Ах ты юность! Если б знала ты,
Как ты дьявольски прекрасна!
Вечно солнечно мечтала ты,
Только правде присягала ты,
И любой огонь встречала ты,
Как бы ни было опасно!
Я приветствую с волнением
Твои сложности и радости,
С бесконечным восхищением
И грустинкой невозвратности.

     Э. Асадов.

     05.01.2020 года вечер.

     Жена негромко звенела посудой на кухне. Я лежал на диване, и держал ноутбук на коленях. На мониторе сменяя друг друга, мелькали фотографии, А в верхнем углу светилось окошко мессенджера с новым сообщением: «Привет, Стас, это Ольга Ицкова (Похмелкина). Расскажи как дела, кого из наших видел?».

     На экране появилась фотография двух солидных молодых мужчин в чёрных пиджаках на фоне старинного желтого здания с колоннадой и портиком. Это мы с Эдуардом Сергеевичем после избрания его деканом, у главного входа в университет.

     Следующее фото, еще и ещё, а вот: мы же, напротив бани в одних простынях и по пояс в снегу. Это я стал начальником отдела.

     Ещё пролистал два десятка фото... а вот Эдуард Сергеевич с женой, стаканом водки и шампуром. Это «Шашлыки» после защиты его «кандидатской».

     А вот мы с Эдиком на первом «юбилее» — пять лет выпуска из академии. Пьяные, галстуки отпущены, болтаются почти на пузе. У меня уже борода.

     Вокзал, Эдик с Машей встречают меня из армии, с водкой, хлебом и солью. Прямо на капоте старенькой «Девятки», на площади Московского вокзала. (А где фотки с их свадьбы? На третий день после моего приезда они поженились, я свидетель. Надо найти и добавить).

     Снова вокзал, они с Машей провожают меня в армию. Я какой-то потерянный, чешу «репу».

     Вот вручение дипломов. Эльф ещё лохматый, с гривой до плеч, я в черной рубашке с белым галстуком и белых брюках.

     Вот мы снова в полотенцах в снегу у бани. Экватор. Фотка эпохи плёночных фотоаппаратов, полгода назад Эдик где-то нашел её, оцифровал и прислал мне.

     Вместе со следующей, последней в папке.

     Мы были первые, первый набор на первый курс новой специальности. Актовый зал Академии, в руках у нас студенческие билеты и зачётки. И целая долгая счастливая жизнь впереди...

     Я вновь погрузился в воспоминания в этот раз совсем не глубокие. Всего пару часов назад на кухне, с сигаретой в руке я сидел и смотрел в потолок.

     — Э, братан, да это у тебя кризис среднего возраста. — Улыбается Эдик. — Не грусти, а то хуй не будет расти.

     — Какой там расти? Он уже стачиваться начал.

     — Я, так-то в глобальном смысле. — Невозмутимо ответил он. — Давай накатим: «За нас с вами, за хрен с ними!».

     Я потянулся, выловил пальцами прямо из банки крепкого малыша корнишона, ухватил второй рукой рюмку с водкой. Чокнулись, выпили.

     — Ну, рассказывай дальше, — подгонял меня Эдик, — Белку видел, и что, как она, как дела.

     — Чё я её видел, три минуты. «Привет, ты?», «Я, а это ты?», «Я!» «Ну пока... «. Жопу большую отъела, так-то она вся точённая была. Из рыжей в блонду перекрасилась. Вот дочка — красавица, на мать в молодости похожа. Муж — тюнтель, худой как спичка и длинный (в смысле высокий) выше меня на пол головы.

     — А контактами обменялись?

     — Так... — Я махнул рукой и погрузился в воспоминания вчерашнего дня...

     После кино мы со Светой решили зайти в кафе выпить по кружке пива. К пенному заказали небольшое блюдо с колбасками. Жена сидела напротив, и что-то мне говорила. Но я был поглощен своими мыслями о скоротечности времени.

     За соседним столиком справа и чуть впереди (от меня) сидела семья. Пара нашего возраста (тоже слегка за тридцать), и девочка лет десяти. За спиной у женщины висел экран, по которому крутили какой-то «голубой огонёк». И я смотрел прямо через неё, в ожидании заказа.

     Лицо женщины мне показалось когда-то знакомым. Да, постарела, располнела, но очень похожа на... хотя так не бывает, подумалось мне.

     В это время нам принесли пиво. Мне IPA в тяжёлой глиняной кружке, Свете «Тыквенный эль» в лёгком, почти «летящем» бокале тонкого стекла. Светка негромко гудела над ухом, про то как ей понравился фильм. Потом, про Бесединых, которые завтра придут в гости, и про что-то ещё...

     Между тем я вдохнул яркий цитрусовый аромат Индийского эля. Сделал первый небольшой глоток. Катая его во рту, ловил каждую нотку горького переохмелённого вкуса. При этом не отрывал взгляд от экрана.

     Через некоторое время я поймал на себе взгляд из-за соседнего столика. Женщина разглядывала меня, стараясь не привлекать внимания, но довольно пристально. Потом она что-то сказала, наверное, мужу, встала и пошла в конец зала.

     Я допил свое пиво. Дождался паузы в монологе жены.

     — Сейчас в туалет схожу, и договорим. — Сказал я.

     Светка лишь молча, кивнула.

     Я поднялся, и пошёл по проходу в дальний конец зала, где находились туалеты.

     На выходе из дверей с табличкой «WC» я лицом к лицу столкнулся с дамой из-за соседнего столика.

     — Мы знакомы? — поинтересовалась она, уже без всякого стеснения внимательно разглядывая меня.

     Я на секунду замялся, а потом спросил:

     — Ольга Похмелкина?

     — В девичестве, да. — Спокойно ответила блондинка. Снизу вверх глядя на меня холодными серо-голубыми глазами.

     Я улыбнулся. Улыбнулся радостно, от всей души и почти закричал:

     — Белка, ну!... — выдержал паузу и добавил, — неужели я так изменился. Бельчонок из дупла четыре-двадцать три.

     — Ёжик!? Не может быть. — Ольга порывисто приблизилась ко мне, обняла и отстранилась.

     — Сам не верю. Я только вчера про тебя вспоминал.

     — Правда? Что именно?

     — Новый две тысячи третий год, Эльфа и Чёрную Мамбу. — Я улыбнулся.

     — С чего вдруг?

     — Витька, племяш, у него вчера день рожденья был, семнадцать лет. Ты не помнишь уже, как мы пьяного брательника в роддом тащили по снегу? Так вот, Витя вчера интересный вопрос мне задал, философский. Вот и вспоминал нас в его возрасте. — Сказал я и перевёл тему. — Ты как? Рассказывай. С мужем здесь?

     — Да, и с дочкой, а ты?

     — С женой, малых вчера тёща забрала. На три дня.

     — Малых? Сколько их у тебя?

     — Двое, Саньку — девять, а младшему, Ваньке — шесть.

     — Молодец. — Улыбнулась она, — ладно, пошли обратно, пока нас не хватились.

     Я достал из кармана бумажник, вынул из него плотный прямоугольник бумаги и протянул Ольге.

     — Вот, возьми.

     — Спасибо. — Она легко выдернула визитку из моих пальцев. — Познакомьтесь, Игорь.

     Мужчина, встал из-за столика, протянул мне руку.

     — Станислав, — представился я. Тронул жену за плечо, — Света, моя жена.

     Светка обернулась и кивнула.

     В этот момент к столику Игоря и Ольги подошел официант и принес счёт. Муж быстро рассчитался наличкой.

     — До свидания, мы пойдём. — Оля помахала мне рукой.

     — Рад был увидеть, Оля. — И они пошли в сторону гардероба.

     — Кто, это? — Спросила Светка, подзывая официанта.

     — Похмелкина, в академии вместе учились.

     — Можно повторить. — Сказала Света, глядя на подошедшего парня с подносом в руках.

     — И еще сто пятьдесят водочки в графин, Илья. — Добавил я.

     Официант еще раз проговорил заказ, дождался моего кивка, и ушел.

     — Ты чего, накидаться решил? Завтра Эдик с Машей придут, опять нажрётесь. — Скорее в шутку сказала жена.

     — Ладно тебе, «нажрётесь». Ты нас «напившихся» не видела. Да и не напиваемся мы уже. Возраст не тот. Старость — не радость.

     И я вновь погрузился в воспоминания вчерашнего дня:

     Мы стояли с племянником на заснеженном балконе. Он кутался в куртку, я курил, с наслаждением вдыхая сигаретный дым, и медленно выпуская его из лёгких.

     — Так вот, Стас, все говорят, что самые лучшие годы в жизни это — школьные. Ты тоже так считаешь? Ведь столько всяких проблем, учёба, родители. Вот ты мне скажи, когда они лучшие годы в жизни....

 

     Я глубоко затянулся, задумался на несколько секунд и ответил.

     — Дальше больше, этих самых проблем... хотя объективно лучшие годы у тебя только начались.

     — В смысле?

     — Понимаешь, Вить, объяснить это сложно даже самому себе, а уж тебе тем более.

     — Ну, уж попробуй, дядька.

     Я опять задумался. Докурил, затушил окурок в банке.

     — Лучшие годы, я так думаю, это, вот десять лет — с шестнадцати до двадцати шести. По крайней мере, я их для себя так отрядил. Пошли в квартиру, а то ты совсем закоченеешь.

     Мы вошли с улицы в кухню.

     — А подробнее? — Витёк уселся на стул и уставился на меня. — Ведь никакой независимости.

     — Вот, — я перехватил его на полуслове, — независимости. Независимости, полной, мой юный друг — не бывает. Любой человек, и не только человек, априори зависим. Хотя бы от того же кислорода, которым тебе надо дышать, воды, еды и так далее. Сейчас ты зависим от родителей, учителей, одноклассников, ещё от чего-то, но так было всегда и будет. Только вот количество тех, от кого ты «зависим» будет только расти. Зато сейчас у тебя есть практически полная свобода меняться самому и менять окружающий тебя мир. И ещё у тебя наступает самый пик «первого раза».

     Витя смотрел на меня, и задумчиво, и непонимающе моргал глазами.

     — Вот смотри, начнём, наверное, со времени «первого раза». Всё что с тобой сейчас происходит, ну, глобального, происходит в первый раз. Первая любовь, первое свидание, первый поцелуй, первая сигарета, первое предательство... всё это первый раз в твоей жизни. Поэтому все события вызывают в тебе такую бурю эмоций. Потом будет первый секс, первая машина, первая смерть близкого человека.

     — С этим допустим понятно, а что со свободой?

     — При этом у тебя есть свобода выбора, в пределах зависимости конечно. Ты можешь изменять свое положение в мире, в обществе, и тем самым подгонять его под себя. Ты будешь выбирать, в какой университет поступать (то есть шансов попасть в Гарворд или даже МГИМО, у тебя нет, но возможность поступить в приличный даже московский ВУЗ у тебя есть). Учиться там, или нет, тоже твой выбор. В конце концов, даже машину ты будешь себе выбирать сам. Какой-нибудь трёхдверный хэтчбэк спортивного вида по деньгам, конечно, это может быть и «восьмёрка» жигулей и походивший фольксваген «гольф» или, если ты любишь охоту и рыбалку, возьмёшь внедорожник. Я этого выбора уже лишен. Денег вполне хватает на «Мазду RX» или «Мерин CLK» хоть и не новый. Но что им делать, когда у меня жена и двое детей. Поэтому я иду и покупаю кроссовер или седан на автомате, чтобы жена тоже могла детей возить.

     — Но может бросить всё?

     — Что всё? — Улыбнулся я, — Светку, Сашку с Ванькой? Я их люблю, безумно люблю. Прикинь отец твой зайдёт и скажет: «Я в рот ебал всё это, и уезжаю на Тибет, чистить чакры на три года».

     — Ну да, не норм. Лажа какая-то. Но, предки как прессуют.

     — А, фигня. В универ поступишь, даже здесь, а не в Москве, слезут сразу. Только учёбу не запускай. Новый год на первом курсе ты уже будешь отмечать у кого-нибудь на хате с друзьями. Или не на хате...

     Тут в кухню зашел брат.

     — Ну, где вы потерялись?

     — Да вот, сын твой совсем повзрослел, серьёзные почти философские вопросы задает.

     — А ты его глупостям не научишь? Меня в пример ставь.

     — Ага, — хмыкнул я, — вот с того момента как ты их с Ликой из роддома забирал сейчас и начну.

     — Потом... — Процедил сквозь зубы брат.

     — А чё было? — Встрепенулся Витька.

     — Потом, тебе сказали, — гы-гыкнул я, и пошел в зал, где за столом сидели гости.

     Народ уже разделился на группы по интересам, и с упоением общался каждый на свою тему. Я подсел к бате, который со сватом обсуждал: «Когда же лучше замачивать семена перцев на рассаду».

     Через пару минут Витька вошел в комнату с большим красивым тортом в руках.

     Ещё через полчаса народ стал расходиться, мы со Светкой остались последними. Помогали убирать со стола.

     — А ты помнишь, как отмечал первый новый год с друзьями? — Спросил меня Витя, передавая очередную порцию стаканов для протирки.

     — Помню. Что круто было — помню, а вот подробностей не помню. И не до того было. Ты вот-вот должен был родиться. Все на ушах стояли. — Соврал я. Хотя прекрасно помнил почти каждую минуту тех двух дней маеты и приключений.

     — Да и времени прошло страшно сказать — семнадцать лет. — Добавил я.

     — Может хоть что-нибудь вспомнишь? Ну, самое крутое. — Не унимался племяш.

     — Сам Новый год, в полночь, встретили на площади Ленина, причём на всю компанию у нас была бутылка портвяги «Три топора», да пара мандаринов, даже стаканов не было, пускали по кругу из горла. Всё остальное было на вписке, но мы не успевали добраться туда. Чтобы не встречать праздник где-нибудь посреди улицы мы остались на площади. А до хаты пошли только после. Потом до утра куролесили.

     А ведь всё было совсем не так. Или точнее не совсем так. И я начал сам прокручивать в памяти воспоминания тех дней...

     Началось всё с того, что подставил меня (тогда еще будущий папаша Витьки), мой родной старший братец Андрей. Новый год он должен был встречать с женой Ликой у её родителей на даче, а бабушкину «двушку», в которой они тогда жили, передавал мне в безвозмездное пользование для встречи праздника, в скромной компании близких друзей. Туда было затарено немало всяких нештяков, и бухла, ещё 29 и 30 декабря.

     Тридцатого же вечером оставил он мне ключ, но не тот. Лика в спешке закрыла не на нижний, а на верхний замок.

     И вот стоим мы у дверей, за которыми полный холодильник жратвы и выпивки, и не можем внутрь попасть. Денег естественно нет или почти нет. И выхода тоже нет.

     Белка, девушка моя не местная, и жила в общаге. И если бы она вернулась в общежитие, то «встречала» бы вообще одна. Эльф с Мамбой решили, что не бросят нас с Олькой в беде, пока я им не возмещу финансовые затраты либо не выкачу поляну. И была у меня с собой старая потрепанная гитара.

     Поехали мы в переход к «Вечно Молодому» и стали «Аскать». Морозы стояли не чета нынешним погодам, под минус двадцать. Хорошо, что кроме меня ещё и Эдик «Эльф» на гитаре неплохо играл, так что менялись. Пока один лабал, второй пытался отогреть руки и прыгал рядом подпевая. За два с половиной часа набрали мы баснословную, по тем временам, сумму — почти триста пятьдесят рублей. Сотку пришлось отдать ментам. Да и не беда.

     Тогда в 2003, нет ещё в 2002 году, полторашка пива стоила 35 рублей, «Три топора» — сорок с копейками, а пузырь приличной водки под восемьдесят. Взяли мы три бутылки портвейна, мандаринов и пару шоколадок, а вот про стаканы, и правда, забыли.

     С распитием в те времена было значительно проще. Совсем уж «в наглую» не пей и пьяным не чуди, и не тронут тебя менты, ну может пальцем погрозят. О чём говорить, когда пиво по праздникам в розлив из бочек в стаканы лили прямо на центральной площади города.

     Пошли мы с этим запасом провианта на Площадь Ленина смотреть салют и ждать прихода «Нового Года». В надежде, что встретим кого-нибудь из знакомых и удастся им «присесть на хвост» и погреться на вписке. Мы с Эльфом перешёптывались о том, где бы найти теплый подъезд и погреться. Но, увы, тщетно, весь центр города был в кодовых замках (домофоны тогда были большой редкостью). Хорошо хоть на площади гремела громкая музыка, и толпа народа танцевала согреваясь. Тут мы откупорили первую бутылку. Хотя и без неё нам было хорошо и весело, а креплёное вино только разгоняло кровь. Мы встречали кого-то из знакомых, общались по 10—15 минут, потом они уходили. А мы продолжали скакать под попсовые ритмы, пытаясь согреться. Из колонок на площади играли то «Ласковый май», то «Руки вверх», то «Отпетые мошенники». Потом вдруг всё стихло, и над площадью разнёсся бой курантов. Народ стал свистеть, кричать, улюлюкать. Кругом открывали шампанское,...   хлопали петарды. Повсюду произносился единственный тост: «С НОВЫМ ГОДОМ!!!», и слышался один ответ: «С новым счастьем!!!».

     От судьбы динозавров и полного вымерзания нас в ту ночь спасли родители Эльфа. Уже почти в час ночи мы случайно столкнулись с ними под ёлкой. И при расставании отец Эда непрозрачно намекнул, что они идут к «тестю с тёщей» и там останутся ночевать.

     Уже через минуту Эльф принял волевое решение о том, что можно и нужно идти к нему домой. Потому что там тепло, и есть что пожрать.

     Транспорт естественно не ходил, и мы отправились пешком, почти пять остановок. По пути разговорились с компанией, которая тоже шла в попутном направлении домой. Я поделился портвейном. И на ходу пытался играть на гитаре. Когда они услышали нашу историю с ключами и приключения — предложили зайти к ним. Это как раз на полпути. Там нас угостили водкой на ход ноги, и подарили бутылку шампанского.

     До дома Эльфа мы дошли в три часа ночи. На кухне распили «Шампунь», закусили «Оливьешкой» и разошлись спать. Нам с Белкой было постелено в комнате у Эда, а они с Машкой пошли в спальню родителей. Через пятнадцать минут поцелуев и лёгкого петинга мы с Олькой заснули.

     В семь-пятнадцать я проснулся от стука в дверь.

     — Да...

     — Пора просыпаться, — сказал Эльф. — Родичи через час придут.

     — Встаём, — сказал я, — и нежно поцеловал Белку в шею.

     Эльф напоил нас чаем с печеньем. И в восемь утра мы с Олькой вышли из подъезда, на абсолютно пустую улицу. Город спал после праздника.

     Проверяя содержимое карманов на наличие сигарет, я обнаружил в одном из них неучтённые 50 рублей и ещё остатки от вчерашнего «аска» в переходе.

     Пока шли до остановки я покурил.

     На остановку подошел троллейбус. На нём мы поехали к Ольке в общагу, точнее она в общагу, а я её проводить.

     Двери в общежитие были уже открыты. На вахте дремал, толи сонный, толи похмельный, дежурный охранник. Ольга показа ему пропуск, он кивнул, и снова задремал.

     — Пошли, — Белка ухватила меня за руку, и потащила через вертушку.

     Охранник никак не отреагировал и даже не спросил у меня документы.

     По пустой гулкой лестнице, стены которой были исписаны всякими надписями и разрисованы маркерами, с облупившейся местами краской, мы поднялись на четвёртый этаж. Второй блок, третья комната. Прошли через кухню. По отсутствию всякого движения и грязной посуды, я понял что, кроме нас здесь никого нет.

     — Все разъехались по домам на Новый Год. — Сказала Олька, отпирая дверь.

     Зашли в комнату. На столе у окна стояла маленькая ёлочка, на стекло было прилеплено несколько снежинок из белой бумаги.

     Я сел на стул.

     — Да-а-а, Ты одна бы тут встречала... — сказал я.

     — Грустненько было бы. — Покивала Белка. — Я в душ, ты как хочешь.

     Она быстро подошла к шкафу, открыла одну створку и зашла за нее. Стала раздеваться. На дверце шкафа повисла её кофточка, потом джинсы. Из-за створки она вышла уже в махровом халате.

     — Ты пойдёшь? Полотенце дать? — слегка подмигнув, спросила она.

     — Да, — быстро согласился я.

     — Лови, — в меня полетело большое банное полотенце. — Только мочалка одна, Потрёшь мне спинку.

     Я хотел что-то сказать, но потом просто встал и пошел к двери из комнаты.

     — А раздеться? Там негде — пояснила девушка, и отвернулась.

     Я снял свитер, футболку и джинсы. Повесил всё на спинку стула. Оставшись в одних трусах, намотал полотенце на поясе.

     — Я готов.

     — Пойдём.

     Небольшая душевая комнатка. Старая ещё советская плитка с ржавыми подтёками на стенах и полу. Кое-где она отвалилась. На полу её залили бетоном для ровности, а на стенах так и зияли дыры с кривыми краями. Лейка душа, намертво, прикручена к проржавевшей, давно не крашеной трубе. На грязно-белой двери небольшой крючок для одежды.

     Белка стояла ко мне спиной. Сняла халат, не поворачиваясь, и стесняясь, подала его мне.

     — Повесь. — Под халатом было обнаженное тело.

     Я тоже разделся.

     Оля повернула кран, и отступила назад. Из душа полилась, непонятная коричневая жижа. Через минуту вода стала почти прозрачной. Она вступила под струи. Я подошел ближе. Немного неуклюже приобнял Олю за плечи, слегка коснувшись её ягодиц членом. Она передёрнулась, и я убрал руки. Мы несколько минут стояли под струями еле тёплой воды. Я разглядывал её шею, спину, ямку на копчике, ягодицы.

     Она взяла мочалку, намылила, взбила пену. Сделала полшага вперед и резко развернулась. Оказавшись ко мне лицом, прижалась к груди.

     Я поцеловал её в губы. Поцелуй оказался не таким страстным как обычно. Много раз мы целовались с ней в одежде. А каким-то не уверенным, как первый детский поцелуй в подъезде.

     Мы снова несколько минут стояли прижавшись друг к другу. Я гладил её по спине. Она просто прижимала к моим лопаткам мочалку.

     — Что дальше? — глупо спросил я.

     — Не знаю. — Олька отстранилась от меня, провела по моей груди мочалкой.

     Я нежно взял в руки её налитые упругие груди. Нагнулся, поцеловал в шею, в грудь, и наконец, прикоснулся губами к соску. Она снова отстранилась и уже увереннее стала тереть мою грудь и живот мочалкой. Спускаясь всё ниже, Оля присела на корточки. Очень осторожно, она взяла мой торчащий член своей маленькой нежной ладошкой. Я аккуратно взял её руку с пенисом в свою. Сдвинул вместе с крайней плотью, оголяя головку, и как бы показывая, что надо делать.

     Она несколько раз передёрнула его, потом отвела мою руку и снова взялась за фаллос. Второй рукой откинула намокшие волосы назад. И... лизнула головку. Сначала самым кончиком языка, потом еще и еще. Потом заглотила её, своим маленьким ротиком. И начала сосать, неумело, странно подёргивая головой и всем телом.

     Мне хватило нескольких секунд, всё тело пробила дрожь.

     — Сейчас кончу, — Как будто чужой, хриплый голос тяжело вырвался из моей груди.

     Оля выпустила член изо рта, и в то же мгновение, упругая, горячая, струя спермы ударила ей в лицо.

     Беловатая густая жидкость стекала по её подбородку. Капала на грудь, затекала между сисечек, вместе со струйками воды из душа.

     И вдруг она расхохоталась. Обхватила мои бёдра руками, уткнулась лицом в мои ноги. Так, что яйца прижимались к её лбу. Всё её тело сотрясалось от хохота, она, то целовала мои бёдра, то пыталась их укусить. Вдруг отстранилась. Стерла остатки спермы с лица.

     — Ты и, правда, девственник. Всё как Мамба рассказывала. Я думала, ты врёшь.

     Да, до неё у меня не было женщин. К слову как и у нее до меня мужчин. Я это знал, а она не верила.

     Белка встала, прижалась ко мне, поцеловала в губы. Теперь как всегда страстно, жадно.

     Потом я снова намылил мочалку, мы мылись, я тёр её груди, живот, целовал в пупочек. И вот предо мной возникли её лобок и писечка, подёрнутые, мягким, еле заметным, светлым, пушком. Слегка разошедшиеся половые губы. Я осторожно провёл по ним снизу вверх большим пальцем несколько раз. Потянулся к ним губами, поцеловал. Лизнул языком. Погрузился языком внутрь, ощутил кисловато-солёный вкус её выделений. Раздвинул пальцами губки. Стал искать языком клитор, о котором так много читал в «умных» книжках.

     Белка стала дышать глубже. Опустила руки мне на плечи.

     Я неглубоко вставил палец второй руки в её вагину. И начал двигать им внутри, пока не коснулся чего-то. От этого Оля вскрикнула негромко и сказала:

     — Не надо, — сделала глубокий вдох и добавила, — пока не надо.

     Я встал, поцеловал её.

     Мы всё-таки домылись. Потёрли друг другу спины. Помогли друг другу вытереться, и пошли в комнату.

     В комнате Оля сказала:

     — Стас, пойдём, покурим.

     — Пойдём, — ответил я. Надел джинсы и футболку.

     Курили на кухне. Я облокотился на подоконник, Оля уселась на краешек кухонного стола. Просто смотрели друг на друга и молчали.

     — Ты хочешь? — Оля заглянула мне в глаза.

     — Да, но если ты не готова...

     — Я ...  

     готова, — перебила она меня.

     Затушила свой окурок в раковине и бросила в ведро.

     — У тебя есть... — Белка смутилась на секунду, — Ну... эти... презервативы?

     — Да.

     — Пойдём, — Она поманила меня рукой.

     — Иди, я сейчас.

     Докурив, я пошел в туалет. Мне очень хотелось помочиться.

     Когда я вошел в комнату, Оля полулежала на кровати, прикрывшись простынёй. На столе стояла бутылка вермута, и две чашки.

     — Налей нам немного, Стас. — Попросила она.

     Я открыл бутылку, налил по половине. Подал одну чашку ей.

     — Я тебя люблю. — Сказала Оля, тихо стукнула в край моей чашки своей. Залпом выпила.

     Я лишь пригубил. Забрал у неё посуду, поставил обе чашки на стол.

     Снял футболку, джинсы, трусы. Подошел к кровати. Откинул с белки простынь. Она отпрыгнула и забилась в угол, подтянув под себя ноги. Я сел, на край кровати, рядом.

     — Ну, что, ты? Боишься?

     — Да.

     — Я тебя, очень, люблю. Всё будет хорошо.

     — Да. Я верю, Ёжик. — Олька вытянула ножки вдоль стены.

     Я наклонился, поцеловал в губы. Провёл рукой по её щеке, шее, груди, Взял в руку её сисечку, аккуратно начал её массировать. Опустил голову, поцеловал в грудь, облизал сосочек. Соски её набухли и стали твёрдыми, как и мой член. Потом я стал спускаться ниже покрывая поцелуями её живот. Пока вновь не дошел до самого главного, самого сладкого, и вожделенного места на её теле.

     В душе я не мог как следует рассмотреть её писечку. Даже стоя на коленях, моя голова, всё равно была на уровне её живота. И мне приходилось изгибать и выворачивать шею, чтобы дотянуться до неё. Сейчас же я мог занять удобное для себя положение, и во всех подробностях рассмотреть все мельчайшие детали молодого девичьего тела. Ведь это было в первый раз.

     Целуя, её губки, я раздвигал их пальцами, лёгко касался её клитора, ощущал вкус её сочных выделений.

     И Белка была благодарна за то, что я делал. Выражая свои чувства прерывистым дыханием, и тихим постаныванием.

     Наконец я оторвался от её промежности. Встал на колени перед её раздвинутыми ножками.

     Оля приподнялась, и села по-турецки. Протянула свою нежную ручку и взяла меня за пенис. Несколько раз передёрнула его, пока я открывал и вынимал презерватив.

     — Можно я сама его надену?

     Я лишь кивнул, и протянул ей скатанный в плоскую шайбу кусок латекса.

     Оля неумело попыталась натянуть презерватив на фаллос. Удалось это корявенько со второго раза. После, она вновь откинулась на подушку.

     Я вновь наклонился над ней, слегка коснулся членом её вагины. Она вздрогнула. Я приблизился к её лицу, поцеловал. И шепнул на ушко:

     — Не бойся, Бельчонок, я буду очень осторожен и нежен с тобой.

     С этими словами я вновь коснулся её писечки своим пенисом. Попытался вставить его. Получилось не с первого раза. Член несколько раз проскакивал, но, наконец, вошел в узкое отверстие влагалища. Сначала совсем чуть-чуть, потом глубже, ещё и ещё. Пока там, не стало совсем узко. Тогда я немного вытащил член и снова вставил, так несколько раз. Потом с усилием продавил, его глубже внутрь.

     Оля вскрикнула, и, кажется, даже сказала: «Блять».

     Я уже понял, что всё случилось, и теперь меня ничего не сдерживает. Большими размашистыми движениями я продолжал разрывать её плеву. Стараясь ускорить темп.

     По лицу Белки метались отголоски её ощущений. Они ежесекундно сменяли друг друга. Ей было то страшно, и она упиралась руками мне в грудь, пытаясь оттолкнуть от себя. То больно, и тогда она зажмуривалась, и стискивала зубы. То приятно, и она улыбалась и облизывала губы языком. То вновь больно и тогда она кусала свою нижнюю губу. Её руки вцеплялись в сетку панцирной кровати, сминая матрац и простынь.

     — Тише. — Прошептала она. — Помедленнее, делай это. Мне, уже почти, не больно.

     Я снизил скорость и амплитуду движений.

     — Да... Стас... глубже... сквозь стон, прерывисто выдыхала Олька. — Ты... достаёшь... хорошо.

     Я старался, следовать её подсказкам. Её и моим первым живым ощущениям. Первым результатам, полученным опытным путём.

     Когда на меня стала накатывать волна оргазма, Белка изогнулась, вскрикнула и обмякла на секунду. Я уже вышел на финишную прямую.

     — Стас, мне больно. — Крикнула она.

     Я не слышал, и остервенело, продолжал трахать, её ещё и ещё пока не кончил. Наконец я вынул член, и тяжело дыша, свалился рядом.

     Мы без движения, лежали на узкой панцирной кровати. Молчали и смотрели в потолок.

     Оля первая повернулась, приподнялась на локте, посмотрела на меня и сказала:

     — Мне было больно, ты не слышал?

     — Нет, но это нормально, как мне кажется. — Ответил я, подсовывая руку ей под голову.

     — Нет, не сразу, а потом когда я... кажется, кончила. — Олька, опять повалилась на спину. — Я же кричала, просила остановиться. А у тебя были такие глаза... и ты продолжал и продолжал.

     — Прости. Тебе было хорошо?

     — Это было круто... не передаваемо... не забываемо... ни с чем не сравнимо.

     — И для меня...

     — Так и должно быть, ведь мы — Первые.

     Да, подумал я тогда, ведь мы действительно первые... нет, не первые кто трахался в этой общаге, в этом обшарпанном душе, может даже на этой самой, узкой, старой, скрипучей панцирной кровати. Для себя, друг для друга, в первый день нового года, здесь и сейчас, мы были — Первыми.

     Знать бы тогда как много их будет: вторых, третьих, пятых, десятых... Будут единственные. Будут незабываемые. Когда-нибудь будут и последние. Но первых уже не будет.