянув полотенца, вылили на себя по тазу воды. Впрочем, я не стану утомлять читателя описаниями нудных и однообразных процедур, повторных заходов и омовений, а сразу перейду к тому моменту, когда оба посчитали себя достаточно пропаренными.

     Оказавшись вместе в отсеке для мытья, соседи замерли смотря друг на друга и впав в лёгкий ступор. Ранее оба легкомысленно не озадачивались вопросом: а как, собственно, мыться двум неблизким, разнополым людям в одном помещении? не в белье же? Отворачиваться тоже было глупо — в любом случае придётся черпать воду, а если просить в такие моменты набрасывать полотенца, так это и до утра не отмоешься. Мыться в порядку очереди? Тоже не самая удачная идея. Ведь сейчас кожа пропарена и легко отчищается, а если дать ей высохнуть и остыть, то и грязь впитается так же как было.

     — Наши предки вроде мылись все вместе не стесняясь, — с сомнением в голосе блеснул своими знаниями Валерий, после долгой паузы.

     — Я не могу...

     — Ну, я то вас без одежды уже видел, так что вам не должно быть так стыдно как мне.

     Раиса едва было не проговорилась, что тоже уже видела его без одежды, но вовремя сдержала себя. Как будто провалившись в невинное детство, соседи не решались обнажиться друг перед другом, но надо было приступать к мытью, а время шло.

     Рассудив, что: чему быть, того не миновать, Валерий предложил женщину снять полотенце с него, в то время, как он поможет освободиться от покрова ей. Им обоим показалось, что так будет проще.

     Раиса вновь повернулась к мужчине спиной, а он словно к алтарю подошел к ней и замер сзади. Всё же было в происходящем нечто такое, что заставляло Валеру трепетать несколько мгновений в нерешительности. Будто совершая какой-то ритуал, он медленно поднял руки и положил из на плечи соседки, провел ладонями по хрупким округлостям, а затем пальцы его забрались под махровый край полотенца.

     Соседи подрагивали. Оба они на время погрузились в небывалое ранее состояние некоего таинства, которое обволакивает людей заглядывающих за грань мирской суеты.

     Его пальцы потянули ткань и та разошлась на груди Раисы в том месте, где ранее женщина заткнула один её конец под другой. Но Валера не дал полотенцу упасть на пол и теперь, когда оба его края обнажили тело женщины спереди, продолжал держать ткань перед собой, как паж придерживает шлейф королевской мантии. Соседка молча замерла перед ним, словно обратившись в камень, а руки мужчины не торопились опускаться и убрать полог скрывающий от его взора тело дамы.

     Не в силах объяснить своих действий, Валера начал медленно приседать на одно колено, глядя прямо перед собой: на край полотенца и проплывающую за ним, чуть загорелую кожу.

     Ровные, может лишь слегка заострённые плечи, разделённые возвышением тонкой шеи, с бархатистой даже на вид кожей, сменились сухой, точённой спиной, лопатки которой, вместе с углублениями образованными широчайшими мышцами спины и белой, горизонтальной линией не загоревшей кожи, оставшейся от верха купальника, создавали иллюзию стрелки направленной вниз. Потом этот вид сменился, уступив своё место зауженной тенями, но и без того тонкой талии, так же прорезанной ровной линией глубокой вертикальной тени посередине. Ещё чуть ниже по краям тела чётко обозначились холмы начинавшейся там тазовой кости, которые вели всё расширяясь ещё ниже, в то время как тень в центре начала иссыхать, уступая своё место ещё одному холму в том месте, где позвоночник соединялся с уже упомянутым тазом. Словно два затемнённых глаза смотрели на мужчину углубления чуть выше и один левее, а другой правее этого холмика — копчика.

     Валера даже замер на миг, не то вглядываясь, не то любуясь. Но время смахнуло это мгновение и сосед продолжил опускаться, поравнявшись глазами с наливными, молочно белыми полуовалами влажно блиставшей попы дамы. Очерченная сверху и снизу алебастром цвета, она приковала к себе взгляд, маня и обещая блаженство. Лишь вся выдержка и самообладание позволили мужчине смирить себя и не протянуть к представшему перед ним великолепию алчущие руки.

     Раиса в стыде своём закрыла глаза, но и так продолжала ощущать на разгоряченном теле струйки дыхания соседа, когда он мерно опускался за её спиной. Сейчас вырывавшийся из его лёгких воздух горячим ветерком гулял по её округлостям, что были ниже спины, и то обтекал их по бокам, то поднимался по спине, а то и заныривал под них, игриво пробегая в целомудренном полумраке между ...   её напряженных ног.

     Полотенце беззвучно опустилось на пол и Валера нехотя поднялся с колена.

     — Теперь ваша очередь, тетя Рая, — смущённо произнёс он, бросая последний взгляд на тело соседки, перед тем как отвернуться.

     Когда дама нашла в себе силы посмотреть на парня, он так же как и она минуту назад, замер словно истукан, стоя спиной к женщине. Раиса подошла почти вплотную и не удержавшись коснулась его плеча кончиками пальцев, сосед чуть вздрогнул, но и только. Опуская руку вдоль его спины, женщина почти гладила её, словно проверяя выдержку мужчины. В конце концов она добралась до плотно затянутого на бёдрах полотенца и, присев на корточки, потянула его прочь.

     И в третий раз сердце предательски замерло от представшего её взору вида, только теперь она смотрела на мускулистый зад, находясь почти вплотную и снизу вверх, что позволяло разглядеть и узкую щель между ногами с той стороны которой... О, как она сейчас хотела узреть перед собой его манящий зеб. Вот на таком же расстоянии, как подтянутые ягодицы. Сжигающая истома, зародившаяся одновременно и внизу живота, и в мозгу мощными толчками разливалась по телу, из своих оплотов, порабощая каждую клеточку её забывшего любовные ласки тела.

     В смятении Раиса метнулась прочь и отвернулась, пробы прервать свою сладкую муку и попытаться унять дрожь возбуждения, охватившую её.

     — Времени то уже сколько, — пролепетала она, силясь изгнать непрошеные мысли предательски заплетающимся языком, — надо быстрее мыться и спать.

     Валера не ответил, но принялся мылить мочалку и, так же как соседка, стремился не смотреть в её сторону, ведь фантастическая атмосфера окружения вкупе с нежданными касаниями женщины распалили и его желание, заставив естество встрепенуться. Он с остервенением натирал своё тело в надежде смыть постыдное желание вместе с грязью, но не мог этого добиться.

     Стоило отвлечься хоть на секунду и шея сама собой начинала разворачивать голову, чтобы можно было бросить косой взгляд за спину, где шумно растиралась и плескала водой женщина, бывшая для мужчины запретным плодом. В мученьях страсти горело его нутро, но воля остервенело сдерживала вскипавшее в нём желание, как последний герой бьётся насмерть за свой рубеж.

     Раиса зашипела от неприятного ощущения, когда синтетическая мочалка резанула по плечам. Боль, что доставляла она сама себе, должна была отвлечь от греховных мыслей, как в средние века монашенки хлестали свои тела, усмиряя плоть. Вот только представший перед глазами образ исполосованной кровавыми рубцами спины, странным образом всколыхнул новую волну возбуждения, которым и без того было переполнено беспощадное по отношению к свадебным клятвам тело.

     Валера услышал всхлип и обернулся, прежде чем осознал, что сотворил. Многие до него совершали эту ошибку, оборачиваясь в наказание соляными столбами или возвращаясь во тьму Тартара. Так и мужчина, не сдержав себя однажды — обрёк обоих.

     — Тетя Рая, — грудным голосом окликнуло женщину его желание, — зачем же вы этой синтетикой пользуетесь?

     Она всё понимала. Аура его томления окутывала с ног до головы и рвала сейчас в клочья все те хрупкие баррикады рассуждений, что возвела дама на пути своего желания.

     — Ну, какая есть, — робко ответила она, — другой то нет.

     — Моя лучше, попробуйте, — проговорил сосед, протягивая к вожделенной руку сжимавшую мыльный комок лыка.

     Шершавая материя коснулась спины Раисы в том месте, где кожа её покраснела от давешних усилий избежать неизбежного. Сейчас именно это переплетение волокон оставалось последней границей между ними. Валера держал мочалку на вытянутой руке и, едва касаясь, водил по плечам, спине, и по шее Раисы, надеясь усмирить этой мнимой заботой собственный жар, но всё было тщетно. Разум обманул себя.

     В какой-то момент мужчина решил, что на мочалке не хватает мыла и подняв со скамейки голубой брусок, подошел к женщине почти вплотную.

     Дама чувствовала спиной тепло его тела, ощущала удары его сердца и пульсацию бурлящей в венах крови, такой же разгорячённой как та, что неслась внутри неё самой. Прохлада мыльного кубика скользнувшая по её спине ничуть не отрезвила, а последовавшее за ней касание широкой ладони, сжало трепещущую душу в самом центре груди. Его движения были нежными и лёгкими, размазывая мыло, он больше гладил её, чем мыл.

     Руки скользили по плечам, то принимаясь массировать, то вновь возвращаясь к лёгким касаниям. Робко, они начали опускаться по спине, но затем вновь вернулись назад. Повторяя это движение, казалось, до бесконечности, они всё же добрались до талии и большие пальцы Валеры попали во впадинку посреди спины. Гладя её он приблизился настолько, что между соседями оставались лишь жалкие миллиметры воздуха наэлектризовавшегося до предела воздуха.

     Раиса млела от каждого движения мужчины и готова была в этот миг продать собственную душу, лишь бы он не останавливался. Но другое желание так же снедало её. Боясь признаться себе в этом, дама мысленно молила, чтобы Валера овладел ею. Изнывая под ласками его рук, она едва не начала мурлыкать, как вдруг горячие ладони на секунду замерли на её талии, а затем быстро взметнулись вверх, подныривая под безвольно опущенные руки, и сомкнулись на небольших конусах грудей, увенчанных томящимися без внимания сосцами.

     Женщина охнула, когда огрублённая работой кожа прошла по каменным от возбуждения, налитым вишенкам и утробно застонала, стоило ладоням соседа вдавить их в мякоть вздымаемых дыханием полуовалов, сжав их. Секунда стала вечностью в этот миг, тот самый, соединивший их разумы мостом властной и самобытной страсти, которой неведомы такие глупости, как измышлённые приличия и омертвляющие истину правила.

     Валера примкнул к желанной женщине и та качнулась ему навстречу, силясь слиться с ним воедино. Его грудь соединилась с её лопатками, будто две половины единого целого. Живот приник к изгибу спины не оставив меж ними зазора. Бёдра примяли плоть ягодиц, а горделиво вскинувшееся и остолбеневшее естество накрыло собой углубление между ними и верхом прильнуло к копчику. И, наслаждаясь близостью, мужчина разжал ладони, отпуская их гулять по недоступной пока что взору стороне тела дамы.

     Алчущие и жадные, они сновали по шее и плечам, они опускались к молочным грудям, игриво тиская вздыбленные сосцы. И едва пальцы касались их, как томные вздохи и приглушенные стоны вырывались наружу из приоткрытого рта женщины. Но неугомонные ладони не останавливались надолго и, поигравшись в одном месте, спешили дальше. Они устраивались на линии, где смыкались тело и груди, а небольшая складочка оставляла кожу невероятно чувствительной. Там, осмелев от вседозволенности они принимались то приподнимать груди, то просто гладить и от этих ласк глаза дамы закатывались, а разум тонул в сладостной неге.

     Не помня себя Раиса начала приподниматься на цыпочки, а затем вновь опускаться на полные стопы. Так она тёрлась своим мыльным телом о скользкое тело мужчины, в трепете ощущая, как и его напрягшиеся соски вдавливаются в её лопатки, а между ягодиц пульсирует столп её желания.

     Не стесняясь более ни капли Валера ещё опустил руки и гладил живот дамы, зверея от всеобъемлющего вожделения. Округлый и ненавидимый Раисой, он возбуждал мужчину едва ли не больше, чем изученные уже перси грудей. И с каждым движением ладони опускались всё ниже и ниже, норовя, подобно аргонавтам найти своё руно. Чуть вдавившись в бока пониже спелого пузика, пальцы нащупали призрачные очертания лобковой кости и начали спускаться по ней вниз. На изгибе, где начинались напрягающиеся от движений женщины бёдра, ладони начали сходиться и, наконец, кончики пальцев ощутили мягкий и влажный пушок, покрывавший совершенство сокровенного женского холмика. В трепете исследовал его мужчина, ибо нет более желанного для потомков Адама места, нежели смягчённый тончайшим бархатом нежной кожи и украшенный неровным треугольником волос выступ пониже женского живота.

     Отдаваясь ...  

     аккуратным движениям исследующих её тело рук, Раиса в приступе сладострастия выгнулась и сама провела ладонями по мускулистым бёрдам соседа. А затем, чуть согнув руки, переместила их на тугие ягодицы своего истязателя и, сжав их, надавила на себя, одновременно со всем чаяньем на которое была способна, выгибая зад навстречу бёдрам мужчины.

     Валера впился поцелуем в шею дамы, одновременно поднимая левую руку к её грудям, а правую запуская промеж приветливо разведённых ног. Огибая вход в сокровенную пещерку пальцы разделились по двое и окружили её. Сладостным соком манила она ощутить свой жар, но мужчина не торопился проникать внутрь. Продлевая своё и её томление он лишь ласково гладил вокруг, усыпая шею и плечи дама страстными поцелуями и наминая другой рукой разгорячённые ласками груди.

     Не выдержав первой, Раиса накрыла своей ладонью пальцы соседа и вдавила пару из них в себя. И стоило им оказаться внутри, как стенки сжались вокруг, обволакивая инородцев страстным приветствием желания. Сама же женщина позабыв обо всём задвигала бёдрами вжимая себя в мужскую руку. За несколько движений она вознесла себя, вскинулась, забилась, удерживаемая рукой соседа и на ней же повисла, опав и погрузившись в полузабытье.

     Но то не длилось долго. Очнувшись, Раиса провернулась в руках Валеры и заглянула ему в глаза, радуясь ощущению, что дарил ей пульсирующий фаллос, зажатый между их животами. И в такт пульсациям естества, языки неистового пламени вспыхивали в устремлённых на неё глазах, где уже не было ничего кроме яростного желания.

     Повинуясь воле природы, женщина встала на колени, поцеловала трепетавшую перед ней налитую плоть, а затем легла на спину и призывно распахнула бёдра, покрытые с внутренних сторон влагой её желания.

     Она лежала перед ним, зовущая, манящая, требующая своей неприкрытой наготой, и мужчина опустился между её бёдер изнывая от одной лишь необходимости. Валера проник в соседку утопая в её влаге и сгорая в их общем жаре. Всё выдержка мира и опыт Вакха не помогли бы ему сдержаться. Забыв обо всём он пронёс свою жертву по гроту счастья и излил её на алтарь Венеры, как было предначертано.

     Блаженно томилась под его телом Раиса, ощущая как горячее семя наполнило её лоно. Тяжесть мужчины стесняла дыхание, но женщина с радостью задыхалась под Валерой, впитывая его мускусный аромат.

     Мужчина отдыхал недолго. Пристыжённый своей быстротой, он не собирался сдаваться и лишь ждал, когда укрытый внутри дамы фаллос вновь нальётся силой. Молодость и неутолённое до конца желание питали его плоть и вскоре она обрела стойкость, чтобы с прежним рвением насытить собой женскую глубину.

     Валера приподнялся на руках и снова начал наступление, снуя в разгорячённом чреве, сначала медленно, а затем всё ускоряя темп. Безвольно поначалу раскинутые ноги женщины, скрестились на его пояснице и Раиса принялась подбрасывать себя навстречу врывающемуся в неё естеству, изредка вскрикивая пронзённой. Сладострастие всецело овладело ими и вот с припухших от желания губ женщины сорвались слова:

     — Как хорошо, боже, как хорошо.

     Поощрённый таким образом Валера удвоил старания, доводя партнёршу до исступления. Отбросив всякий стыд она запустила между их телами руку и начала помогать мужчине, лаская набухшую в основании половых губ горошину. Вскоре уже не вздохи, а стоны рвались из её рта, а затем она залепетала мольбы:

     — Не останавливайся, бери меня, только не останавливайся. Бери... , бери... , БЕРИ!!!

     Содрогающееся под ударами тело напряглось и разум утратил контроль над ним. Раиса заметалась словно в припадке, изгибаясь и выворачиваясь в самых неестественно естественных позах, а затем затихла и лишь тогда Валера покинул её гостеприимное лоно и рухнул навзничь обессиленный. Его рваное, частое дыхание наполняло помещение, заглушая потрескивание тлеющих в печи углей и звук капающей где-то воды. Опустошенный распластался он на деревянном полу без мыслей, витая где-то за пределами сознания.

     Раиса открыла глаза и глубоко вдохнула. Туман блаженства ещё окутывал её разум, но уже начинал рассеиваться. Женщина приподнялась на локтях и посмотрела на того, кто подарил ей это волшебное ощущение. Сосед лежал между её ног раскинувшийся и безвольный. Его загорелое тело блестело от пота и мыльной пены, а грудь подрагивала сбитым дыханием.

     Дама села и почувствовала, как её цветок истекает нектаром мужского семени. Рука сама собой коснулась белых капель покидающих тревожное отголосками лоно и поднесла одну из них к губам.

     Напряженное естество Валеры подрагивало маня соседку к себе. Его длинна и крепость, расчерченная пульсирующими венками и полуприкрытой крайней плотью головкой требовали ласки. Женщина встала на колени и склонилась над фаллосом соседа, придерживая его одной рукой, а другой гладя чувствительную кожу под яичками и вокруг них. Сложно разумное существо, предмет её внимания затрепетал сильнее обжигаемый её горячим дыханием. Всё тело Валеры начало едва заметно подрагивать и Раиса остановила свою пытку.

     Даруя божественную радость она сомкнула губы на трепещущей плоти и прошлась ими по длине ствола настолько, насколько могла принять его. Всё же зеб был слишком велик, чтобы поместиться во рту полностью. Язык женщины прошелся своей шершавой кожей снизу вверх, когда женщина почти выпустила достояние соседа изо рта и нырнул под крайнюю плоть, затеяв игру с уздечкой. Валера застонал.

     Рот Раисы наполнился слюной, словно она ела самое восхитительное лакомство в своей жизни. Жидкость выделялась так обильно, что переполнив рот потекла вниз к её руке, делая скольжение легким и ещё более чувствительным. Перебирая яички одной рукой, и водя вдоль ствола другой, женщина с упоением ощущала, как раздувается перед взрывом головка у неё во рту.

     — Я сейчас... , Я... , господи!!! — взвыл Валера.

     Раиса не отстранилась. Семя хлынуло в её рот тугой струёй, но, вопреки ожиданию оно не показалось омерзительным. Никогда прежде женщине не хотелось насладиться вкусом этого сомнительного деликатеса. Никогда она не припадала к его источнику с таким аппетитом.

     Тело Валера напряглось как струна и трепетало подобно ей, отзываясь на постепенно замедляющиеся движения женщины, дарившей партнёру возможность насладиться каждой секундой своего вознесения.

     В конце концов она замерла держа сокровище соседа в руках и в устах, и довольно наблюдая, как мужчина подрагивает, затихая.

     Сложно сказать сколько они находились в этой позе, но в какой-то момент Валера зашевелился и приподнялся на локтях, лишь тогда Раиса отпустила его и, сев, вытерла рот тыльной стороной ладони. Они молча смотрели друг на друга и тепло взглядов питало их.

     Сосед приблизился к женщине и страстно поцеловал её, как свою единственную.

     12.03.11.