«Вино согревает душу, вода лишь приносит прохладу»
(Вонг Кар-Вай)

     Как-то встретил я своего старого знакомого. Мы не были друзьями. Просто учились в одном высшем военно-морском училище. Закончив его, наши пути разошлись. Я, как и мой герой лейтенант Зуев, попали на Тихоокеанский флот, который в то давнее время в конце пятидесятых только становился на ноги, а мой знакомый прослужил на лодках Северного флота. Посидели в одном из Севастопольских уютных кафе, вспоминали юношеские годы, посудачили о карьере наших друзей и пришли к общему мнению, что на флотах, да и как в армии вообще, (на гражданке по-своему тоже), продолжает существовать традиция,» когда дети офицеров становятся офицерами, а дети адмиралов — адмиралами». Об этом нам поведал один из офицеров (наших преподавателей), ответивший на вопрос одного самого любопытного из нас, почему он не стал адмиралом? Оба мы, как поется в одной из песен «Капитан второго ранга... « были именно этими офицерами в отставке, но жаловаться на судьбу было уже поздно, да и зачем? Прослужили родине честно по тридцать лет, да и работали сейчас инженерами во флотских частях: он в Питере, а я на своей родине в Севастополе. У обоих дети уже взрослые и наградили нас внуками, жены уже ушли в мир иной, а новые, моложе нас на три пятилетки, занимались, в основном своими внуками и детьми.

     — Ты помнишь Витю Скутского? — спросил он.

     — Еще бы. Сын адмирала. Тогда все училище гремело, когда одна из дочерей известного адмирала заставила его на ней жениться, во избежание скандала по обвинению в изнасиловании. И что же?

     — Он на ней таки женился. Сейчас тоже на пенсии, но контрика все же ухватил...

     — И за что ему прилепили контр-адмиральскую звезду?

     — Известное дело. Жена постаралась. Она красивая бестия и сейчас, в любую щель пролезает. Легла, сучка, под одного в Главном штабе ВМФ, вот и стала она адмиральшей. Ты же помнишь, как у нас говорили: «Где муж не силен головой, то жена пробивает пи...

     — Это точно, — постучал я по фужеру, кончиком вилки, приглашая официанта, рассчитать нас.

     — Ну, тот пролез в адмиралы через плечо тестя, а ты, Эд, как же упустил такую возможность? Говорили, что ты в наше училище попал чуть ли не по личной рекомендации самого Берия?

     — Правильнее сказать по его совету, — ответил я.

     — Расскажи подробнее, когда и как это произошло?

     — Да что тут рассказывать? Было это в 1952 году. Мне как раз восемнадцать стукнуло. Заканчивал десятый класс и готовился в высшее. А в это время выборы в Верховный Совет СССР, и Берия в нашем округе баллотировался в депутаты. Ждали мы встречи с ним. Еще бы! Он же еще и маршалом был. А я был секретарем комсомольской организации выпускной роты в следующем году. Вызвал меня начальник полит отдела и говорит:

     — Знаешь, что у нас встреча с самим Лаврентием Павловичем будет?

     — Так точно, товарищ капитан первого ранга!

     — От комсомольцев училища выступать будешь. Вот твоя речь, вызубри наизусть и с трибуны в три минуты уложись, голубчик, понял? И чтобы было внятно, громко и красиво...

     — Есть! — товарищ капитан первого ранга, — ответил я и взял листок с отпечатанным тестом.

     В тот день мы сидели, как на иголках. Еще бы! Генсек внутренних дел... Все боялись и говорили друг с другом чуть ли не шепотом.

     Ровно в двенадцать часов мы сидели в нашем большом зале, а я в президиуме рядом с нашим адмиралом. Справа от него было пустое место. Вдруг все встали, зал взорвался аплодисментами, на сцену поднимался Лаврентий Павлович, приятно улыбаясь и посверкивая звездой героя социалистического труда. Аплодисменты не смолкали, пока он не сел рядом с адмиралом. Наконец все сели, я положил на красную скатерть стола свою напечатанную речь, повторяя в уме ее текст, как вдруг после третьего выступающего мне дали слово от имени комсомольцев училища. Меня все знали, так как на всех парадах я ходил под знаменем училища ассистентом знаменосца с палашом в руке. Берия тоже мне хлопал, сказав: «Ну, комсомол, вперед!». И это придало мне силы и уверенности. Звонким юношеским голосом я произнес пылкие слова, восхваляющие Сталина, партию и лично товарища Берия, и под гром аплодисментов пошел к своему месту. Проходя за спиной высокого гостя, вдруг увидел, как он быстро обернулся и выхватил у меня мой листок. Он положил его перед собой и стал читать.

     Берия выступал последним. Четыре часа мы слушали его речь. Говорил он без бумажки, четко, внятно, очень убедительно. Я еще подумал, что вот он достойный преемник Сталина.

     Когда собрание закончилось, то адмирал пригласил весь президиум в свой кабинет. Теперь за адмиральским столом сидел только Лаврентий Павлович, а мы все сидели на стульях у стен кабинета. Берия держал в руках мой листок и вдруг пронзительным взглядом посмотрел на меня: «Это сам писал или кто помогал?» — спросил он.

     — Текст мне выдал начальник полит отдела и поручил выступить на собрании, — ответил я, стоя перед маршалом, который был в гражданском костюме и со своим знаменитом пенсне на носу.

     — Хорошо написали, а? — спросил он.

     — Неплохо, товарищ маршал...

     — Молодец, что правду сказал. Отец погиб в 42-м в Севастополе. В разведке флота служил? У матери еще двое на руках?

     — Так точно!

     — В следующем году в высшее училище идешь?

     — Мечтал в политическую академию...

     — А почему только мечтал?

     — Начальник училища не советует...

     — И что же он советует?

     — Идти в инженерное училище...

     — Чем же он мотивирует?

     — Говорит, что из инженера можно сделать полит работника, а не наоборот...

     — А он, пожалуй, прав, ваш начальник, — засмеялся Берия. — Товарищ Новиков, правильно ответил ваш нахимовец?

     — Так точно Лаврентий Павлович, — встал адмирал.

     — А ви садитэсь, товарищ Новиков, спасибо вам, что воспитали честных курсантов, которые только правду говорят, — махнул рукой Берия.

     После этой беседы я переписал рапорт на инженерное училище и попал в него на химический факультет.

     — Да, Эд! Судьба играет человеком, — ответил мой однокашник и добавил: Мы всю жизнь говорили только правду из-за чего, может быть и не вышли в адмиралы... — и рассмеялся.

     Так и капитану третьего ранга Зуеву после встречи с доктором Суриковой младшей, известном враче и очень красивой женщиной, способной как марочное вино согреть душу мужчины, на ее прямой вопрос: «А ты любишь меня»? — Зуеву в ответ пришлось только растеряться, так как он не верил в искренние чувства женщины, к тому же такой красивой, как Лиля, которая вряд ли способна по-настоящему кого-то любить, постоянно пребывающей в кругу энергичных мужчин, упорно добивающихся близости с этой красивой, умной и удивительной женщиной. Такая фея способна не только согреть его нежным чувством, но и сварить в кипящем котле бешеной страсти. На что способны женщины, которых охватила страсть овладеть понравившимся мужчиной, Зуеву подсказывал тот случай, когда его жену уложили с аппендиксом в гарнизонный госпиталь, а лучшая подруга ее по совету мужа решила навестить одинокого мужчину и оказать ему бытовую помощь. Первое, что сделала верная подруга, после приготовленного ужина, пожаловаться на живот и улечься на диване, укрывшись покрывалом. Зуев в это время мылся в ванной, и когда пришел, то увидел слегка постанывающую Шурочку. Он испугался, так как всегда боялся больных людей. Он, вытираясь на ходу полотенцем, будучи в одних трусах, тут же присел на край дивана, нежно коснувшись руки смазливой женщины.

     — В чем дело, дорогая? — наклонился он к ее губам.

     — Поцелуй меня, Феденька. Что-то съела, что в желудке укололо...

     Зуев просунул руку под покрывало и обнаружил, что на Шурочке, кроме кофточки, ничего нет. Он стал поглаживать ее живот, но ей показалось этого мало. Она схватила его руку и стала опускать ее все ниже и ниже, пока его еще не высохшая ладонь не наехала на кустики ее волос...

     — Так, где же болит? — задал ...

 

     он глупый вопрос, глядя, как ее ресницы согласно мигнули, явно обозначая, что боль именно здесь. Он, наконец, понял, чего она хочет, отбросил в сторону полотенце и мигом снял трусы. Шурочку увидела его «Друга», торчащего, как перископ подводной лодки, Она мигом скинула покрывало и от вида оголенной женщины «перископ» стал еще более прямым. Он перекинул через нее правую ногу, и его тело коснулось ее мягкой часто дышащей груди.

     «Сейчас я тебя вылечу, болящая душа», — шумело у него в голове, а ее проворные пальцы уже направляли его орган в нужном направлении. Он вспомнил, как один из его подчиненных рассказывал анекдот о том, как бы он вдул, и понял, что настало то мгновение, когда мужчина может это сделать без каких либо препятствий. И он вдул. Да так сильно вогнал своего молодца в эту туговатую, но мягкую и теплую скважину, словно занимался этим делом каждый день.

     — Ой! Всполошилась она. — Туговато, Федя?

     — В самый раз. Не люблю слишком разработанные «скважины»...

     — У меня, как у целочки. Тебе понравится, милый...

     Он медленно приподнимал таз, и, придержав его в верхней точке, тут же с силой загонял своего мальчика вниз, словно его забивал кувалдой.

     — Феденька! Я знаю, что ты страстный и опытный мужчина. Давай по-тихому, Еле, еле вытаскивай, но не до конца, оставляй его вверху, а потом тихо, тихо опускай его вниз, а там попытайся повращать им небольшими кругами вправо и влево. Я буду балдеть от этого, готовая лезть на стену, но ты крепко придавливай меня корпусом, не давай вывернуться из-под тебя. Если я забъюсь в мелкой конвульсии, жарь быстро и глубоко до мощного оргазма. Если получится вместе, это хорошо, хочу от тебя ребенка, мой милый...

     «Сейчас, я тебя оттрахаю так, что ты уползешь на четвереньках», — подумал он и заработал, словно глубинный насос, качающий живительную влагу из глубины пыхтящей скважины.

     — Ой! Не так сильно! — взмолилась она.

     — Что? Больно? Может прекратить?

     — Что ты? Работай, но медленно...

     И он стал работать так медленно, словно рабочая лошадь, прошедшая половину пустыни и едва передвигающая ноги. Она в это время томно закатывала глаза, что-то пришептывала, отчаянно впившись ногтями в его мягкую ягодицу.

     — Ох! Классно как! Как ты меня дерешь! До горла достаешь. Супер ты, а не мужчина. Моему до тебя, как до неба. Тот только и умеет вставлять и вынимать...

     — А работает кто?

     — Кто же, если не я.

     — Шурочка? А другие способы ты пробовала?

     — Какие? — притворилась она непонимающей, хотя ему было известно от своей жены, что Воротынскую в молодости драли старшеклассники комсомольцы, которым она резрешала секс только в попу. Боялась принести матери в подоле.

     — В попу, к примеру...

     — А что это дает мужчине?

     — Видишь ли. Если в процессе любви в кровати мужчина долго не сливает, то его выручает женская попа. Туда он быстрее сольет...

     — Ну, давай, если тебе так хочется...

     — А тебе?

     — Не знаю. Не пробовала так...

     — Давай попробуем?

     — Хорошо.

     Она быстро поднялась и стала на четвереньки на краю дивана. Он сразу догадался, что это ее излюбленная позиция, встал, быстро пристроился сзади и стал с трудом проталкивать в нее своего двадцати сантиметрового «малыша».

     — Ой! Больно!...

     — Может прекратить?

     — Нет! Давай, коль начал. Только осторожней...

     — Хорошо. Раздвинь слегка ягодицы руками.

     — А как же мне держаться?

     — Переложи подушку и упрись в нее головой. Эх! Молодость! Все вас учить надо...

     Она так и сделала. Теперь она могла свободнее принимать его «Удальца».

     Он быстро вставил и тут же услышал звук выходящего воздуха из попы. Он чуть не рассмеялся, а она прошептала; «Извини...

     Он начал качать туда, сюда, а попа отвечала ему «Чмок, чмок».

     Он почувствовал, что его «Мальчику» здесь теснее, но уютнее. Стенки попы обнимали его более плотно, и ему хотелось драть этот предмет все активнее и быстрее. Наконец он почувствовал, как его «Молодец» задрожал и стал отплевываться от этой жадной попы солидными порциями спермы. Она замерла, словно собака, принимающая сперму от породистого самца в надежде на удачное потомство.

     — Ты все? Закончил? — повернула она к нему пылающее от усердия лицо с затуманенным взором.

     — Нет, мила, я только начинаю...

     — Ничего себе игрушечки... Я уже выбилась из сил, а он только начинает. Давай выпьем шампанского? А?

     — А где оно?

     — Ну, что же это за ухажер, у которого нет шампанского?!

     — Не употребляю, милая...

     — Тогда давай водку...

     — Вот это другое дело. Делаем творческий перерыв, а затем продолжим. — Он вынул из ее сумки бутылку «Столичной», которую та заблаговременно приготовила на всякий случай, чтобы угодить любимой подруге.

     Они пили и болтали о том и сем. Лицо ее сияло от счастья. И он почувствовал, что даже от самых красивых женщин он не имел такого удовлетворения и тихого наступающего счастья обладания такой покорной и мягкой женщины, выдержавшей вес его нелегкого тела, слегка наивной дурочки, думающей, что он окончательно ею покорен. Шурочка была простушкой и даже явную ложь, говорившего мужчины, воспринимала за истину в конечной инстанции, строя мысленные планы, что покоривший ее мужчина, теперь будет всегда только ее любовником по первому ее требованию. О том, что у этого смельчака есть не менее смелая, красивая жена, которая может стать препятствием на ее пути, она не думала, считая, что у такого мужчины, кроме жены, которая в основном охлаждает его чувства, должна быть любовница, разжигающая его. Она радовалась, что на этой должности она уже утверждена и, наверняка, является первой. Он же прикинул, что совсем неплохо иметь под рукой мягкую, влюбленную в тебя женщину, готовую лечь под тебя в удобное для обоих время. Так и получилось в будущем, пока они жили рядом. Уезжая иногда во Владивосток за покупками со своим любимым Калиневским, его половина говорила: Федор! Остаешься старшим на рейде. Детей накормит и уложит Шурочка, а ты помогай ей во всем. Она очень хорошая женщина, не обижай ее...

     — Есть, товарищ командир! — прикладывал он руку к пустой голове, заверяя жену выполнять все ее приказания. И первое, что он делал, улучшив момент, пока ее Николай задерживался на службе, где он со своей любовницей главбухшей писали очередной отчет, он заваливал Шурочку прямо на ее супружеской постели, дождавшись, когда его и ее дети уснули, и трахал ее до изнеможения. Обессиленные, но счастливые они разбегались по своим углам и сладко почивали, радуясь такому удобству. Действительно, не каждый мужчина в гарнизоне мог похвастать тем, что почти каждый вечер он «дерет» соседку почти под боком ее мужа, а тот еще и хвалит их дружбу, видя как сосед помогает его жене достать те или иные продукты и вещи. Взять, хотя бы те же женские купальники, которые Федор привез как-то из Находки, которые он подарил своей жене и Шурочке. Та была на седьмом небе от такого подарка, о чем скоро узнали почти все женщины в гарнизоне, понося между собой эту пару самой отборной бранью. Шурочка краем уха узнала об этом, намекнув своему Николаю, чтобы его главбухша «закрыла рот. На что ее муж нормально отреагировал, привезя той три разных купальника на следующий день, и все тут же смолкли, кроме Шурочки, которая сказала: вот Федя привез своей два, а ты своей крале — три. Кому нужна такая щедрость?! Вопрос был решен в пользу Шурочки, которой Федор привез еще два купальника, и у той их стало даже четыре, на чем инцидент с купальниками был закрыт, а старательная Шурочка отблагодарила соседа двумя ночами страстной любви, когда Людмила уезжала во Владивосток. Теперь Шурочка в постели вела себя иначе. Она не просила медленного секса, нашептывая Федору прямо в ухо. «Жарь меня, паскуду, что есть мочи! Не жалей! Не зря же меня мать называла в свое время тварью подзаборной»

     — А что? Была причина?

     — Еще бы! Ты знаешь, как мой Николай взял меня в жены?

     — Нет. Расскажи...

     — Я у матери выкрала порошок из корня заманихи и подсыпала ему в чай. Это ей один знакомый егерь из тайги привез. Так пъяный Николай в ту ночь, перепутал спальни и к мамочке пристроился, и пока я спала, он ее шворил до потери сознания и только на рассвете ушел от нее, когда немного протрезвел и понял свою ошибку. Но главное не в этом. Мало, что по молодости мы совершаем. Он же — кобель нечесаный до сих пор иногда у нее ночует, объясняя, что задержался по домашним делам: ремонтируя то стиральную, то швейную машинки. Но я — то знаю, что он «ремонтирует». Вот тогда я и поставила Николая перед проблемой: «Либо я, либо она?!».

     — И что же он выбрал?

     — Настоящий кобель в таких случаях выбирает обеих сучек, что он и сделал...

     — Молодец, твой Николай...

     — И ты его оправдываешь?!

     — Конечно! Он же приносит счастье обоим женщинам...

     — Оно, конечно, так, но каково мне от этого?

     — А ты не думай об этом. Думай о себе и детях...

     — И о тебе тоже?

     — Конечно! Я же постоянно думаю только о тебе...

     — Неужто правда? У тебя же красавица жена...

     — Это верно. Но она, как вода охлаждает...

     — А я?

     — А ты, как вино, согреваешь душу...

     Эдуард Зайцев.