Воздух стал серым и затхлым, создавая впечатление окружающей по всюду гнили и мертвечины. Деревья теснились друг к другу, словно враждебным частоколом, то ли оттесняя от остального мира свою тайну, то ли со зловещей радостью окружая попавшую в западню добычу. Мох становился толще, наползал на стволы деревья и окутывал их. Местами он вспучивался на земле буграми, распространяя ядовитые испарения. Под ногами чавкало и хлюпало.

     — Дядя Кондратий, — прошептал шедший позади. — Мы правда не заблудились? Может воротимся? К ночи домой поспеем. — дрожа всем телом, толи от сырости толи от страха, задал вопрос тот кто помоложе.

     Пожилой Кондрат, пер сквозь чащи и буреломы аки бер, пробивая тропу своему спутнику.

     — Чутка осталось Стёпа! Ведь знаешь, без Ядвиги никак нельзя. Зарина ейная внучатая племянница. Решил деваху под венец вести, как не пригласить такую родственницу на гулянку? Потом как бы боком не вышло.

     Степан горько вздохнул, сжал крепче длинную сучковатую палку и продолжил свое тяжкое путешествие.

     Через некоторое время за деревьями начало рычать, верещать, гукать на разные голоса. Над макушками деревьев хлопали огромные крылья, со всех сторон страшными голосами кричали неведомые обитатели этих мест.

     Кондрат остановился.

     — Вот она.

     — Где? Кто? Что? — не понимая радоваться ему или прощаться с жизнью, озирался Степан.

     — Граница Яви и Нави. Тут и живет почтенная Ядвига, страж врат двух миров.

     Кондратий обхватил посох обеими руками, склонил голову и что то зашептал закрыв очи. Пол дня изнурительного перехода, страх перерастающий в ужас и под конец ощущение причастным себя к известным с детства кощунам, совсем лишили чувства реальности происходящего у Степана.

     — Явь. Навь... Граница... Кондратий в уме ли ты. Я не вижу ничего акромя леса вокруг, — ничего не понимающий отрок увидел сухое поваленное дерево и без сил опустился на него.

     — Идти в такие дали, ради бабки? Ну и пущай она отшельница. Отшельники потому и отшельники, что хотят быть одни, зря мы это затеяли, — ствол под ним рассыпался в прах и Степан повалился на спину, раскинув руки.

     — Не трожь ничего здеся, — со злостью набросился на него старец. — Каждое малейшее действие здесь, может напрочь переменить твою жизнь там.

     Степан поднялся и сел на землю, волосы зашевелились на его голове, дыхание перехватило, сердце же казалось падало с небес на землю.

     Мрачные деревья расступались сами собой, и вот они уже стояли на опушке. Но ни на душе, ни на сердце, легче от этого не становилось. Вот уже от виднокрая до виднокрая не было видно ни деревца ни кустика, ни даже холмика. Земля всюду была высохшей и потрескавшейся, не видно было ни единой травинки. Небо же над ними стало багрово-красного цвета, такое же мертвое без единого облачка. Но самое страшное, что на безоблачном небе не было видно солнца.

     В сорока шагах от них стояла одинокая изба. Строение было под стать этому месту. Изба стояла вовсе не на земле, а на двух бревнах, вертикально торчавших из почвы. Бревна были покрыты чем то похожим не то на рыбью чешую, не то на кожу ящерицы. Высота их была почти вдвое выше человеческого роста. Кто и для чего водрузил избу на эти опоры было не ведомо, но строение это вселяло такое чувство, что так и должно было быть.

     Ставни единственного окна отворились и на них уставилась изумленное старушечье лицо. Два крупных желтых глаза горели так ярко, казалось они проникали сквозь одежду, кожу, мясо, кости и достигали до самого сокровенного. Но они не выворачивали душу на изнанку, а наоборот почти бережно ощупав и поведав необходимое, словно заворачивали ее обратно, в эту неуклюжую оболочку. Покрытое морщинами лицо, расплылось в подобии улыбки, обнажив два оставшихся зуба. К своему удивлению Степан отметил, какой белоснежной и крепкой была эта выжившая парочка.

     — Кондрат! — проскрипела старушенция. — Жив еще окаянный! Уж не чаяла, свидеться с тобой проказник эдакий. Что мнетесь то возле хаты, как женихи первоходки! Добро пожаловать, прошу в дом, гости нежданные.

     От двери из не откуда появилась лестница с резными поручнями. Но подойдя к ней вместе со своим старшим товарищем, Степан в ужасе отпрянул. Бревна на которых стояла избушка были не бревна вовсе, а трехпалые лапы с длинными когтями. При приближении гостей когти нервно заскоблили о землю.

     — Брось, свои, — прошамкала исчезнувшая в окне старушка.

     Изба внутри казалась намного больше чем снаружи. Одна печь на вид была размером с хату. Посреди единственной комнаты стоял длинный, за которым могли отобедать человек двадцать, в один присест. Вдоль стола со всех сторон стояли длинные лавки, вся эта была из неотесанных досок, грубо сколочена. В одном углу стояла прялка, такая же простая и незамысловатая, в другом большущее корыто. На стенах повсюду вязанками висели разнообразные травы, коренья, грибы и кое что не понятное на первый взгляд, для неведающего человека.

     — Кондратий, ну обними бабку то, — хихикнула старушенция.

     После обмена приветствиями, она еще раз внимательно, но с какой то отчужденностью посмотрела в глаза Степану и снова обратилась к своему знакомцу.

     — Что привело тебя! Дело ищите, аль от дела ныкаетесь?

     — Мы с хорошими вестями, Ядвига. Зарина, внучатая племянница твоя, замуж выходит, пришли почтить тебя, и пригласить на празднества. Вот и жоних, сам, лично решил, испросить твоего благословления и проводить тебя. Завтра уж и свадебный обряд начнем.

     Бабушка снова посмотрела на молодого пришельца, но опять с какой-то горечью, даже тоской.

     — Люба тебе девка, вьюнош?

     — Очень люба, бабуся. Была б не люба, почто под венец бы вел? — волнуясь ответил Стёпа.

     — Добро, отрок. Чего от меня хочешь?

     — Да ни чего не надо, бабуля, родненькая, хотелось вашего присутствия, чтоб как говориться, все было по нормальному, как у людёв. Негоже родственников без внимания оставлять, а пожилым стоит помочь. Может я вам чем помочь могу, почтенная? Ты только укажи, все сделаю. А путь такой проложили мы, за вами, чтобы проводить вас, гостью почетную, посмотреть на событие радостное.

     — Благодарствую тебя милок, и за приглашение лестное, и за помощь предложенную. Не могу принять не того, не другого. Не на кого мне оставить хату свою и дело мое, на продолжительный срок. А помочь мне? Да и сама я справляюсь с делами домашними. Не предлагаю вам не пить, не есть, ни баньку, потому что... не предлагаю в общем и весь сказ. Забота у меня появилась, послезавтра ученица появиться у меня, которой предстоит заменить меня после... подготовиться надоть. Так что гости, не задерживаю вас более, и у вас забот полон рот и мне не до песен и плясок.

     Кондратий переменился в лице и казалось побледнел, но поклонился и уже шагнул к двери, как бабуля остановила его.

     — Кондратушка, слыхивала я, внучкой ты два месяца назад обзавелся. На вот, — бабуля протянула ему шишку еловую, странной формы, тесьмой перевязанную. — Закрепи это на люльке, обережет от злого глаза, итак уже время минуло сколько. А дитятко без защиты мается. Совсем волхвы знания забывать стали. Мельчают людишки. Раньше горами трясли, скоро всемером хлеб испечь не смогут.

     Кондрат дрожащей рукой принял оберег и бережно прибрал под кафтан к самому сердцу. Какое то время они смотрели молча друг дружке в очи, но Степана посетило чувство что он присутствовал при жарком разговоре.

     — Ни чего, нельзя изменить? — печально спросил Тихон.

     — Можно сегодня, но завтра все равно наступит, — ответила бабушка, — а сил потрачено будет. То что уготовано, не избежно. Ступай Кондрат, рада была видеть тебя.

     Гости попрощавшись спустились на землю.

     — Дядя Кондратий, так Ядвига, это... — начал свой вопрос Степан и осёкся. Они стояли на краю леса, прямо перед своим селом, солнце уже спряталось за виднокраем и на небе россыпью высыпали звезды. — Никто ж не поверит!

     — А нече языком чесать попусту, — сварливо ответил ...

  старик. — Ступай до хаты, надо отдохнуть, завтра важный день и силы нужны будут и голова ясная.

     Двое путешественников вошли в деревню и направились каждый к своему дому.

     *

     Сказать, что Верхняя Борщовка была без остатка поглощена праздником — значит не сказать ничего. Каждый житель от мала до велика принимал участие в праздничных обрядах и гуляниях.

     С самого раннего утра жених прислал в дом родителей невесты шкатулку со свадебными принадлежностями. Как только Зарина получила посылку, ее родная тетя приступала к обряду приготовления. Тетка Матрена расчесала волосы прощавшей с девичеством девушки, и помогла надеть платье, как и положено красного цвета, украшая его лентами, брошами и прочими украшениями из «жениховой шкатулки». В этом процессе присутствовали все женщины дома, сопровождая плачем и рыданиями. Для семьи этот день считался траурным, так как дочь покидает своих родителей, свой дом. Свадьбу сравнивали с похоронами девушки. Приготовления закончились к полудню, как раз к этому моменту снова прибежал посыльный от жениха доложив, что Степан уже приехал в церковь и ожидает невесту перед входом. Удостоверившись в серьезности намерений, в доме невесты начинала формироваться своя часть «свадебного поезда».

     День свадьбы — последний шанс для нечистой силы, стремящейся испортить будущий брак.

     По пути в церковь свадебный поезд под женские визги и молодецкие крики проезжал через костёр из горящей соломы, сформированный соседями, впереди на смирной лошадке ехал почтенный Кондратий, подметал дорогу и размахивал прутом, отпугивая зло.

     В церкви молодые становились перед аналоем, для обмена кольцами, это символизировало сковывание судеб. После венчания наступало время «княжьего пира», вся людская масса под радостные песни направлялась в дом родителей жениха.

     Молодых по дороге обсыпали зернами пшеницы, призывая материальный достаток и изобилие. Пытались умилостивить судьбу — закапывали курицу, бросали старый хлеб в колодец.

     В родительском дворе Степана всех ждали длинные накрытые столы, ломящие от разносолов. Жаренные куры, утки, гуси целиком устраивались на блюдах побликивая золотистой корочкой, «верченные» зайцы, куриные пупки на меду с имбирем, грудами возвышались всевозможные калачи и расстегаи, кулебяки и блины, пироги и пирожки, жаренные и печенные с рыбой, капустой, грибами, щавелем, промеж которых стояли целые тазики квашенной капусты, соленых огурцов, репы, брюквы, редьки, чугунки и тыквы наполненные кашами ячменной и гречневой, ржаной и гороховой, перловой и манной. Пузатые жбаны с квасом и хмельным медом, пивом и брагой стояли отдельным рядком, окруженные бутылями поменьше, с морсами из клюквы, брусники, костяники, смородины и малины. Гостям был предложен ассортимент из всех известных блюд, готовый удовлетворить любые гастрономические пристрастия. Щи с квашенной капустой и свининой со сметаной, похлебка из требухи, уха с несколькими видами рыбы, окрошка, ботвинья, студень с уксусом, заливная рыба, жаренные караси горами возвышались на столах, мясо жаренное кусками и целыми тушками истекало соком, можно было отведать медвежатины, бобра, дикого кабана, оленину и лосятину. Рыба жаренная, тушенная, вареная, сушеная, вяленая, соленая. Маринованные грибы: подосиновики, маслята, грузди. Корыта полные варениками с творогом, с клубникой, вишней, черникой и конечно же мясом.

     А вечером под песни и поздравления всем миром проводили обвенчавшую пару на сеновал, в доме новобрачным спать было запрещено, дабы не сглазили. В центре сеновала было сформировано брачное ложе, а в каждом углу развешаны обереги и подожжены лучины. Оставив новобрачных наедине, гости начали расходиться: молодежь за околицу, разжигать костры, вокруг которых тут же заводились хороводы, повсюду пелись песни, веселье царило везде, казалось даже звездное небо подмигивало гуляющим. Те кто постарше укладывали совсем маленьких спать, перед сном все же приступая к ежедневным, неотложным делам. Праздник праздником, а скотину тоже кормить надо. Старики тоже собирались в кучки, обсуждая прошедшее, вспоминая как было в их времена, сравнивали. А бабка Лукерья все причитала, что дед ее Кондратий совсем из ума выжил и посреди празднества вовсе ушел домой и мастерит там колыбельку для младенца, но размером под двойню, нашел время окаянный.

     Зарина оставшись наедине со своим суженным, раскраснелась от смущения. Девичье сердце колотилось в груди словно птаха в клетке, готовое выпорхнуть в любой момент, вот только найти бы слабое место. Степан молча подошел к уже своей законной жене и сняв с ее головы венок из полевых цветом, прижал ее к себе и нежно стал перебирать ее волосы. Заринка счастливо уткнулась в плечо, вдыхая знакомый аромат любимого, теперь уже ее навеки человека. Запрокинув голову она зажмурилась, выставив губы для поцелуя, и Степан не заставил себя просить дважды, их уста слились в жарком и страстном поцелуе. Еще не умелом и даже робким, но таким страстным, что на все остальное было плевать. Зарина высвободилась из объятий милого и отошла на несколько шагов, остановилась перед ложем и глядя в глаза Степану стянула с себя платье, оставшись в том виде в котором появилась на свет. Русые длинные волосы разметались по плечам, прикрывая ее спину. Девушка была красной, безо всяких румян, но взгляда от мужа не отводила. Увесистые белоснежные груди уставились на нового знакомого и тянулись к нему нежными розовыми сосочками. А чуть ниже живота, небольшой треугольник, покрытый курчавой растительностью манил, обещая новые ощущения. Степан шагнул к любимой и за два шага сам вывернулся из расшитой рубахи и штанов.

     Женщины, когда готовили Зарину к этой ночи все так ей и описывали, стыд, смятение, которые необходимо пересилить. Но ни одна не говорила о том, что девушке сейчас больше всего хотелось, отдаться в эти любящие объятия, завернуться в мужнины руки и лететь растворяясь в блаженстве. Когда он, обняв ее стал покрывать поцелуями белоснежную шею, отчего то сопя прямо в ушко, у Зарины вырвался стон с губ и подкосились ноги. Но любящие, такие крепкие руки подхватили девушку, Степан закружился стоя перед ложем.

     — Я люблю тебя Зарина! — во весь голос закричал он.

     Девушка, молча, обняла его за шею и сама поцеловала мужчину, впервые в жизни она сделала это самостоятельно. Степан опустил ее на простыни и навис над женой, распластанной перед ним словно лягушка. Девушка рефлекторно раздвинула ноги и обхватила ими своего мужчину. Степан что-то возился и наконец, Зарина почувствовала как внутрь её лона, пробивается его любовь. Страх предстоящей боли мешал полностью расслабиться девушке и отдаться полностью своим чувствам и ощущениям. Муж же почувствовав напряженное состояние девушки, приостановил напор с низу и снова стал покрывать поцелуями ее лицо, шею, грудь. Когда губы впервые пробежали по груди девушки и коснулись соска, она уже мало что понимала от нахлынувшего незнакомого чувства, такого сладкого и приятного, сама подалась бедрами навстречу телу Степана. Тот правильно улучив момент со всей силы ринулся в глубины страсти. Вскрик и Зарина стала женщиной. Закусив губу, она прислушивалась к ощущениям ее тела податливо открывающим перед «орудием» мужа. Несколько движений и по мышцам Степана словно пробежала легкая судорога. Он обессиленный откинулся рядом, на его лице прочно поселилась безмятежная улыбка счастья. Спустя несколько минут счастливую пару принял в свое царство Сон, маленький человечек укутывал их, но вдруг озабоченно поднял голову и вслушался, а затем поспешил скрыться.

     *

     Зарина проснулась от шума доносившего с улицы, Степан уже был на ногах и озабоченно одевался.

     — Что случилось? — спросила молодая женщина, протягивая руки за платьем.

     — Будь здесь и никуда не выходи, — Степан склонился над женщиной, — слышишь? Чтобы не случилось, не выходи, а еще лучше спрячься в солому и сиди пока все не стихнет.

     Мужчина ...  

     поцеловал свою женщину и резко встав, взял в руки вилы, отворил двери сенника. В нос ударил запах гари, уши обожгло криками и воплям, лязгом железа и стонами умирающих. Это был набег. Степан проткнул первого попавшего противника уже в своем дворе, подхватил его саблю и пошел дальше. Низкий рост, смуглые лица, раскосые глаза — кочевники. Не редко, веси полян подвергались набегам кочевых племен. Иногда успешные, иногда не очень, они всегда несли с собой горе и страдания.

     Возле ворот Степан столкнулся с троими и принял бой. Кое где также были слышны звуки мелких стычек, но судя по количеству снующих от избы к избе всадников, по количеству горевших домов — весь вырезали дочиста, битва проиграна, даже не начавшись. Неожиданное нападение сделало свое дело.

     Бабка Лукерья металась по избе, подпол был уже открыт и она была готова туда спрятаться, вот только в горнице были две люльки внучка Василина и внук Егорка, дети решившие погулять всласть оставили родителем погостить малюток. Дело молодое, глядишь и еще род пополнят. Кондратий ругая супругу по чем свет, вырвал уже было подхваченную люльку из рук бабы.

     — Ты что удумала старая ты дура! Сама задохнешься в подполе и малых в могилу тащишь? Пожгут все.

     Лукерья услышав голоса перед домом, ринулась в погреб, откуда только прыти то столько взялось. Кондратий же достал законченную люльку, просторней обычной и переложив туда деток, подвесил над потолком и положил туда оберег полученный накануне от Ядвиги. Дверь мощным пинком отворилась и в хату ворвались сразу несколько мужчин, старика зарубили сходу, не обращая внимания, пошарив по скрыням, и запалив хату в нескольких местах они убрались так и не обратив внимания на люльку.

     Новый день полностью вступил в свои права, выглянувшее солнце освятило все вокруг. Распятый на своих воротах, истекающий кровью Степан видел дымящие дома и постройки, женщин и детей согнанных в кучу. К нему подошел коренастый воин в расшитых одеждах.

     — Ты убил, моего сына и еще семерых воинов. Теперь ты пожалеешь, что не погиб в бою.

     Он отдал несколько команд на непонятном языке, повозки с награбленным тронулись в путь, запряженных в них голых женщин, нещадно секли плетьми, подгоняя, гикая и улюлюкая.

     — А для тебя у меня есть сюрприз — повернувшись к Степану, произнес захватчик.

     Перед Степаном столпился десяток воинов, а когда они расступились он увидел Зарину, одетую в красное свадебное платье и венок с уже повядшими цветами. Главарь налетчиков подошел к девушке и посмотрел на Степана.

     — Твоя женщина? Знаю твоя, можешь не отвечать. Была твоя. По праву сильного теперь моя. А я дарю ее своим войнам, отличившимся сегодня. Пейте, гуляйте, а это — он указал на женщину, — ваша награда.

     Он вскочил на коня и уехал со двора. Степан закрыл глаза не в силах, смотреть как эти злодеи обходили Зарину со всех сторон. Но мучителям этого было не достаточно. Острым ножом, они срезали ему веки, так чтобы он не мог не видеть происходящего.

     Несколько часов они измывались над бедной женщиной, их похоть и извращенные желания приводили в ужас распятого человека. По одному или даже по двое, сменяя друг друга они терзали молодую невесту, пока та не перестала подавать признаки жизни. Ее глаза остекленели, замерев навсегда, но даже это не остановило кочевников. И они продолжали терзать уже мертвое тело. Когда же солнце начало клониться за виднокрай, захватчики оседлали коней, привязав труп женщины к одному из них, так что тело мешком волочилось по земле в след за зверем. Покричав что то умирающему мужчине, они умчались подняв облако пыли.

     Когда пыль рассеялась, Степан заметил какое то движение среди кострищ. И не поверил своим глазам. То была бабка Ядвига, в руках она сжимала люльку в которой лежали двое деток, они спокойно смотрели на свою спасительницу протягивая к ней ручки. Ядвига, тоже увидела Степана, и как то сама собой появилась прям перед ним.

     — Видишь, Кондратий все таки обманул всех и спас еще одну душу. — Она посмотрела на мальчика. — Богатырь будет.

     — Бабушка, — прохрипел Степан, — ты же знала? Почему не предупредила?

     — Я милок защищаю вас человеков от ворога более лютого, а вы сами себя грызете аки звери. На то, что вы угомонитесь еще есть надежа, а вот если прорвутся мои супротивники, жизни уже не будет. Не мое это дело.

     Бабушка снова отдалилась, но повернулась и перекрестила висевшего на воротах Степана.

     Ворота рассыпались в прах и Степан повалился спиной оземь, раскинув руки в стороны. Немигающие глаза безжизненно уставились на небо. А там на облаках Степана встречала Зарина, бабка Лукерья снова ругала ухмыляющего деда Кондратия.