Ноги шли по узкому проходу, глаза искали нужную витрину... а в подкорке зависла чья-то физиономия. Женская. Красивая.

     «Стоп», сказал себе Игорь. «Задний ход».

     Вернувшись, он увидел девушку лет двадцати, стоящую за прилавком с мобильной дребеднью.

     «Как ее занесло сюда, на рынок?» — думал Игорь. Он отлично знал местный женский типаж: мясистая, горластая стерва 30+ с крашеными волосами. Эта была тонколицей, задумчиво-печальной, на вопросы покупателей отвечала вполголоса, едва улыбалась шуткам и косилась на Игоря.

     Она была совсем не в его вкусе, а из возраста, когда каждая встречная цепляет за яйца, Игорь уже давно вышел. Он и сам не понимал, чем та привлекла его внимание. Наверно, просто тем, что была красива.

     Это ведь такая странная, необъяснимая, в сущности, вещь — красота. Игорь любил черные и карие глаза, и не любил серые, считал их блеклыми, — но у нее они были выразительны, как талые снежинки. Игорь любил длинные волосы естественных цветов и не любил крашенные-стриженные, особенно черные, — но шевелюра девушки, срезанная ниже подбородка и выкрашенная в иссиня-черный цвет, вместе с хрупким лицом смотрелась, как точеный профиль на медальоне. Игорь любил румяные лица и не любил бледные, — но тут бледность, ровная и бархатная, казалась телесным тоном с картины Кранаха или Гольнбейна. Эта продавщица мобильных аксессуаров будто сошла со старинного портрета, несмотря на свой рыночный прикид.

     Игорь давно уже не верил в «пикап». Поторчав перед прилавком, он ушел, храня в голове тонколицый профиль и талые снежинки.

     Жил он неподалеку. Ходить мимо рынка приходилось постоянно, и он не отказывал себе в удовольствии делать маленький крюк и мысленно здороваться с Несмеяной, как он ее прозвал. Зря, кстати, прозвал — она часто смеялась, и это выходило у нее мило, с застенчивыми ямочками на щеках. Но и в них чувствовалась нотка грусти, будто щеки смеялись над своей хозяйкой.

     Лет десять назад Игорь распустил бы перед ней свой блистательный хвост, перед обаянием которого, как он знал, не мог устоять никто. Лет пять назад он обязательно познакомился бы с ней — просто познакомился бы, чтобы ее смех и ямочки предназначались лично ему, а не кому попало.

     Но сейчас он просто стоял и смотрел. Он не мог объяснить, почему ему не хотелось знакомиться с ней. Это как рядом с заповедником: не хотелось вторгаться.

     Игорь не отказывал себе в удовольствии сочинять про нее разные глупости. Конечно, думал он, у девочки нет средств к существованию. Она вынуждена торговать на рынке, и за аренду платить телом. Конечно, ее ебет местный босс, а она терпит, закусив губу.

     К ней и в самом деле ходил толстый армянин. Он уводил ее в разгар торгового дня, сколько бы ни было клиентов у прилавка, и Несмеяна шла за ним, безучастная, как тень. Армянин покрикивал на нее и на других продавцов: видно, он и вправду был начальник. Игорь мысленно смеялся над своими домыслами и думал о том, что в реальности наверняка все иначе.

     Однажды он забрел на рынок вечером, не надеясь застать Несмеяну. Но она была. Как раз в это время к ней зашел армянин.

     — Я не могу. Можно в другой раз? Пожалуйста!... Я устала, — слышал Игорь из-за соседнего ларька.

     — Нэ дури, Снэжана. Пайдём.

     Она упиралась, он тащил ее за руку и ругался с замысловатым акцентом. Они вышли из ларька, и Игорь увидел ее лицо, не безучастное, как обычно, а тоскливое, будто ей пришел час помирать.

     Рядом почти никого не было. Игорь вышел из укрытия и преградил им дорогу.

     — Дорогой, — сказал он толстому. — Дама не хочет. Давай в другой раз.

     — Умний какой! — заревел тот. — Чего лэзэш?

     Игорь не стал тратить слова.

     — Аай! — взвизгнула Несмеяна, когда толстый повалился на заблеванный бетон.

     — Мне кажется, он немного надоел тебе. Да? — спросил Игорь, вытирая руку платком. (Морда у толстого была липкая, как у улитки.)

     — Да... Но что вы наделали? Что мне теперь...

     — Давай пройдем и обсудим. Все равно рабочий день кончился.

     Несмеяна подумала и пошла с ним.

     — Как вы его так... одним ударом?

     — Я чемпион по боксу. Бывший.

     — Ого!

     Восхищение в ее голосе было точь-в-точь, как у всех девушек, которые об этом узнавали. Но ему почему-то было приятно.

     — Так тебя Снежаной зовут?

     — Да.

     — А меня Игорь. Или Егор. Или Георгий. Все по-разному кличут. Как тебе нравится, так и называй.

     — Здорово, когда столько имен. Мне Игорь больше нравится, — сказала Снежана, оглядываясь на толстого. Тот медленно поднимался с бетона. — А... с ним все будет хорошо? Я позвоню в скорую...

     — Звони, если хошь... Зайдем? — Игорь кивнул на кафе.

     Они зашли, и он заказал ужин на двоих. Он не ошибся: Снежана была голодной, как волк.

     — Ну, а теперь рассказывай, — сказал Игорь, когда перед Снежаной осталась шеренга пустых тарелок.

     — Что рассказывать?

     — Все рассказывай. Как попала сюда, кто этот толстый, ну и ваще.

     — Нууу... — Снежана опустила голову.

     — Ладно. Давай я расскажу. Про одну свою знакомую.

     Игорь откинулся на спинку кресла. Снежана распахнула на него свои снежинки.

     — Жила-была одна девочка. Творческая. Не такая, как все. Училась она в каком-то эдаком вузе — кажется, в художественном. Но жизнь — это, увы, не Парнас и даже не Монпарнас. Работы по специальности не было, и пришлось ей заниматься всякой фигней. Тык-мык — попала на рынок. Место вроде неплохое, работа не пыльная, но за все, увы, надо платить. А поскольку ничего у нашей девочки, кроме ее молодого тела, не было — пришлось пустить его в оборот. Ничего, если все время с одним — это еще не шлюха, убеждала себя девочка, когда ее хуярил начальник рынка, толстый армянин. Но все равно было от этого девочке так грустно, что хоть волком вой...

     Снежинки распахивались все шире.

     — Ничего не перепутал? — спросил Игорь, довольный эффектом.

     — Ааа... Эээ...

     — Так где ты училась? В художке или, может быть, в педе?

     — В консерватории.

     — Вау! А чего там делала? Ну, в смысле — пела или...

     — На рояле играла. Пианистка.

     — Ого! Расскажи.

     — Ну... Что тут рассказывать, — Снежана опустила ресницы. — Училась. Красный диплом. Выступала, на конкурсы даже ездила, в Европу. Думала — закончу, буду вольной птицей, заниматься буду, по конкурсам мотаться, никто мне не указ... Устроилась в музыкалку — учить с лодырями до-ре-ми-фа-соль-ля-си. Через год сказали мне — «Снежка, ты такая хорошая девочка, талантливая, мы тебя любим, ля-ля-ля... но денег нет. Придется тебя сократить. Работай, если хочешь, бесплатно». Какое-то время я так и делала, дура... все казалось, что нехорошо учеников бросать. Потом они сами перестали ко мне ходить. А я то в Макдональдсе, то еще где... Двадцать пять лет, треть жизни. Для чего училась — непонятно... Потом устроили меня сюда, на рынок. Я еще с детства разбиралась в мобилках, в гаджетах всяких...

     — Да, — вздохнул Игорь. — Трогательно. Так тебе уже двадать пять? Старушенция! А я бы не дал больше двадцати.

     — Меня все за девочку принимают. Алкоголь не продают без паспорта...

     — И правильно делают... Ну, Снежка (можно тебя так?), перейдем к делу. Ты, наверно, думаешь — вот, ебал меня один упырь, теперь другой подступается. Да? Можешь не отвечать, — сказал Игорь, увидев, как зарозовели бледные щеки. — На самом деле все не совсем так. Я просто хочу предложить тебе новую работу.

     — Работу?..

     — Ага. Ты будешь приходить ко мне домой и... нет, не то, что ты подумала, а — играть мне на рояле. У меня есть рояль «Ямаха». Красивый такой. Будешь давать мне индивидуальные концерты. Скажем, два раза в неделю, по полчаса.

     — А... что играть?

     — То, что у тебя хорошо получается. Или получалось. Скажем, каждый вечер — 70 процентов старого, того, что ты уже играла мне, и 30 процентов нового. По-моему, жить можно. Платить я тебе буду... ну, к примеру, за каждый вечер... — он назвал ...

  сумму.

     — Оу! — вырвалось у Снежки.

     — Что, мало?

     — Я на рынке в месяц получаю чуть меньше...

     — Ну так это же ж хорошо! Правда? Ну что, по рукам, Снежана?

     Она не двигалась.

     — Ну?

     — Как-то не верится, — глухо сказала она, глядя перед собой. — Рынок, вся эта пьянь, зарядки-стилусы... и вдруг музыка. Да еще и за такие деньги. Так не бывает.

     — Не бывает, говоришь? Хм. Дай подумать... Давай так: чтобы тебе жизнь медом не казалась, и ты не думала — как же это так, без казусов и парадоксов... давай — ты будешь играть мне полностью обнаженной.

     Снежинки распахнулись на пол-лица.

     — Ну, и гонорар, соответственно, другой будет. Скажем... — он назвал сумму в полтора раза больше.

     Снежана вдруг фыркнула.

     — О, тебе уже смешно?

     — Это истерика... Не обращайте внимания... — хихикала она, как маленькая. — Ох... А где гарантия, что вы меня...

     — Никаких гарантий. Но ты подумай: раньше тебя за деньги пиздил толстый армянин, а теперь за совсем другие деньги тебе нужно будет просто раздеться и угостить меня Чайковским с Бизе. Или не раздеться и получить в полтора раза меньше.

     — А... если я разденусь только до белья?..

     — Считается за первый вариант.

     — А топлесс?

     — Тоже.

     Снежана вздохнула.

     — Ооох... Я подумаю, ладно?

     — Конечно. Думай, и... через неделю первый концерт.

     — Через неделю?! Я не успею ничего повторить!

     — Значит, ты будешь плохо играть, и тебе будет стыдно получать свою зарплату.

     — Ох... Я еще с отчимом посоветуюсь, ладно?

     Прощание было неловким, как всегда в таких случаях. (Хотя — что значит «всегда»? Можно подумать, у тебя много было «таких случаев», — говорил себе Игорь. — Что, заигрался в богатого папика? И где теперь будешь бабки брать?...)

     — Алло, Дырчик? — набрал он номер, когда Снежка ушла. — Дырыч, Дырюнюшка, у тебя там ничего нет? Бабки нужны... На тёлку, ага. Как ты угадал?... Вау. Ваще отлично. Буду...

     ***

     Ровно через неделю, после нескольких отчаянных попыток отсрочить роковой день, у него на пороге стояла Она.

     — О! Снежка, присыпанная снежком? — приветствововал ее Игорь. — Самая твоя погода!

     — Такая метель жуткая, — пожаловалась Снежка, отряхиваясь, как собака. — И совсем это не моя погода. Я солнышко люблю.

     — «Мороз и солнце, день чудесный?...» Ну проходи, проходи. У меня так скучно, что пара сугробов не помешает. Раздевайся...

     Он галантно помог ей снять пальто. Снежка вдруг сникла.

     «Кажется, это было запретное слово... Фильтруй базар!» — выругал себя Игорь.

     — Чай, кофе? Или что-нибудь посерьезней? У старого холостяка в доме, как понимаешь, не густо, но...

     — Нет, спасибо, — еле слышно сказала Снежка. — А где тут ванная?

     — Вот здесь. Проходи, не стесняйся.

     Дверь в ванную закрылась. Игорь ощутил, как колотится сердце. «Прямо барабанная дробь в цирке...»

     У него были приготовлены два конверта с деньгами: красивый, с картинками — и простой белый. Во втором была сумма в полтора раза меньше. «Какой конверт?...» — думал он, опускаясь в кресло у рояля.

     Скрипнула дверь ванной. Мягкое кресло вдруг вонзилось в тело щекотными иглами, как дикобраз...

     В комнату вошла Снежка. Игорь ощутил, как торжствующий холодок разливается по телу: она была полностью голой, если не считать лаковых туфель. Розовая киска с бутончиком, бесстыдно торчащим из-под створок, сияла в комнате, как солнышко.

     «Что ты маслишься, как довольный кот?» — одернул себя Игорь. — «Нужно что-то сказать. Боже, помоги мне сказать правильно...»

     — Я смотрю, артистка уже облачилась в концертную форму? — галантно улыбнулся он, стараясь четко выговаривать слова. — Публика, как видишь, уже заняла свои места в зале.

     Снежка криво поклонилась, качнув сиськами, и села за рояль.

     Она была великолепна. Игорь не ожидал увидеть такой роскоши и буравил взглядом каждый миллиметр молочно-бледного, идеально стройного и пропорционального тела — без костяшек и жира, с широкими бедрами, тоненькой талией, большими сиськами — пожалуй, даже слишком большими, но тугими и обтекаемыми, как воздушные шарики. Он успел разглядеть и попку, упругую, аккуратную, несмотря на широкие бедра. «Мда. Для армянина это слишком. Если она играет хоть наполовину так, какое у нее тело — она достойна мировой славы...»

     — Что в программе? — спросил Игорь.

     — Му-му-му, — пробубнила Снежка, устраиваясь за роялем. Ей было явно непонятно, куда девать сиськи.

     Игорь хотел сказать, что никогда не слышал о композиторе Муму, но промолчал.

     Снежка заиграла.

     Он не был искушенным меломаном, а классику слушал последний раз лет пять назад. Тем не менее Игорь понял, что Снежка играет неуверенно, сбивается, запинается, но сквозь все это проглядывает что-то большое и настоящее, как если заглянуть в широко раскрытые глаза. «Или мне совсем уж медведь на ухо наступил, или девчонка зверски талантлива» — думал он.

     Пьеса закончилась минут за десять.

     — Браво! Браво! — захлопал Игорь, изображая восторг.

     Снежкины щеки поползли в стороны.

     — Браво! А поклониться?

     Она привстала и поклонилась боком. Сиськи мотыльнулись справа налево, и Игорь удовлетворенно хмыкнул.

     — Что дальше?

     — Эээ... Фафафа фуфефа.

     — Что?..

     — Соната Шуберта. Ля мажор.

     — Супер. Обожаю Шуберта.

     Игорь откинулся в кресле с видом Рихтера на репетиции. Снежка повернулась к роялю. От ее бледности не осталось и следа: щеки отчаянно горели, по шее и ключицам пошли красные пятна. Такой она была вдвойне привлкательна. Игорь старался терпеть и не трогать бугорок под штанами...

     Соната Шуберта была красивой бесконечной музыкой, под которую было бы хорошо потягивать «Хеннесси» на терассе горного отеля. Или заниматься медленным нежным сексом, думал Игорь, изучая Снежкино тело. Пианистка освоилась, игра увлекла ее, и розовое лицо зажило бурной жизнью, такой же разнообразной, как и музыка. Тело оживилось в такт звукам, задышало, освободилось от углов и стало гибко-текучим, как скользящие пассажи по всей клавиатуре.

     Соната кончилась, как только Игорь наконец отвлекся от сисек и настроился на возвышенную волну.

     — Браво! Браво! — усердно восторгался он. — Бис!

     — Эээ... Фолфе нифего не уфпе... Больше ничего не успела повторить! — крикнула она громче, когда поняла, что ее не слышно. — На полчаса договаривались... Вот я и...

     — Ну и славно, — улыбался Игорь. — Нужно ценить то, что имеешь. Ты теперь не Снежка, а Клюковка, — не удержался он, глядя на ее щеки. — Клюковка под снежком.

     Снежка неловко отвернулась.

     — А теперь... Честь имею пригласить артистку на скромный ужин. Чем Бог послал... Как говорится, без изысков, но от души...

     — Нет, спасибо... — засуетилась Снежка, глядя вниз. — Я не голодная. Я лучше домой... родные ждут...

     — Ну... — Игорь подавил импульс удержать ее. — Жаль. Мне будет скучно есть все это в одиночестве. Но как знаешь. Желание артистки — закон.

     Снежка юркнула в ванну. Через минуту она вышла одетой. Игорь вручил ей цветной конверт.

     — Спасибо, — сказала она.

     — Тебе спасибо. Я получил большое удовольствие. Теперь в среду, да?

     — Да...

     — Вот и славно. Как раз будет время все доучить, — подмигнул он.

     Снежка опустила ресницы и буркнула «до свиданья».

     — Кто тебя тянул за язык? — ругал себя Игорь, когда она ушла. — «Клюковка... Под снежком...» Впрочем, она и так не осталась бы. Первый раз, как-никак... Наберись терпения, старый козел. Терпение, терпение...

     ***

     Терпеть пришлось недолго: уже во второй свой приход Снежка заколебалсь. Игорь, видя ее голодный взгляд, слегка поднажал, и вот — она ужинает вместе с ним, одетая, но будто голая (бывает так — женщина оденется, но одежда как бы остается прозрачной)....  

      За ужином они говорили о всяких глупостях, и Игорь видел, что ей с ним легко. Крепость была почти готова сдаться, но он не спешил.

     В следующий раз Снежка ужинала с ним голышом. Она просто не сказала, как в прошлый раз — «только я зайду в ванную...» — и Игорь провел ее, сисястую, розовую после игры, на кухню.

     Она смеялась его шуткам, и сиськи вздрагивали в такт смеху, кивая Игорю пунцовыми носами. «Мы просто ужинаем, — думал тот, — беседуем, как ни в чем ни бывало, и ни полсловом не обмолвимся о том, что...»

     — За Шуберта, — Игорь подлил в Снежкин бокал.

     — Ну что вы, я много не буду, — сказала Снежка и отпила сразу половину. Вино было дорогим и дьявольски вкусным. «Мой союзник» — думал Игорь, глядя на алые огоньки свечи, пляшущие в бокале...

     — Ааай! — бокал вздрогнул и опрокинулся прямо на сиську, заблестевшую, как абажур. — Какая же я неловкая!

     — Ну что ты, — галантно возразил Игорь. — Это самые ловкие ручки, которые я видел в своей нелегкой жизни. Просто они немного устали после концерта.

     Он взял салфетку...

     Возникла неловкая пауза, которая длилась долю секунды, не дольше.

     Игорь мог лично заняться обтиранием Снежкиной сиськи, но по искорке, мелькнувшей в ее глазах, он понял — «рано» — и протянул ей салфетку.

     Снежка вспыхнула, улыбнулась и стала промокать мокрый сосок. Игорь хотел что-то сказать об этом, но снова сдержался.

     — Расскажи мне про Шопена, — сказал он. — Что такого случилось в его жизни, что он писал музыку, от которой хочется выть волком на луну?

     Пунцовая Снежка благодарно посмотрела на него и принялась рассказывать про несчастную любовь Шопена и Жорж Санд, в десятый раз обтирая давно уже сухую сиську.

     Крепость пала на семьмой вечер.

     За пару дней до того наконец устаканилась весенняя погода. Зелень поперла, как бешеная, коты и птицы надрывали глотки, воздух сделался щекотным, как мятный кальян.

     В тот вечер Снежка пришла к Игорю особенная — взбудораженная, глазастая, набухшая весной изнутри. Уже то, как она пронесла свое тело к роялю, говорило о многом, хоть она ничего такого не делала, а Игорь ничего такого не думал. Просто ее грудь, бедра и все тело светились особым током, усиленным музыкой.

     Как на грех, в последнее время Снежка повадилась играть Шопена, надрывного и чувственного, как погода за окном. Игорь никогда не думал, что классика может так царапать нервы. Снежка отдавалась музыке душой и телом, сливалась с роялем в единый гнущийся, дышащий, пульсирующий организм. «Она трахается с ним», — думал Игорь, глядя на ее приоткрытый рот, — «а я ревную...» Забавно, но он не мог представить ее за роялем в одежде.

     Закончив оглушительно-страстным форте, Снежка вскочила и подбежала к раскрытому окну.

     Солнце как раз думало, стоит ли садиться за соседнюю многоэтажку, и между делом залило комнату призрачным золотом, в котором плавали, как во сне, шкафы, кресла и стены. Сверкающий поток из окна мгновенно вызолотил Снежкино тело, сделав кричаще бесстыдными соски и киску с блестящей капелькой сока на лепестках.

     Игорь не аплодировал, как обычно. «Браво» застряло у него в глотке. Голая, упругая Снежка стрельнула в него своими снежинками, которые из голубых стали золотыми. Ее масляный бутончик полыхал на солнце — совсем рядом, прямо возле лица...

     Секунда — и Игорь бухнулся на колени. Другая — и он впился губами в это чудо, крепко обхватив дрожащие золотые бедра. Снежка ойкнула... и тут же ее вскрик перешел в стон.

     Игорь нырял языком глубоко в соленую плоть, потом щекотал ее кончиком, едва касаясь клитора, и снова нырял обратно... Руки его мяли упругие половинки, постепенно раздвигая их, — и вот уже пальцы знакомились с горячей кожей вокруг ануса, и вся Снежкина промежность окуталась коконом скльзящих касаний, втекающих в кровь и в нервы.

     Бедная Снежка стонала, закатив глаза. Ничего не стоило подвести ее, рыхлую, податливую, к кровати, уложить, раздвинуть ноги и лизать, лизать до оскомины во рту, до боли в языке... Снежка плакала, взаправду плакала от наслаждения и Бог знает от чего, и в оргазме разревелась навзрыд, улыбаясь улыбкой психопатки. Только когда Игорь вставился в нее до упора и стал долбить, она вдруг замолкла от удивления, — и тут же взвыла громче прежнего. Взгляд ее блуждал среди звезд, на лице светилась горькая улыбка-гримаса, от которой самому хотелось реветь, и сиськи колыхались от Игоревой прыти туда-сюда, как воздушные шарики на волнах...

     Это было, как если выехать из города на мотоцикле, который он давно продал, и нестись по трассе, чтобы стрелка зашкалила за все цифры и застряла где-то в запределье. Хотелось ебаться грубо, по-медвежьи, и он не сдерживался, зная, что это не в плюс ему, но терпеть уже не было сил. Под конец было, как на рок-концертах — тяжелый, бьющий ритм скачки, сотрясавшей кровать, в такт ему крики на два голоса, и потом — один слитный вопль, будто закричала вся комната, взбухнув от пола до потолка.

     С последним отголоском этого крика потух золотой свет. Комната стала лилово-серой: солнце наконец закатилось за высотку.

     Игорь лежал на Снежке, не имея сил двигаться. Снежка вдруг опять расплакалась.

     — Ну что ж такое... — бормотал Игорь, гладя вслепую все, что попадало под ладонь. — Ну чего ты... Нам же было хорошо...

     — Ничего, — всхлипнула Снежка. (Игорь не узнал ее голоса.) — Просто... все бывает в первый раз, понимаете? Отчим предупреждал меня...

     — То есть?

     Игорь даже привстал, чтобы посмотреть на нее.

     Влажные снежинки были пронзительно хороши, и бешено хотелось сгрести их хозяйку, чтобы та задохнулась от нежности.

     — Ну... я еще никогда вот так вот... Как вы рассказывали тогда. У меня есть молодой человек, недавно познакомились, и вот мы с ним тоже... Я не думала, что могу... вот так вот...

     — А тот армянин? — спросил Игорь. Внутри него будто раздавили кислый лимон.

     — Так это ж отчим мой... Он грубый, но меня любит. На рынок свой пристроил, с Дорофеем познакомил. Я ради него в брюнетку покрасилась, чтоб быть совсем, как его дочка. Он заставлял меня ходить играть своим друзьям. Им это нафиг не надо было, но он хотел, чтобы я свое дело не забывала... Я глупая была, не хотела, сопротивлялась. Вот как раз он меня тащил, когда вы его ударили. Глупо так получилось...

     — Отчим? — тупо повторил Игорь.

     — Ну да.

     — И молодой человек Дорофей?

     — Угу... Не думала, что я такая...

     Игорь стал одеваться.

     — Не огорчайся, — сказал он. — Считай, я тебя изнасиловал. В качестве компенсации плачу сегодня вдвое больше.

     Через пять минут Снежка ушла. Конверт с компенсацией она то ли забыла, то ли не взяла.

     ***

     В этот раз было особенно трудно поддаваться. Накипела такая злость, что хотелось разорвать поганую Максову рожу в клочья, хоть та была вовсе не поганой, а вполне себе ничего. Игорь старался помнить об этом, как и том, что не стоит злить Макса лишним рыпаньем — себе дороже будет. Все равно ему, Игорю платят за проигрыш. Это рестлинг, детка.

     До определенного момента все было под контролем. Определенный момент наступил, когда Игорь глянул в зал (вообще он этого никогда не делал, но тут выпал именно тот раз из миллиона, который входит в «никогда») — глянул и увидел там два лица: изумленное Снежкино, с открытым ртом и глазами-блюдцами, и довольное Дорофея.

     Дыра, Дырофей, этот Дыр Дырыч, Дырчик ебаный стоял с ней и обнимал ее за что попало.

     Тут же все сложилось в черткую картину. Игорь прилип глазами к талым снежинкам, которые встретились с его взглядом и сверкнули, как солнечный заяц.

     — Не отвлекайся, — шикнул Макс, сопроводив свой совет отрезвляющим ударом в ухо.

     — Сукааааа, — взвыл Игорь...

     Дальше все было как в тумане. Мелькание, метушня, удары, потом синяя туша в углу, которая была Максом, и которую Игорь, похоже, норовил растоптать ногами; рев зала и звериный рык из Игоревшей охрипшей глотки, когда тот наступил на избитого Макса, как Тарзан; перекошенная морда Дырыча, и где-то сзади, в мешанине силуэтов — Снежка, которая не подошла. НЕ ПОДОШЛА...

     Он повторял эти слова, как зомби, не слушая матюки Дырыча. Потом спокойно, будто выполнял медицинскую процедуру, треснулся лбом об стену и пошел, куда глаза глядят. НЕ ПОДОШЛА...

     Шишка болела, охлаждая болью кипящие мозги. «Без паники» — говорил он себе. — «Вернешь ему деньги, и всего-то делов. Все равно она к тебе не придет. Стар ты стал для таких дел, рестлер Oduvan. И все-таки подстелиться под Макса при ней было нельзя. Правильно ты сделал. Но она все равно НЕ ПОДОШЛА... Надо же: Дырыч и Снежка. Я и забыл, что он армянин. Мир слишком тесен, чтобы в нем жить. НЕ ПОДОШЛА...

     Назавтра в его дверь раздался звонок.

     Игорь подскочил, опрокинув бутылку. Он был так уверен, что Снежка больше не придет, что даже забыл про «концертный день».

     «Это сосед», думал он, открывая дверь. За порогом стояла Снежка. Ее лицо светилось неописуемым восхищением.

     — Куда вы вчера убежали? — спросила она особым, медовым голосом, каким женщины говорят со своими идолами.

     — Убежал? — тупо переспросил Игорь.

     — Да. Я так хотела сказать вам, как это было... А пришлось с Дорофеем домой ехать.

     — Ну, он же твой мужчина...

     — Он так взъелся на вас... я даже и не поняла, за что. По-моему, он просто завидует.

     — Ты знаешь, что такое рестлинг? — спросил Игорь, пропуская ее.

     — Конечно! Я же была вчера... Слушайте!..

     — Что?

     — Я... Я не знаю, как буду сегодня играть, — бормотала Снежка, запрокинув голову в полметре от Игоря. Он подумал бы, что она копирует Голливуд, если бы не знал, что это у них в крови. — Я... давайте вначале посидим, поговорим...

     — Давайте.

     Воцарилась пауза.

     Игорь вздохнул. Потом еще вздохнул. И еще раз, и еще.

     Проглотил ком в горле — и кинулся на Снежку.

     Та благодарно обмякла в его руках. Игорь целовался с ней, как сопливый пацан, обслюнявив рот и щеки, пахнущие сладкой косметикой. Потом вдруг подхватил ее на руки и потащил в комнату.

     Снежка восхищенно завизжала. Она казалась легкой, как воздух за окном.

     Игорь аккуратно уложил ее на кровать, сразу же залез под сарафан, стянул трусы (Снежка ахнула от сладкого ужаса) — и влип хозяйством в сладкий сок.

     — Говори: «клянусь...» Повторяй за мной, — выкрикивал он, молотя яйцами по Снежкиной плоти. — «Клянусь...»

     — Клянууусь, — стонала Снежка, закатив глаза.

     — Клянусь больше никогда...

     — Больше... никогдааа...

     — Не делать этого... с Дорофеем...

     — С Дорофеее... еееее... ыыыыы!!!

     Она взахлеб спустила, и хвостик Дорофея потонул в ее крике.

     Игорь был не согласен так быстро сдаваться и утюжил ее еще минут семь, пока не лопнул против воли и не вытек в нее горьким фонтаном, который саднил в нем все это время. А после того не мог успокоиться и долго, долго шлепал и месил ее киску, растраханную, горячую, вкусно пахнущую похотью и солью, а счастливая Снежка прижималась к нему и вздыхала от удовольствия, как ребенок с шоколадкой...