Глава 7. Дальнейшие испытания

     Когда наступил вечер, а вместе с ним — очередное кормление при помощи шланга, фрау Бакстер сняла с меня моё резиновое платье и, верная своему слову, приковала меня к постели точно так же, как и в предыдущую ночь. Как следует укрыв меня сверху простынёй, она вышла из комнаты и направилась вниз по лестнице. Не успела она уйти, как пальчики мои начали своё возбуждённое путешествие к области между ног. В этот раз я обнаружила, что резиновая кромка моей комбинации обволакивает их почти полностью. Неужели она так растянулась за это время? Или просто сместилась во время моих передвижений?

     Спустя некоторое время я поняла, что мне чего-то не хватает; и, хотя всё остальное было точно таким же, как сутки назад, я осознала к своему отчаянию, что мне не хватает кляпа во рту: не хватает его привкуса, не хватает даже ремешков его сбруи! Но одного лишь воспоминания о нём мне хватило, чтобы привести меня в экстаз, и вскоре я вновь воспарила над своим ложем; душа моя словно отлетела от тела, до того сильным был оргазм, потрясший всё моё юное тело! И всё это время мои уши наполняло шуршание обволакивавшего меня латекса, ноздри наполнял его упоительный запах. Я всё ещё чувствовала на своём теле неумолимую хватку корсета, но теперь он не казался невыносимым бременем, а напротив, казался теперь едва ли не частью моего возбуждения!

     Той ночью я кончала не так часто, как в прошлый раз, но каждый оргазм был не менее восхитителен. Вскоре я поняла, что даже после оргазма заряд чувственности, наполняющий всё моё тело, поддерживает меня в возбуждённом состоянии. Удовольствие больше не было чем-то, к чему надо было стремиться второпях. Что за дивное чувство вдруг наполнило мою жизнь!

     Я спала крепко, и проснулась раньше, чем фрау Бакстер. У меня возникло искушение ещё немного поиграть со своим телом, но я побоялась, что разбужу её, и вместо этого довольствовалась лишь мыслями и воспоминаниями. С радостным удивлением я обнаружила, что и они возбуждают меня не менее сильно! Усилием воли заставив себя остановиться, я начала думать вместо этого о том, что готовит мне новый день. Вскоре моя гувернантка проснётся и начнёт готовить меня к этому таинственному «визиту». Кто же будет «оценивать» меня? Как мне на это реагировать? И только сейчас я осознала: эти незнакомые мне люди увидят не саму меня, а лишь затянутый в резину манекен. Мне даже не удастся заглянуть им в глаза! И я оказалась права.

     Фрау Бакстер поднялась с постели и вышла из комнаты, не заметив, что я проснулась. Я прислушивалась к каждому её шагу за стеной: из прихожей в душ, из душа на кухню, из кухни обратно в нашу комнату. Молча она отомкнула удерживавшие меня замки, затем подняла мне подняться на ноги и наконец-то, к моему облегчению, сняла с меня мою резиновую упряжь. Теперь я наконец узнала, что требуется для того, чтобы расстегнуть все эти многочисленные пряжки на моих ремнях, ибо я уже видела такой инструмент в руках своего отца, когда он разбирал для прочистки свою пишущую машинку. Это был шестигранный ключ, но вместо шести граней на конце он имел форму звезды, и с другого конца был закруглён пополам. Фрау Бакстер вставляла его в центральную часть пряжки и, повернув на полоборота, размыкала цепкую хватку зубцов внутри. Только и всего! Как только вся разобранная на части упряжь оказалась на постели, меня препроводили в душ.

     Видимо, я заслужила этим утром какое-то послабление, ибо вода на этот раз была тёплой; и, что удивительно, она даже ослабила мой корсет вплоть до того, что я могла извиваться всем телом внутри его цепких объятий. Лившаяся под напором вода струилась по моему телу, с шумом журча под слоем резины, по-прежнему обтягивавшей меня. Когда я вышла из душевой кабинки, я ощутила себя почти что чистой внутри своего резинового кокона. Вновь прошло немало времени, прежде чем меня вытерли досуха, и вновь, когда я вышла в комнату, с меня капало. Этим утром мне было дозволено сидеть на краю своей постели с по-прежнему ослабленным корсетом, пока меня кормили через трубку в горле. Я ещё не знала, что с каждой порцией я получаю намного меньше питательных веществ, чем до этого. Содержимое моей еды также изменилось; она стала сурово диетической и, держа меня в форме, призвана была уменьшить мой вес и, соответственно, отрегулировать размеры моего тела.

     — Иди-ка обратно к шкафу! — скомандовала фрау Бакстер, как только моё кормление подошло к концу.

     Вот и кончилась моя краткая передышка от неослабного контроля моего резинового корсета. В этот раз, однако, мне было легче напрягать диафрагму с каждым затягиванием корсета, даже несмотря на то, что затянули его, казалось, ещё туже, чем раньше. Так оно и было; теперь его кромки сходились на моей спине полностью, сверху донизу! Вслед за этим меня снова облачили в резиновую упряжь, на этот раз быстрее, чем раньше. На свет снова появилось ярко-голубое платье, и за это я была ей даже благодарна: хотя бы на время визита я буду выглядеть более или менее нормально.

     — Так-то лучше! — произнесла самоуверенная англичанка. — Ну что, готова к поездке? — В этот раз она, кажется, действительно ожидала ответа.

     — Я... я не знаю, фрау Бакстер... мне ещё страшно, — нервно запинаясь, отвечала я.

     — Глупости, Селин! А теперь, — решительно продолжала она, — пойдём-ка в соседнюю комнату, где я приготовила всё нужное для поездки.

     Я дала ей отвести себя в другую комнату, которая теперь превратилась в хранилище для её пожитков. То, что я увидела там, заставило меня застыть на месте; и страх, который обуял меня во время первой примерки моего глухого шлема, обратился теперь в панический ужас.

     В центре комнаты стоял самый большой из сундуков фрау Бакстер, раскрытый настежь. По краям его выстилала толстая зелёная резина, и я тут же поняла, что она предназначалась для меня самой. Как я ни сопротивлялась, против моей огромной и сильной надзирательницы я ничего не могла поделать. Она сноровисто сковала мои запястья висячим замком, после чего вторым замком сцепила мои лодыжки. За несколько секунд обездвижив меня таким образом, она подняла меня в воздух и без дальнейших церемоний швырнула в выстеленный резиной сундук.

     — Сядь смирно, Селин! Мне снова нужно заткнуть тебе рот. Лучше не сопротивляйся, а не то я вынуждена буду применить такую силу, которой ты ещё не ведала ранее.

     Сердце моё колотилось от ужаса перед неизвестностью, но кое-как я заставила себя успокоиться, говоря себе, что руки мои снова будут совсем рядом с промежностью; и, когда в рот мне снова затолкали кляп, и резиновый шар вновь раздулся, заполняя его без остатка, мой разум настроился по отношению к происходящему довольно благоприятно!

     И всё же я не могла расслабиться полностью. Кое-как я скорчилась в сундуке, приняв позу зародыша, обхватив ноги руками. Фрау Бакстер это понравилось, и она быстро разомкнула мои лодыжки, после чего надела на них другой замок, с дужкой повыше. Эту дужку она продела сквозь кольца браслетов у меня на лодыжках, затем сквозь замок, уже сцеплявший мои запястья, и с щелчком вогнала его в сам замок! Затем она принялась соединять края зелёного мешка, в котором я находилась, и свет вокруг меня начал медленно, неотвратимо угасать. Я заплакала в страхе и отчаянии, когда она затянула мешок кожаным ремнём, затем вздрогнула в ужасе, когда крышка сундука вдруг захлопнулась надо мной, и оба его стальных замка громко щёлкнули, запирая меня внутри! Упрятанная в толстый, страшный мешок, запертая в обитом сундуке, я лихорадочно забилась в своих путах, в ужасе при одной лишь мысли о том, что я задохнусь и умру здесь, так и не увидев более света дня!

     Все звуки, за исключением моего дыхания, практически исчезли. Шаги моей мучительницы затихли в отдалении, и в комнате быстро воцарилась мёртвая тишина. Меня бросили здесь одну, в этой жуткой тьме! Наверное, от ужаса я упала в обморок, потому что резко очнулась, когда один, а затем второй конец моего вместилища подняли с пола. Я услышала мужские ...

  голоса, и затем фрау Бакстер сказала:

     — Аккуратней, пожалуйста!

     Кое-как меня перенесли вниз по лестнице и отволокли на улицу, где грубо опустили на дно ожидавшего фургона. Звук захлопываемой дверцы окончательно запечатал меня в моей передвижной тюрьме.

     Последовавшее за этим путешествие оказалось не столь некомфортным, как я ожидала, и совсем недолгим. Мы проехали всего лишь пару километров по асфальтированным дорогам, после чего фургон резко повернул и вскоре затормозил на гравиевой дорожке. Захлопали дверцы, послышались приглушённые звуки и хруст шагов по гравию, и вскоре мою переносную тюрьму снова подняли и понесли, намного бережнее в этот раз, в какое-то здание и затем в коридор по ковровой дорожке.

     — Сюда, пожалуйста! — услышала я мужской голос.

     Мои носильщики остановились и начали поворачиваться. В своём гробу я услышала доносящиеся до меня звуки музыки. Новые голоса, и затем, через минуту-другую в комнате всё стихло, лишь радиоведущий возвестил начало какой-то новой передачи. Пробыв в одиночестве минут десять, я услышала наконец фрау Бакстер, когда она отомкнула замки и открыла сундук.

     — Ты меня слышишь, Селин? — Ещё один оставленный без ответа вопрос. — Сейчас я открою твой мешок, но мне нужно, чтобы ты крепко закрыла глаза ненадолго. Здесь очень яркий свет, и мы не хотим повредить тебе глаза.

     Я сделала как мне было велено — и попалась в ловушку! Едва лишь мешок открылся настежь, как невидимые руки тут же натянули мне на голову тугой резиновый шлем! Я пыталась было сопротивляться, мотая головой, но кто-то уже затягивал на нём кожаный ремень, накрепко прихватывая шлем к моему ошейнику. Я по-прежнему ничего не видела, и к тому же во рту у меня до сих пор находился кляп! Снова я обоняла и осязала резину у себя на лице, но на этот раз страх был сильнее возбуждения. Я всё ещё барахталась, но меня уже поднимали на ноги, и после того, как фрау Бакстер расстегнула замок на моих лодыжках, я обнаружила себя стоящей на глубоком, ворсистом ковре. Необыкновенная мягкость обволокла мои босые ноги, и почему-то я сразу поняла, что ковёр неимоверно дорогой.

     — А она у вас с норовом, эта Селин! — сказал низкий мужской голос с явным французским акцентом.

     Я попыталась воззвать к нему по-французски, — последний раз я говорила на этом языке с мамой, давным-давно, — но это ни к чему не привело, ибо кляп заглушал меня самым надёжным образом. «Мммн... мннн!!... « — вот и всё, что из-под него прозвучала, после чего я оставила эти попытки.

     — Так и есть, мистер... — Либо фрау Бакстер не знала этого человека, либо скрывала его от меня. Он не сделал ни малейшей попытки назваться.

     — Вы уверены, что она нам подходит, мадам? — осведомился он.

     — Разумеется; даже на этой ранней стадии, вы сами увидите, — ответила она. — При должном уходе она покажет блестящий результат.

     — Повернись-ка, Селин, — прозвучал новый голос, с сильным тевтонским акцентом. — Дай-ка мы посмотрим на тебя, девочка.

     Фрау Бакстер схватила меня за талию и принялась поворачивать из стороны в сторону. Вслед за этим я ощутила на своём затянутом в резину теле многочисленные руки; руки, которые щупали и обследовали меня, как она и предупреждала. Меня осматривали, точно лошадь на продажу! Я уже готова была к тому, что с меня снимут шлем и кляп, чтобы измерить длину зубов, и молилась меж тем, чтобы меня действительно не продали кому-нибудь. Мне вспоминались истории белых женщин, которых продавали в рабство. О господи! Неужели и я оказалась среди них? Страх, который охватил меня при этой мысли, подавил все мои сексуальные вожделения и заставил меня участить дыхание. Фрау Бакстер заметила это.

     — Успокойся, Селин, — сказала она. — Дыши ровно. Скоро мы вернёмся домой. Тебе здесь ничто не угрожает.

     Она взяла мою руку, нежно гладя её другой рукой. Это, и её слова, возымели должный эффект. Мне хотелось посмотреть в глаза этим людям, чтобы хоть как-то повлиять на них, чтобы они хоть как-то посодействовали моему освобождению. Разумеется, все эти надежды были тщетными. Наконец меня оставили одну, и осматривавшая меня троица отошла куда-то в уголок, переговариваясь шёпотом. Когда они вернулись, меня медленно повернули вокруг, после чего потрогали и пощупали ещё немного.

     — Я всё ещё не уверен, мадам Бакстер, подойдёт ли нам эта девочка, — сказал француз. — Нельзя ли посмотреть на неё поближе?

     — Разумеется! — с готовностью отозвалась фрау Бакстер.

     Я ощутила её пальцы на пуговицах платья у меня на спине и автоматически подалась вперёд, не желая, чтобы меня раздевали. Сильные руки схватили меня за плечи, и несмотря на то, что я продолжала вырываться, против трёх своих тюремщиков у меня не было ни единого шанса. Очень скоро платье упало к моим ногам, после чего я почуствовала, как шестигранный ключ просовывают в пряжки моей сбруи, и вскоре она также покинула моё тело.

     — Стой смирно, Селин! — пролаяла фрау Бакстер.

     Я ощутила её руки на шнуровке моего корсета, и поняла, что вслед за этим меня разденут окончательно. Неужели мне предстоит оказаться перед этими людьми совершенно голой?!

     Внезапно я вспомнила свою наспех составленную записку, которая до сих пор лежала в ящике моего стола. Даже если бы я и смогла пронести её сюда, никакой пользы это бы не принесло. Когда моя комбинация присоединилась к кучке резины у меня возле ног, никакой холодный сквозняк не коснулся моей кожи, но соски мои тут же напряглись, и под своей глухой резиновой маской я густо покраснела.

     — Вы, как всегда, правы, мадам Бакстер, — сказал француз. — Пожалуй, мне пора уже научиться доверять Вашим инстинктам в таких ситуациях, а не моим. — Все трое рассмеялись, после чего француз произнёс: — Ну хорошо, пусть теперь Селин увидит свет солнца.

     Я зажмурилась на ярком свету, когда ремень вокруг моего горла ослабили и маску сняли с моей головы. Пока я моргала, пытаясь освоиться с изменившимися условиями, невидимые руки возились с ремешками моего кляпа. Я стояла лицом к огромному окну, выходившему на зеленеющий парк; порывшись в памяти, я попыталась вспомнить, где в нашем городке может находиться такой парк, и не смогла. Видимо, это было частное владение. Моих похитителей нигде не было видно, и мне пришлось сначала повернуть голову налево, а затем направо, чтобы увидеть всех троих. Кабинет был роскошно убран, и моя нагота казалась здесь странной и неуместной. Вновь я засомневалась: уж не был ли это и впрямь какой-то дурацкий розыгрыш? Что я могла здесь делать, особенно затянутая с головы до ног в глухую резину? Тут француз, стоявший вместе с фрау Бакстер справа от меня, заговорил.

     — С добрым утром, Селин. Тебе нравятся мои сады?

     В нашем городе было всего три огромных дома, которые могли разместить рядом с собой такой парк, но я по-прежнему не имела представления, где нахожусь.

     — Умоляю Вас, сударь, — зашептала я, — скажите: зачем я здесь? Что вы хотите со мной сделать?

     — Этого тебе пока что не нужно знать, дорогая моя, — мягко произнёс он.

     Только теперь, глядя на него в упор, я увидела свисающий с его пояса предмет, который заставил меня застыть на месте. Это был кнут, всего лишь около метра длиной, но с его крепкой, обтянутой кожей рукоятки свисало множество кожаных хвостов. Штук двадцать, или того больше.

     — Отвернись-ка от меня, Селин, — тихо произнёс он, но я словно приросла к месту, в ужасе при мысли о том, что как только я отвернусь, эта кожа прикоснётся к моему обнажённому телу! Фрау Бакстер схватила меня за левое запястье и без каких-либо усилий развернула меня лицом к себе. Но кожу у меня на шее уже защекотало в тягостном предчувствии, и я непроизвольно выгнула спину.

     — Нет-нет, Селин, не сейчас. Ты ещё не готова, дорогая моя. Если, и когда, ты захочешь отведать моего кнута, ты не будешь от него пятиться, но напротив, будешь страстно ждать его поцелуя.

     В этот миг что-то внутри меня словно прошептало мне на ухо:»Это правда, Селин. Это ...   правда.« Сознание моё воспротивилось этому, и я закричала:

     — Нет! Нет! Никогда!

     Фрау Бакстер лишь улыбнулась и подняла с пола моё резиновое бельё.

     Двое мужчин без единого слова удалились из комнаты, предоставив моей мучительнице снова одеть и затянуть меня в моё резиновое облачение. Как только мой внешний вид устроил её целиком и полностью, она с лёгкостью подняла и опустила меня обратно в мою выстеленную резиной тюрьму. Меньше чем через минуту меня уже снова несли вдоль устланного ковром коридора прочь из дома, на гравиевую дорожку.

     Обратный путь ничем не отличался от пути туда, за исключением того, что когда мы достигли дома, мой сундук внезапно остановился в прихожей. Знакомая мне со вчера какофония звуков обрушилась на меня, хоть и сильно заглушённая, но на этот раз я знала, что нахожусь совсем рядом с рабочими, и я слышала, как моя гувернантка отдаёт им распоряжения. Внезапно я поняла, что это может быть мой шанс на спасение! Если только мне удастся привлечь внимание рабочих к своей беде, меня могут освободить! Хоть мои запястья и лодыжки и были надёжно прикованы друг к другу, тем не менее я начала биться в своём сундуке, колотя в его стенки локтями и коленями, но всё было без толку. Толстая обивка сундука надёжно поглощала все мои звуки; и даже те, что проникали наружу, безнадёжно тонули в грохоте и суете работы вокруг.

     Сундук снова подняли и понесли вверх по лестнице, после чего снова опустили на пол. Однако же, в этот раз на нём не было ковра, из чего я заключила, что меня принесли не в кладовую. В целом вся моя поездка заняла меньше часа, и мои надежды на спасение вновь обратились в прах. К этому моменту я уже твёрдо решила, что просто обязана сбежать. Даже мои новообретённые сексуальные ощущения не стоили того, чтобы отдать свою жизнь под такой контроль.

     — Я думаю, всё прошло удачно, — сказала фрау Бакстер, помогая мне выбраться из тесного сундука и снимая с моей головы тугой резиновый шлем. — Ты им понравилась, Селин.

     Я надеялась, что она снимет с меня кляп, и издала несколько звуков, давая ей понять, что я хочу говорить. Она не обратила на это внимания.

     — Рабочие внизу будут работать допоздна, чтобы успеть завершить работу, — продолжала она. — Завтра утром приедут другие, чтобы применить свои навыки как следует и подготовить для тебя твою новую комнату.

     Сообщая мне всё это, она подвела меня к постели, и очень быстро я оказалась прикована к ней лицом вверх. Вслед за этим она натянула мне на голову ненавистный шлем; всё ещё влажная резина облепила мне лицо, пока она затягивала и застёгивала его у меня на голове. Но моя надсмотрщица, видимо, сообщила мне ещё не всё, что хотела.

     — Завтра после обеда к нам придут двое гостей. Первый — мой коллега, а второй — друг твоего отца, герр Штранг. Он прибудет вместе со своей дочерью, Кристель, и она поживёт здесь некоторое время. Так что скоро в твоей новой комнате у тебя будет соседка, хоть и ненадолго.

     Вот это новости! Может, я смогу отдать свою записку кому-нибудь из этих людей! Я не была знакома с дочерью герр Штранга, но наверняка, узнав о том, что меня держат здесь против воли, она поможет мне освободиться! Вновь я принялась лихорадочно думать о побеге из этого ада, где меня обездвиживали всё более и более изощрённо. Я снова очутилась одна, но едва обратила на это внимание. Мысль о том, что фройляйн Штранг уже могла пройти сквозь руки моей гувернантки ни разу не посетила меня; напрасно! Я не могла дождаться, пока закончится этот день, до того мне не терпелось встретить эту девушку. Нужно было планировать свой побег! Какой сегодня день? Всё происходило так быстро! Скорее всего, воскресенье; и наши гости, значит, прибудут в понедельник. Часы тянулись невыносимо медленно. Но даже составляя свои планы, я надеялась, что проведу этот вечер в доставляемом самой себе блаженстве; наверняка это поможет мне скорее приблизить рассвет!

     Всё произошло так, как и предсказала фрау Бакстер. Рабочие шумели до самого поздна, и поскольку наш дом находился вдалеке от соседей, шум этот не привлекал ничьего внимания, и вскоре стих до обычного будничного гула.

     Моя гувернантка вновь проделала со мной обычный вечерний обряд, лишь на короткие мгновения снимая с меня кляп. В одну из таких передышек она быстро и ловко вставила в моё горло шланг, после чего накормила меня через него, причём всё это время я оставалась прикованной цепями к кровати! До этого меня кормили в сидячем положении, но это было куда унизительнее, и она, казалось, от души наслаждалась процессом; особенно когда я запаниковала и истерически забилась в своих цепях, пытаясь не дать ей просунуть шланг в своё горло; и потом, когда она дёрнула за рукоятку, и пища полилась внутрь. Покончив с кормлением, она не дала мне ни единого шанса просить о пощаде, вместо этого немедленно засунув резиновую грушу обратно мне в рот, после чего как следует застегнула упряжь вокруг моей головы, затягивая каждую пряжку. Убедившись, что та никуда не денется, она взяла в руку вторую грушу, поменьше, и стала накачивать до тех пор, пока мой рот снова не заполнился до отказа, и на глазах моих не проступили слёзы страдания и отчаяния.

     Фрау Бакстер отстегнула меня от кровати, оставив мои руки обвитыми вокруг талии и запястья скованными коротенькой цепочкой у меня за спиной, и отвела меня в туалет. С клиническим безразличием она указала мне на унитаз, после чего, словно сиделка, подтёрла меня, когда я завершила свой туалет. Затем она отвела меня обратно в спальню, держась загнутым пальцем за одно из колец у меня на поясе. Я сидела в бессильном отчаянии на краю своей постели, пока она соединяла мои ножные браслеты висячим замком, и затем, к моему всепоглощающему ужасу, она снова взяла в руки противогаз! Я отчаянно замотала головой, насколько позволял мне мой тугой и жёсткий ошейник, умоляюще мыча сквозь нос, но это нисколечко мне не помогло!

     — Это для твоего же блага, Селин! — увещевала фрау Бакстер, растягивая толстую резину, которой вскоре суждено было надёжно заключить в себе мою голову.

     Не обращая внимания на слёзы, ручьями лившиеся у меня из глаз, она поднесла ко мне этот ужасный предмет. При мысли о том, что мне предстоит провести в нём всю ночь, да ещё и с кляпом во рту, меня охватил такой страх, что я кинулась обратно на обрезиненный матрас и попыталась беспомощно уползти от неё, истерически задыхаясь и бурно рыдая.

     По всей видимости, она лишь играла со мной, как кошка с мышкой, ибо медленно наклонилась ко мне, держа противогаз раскрытым, и затем аккуратно надела его на меня! Растянув его края в стороны своими сильными пальцами, она вплотную прижала его к моему лицу, после чего свела края у меня на затылке и застегнула чудовищный предмет крепко-накрепко! Толстый слой резины тут же заглушил мои сдавленные вопли; лишь еле слышные поскуливания доносились наружу из-под вентиляционных отверстий. После этого она перевернула меня на живот и забралась сверху, придерживая коленями с боков; матрас продавился под её тяжестью. За несколько мгновений она накрепко зашнуровала шлем у меня затылке, и вновь моя голова и моё лицо оказались в жарком, тесном и так хорошо знакомом мне резиновом плену.

     Победив меня окончательно, она пристегнула цепь к моим лодыжкам, пока я лежала лицом вниз. Затем она перевернула меня на спину и поправила уже закованные запястья. Сквозь тугую и плотную резину противогаза до меня слабо доносился звон цепей и щелчки замков, которыми она пристёгивала их к моим запястьям.

     Увы, сегодня мне не суждено было получить никакой сексуальной разрядки, ибо, сняв короткую цепь, которая удерживала мои запястья у меня за спиной, она вытянула мои руки, уложила на постель и приковала где-то у меня за головой. Она слезла с постели и внезапно туго натянула цепь на моих лодыжках, вынуждая меня лежать совершенно неподвижно под плотным резиновым покрывалом. Наверняка, обездвиживая меня, фрау Бакстер чувствовала моё отчаяние и страх, но не обратила на это ...   никакого внимания, оставив меня лежать распятой на постели, прикованной цепями за руки и за ноги в виде буквы Y.

     — Постарайся понять, Селин, — сказала она, — что твоим нуждам и потребностям в будущем будет уделяться очень мало внимания. Потребности и нужды других людей будут куда важнее.

     С этими словами она подоткнула под меня резиновое покрывало и вышла из комнаты, оставив меня наедине с моими мыслями. Я попыталась потереться промежностью о покрывало и получить хоть какое-то удовольствие, но быстро устала и отказалась от этой затеи. Перед тем, как уснуть, я обратила внимание, что шум работ внизу утих совершенно.

     Что-то ожидает меня завтра?..

Глава 8. Открытия

     На следующий день я проснулась очень рано и поняла, что перед уходом фрау Бакстер оставила ставни открытыми; хоть я и была совершенно слепа в своём противогазе, но я чувствовала, как солнце нагревает мой затянутый в резину затылок: единственная часть моего тела, не скрытая под резиновым покрывалом. Это тепло вселило в меня надежду: быть может, на исходе этого дня я уже буду свободна, и снова смогу гулять по улице безо всяких ограничивающих одежд и оков! До меня доносилось слабые звуки храпа, и я поняла, что моя тюремщица всё ещё спит, поэтому я постаралась расслабиться и унестись мыслями к тому заветному дню, когда Михаэль впервые дотронулся до меня.

     Наверно, я задремала, поскольку проснулась от того, что в дверь позвонили. Внизу, в прихожей, слышались голоса; и, вкупе с тишиной в районе постели фрау Бакстер, это означало, что я пропустила её подъём, и что первые сегодняшние гости уже приехали. Мне так и не удалось их встретить, поскольку к тому моменту, как я спустилась вниз, они уже закончили свою работу и отбыли восвояси. Через несколько минут фрау Бакстер вернулась в мою комнату. Сегодняшний день явно обещал принести что-то новое. Когда она входила, я услышала странное звяканье, и когда она покончила с расковыванием моих цепей и сняла мой противогаз, я увидела на постели поднос с тостами, кофе и двумя чашками. Я так обрадовалась, что даже не обратила внимание на лежащий рядом с ними серый свёрток и на новый предмет из чёрной блестящей резины, брошенный на постель.

     — Поднимайся, Селин! — приказала она. — Я хочу, чтобы перед завтраком ты сняла с себя всю свою одежду.

     Меня не нужно было просить дважды! Избавиться наконец от корсета, пусть даже на короткое время, было сущим блаженством! Через какие-то мгновения я уже стояла перед ней совершенно голая, и она внимательно осмотрела меня сверху донизу.

     — Теперь садись за стол, Селин, — сказала она.

     Она разрешила мне съесть два тоста и выпить кофе: настоящий эликсир после всего лишь нескольких дней принудительного кормления! Было так странно снова уметь пережёвывать пищу, и когда я пила кофе, в горле щекотало и першило.

     — Надень накидку, Селин, и быстро иди принимай душ. Я осмотрю тебя очень внимательно, так что мойся как следует!

     Мой краткий завтрак был окончен, и мне не терпелось наконец принять душ. Я в нерешительности замерла возле открытой двери, опасаясь, как бы меня не увидели те двое внизу.

     — Никто тебя не увидит, Селин, — добавила фрау Бакстер. — Они работают слишком усердно.

     Но всё равно, проходя мимо лестницы, я глядела на неё с опаской.

     Было так чудесно снова ощутить на коже струи горячей воды! В зеркале мне было видно красные отметины чуть ниже спины, где корсет вдавливался в тело. Я провела в душе намного больше, чем нужно было, наслаждаясь очистительными каплями воды на теле и глядя на серый свёрток на полу. Фрау Бакстер дала мне спокойно завершить моё чрезмерно долгое омовение, появившись на пороге ванной лишь когда я уже вытиралась полотенцем. Внезапно я обратила внимание, что полотенце было свежим, а в ванной было недавно прибрано. Прислуги мы не держали, поэтому было ясно, что с домашними хлопотами фрау Бакстер справлялась сама. Меня освободили от этой обязанности... но какой ценой!

     — Давай поживее! — пролаяла она. — Одевайся!

     Неужели моей кратковременной свободе пришёл конец? Она держала в руках некий резиновый предмет, который лежал до этого на постели; но лишь когда она расстегнула длинную «молнию» на спине одеяния, я поняла, как именно он надевается. Это был комбинезон на всё тело, схожий с тем, что я носила ранее; но этот не оставлял открытым совершенно ничего! Она помогла мне облачиться в блестящее одеяние, натянув штанины мне на ноги. Тальк снова возымел свой неизменный эффект, когда мои ступни легко скользнули в носочные части; затем крепкую резиновую кожу натянули мне по самые бёдра, и та плотно обхватила мои ноги по всей длине. Мне пришлось наклониться, чтобы просунуть руки в рукава, и, выпрямившись, я ощутила, как туго резина обтягивает их, двигаясь по направлению к плечам. Мне показалось, что костюм был на размер или два меньше, чем нужно, но резина продолжала неуклонно поскрипывать, обволакивая меня всё больше и всё туже обтягивая моё голое тело. Рукава оканчивались перчатками, и мои пальцы с лёгкостью скользнули туда; я пошевелила ими немного, чувствуя, как плотно резина обволакивает их.

     Когда молния на моей спине застегнулась, я взглянула на себя в зеркало и обнаружила себя с ног до головы затянутой во вторую кожу; тесно облегая всё моё тело, она тускло поблёскивала под светом ламп. Я совершенно точно могла бы обойтись без оков и цепей; но в тот момент я поняла, что больше никогда, даже если мне и удалось обрести бы свободу, я не смогла бы обходиться без резины! Её запах сводил меня с ума; её прикосновение возбуждало меня; и в эти краткие мгновения я осознала, сколь важное место внезапно занял в моей жизни этот костюм.

     — Вижу, самолюбование также относится к числу твоих прегрешений, Селин! — Властный голос моей гувернантки, которая вовлекла меня во всё это, пробудил меня от грёз. Голос её, однако, не был злым. — Возможно, вот это поможет делу.

     Только сейчас я заметила в её руках второй предмет моего резинового облачения: шлем на всю голову! Страх мой, однако, уменьшился, когда я увидела прорезанные в нём отверстия для глаз, носа и рта. Я стояла спокойно и неподвижно, пока фрау Бакстер поправляла мне волосы, после чего она аккуратно натянула шлем на мою голову сверху донизу, и толстая шейная часть туго сомкнулась на моём горле. Только тогда она натянула горловину самого костюма поверх неё и застегнула молнию до конца, до самого основания моего черепа. Финальный элемент моего облачения, его венец, если можно так выразиться, занял своё место. Я не могла налюбоваться своим костюмом, разжимая пальцы и чувствуя, как настойчивая резина пытается оттянуть их обратно. Я знала, что, будь я сейчас одна, я смогла бы достигнуть невиданных доселе вершин сексуального наслаждения; один лишь резиновый костюм был сейчас моим любовником, и никто и ничто мне больше не было нужно.

     В этих грёзах я пребывала, пока меня отводили обратно в мою комнату; там я безропотно дала облачить себя в новую сбрую из крепких кожаных ремней красного цвета. Также ни звука я не издала, когда меня вновь уложили на резиновое ложе лицом вниз и заковали мои руки в цепи высоко над головой. Затем на три с лишним часа я осталась одна, не в силах получить никакого сексуального наслаждения и лишь смакуя смутные образы, возникавшие у меня в голове: о том, как я навеки запечатана в этом волшебном костюме, не в силах из него выбраться. Что бы сказали люди, если бы я вышла на улицу, и они бы увидели меня в таком виде?..

Глава 9. Мера вещей

     Мой первый гость прибыл около полудня. Я слышала, как фрау Бакстер приветствовала его на крыльце, почти сразу же после того, как двое рабочих завершили свои дела и убыли восвояси.

     — Заходите же скорее, Раймонд! — звала она. — Вы же там совсем вымокнете!

     Я уже заметила, что солнечный свет немного померк, но не услышала, как начался дождь. Только сейчас я обратила внимание на дробный перестук капель на оконном стекле, и вслед за тем — две пары ног, подымавшихся по лестнице....   Неужели она ведёт этого человека сюда, чтобы он увидел меня такой, прикованной к кровати?! Я отвернулась от двери, не желая видеть, как он вторгается в моё личное пространство.

     — Так вот она какая, ваша Селин, фрау Бакстер!

     Я не смогла сдержать любопытства и повернула голову, желая разглядеть обладателя этого мягкого голоса, пока фрау Бакстер расковывала мои цепи. Это был высокий, сухопарый мужчина; слегка наклонив голову к правому плечу, он рассматривал меня со спокойным выражением лица. Увидев мои глаза, он ласково улыбнулся, и это сразу же успокоило меня. Фрау Бакстер поставила меня на ноги лицом к нему, после чего сняла с меня ременную сбрую.

     — И как же вы поживаете этим утром, моя несравненная Селин? — осведомился он.

     Гувернантка крепко держала меня за плечи. Мужчина нервно потирал руки, словно ему не терпелось услышать мой ответ.

     — У меня всё хорошо, герр Раймонд, — ответила я. Стоя перед ним в таком виде, я почему-то совершенно не испытывала стыда.

     — Нет-нет, — поправил он меня. — Моя фамилия Вольф, но Вы можете называть меня и по имени, Раймонд, если Вам так хочется.

     Я решила, что вежливее будет придерживаться формального обращения.

     — Простите, герр Вольф, — сказала я. — Я просто услышала фрау Бакстер внизу...

     — Это всё замечательно, Селин, — вмешалась фрау Бакстер, — но герр Вольф — очень занятой человек, и ему некогда проводить с нами так много времени! — Моя наставница явно хотела завершить эту беседу поскорее. — Вовсе незачем так много болтать!

     — Но я лишь...

     Моя попытка объясниться была в корне прервана самым жестоким образом. Позади меня фрау Бакстер размахнулась и крепко припечатала ладонью мой зад; ни она, ни кто-либо другой не били меня до этого дня! Кожу ягодицы сразу защипало, пока на ней формировался невидимый алый отпечаток ладони; но боль была не только телесной. Было ясно, что таким образом она твёрдо намерена показать герр Вольфу свою полную власть надо мной.

     Он подчёркнуто не обратил внимания на этот акт насилия надо мной, доставая из кармана пиджака небольшой блокнот и портняжный метр. Вслед за этим герр Вольф принялся снимать с меня столько всевозможных мерок, записывая их в свой блокнот, сколько я и представить себе не могла. Шлепок фрау Бакстер всё ещё побаливал, но этот человек внушал мне необъяснимый трепет, и я содействовала ему как могла, поднимая руки и поворачиваясь так и сяк по его указаниям. Я не смутилась даже, когда он измерял окружность моих бёдер, ни даже когда он продел свой метр мне прямо между ног, измеряя расстояние от передней части моей талии до задней.

     Как только лишь он завершил свои измерения, гувернантка тотчас затянула меня обратно в ременную сбрую, после чего, под бесстрастным взглядом герр Вольфа, приковала мои запястья к столешнице. Я густо покраснела под своим чёрным резиновым шлемом, когда меня, словно животное, посадили перед ним на цепь таким образом, но покорно смолчала. Герр Вольф снова улыбнулся мне на прощание, приподняв край шляпы, после чего вслед за фрау Бакстер вышел из комнаты. Я слышала, как он говорит ей, спускаясь по лестнице:

     — Всё будет готово и доставлено в среду, фрау Бакстер, как условлено.

     Проводив герр Вольфа, она вернулась в комнату и принялась прибираться. О шлепке по моему заду не было сказано ни слова. Я всё ещё дулась и не делала попыток заговорить, хотя мне чрезвычайно хотелось узнать, для чего меня только что измеряли таким образом.

     Увы, на обед меня снова кормили через ненавистный шланг в горле. Видимо, это означало, что таким образом меня будут продолжать кормить и впредь. Фрау Бакстер снова запечатала мне рот кляпом, натянула противогаз поверх моего нового шлема и приковала к постели лицом вниз, после чего покинула меня. Какое-то время спустя к дому подъехала очередная машина, и я услышала доносившиеся с первого этажа приглушённые мужские голоса. Судя по всему, ко мне гостей больше не было, ибо машина вскоре уехала, и фрау Бакстер появилась лишь некоторое время спустя.

     — Уже три часа, Селин. К тебе снова пришли гости.

     Приход моей тюремщицы пробудил меня от дрёмы. Хоть она и отковала меня от постели и сняла с меня кляп и противогаз, но браслеты у меня на лодыжках по-прежнему были соединены короткой цепью, и такая же цепь соединяла мои запястья у меня за спиной. Казалось, я уже никогда не избавлюсь от этого всевозрастающего контроля над моей жизнью и моими передвижениями. На моём горле снова сомкнулся тугой высокий ошейник, но на этот раз я ощутила вес цепи, свисавшей с задней его части! Это новейшее добавление заставило меня вспыхнуть, но вместе с тем я снова ощутила у себя между ног сладкую, томительную дрожь!

     — Очень хорошо, Селин. Пора спускаться. Иди передо мной, — приказала она, твёрдо держа цепь поводка у себя в руке. Она ни словом не упомянула о нём, словно водила меня так каждый день!

     Впервые за эти несколько дней я ступила на лестницу и тут же, ещё не доходя до подножия, заметила изменения в прихожей. Исчезли без следа половики, устилавшие когда-то полированный паркет. Ни единой картины или зеркала не было на гладких, белых, свежевыкрашенных стенах. Единственным предметом, привлекавшим в этой комнате внимание, был длинный, невысокий, гладкий алюминиевый ящик в конце коридора. Он был настолько громоздким, что совершенно загораживал проход; и, судя по моим воспоминаниям о недавнем путешествии в сундуке, его привезли только сегодня. Взглянув на часы, фрау Бакстер отдёрнула занавеску со стеклянного оконца в двери, и лицо её искривилось в улыбке, когда она заслышала шум очередной приближающейся машины. Не выпуская из рук моего поводка, она открыла дверь и впустила очередного посетителя.

     В отличие от герр Вольфа, новый гость был низок ростом и слегка полноват. Когда он снял шляпу, приветствуя фрау Бакстер, я увидела лысину, обрамлённую венчиком жидких волос. В руке его дымилась сигара: до чего отвратительная привычка! Сняв перчатки, он вручил их фрау Бакстер вместе со своей шляпой.

     — Ага! — с воодушевлением произнёс он. — Прибыла будочка!

     Он явно имел в виду стоявший перед нами алюминиевый ящик. Но «будочка»? Что за животное нужно было помещать в столь прочном контейнере? В шоке я раскрыла рот под своим шлемом, когда я осознала, что имел в виду этот человек. Если это и был герр Штранг... то тогда в ящике находилась его дочь! В этом больше не было ни малейших сомнений, и я поняла, что если я собираюсь сбежать отсюда, то от Кристель Штранг помощи мне не дождаться.

     Встав перед будкой на колени, он ключом открыл её с одного конца, потом с другого, после чего с щелчками принялся открывать шесть пружинных зажимов, державших крышку металлического ящика закрытой. С лёгким шипением та приподнялась, и я увидела, что изнутри ящик был выложен толстой, тёмно-бурой вспененной резиной. По-прежнему стоя на коленях возле ящика, он просунул руку внутрь, и я услышала щелчок замка, и вслед за ним — лязг цепи. Его рука напряглась, словно бы он схватился за что-то изнутри.

     — Выходи, Кристель! — спокойно приказал он, сгибая руку внутри ящика.

     Сперва ничего не происходило, но потом я снова услышала лязг цепи, и на моих глаза из контейнера выбралось самое странное существо, которое я когда-либо видело в своей жизни! Я говорю «существо», потому что оно, хоть и было несомненно человеком, но выглядело словно персонаж фантастического фильма: идея землянина о том, как выглядело бы порождение далёкой чужой планеты, но само порождение при этом само было родом с Земли! С морды существа свисало внушительное стальное кольцо, и герр Штранг, просунув в него пальцы, медленно, но неуклонно вытаскивал существо на свет божий.

     С ног до головы бедная девушка была затянута в ярко-зелёную, с серебристым отливом резину. Она казалась полноватой, но когда она двигалась, по складкам резины было видно, что это не так. Не будь я скована по рукам и ногам, я бы не устояла перед искушением наклониться и потрогать её резиновое ...   облачение; но так мне лишь приходилось стоять и беспомощно смотреть на весь этот ужас. Я поняла, что внешний слой этого костюма был сделан из точно такой же вспененной резины, которой была выстелена внутренность ящика, и под нею девушка была такой же стройной, как и я! Суровый костюм не оставлял открытой ни единой клеточки кожи; и чтобы пленница не могла даже попробовать избавиться от него, её руки были заключены в толстые резиновые чехлы, напоминавшие боксёрские перчатки с отсутствующим большим пальцем.

     Но и на этом не заканчивалось её облачение! Система браслетов и цепей на её коленях и запястьях вынуждала Кристель передвигаться строго на четвереньках: левое её запястье было приковано к правому колену, и наоборот. Обе цепи были заключены в стальную трубку двадцати пяти сантиметров длиной, свисавшую над самым полом с её талии. Передвигаясь таким образом, девушка перемещала свою правую руку и левую ногу в унисон, и соединявшая их цепь, продёргиваясь сквозь трубку, лязгала с таким звуком, будто судно отдавало якорь. Двигалась она медленно, делая паузой перед каждым сдвоенным движением руки и ноги. По-прежнему держа пленницу за носовое кольцо, герр Штранг протянул другую руку, и я с ужасом увидела, как он пристегнул цепь длинного поводка к кольцу в передней части её высокого и такого же зелёного стального ошейника. Только после этого он отпустил носовое кольцо, словно она и впрямь была каким-то опасным диким животным; хотя на самом деле, я думаю, он лишь давал ей понять таким образом, что она находится под неослабным и неизбежным контролем. Мысль о том, что она на самом деле нуждается в поводыре, даже не приходила мне в голову, пока через несколько секунд я не обратила внимание, что в её глухом шлеме не было ни единого отверстия, чтобы видеть!

     Лишь по натяжению поводка она могла понять, куда ей надо передвигаться, ибо вся голова её была скрыта под этим шлемом из всё той же серебристо-зелёной резины, громоздким и уродливым. Из боков его выступали два толстых ребристых шланга, уходивших ей за спину и присоединённых к продолговатому предмету, закреплённому у неё на плечах и доходившему до бёдер. Из того же самого предмета выходило ещё два шланга, теперь уже гладких, которые уходили ей между ног и скрывались во всё той же резине!

     Кристель Штранг явно находилась в этом исправительном костюме по воле отца, дабы заплатить за свои прегрешения... но насколько же ужасными они должны были быть?! Наверняка намного тяжелее моих! Чтобы человек смог подвергнуть такому свою собственную дочь, она наверняка должна было совершить что-то поистине чудовищное.

     — Вижу, тебя не на шутку интересует положение моей непутёвой дочурки, Селин!

     Разумеется, я во все глаза разглядывала Кристель, и кто бы не стал?! Но «интересует»? О нет! Оно вселяло в меня самый неподдельный ужас! Может, что-то и шевельнулось внутри меня при виде этой несчастной девушки, но «интересом» это назвать было никак не возможно! Если и меня саму ждала та же самая участь... Я знала, что попросту не смогу жить, непрерывно находясь в таком виде; и, если этот кошмар и впрямь ожидает меня, и я не смогу ему помешать, то останется только одно: каким-нибудь образом покончить с собой! Тем временем герр Штранг говорил, обращаясь к фрау Бакстер:

     — Надеюсь, Вы не будете возражать, если я оставлю Кристель с Вами на пару дней? Прошу прощения, конечно, что она будет не самым живым собеседником; но она не доставит Вам ровным счётом никаких хлопот, за это я ручаюсь. Мы уже внесли в её программу соответствующие изменения.

     Вместе с фрау Бакстер они рассмеялись. Тем временем Кристель, дойдя до конца своего поводка, остановилась. Ни единым движением она не выказала, что слышит слова своего отца, и я поняла, что это действительно так. Я поняла, что под своим резиновым облачением эта девушка была совершенно лишена какой-либо возможности взаимодействовать с внешним миром. При этой мысли я едва не расплакалась.

     Фрау Бакстер и герр Штранг двинулись вдоль по коридору в направлении кабинета, и я послушно семенила следом, не желая, чтобы меня дёргали за поводок. Казалось, такой способ передвижения был привычен Кристель. Малейшего натяжения поводка было достаточно, чтобы она с лязгом поползла вслед.

     Едва лишь мы достигли порога кабинета, я замерла в шоке. Да, я слышала шум рабочих все эти дни, но даже это не могло подготовить меня к тому, что я увидела. Без следа исчезли два широких окна, выходивших в сад. Начисто пропали раздвижные двери, выходившие в оранжерею. Стены также были голы, но ни следа краски не было видно на них! Вместо этого от пола до потолка они были обиты светло-серой вспененной резиной, и крепления были обтянуты сверху таким же материалом; больше всего это напоминало сетчатую обивку на кожаном кресле. Непривычно низкий потолок был забран полупрозрачными стеклянными панелями, за которыми были размещены многочисленные источники света. Клиническая чистота и безжалостность этого убранства вселяли страх.

     Пол комнаты был выстелен слоем плотного, жёсткого вещества — тоже, вероятно, на резиновой основе — и вся мебель, к которой я привыкла с детства, также исчезла без следа. То, что пришло ей на смену, заставило меня на мгновение усомниться, не вижу ли я всё это во сне. Быть может, я и правда сплю. Быть может, я смогу от этого проснуться... Из этого ступора меня вывели две вещи. Первое: фрау Бакстер дёрнула меня за поводок. Второе: слепая Кристель ткнулась своей резиновой мордой мне в икру, и от толчка я еле удержалась на ногах.

     — Ну же, Селин! — упрекнула меня фрау Бакстер. — Поторапливайся! Герр Штрангу некогда ждать здесь целый день. Надо разместить Кристель в её временном пристанище.

     Я увидела это пристанище сразу же, как только меня втащили в комнату; по крайней мере, я надеялась, что оно было предназначено для неё, а не для меня. В дальнем углу комнаты стояла невысокая клетка из толстых металлических прутьев; каждый прут был в сантиметр толщиной, и от соседних прутьев его отделял зазор в пять сантиметров. Хотя это сооружение имело полукруглый свод, но в действительности было немногим просторнее металлического ящика, в котором несчастная пленница прибыла сюда. Фрау Бакстер отворила дверь клетки, и герр Штранг заставил дочь заползти внутрь. Не снимая с её ошейника поводка, он вместо этого пристегнул его к одному из прутьев над головой девушки, после чего закрыл дверь клетки и также запер её на замок. Спустя некоторое время Кристель осознала, что её путешествие подошло к концу, и улеглась на левый бок, бренча своими цепями и забиваясь в самый уголок клетки.

     — Вот и всё, Селин, — произнесла фрау Бакстер. — Быть может, позже у тебя и будет шанс познакомиться с Кристель поближе, но сейчас нам нужно попрощаться с нашим любезным гостем.

     Меня вывели из этой ужасной комнаты, оставив безмолвную пленницу в полном одиночестве, и вместе мы снова вернулись к входной двери. Мой мозг всё ещё пытался осознать многие другие изменения, произошедшие с комнатой, не в силах вместить их все. Герр Штранг принял из рук фрау Бакстер свои перчатки и шляпу, после чего сердечно распрощался с нею, найдя и для меня несколько слов:

     — До свидания, Селин! Уверен, мы ещё свидимся; надеюсь, в скором времени ты также приедешь к нам в гости, ко мне и Кристель!

     От всей души я взмолилась про себя, чтобы меня миновало такое будущее! Герр Штранг повернулся и вышел из дверей наружу в холодный, сырой день; закрыв за ним дверь и заперев её на замок, фрау Бакстер повернулась ко мне.

     — Ну что же! Пора устраивать наконец и тебя, Селин!

     С этими словами она снова повлекла меня за собой в комнату, когда-то бывшую кабинетом. Несмотря на то, что всё это время Кристель не шла у меня из головы, когда я вернулась в комнату, я принялась вместо этого озираться, впитывая в себя остальные произошедшие в ней изменения. Из-за гладких стен и пола она казалась просторней,...   чем раньше, и только сейчас я обратила внимание на лёгкий, всепроникающий запах резины. Он исходил не только от нового покрытия стен и пола, но и от новых предметов обстановки. Слева у стены стоял низенький столик в компании двух глубоких кресел; все трое были обтянуты ярко-красной резиной. Казалось, обычный блеск резины ещё более усилили полировкой, и в гладкой поверхности отражались потолочные светильники.

     В углу, диагонально противоположном тому, где находилась клетка Кристель, стоял высокий и широкий стол; его скрывала под собой белая резиновая накидка, почти достигавшая пола. Под накидкой виднелись какие-то странные выступы. На полу стояло два деревянных ящика, ещё не открытых, и сердце моё забилось сильнее при мысли о том, что ещё могло в них оказаться.

     В самом дальнем от меня углу находилось моё новое ложе; от моего прежнего оно отличалось лишь неким сооружением, подвешенным сверху и похожим на клетку. Фрау Бакстер подвела меня к этой постели, и я увидела, что даже это сооружение было обтянуто белой резиной! Клетку можно было опустить на кровать и примкнуть к ней замками, целиком заключив внутри лежащего под ней человека.

     — Ну же, Селин, забирайся в свою кроватку! У меня ещё много дел.

     Ну что ж; по крайней мере, меня не собирались приковывать цепями к этому белому резиновому матрасу... так, по крайней мере, мне сперва показалось. Подождав, пока я улягусь на спину, фрау Бакстер протянула руку мне за голову и взялась за короткую цепь, приваренную к раме кровати. Грубо перевернув меня на бок, она пристегнула её замком к моему ошейнику, после чего расстегнула наконец замок поводка. После этого она разрешила мне снова лечь на спину, после чего опустила сверху клетку-балдахин. Даже в эти краткие минуты относительного комфорта внутри своей новой клетки я по-прежнему оставалась посаженной на цепь пленницей, как и Кристель! Тщательно заперев четыре замка, крепившие клетку к постели, фрау Бакстер произнесла:

     — Сейчас я покину тебя на несколько минут, Селин; но я вернусь, и когда мы пристегнём тебя как следует, мы выпустим Кристель из её временного пристанища, и я познакомлю вас как следует.

     Означало ли это, что Кристель выпустят не только из металлического, но и из резинового плена? И какие ещё оковы предстояло испытать мне самой, прежде чем это произойдёт?... Фрау Бакстер не было долго, минут двадцать, и постепенно я встревожилась. Не в её привычках было запаздывать. Наконец она вернулась, держа в руках два отрезка цепи, два замка и мой старый кляп на сбруе ремешков. Видимо, если Кристель и уготовано было снова обрести дар речи, то мне самой не суждено было спросить её о чём-нибудь или произнести слова утешения.

     — Вылезай, Селин! Пора взглянуть на нашу милую Кристель.

     Она отперла мою клетку, и с жужжанием моторчика та поднялась над постелью. Я попыталась сесть, но цепь на моём суровом ошейнике дёрнула меня назад так резко, что у меня перехватило дыхание. Заскулив в отчаянии, я повалилась обратно на кровать: я совсем забыла, зачем на мне на самом деле этот ошейник. Пристегнув одну из принесённых собой цепей к переднему кольцу моего ошейника, она лишь после этого отцепила меня от кровати. Не нуждаясь в дальнейших понуканиях, я проследовала за ней через всю комнату к клетке Кристель, и не шелохнулась, когда фрау Бакстер пристегнула другой конец цепи к её потолочным прутьям.

     Цепь была длинной, метра два, и я могла передвигаться почти свободно, если не отходить от клетки слишком далеко. Я окончательно убедилась в том, что Кристель совершенно глуха, когда гувернантка, лязгая цепью, приковывала меня и затем отмыкала дверцу клетки. Нагнувшись внутрь, фрау Бакстер примкнула поводок к ошейнику девушки, после чего отстегнула её от клетки и дёрнула за поводок. Лишь тогда Кристель среагировала, медленно перевалившись на четвереньки. Двигаясь механически, как робот, она выползла из клетки и тут же остановилась, когда гувернантка снова дёрнула за поводок.

     — Полюбуйся на свою новую подружку, Селин, — произнесла фрау Бакстер. — Видишь, какая послушная? Как думаешь, будешь ли ты сама такой умницей, если тебя подвергнуть такому же наказанию?

     Не ожидая ответа, она быстро втолкнула мне в рот кляп и затянула ремешки его сбруи, после чего снова обратила всё своё внимание на Кристель. Пристегнув несчастное полу-животное к клетке тем же замком, что держал и меня, она принялась развязывать тугую шнуровку на затылке её шлема. Вместо того, чтобы сидеть смирно, Кристель бешено замотала головой, пытаясь вырваться из рук гувернантки. Та быстро совладала с ней, встав по бокам и зажав её голову между коленей. Это усмирило Кристель, и дальнейшая расшнуровка происходила без каких-либо затруднений. Стащив шлем с задней части её головы, фрау Бакстер засунула руку внутрь и чем-то щёлкнула, после чего стащила его полностью. Я замерла в шоке. Под шлемом на голове девушки был ещё один шлем, из чёрной блестящей резины; но меня больше всего поразила тяжёлая стальная П-образная скоба, свисавшая прямо из её носа! По бокам её вились тонкие чёрные трубки, вделанные в шлем; одна уходила ей в нос, и ещё одна в рот. При этом на шлеме нигде не виднелось никакой шнуровки! Его необходимо было растягивать с неимоверной силой, чтобы натянуть на голову одним куском. Фрау Бакстер просунула пальцы под почти невидимый край шлема, где он соприкасался с воротником резинового костюма, и медленно стащила его с головы девушки.

     Только теперь стал ясен весь ужасный замысел этих трубок! Та, что уходила в рот девушки, просто исчезала за поверхностью её губ, в то время как носовая трубка раздваивалась, и каждый конец исчезал у неё в ноздрях! На лице её, даже через толстую резину внутренней маски, чётко виднелись отпечатки фиксаций шлема, и я в ужасе содрогнулась, пытаясь вообразить себе мучения этой несчастной, постоянно запертой в этом ужасном костюме с постоянно запечатанным ртом!

     Там, где должны были находиться глаза девушки, располагались две чёрные, выпуклые резиновые накладки, плотно прилегавшие к коже и совершенно лишавшие её зрения! Клейкий материал держался прочно, и фрау Бакстер не без усилий отлепила эти накладки: тем не менее, девушка продолжала держать глаза закрытыми безо всякой видимой причины. Но больше всего меня поразило не это, а её голова: она была совершенно лысой! Большего унижения для девушки я и помыслить себе не могла! Мало того, что её низвели до состояния ползающего на четвереньках животного, так ещё и лишили всех волос! С того момента, как ей обнажили голову, Кристель до сих пор не шелохнулась. Она не делала никаких попыток, чтобы открыть глаза или освободиться от трубок в носу и во рту — и вскоре я поняла, почему. По обеим сторонам её головы, на месте ушей, виднелись ещё две мягкие резиновые накладки, прочно приклеенные к голому черепу девушки! Снова Фрау Бакстер поддела липкие края пальцами и медленно отодрала их; тут я увидела, что обе ушные раковины были заполнены каким-то плотным пеноматериалом. Но и это было ещё не всё! Оба ушных канала Кристель были наглухо закупорены! Сделав откручивающее движение пальцами, фрау Бакстер медленно вытащила затычки из их тесных гнёзд.

     — Можешь открыть глаза, Кристель, — тихонько произнесла она.

     Веки девушки тут же затрепетали, и она поморгала немного, привыкая к свету. Кроме этого, однако же, она не шевельнула ни мускулом. Её глаза, так долго бездействовавшие, смотрели прямо вперёд, и я подумала, что она либо находится под действием каких-то веществ, либо за время пребывания в этом ужасном плену лишилась рассудка.

     — Левую лапу!

     Привыкшая повиноваться безоговорочно, девушка тут же подняла вверх левую руку и, неподвижно глядя перед собой, дала гувернантке снять цепь с браслета на её запястье.

     — Теперь правую! — последовал приказ, на который последовал точно такой же ответ. Затем: — Сидеть, Кристель!

     Девушка подчинилась, опустившись филейными частями на согнутые под нею ноги. На секунду её взгляд задержался на ...  

     мне, но пустое выражение её глаз ничуть не изменилось. Впрочем, смотрели они вполне ясно, и вряд ли её теперешнее состояние было вызвано каким-то наркотиком.

     Фрау Бакстер взялась за торчащие из ноздрей девушки резиновые трубки и медленно потянула их на себя. Ей пришлось приложить определённое усилие, чтобы вытащить их оттуда; на концах их находились толстые резиновые груши янтарного цвета, которые явно всё это время провели в сжатом состоянии в носу девушки! Во время этой процедуры Кристель кривилась в очевидных муках, затем глубоко, с дрожью, вздохнула и взглянула вверх на свою прежнюю гувернантку; из безжизненных глаз её лились слёзы. Это были первые движения, которые она совершила самостоятельно.

     Взявшись за приподнятый подбородок девушки, фрау Бакстер всунула палец между её губами и трубкой у неё во рту; затем начала двигать им вдоль всей окружности трубки, будто отклеивая что-то. И это на самом деле было так! Прошло по меньшей мере две минуты, прежде чем она смогла вытащить из-за зубов девушки огромную, твёрдую резиновую заглушку. Даже не верилось, что такой огромный предмет смог уместиться в её маленьком ротике! А на другом конце этой заглушки находилась другая трубка: длинная, коричневого цвета, уходившая и дальше в горло девушки! Она почти в точности напоминала трубку, через которую меня кормили насильно, разве что была ещё толще в обхвате и с ещё более плотными стенками. При этом её шланг был неотъемлемой частью её упряжи и костюма — в отличие от моего, который мне приходилось терпеть всего лишь раз от разу. Через шланг этот в пленницу не только поступала пища, но в силу самого его размера и толщины, он лишал её малейшей возможности издавать какие-либо звуки! Теперь же этот ужасный шланг медленно вытаскивали из её горло; всё это время девушка судорожно давилась им, но, наконец, все тридцать сантиметров его были извлечены наружу. Кристель судорожно вздохнула несколько раз, пошевелив немного челюстью влево и вправо, после чего снова замерла на месте, глядя прямо перед собой и всё ещё дрожа после пережитого. Сколько же эти шланги находились внутри неё?!!

     Фрау Бакстер не делала никаких попыток освободить Кристель от её остального костюма и прочих оков; голова и лицо девушки оставались единственными участками её плоти, которые мне было видно. Костюм плотно обхватывал её шею, и я видела толстую, крепкую расстёгнутую молнию, к которой ранее прикреплялся её шлем. Также я видела, что под толстым наружным костюмом на ней был ещё один, внутренний, сделанный из тугой и прочной чёрной резины! Горло её охватывал тесный и высокий стальной ошейник, поднимавшийся из горловины костюма с расстёгнутой молнией у основания её шеи вплоть до самого подбородка, в точности повторяя изгибы её лысого черепа.

     Какое-то время фрау Бакстер смотрела на дрожащую девушку безо всякого сочувствия, после чего обратилась к ней:

     — Как ты себя чувствуешь, Кристель?

     — Х-х-хорошо, Г-госпожа, — просипела девушка. Голос её был еле слышен, но внятен. Я не могла отделаться от мысли, что всё это представление устроено специально для меня, равно как не могла оторвать глаз от ужасной поблёскивающей штуковины в носу у девушки! Ей явно пользовались, чтобы контролировать и держать пленницу в повиновении, но как это было возможно, если она была скрыта под шлемом и наружной маской? Затем я вспомнила, как фрау Бакстер засовывала руку под шлем и чем-то щёлкнула там.

     — И как тебе, нравится твоя новая жизнь?

     — Д-да, Г-г-госпожа! Я с-счастлива, что мой отец мной д-доволен.

     — Сколько тебе лет, Кристель?

     — Д-девятнадцать, Г-госпожа... н-н-наверное, — прошептала она нерешительно. В уголках её век, лишённых ресниц, дрожали слёзы.

     — Почему же это «наверное», девочка? — продолжался допрос.

     — Я н-не знаю, сколько я пробыла в... в Исправительном Костюме, Госпожа, — пролепетала она. Слёзы текли у неё по щекам, и плечи затряслись в безысходных рыданиях. — Я не знаю, день сейчас или ночь! Я потеряла счёт часам, дням, неделям!

     — Неужели ты и вправду не знаешь, как давно тебя поместили в этот костюм?

     — Н-не знаю, Госпожа!!! Г-г-годы назад!

     — Всё правильно! — жёстко произнесла фрау Бакстер. — Да будет тебе известно, девочка, что твоё Исправление длится уже год и десять месяцев. И очередной твой день рождения, кажется, уже миновал.

     — Спасибо, Г-госпожа, — последовал дрожащий ответ. — То есть, мне сейчас д-д-двадцать лет?

     Фрау Бакстер ничего не ответила на это.

     — Подействовало ли на тебя твоё заключение и перевоспитание, Кристель?

     — О да, Госпожа!!! — проскулила она, оставаясь на коленях.

     — Как ты думаешь, заплатила ли ты сполна за свои прегрешения? — ласково спросила фрау Бакстер.

     — Д-д-да, Госпожа! Сто... нет, тысячекратно!!! — В голосе девушки звенело отчаяние.

     — Ну что же, превосходно! Но... до конца твоего наказания, малыш, осталось ещё много, много лет. Только тогда твой отец сможет быть уверен, что оно на тебя подействовало, и что ты больше никогда не повторишь своих ошибок. — Фрау Бакстер посуровела. — Теперь расскажи нам, как тебе живётся внутри Исправительного Костюма. Я уверена, что Селин это будет чрезвычайно интересно.

     — Эт... это ужасно!!! — вне себя проскулила девушка.

     — И почему же это так ужасно, Кристель?

     — Я... я не могу из него выбраться! — застонала она, икая от слёз и ужаса. — Когда он застёгнут, я ничего не вижу и ничего не слышу, совсем ничего!

     — Что ещё?

     — Меня п-п-постоянно н-наказывают... п-постоянно, все эти п-п-предметы, на мне и внутри меня! — проскулила она, содрогаясь.

     — Как именно тебя наказывают, Кристель? — пролаяла фрау Бакстер.

     — Грудь и с-с-соски... их постоянно бьёт т-током, ужасно б-б-больно... и мне никуда от этого не деться! — шептала Кристель, дрожа и корчась, будто пытаясь избавиться от электродов, вживлённых и вставленных внутрь её. Слёзы её текли, не переставая.

     — Что ещё с тобой делают, дитя?

     — Ещё... ещё мне в п-писю вставлено что-то... оно тоже бьёт меня током, и мне очень, очень больно! Я кричу и умоляю под кляпом, но меня всё пытают и пытают! Н-никто никогда не приходит мне на помощь, и... и я всё в-в-время совсем одна!

     — Это всё? — мягко произнесла фрау Бакстер.

     — Н-нет, Г-госпожа. Иногда мне разрешают уд-удовольствие... эти предметы, которые во мне и на мне... — Голос её прервался, но затем она заскулила с новой силой. — О-о-о-о боже-е-ее!! — взвыла она, заикаясь от неимоверного ужаса.

     Моя гувернантка помолчала немного, после чего тихонько спросила:

     — Ты хочешь на свободу, Кристель? Хочешь вернуться к своей прежней жизни?

     Девушка взволновалась так, что открыла рот, но смогла произнести ни звука, после чего торопливо опустила глаза, так ничего и не сказав. Фрау Бакстер не стала повторять своего вопроса. Вместо этого она продолжала:

     — Ты останешься здесь на несколько дней, Кристель, пока твой отец в отлучке по важному делу. Это Селин, твоя соседка. Можешь посмотреть на неё.

     Девушка обернулась ко мне, и улыбнулась мне сквозь слёзы дрожащими губами. Она явно заметила моё резиновое облачение, равно как и сбрую на моей голове и теле. Она увидела, что рот мой также был запечатан кляпом; и, хоть моё положение не шло ни в какое сравнение с её кошмарным существованием, в её заплаканных глазах я увидела сострадание. Я твёрдо решила, что если мне удастся сбежать из этого дома, то я возьму эту несчастную девушку с собой. Нельзя было бросать её здесь на произвол судьбы.

     В этот момент фрау Бакстер, очевидно, решила, что краткое свидание двух её подопечных подошло к концу. Взяв в руки наглазники, она подошла к Кристель.

     — Закрой глаза, — мягко приказала она.

     — О нет, нет, прошу Вас! Пожалуйста! Госпожа! — взмолилась бедняжка на грани истерики, но всё же подчинилась.

     Со знанием дела фрау Бакстер разместила широкие и толстые накладки поверх глаз девушки, после чего крепко прижала тонкие края к коже её лица; подержав их так немного, она затем разгладила складки. На них был клей новой формулы, который не высыхал и мог держаться месяцами. Кристель была надёжно ослеплена ещё до того, как снова оказаться в своём глухом шлеме! Вслед за тем фрау Бакстер снова вставила в её уши затычки, отрезая от неё все звуки, кроме специально дозволенных, после чего наклеила поверх ушей новые заплатки, окончательно лишая её слуха. С того дня я так никогда и не видела больше её лица.

     Затем фрау Бакстер отстегнула мою цепь от потолка клетки, после чего затащила меня обратно в мою новую обитель. Я подумала было, не рвануться ли мне бежать прямо сейчас, но решила отложить это до тех пор, пока как следует не обдумаю надёжный план бегства. Я рассудила, что, в лучшем случае, у меня будет всего попытка, и если она не удастся, меня будут заковывать ещё надёжнее.

     Разобравшись со мной таким образом, фрау Бакстер вернулась к девушке и, без какого-либо сопротивления с её стороны, водворила на место всё, что только что из неё вынула. Разумеется, Кристель никак не могла избежать своей участи, но она, тем не менее, рыдала и умоляла жалобно, пока трубочки занимали место в её носу; и затем начала исторгать самые ужасные вопли из самых глубин своей души, пока фрау Бакстер запихивала обратно в неё шланг для кормления и кляп-заглушку. Девушка издала последний, захлёбывающийся и отчаянный, крик, после чего наступила полная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием цепей, в которых она беспомощно дёргалась.

     Всего через несколько минут бедняжка снова была полностью покрыта резиной и заперта в своей клетке. Тут же я начала планировать свой побег. Я попыталась вспомнить, видела ли я следы работ на входной двери от врезания новых замков, но так и не смогла вспомнить, и выругала себя мысленно за такую невнимательность. Я твёрдо решила, что с этих пор буду тщательно осматривать каждое место, мимо которого буду проходить, и запечатлевать его в мозгу на будущее.

     Вечером меня снова покормили через шланг, но, к счастью, не стали ограничивать мою свободу ничем, кроме клетки и цепи на ошейнике. Взволнованная своим новым положением, я не могла сдержать своих сексуальных желаний; и, когда фрау Бакстер вышла из комнаты и погасила свет, даже бедняжка Кристель, запертая в своей клетке напротив меня, не помешала мне исследовать пальчиками собственное тело. Без корсета, который мне до этого приходилось носить, я чувствовала, как твердеют мои сосочки под чёрной кожей латекса, и играла пальчиком с покрытым резиной клитором. Массируя его одной рукой, другой я теребила свои сосочки; затем начала с силой пощипывать их, и вскоре мне даже захотелось впиться в них зубами, но ошейник не давал мне нагнуть голову так низко. Но даже так мне удавалось тискать свои груди под пленом резины и мять их так, чувствуя крепкую хватку сдавливавшего их латекса и тем самым усиливая свои ощущения.

     Несмотря на то, что мою промежность запечатывала резина, и я не могла продавить её настолько, чтобы ввести пальчик себе во влагалище, я тем не менее ощутила нарастающий во мне оргазм. Наслаждаясь этим необыкновенным ощущением, я краем глаза заметила движение в клетке Кристель. Девушка лежала на полу, и её зад ритмично подёргивался взад-вперёд; я видела, как своими беспалыми кожаными кистями она пыталась ухватиться за стальную трубку, другим концом стараясь прижать её себе между ног. Даже в своём ужасном плену она могла испытывать какое-то подобие сексуального наслаждения! О, как же коварна была эта резина! Неужели и меня, как и её, ожидает её ужасный плен? Удастся ли мне устоять перед её непреодолимыми соблазнами?