Хотя потрясение, в котором находилась Вера после ареста мужа, и было огромным, у нее просто не было возможности долго пребывать в шоке и придаваться жалости к самой себе. Проснулись дети, Даше было пора в школу, Дане в сад. Вера, стиснув зубы, отодвинула страхи подальше, и постаралась надеть маску спокойствия, отвязавшись от назойливых вопросов безликой фразой, что папе пришлось уехать пораньше по делам. Дашка не поверила, с обидой посмотрела на мать, но пошла собираться, пряча под деланным безразличием и вызывающим видом собственный вмиг проснувшийся страх. Вера понимала, что дочери не легче чем ей сейчас, но знала, что самой прежде надо разобраться в ситуации, а не выплескивать клубящиеся в душе ужас и беспокойство на неустойчивого подростка. Какой бы взрослой она уже порой не казалась, не дело это ребенку утешать взрослого! Она поговорит с ней вечером, сейчас ей надо собраться с мыслями и действовать.

     Развезя детей, позвонила на работу, взяла отгул. Деятельное возбуждение, пришедшее на смену шоку, требовало выхода. «Все это не правда, — уговаривала себя женщина, — ошибка! Даст Бог, все решится и к вечеру Олег будет дома!»

     Но несмотря на все предпринятые усилия, муж не вернулся домой ни в тот день, ни на следующий, ни даже через неделю. Сколько она не билась, ей даже не разрешили увидеться с ним, объясниться. А объяснений в свете рухнувших на нее новых сведений ей было нужно много.

     Она и раньше чувствовала, что в рассказе Олега что-то было нечисто, но списывала это на то, что он берег близких и умалчивал о самых нелицеприятных моментах своего унизительного рабства. Теперь же, смилостившийся поговорить с ней представитель местного отделения Европола, представил абсолютно другую версию событий. По их данным, Олег не был пленным, но одним из организаторов работы подпольной шахты. Его наняли как талантливого финансиста, он создал систему сбыта и заметания следов так, что преступная группировка продавала добытые ископаемые практически легально. На момент зачистки шахты он каким-то образом успешно скрылся, на его след смогли выйти только благодаря одному из освобожденных узников, опознавшего его.

     Обвинение было настолько фантастическим, что в голове у Веры не укладывалось. Олег никогда не связывался ни с чем хоть отдаленно нарушающим закон. Его выворачивало от творившихся в стране бардака и несправедливости, а уж личная свобода мыслей и действий любого человек была той неприкосновенной базой, на которой зиждилось его мировосприятие. Зачем бы он по своей воле влез в такую грязь? Наверняка, показания единственного свидетеля не имели под собой никакого основания, он ошибся, указав на Олега, спутав пленника с охранником. Но Верины причитания были выслушаны с жалостливым пренебрежением.

     — Посмотрите, — офицер положил перед ней на стол фотографию изможденного, с потемневшим от въевшейся угольной пыли лицом человека. — Это Энтан Линас, 27 лет, он провел на шахте всего три месяца. А это ваш муж, — мужчина рядом положил другую фотографию, Олег на ней был еще в том заросшем виде, в каком вернулся домой, — видите разницу?

     — Олег — сильный, — попыталась вступиться Вера, — он тоже похудел и весь в шрамах.

     — Люди там были расходным материалом, госпожа Красовицкая, больше нескольких месяцев никто не выдерживал. А ваш муж якобы проработал там больше года? Избалованный, городской житель?

     Вера смутилась. Она не знала, что ответить. Ее и саму подспудно удивляло, что Олег так быстро оправился физически и морально.

     — Мы проверяем сейчас финансовый след. Интересно, как ваш муж сумел так быстро встать на ноги, если не виновен, — добил он испуганную женщину.

     Вера примолкла. Явно, о компенсации, которую упоминал Олег, и речи не было, либо этот конкретный офицер, будучи только мелким винтиком в громадной махине защиты Европейского правопорядка, был не в курсе.

     Но Веру это навело на мысль, проверить договор аренды на квартиру, в которой они жили. К вящему недоумению тот оказался практически липовым. По документам владельцем недвижимости была записана Рената Красовицкая — ее свекровь, квартира была приобретена ею в собственность всего неделю спустя после возвращения Олега.

     — Я ничего не знаю, дочка, — заплаканно объяснила свекровь. Ей арест сына дался тяжелее чем его исчезновение, сердце шалило, она практически не вставала с постели. — Олег попросил подписать документы у нотариуса, я согласилась. Какая разница, зачем ему это было надо?

     От этих новостей Вера долго не могла прийти в себя. Проверила счета, но там были только их скромные официальные доходы и расходы, баланса даже на хорошего адвоката не хватит. От куда же Олег брал деньги на все другие шикарные покупки, которыми баловал ее и детей после возвращения? Ответов не было.

     Вера заложила квартиру, наняла адвоката, сумевшего выбить для нее свидание, правда, под прицелом камер, следователи опасались, что муж иначе передаст ей какую-то информацию о заныканных деньгах. Увидев его в тюремной робе, Вера не смогла сдержать слез, бросилась к нему.

     — С тобой и детьми все в порядке? — спросил мужчина, мягко поглаживая ее по спине и давая успокоиться. — Потерпи еще немного родная, скоро все решится.

     — Что решится? Ты лгал мне!

     Он не стал отрицать.

     — Все гораздо сложнее, чем кажется, Верó. Я не мог сказать тебе правды.

     Вера всхлипнула, утерла слезы, оторвалась от него.

     — Я не знаю, кто ты. Мой Олег никогда бы не причинил столько боли своей семье, — бросила она обвиняющим тоном.

     — Я все тот же и люблю тебя! Послушай, есть человек... как только он узнает о том, что случилось... — он запнулся, покосившись на камеру.

     Что бы он сам не думал, на что бы не рассчитывал, никаких новых свидетельств в его деле не появлялось. Никто не спешил ему на помощь. И как Вера не была зла на него за ложь и нежелание рассказать все как есть, бросить его в тюрьме не могла. У нее оставалась одна надежда — Виктор. Возможно тот, используя свое влияние, сумеет вмешаться и пролить свет на это противоречивое, не вяжущееся со здравым смыслом дело?

     ***

     Виктор на удивление быстро согласился на предложенную встречу. Не делая никаких намеков или скидок на их совместное прошлое, выслушал, тщательно записывая все известные ей факты, задавал скупые, профессиональные вопросы.

     — Ты попытаешься помочь ему? — кусая губы, в волнении спросила Вера, глядя на него снизу, чуть ли не как на вершителя судеб.

     Под ее выразительными, влажными от слез глазами запали темные круги, сжимаемые руки мелко дрожали, она осунулась, подурнела, пожалуй, впервые на его памяти став выглядеть на свой возраст.

     — Это не в моей юрисдикции, Вера, — попытался спокойно ответить он, оглушенный собственной реакцией на ее жалкий вид. Она не вызывала отторжения или неприязни, наоборот, внутри разлилась ярость на тех, кто сделал это с ней, и огромное, всепожирающее желание ее защитить, оградить от всех бед и несчастий. Он то думал, что сумел за прошедшие с их расставания почти два месяца переболеть ею, выкинуть ее из сердца, но стоило увидеть эти полные надежды глаза, эти подрагивающие губы, и былые чувства с легкостью всплыли на поверхность, как тщетно не пытался он их потопить.

     — Вера... — продолжил он, — ты должна понимать, я все равно ничего не могу обещать. У меня совсем другая сфера влияния. Да и то, о чем ты рассказала, выглядит достаточно скверно.

     — Я понимаю, Вить... — благодарно выдохнула она. — Мне просто не к кому больше обратиться. Насколько я поняла, в верхушке расследования есть или был какой-то человек, на чье вмешательство Олег рассчитывал, но он не подает ни знака, Олег не может с ним связаться. Ни мне, ни адвокату не позволяют видеться с ним без прослушки..

     — Это же грубое нарушение! — удивился Виктор.

     Вера скорбно развела руками.

     —Ладно! Я посмотрю, что смогу сделать, — сдался мужчина.

     Вера от радости кинулась ему на шею:

     — Спасибо тебе, Вить, — обняла крепко-крепко,...

  как раньше, прижалась, ища утешения. Какой бы стойкой и мужественной она не была, она всего лишь одинокая женщина, желавшая хоть иногда переложить часть груза на подставленное, сильное плечо. Светящееся подаренной надеждой нежное личико приподнялось, ее влажные губы оказались слишком близко от его. Виктор застыл, как громом пораженный.

     Почувствовав его холодность, женщина резко отпрянула, всмотрелась в его перекошенное от напряжения лицо, виновато поникла, счастливая улыбка сползла с лица.

     — Прости... — робко прошептала, — я забылась.

     Виктор, притворившись, что не заметил ее порыва, перевел разговор обратно в деловое русло. Какое ему дело, что ей до сих пор комфортно в его присутствии? Что она забывает, что замужем, забывает, что пришла просить за соперника, которого выбрала? Но внутри разливается тепло от незабытого ощущения ее маленького тела в его объятиях, от ее запаха, звука ее голоса.

     Он ничего не может ей больше предложить, только попытаться помочь тому, кого она любит. На мгновение мелькает мысль, что если Олега посадят, у него снова появится шанс. Но тут же горько усмехается. Никогда он не был подлецом и теперь не станет! Не было у него никакого шанса и не будет, пусть даже Олега запрут пожизненно. Не нужна ему ее бездушная, горюющая половина, а получить целиком уже нет никакой надежды. Что ж, если и удастся вытащить ее безалаберного мужа, пусть он хоть утешится тем, что так поспособствовал ее счастью.

     Встретиться с подозреваемым оказывается не так просто, как он предполагал. Чтоб ему дали час в необорудованном прослушкой помещении, Виктору приходится задействовать свои самые высокие связи. Что-то было не так с этим делом с самого начала, с самого исчезновения Олега, уже тогда у Виктора закралось подозрение, что здесь не обошлось без высших чинов в инстанциях, куда ему нет ходу.

     Когда в комнату вводят заключенного, тот нарочито спокоен и собран. Олег не пытается ерничать, делать вид, что не знает Виктора, он спокойно, оценивающе взирает на соперника, как на равного — равного ему, несмотря на разницу между полицейским и преступником, равного, несмотря на то, что один был законным мужем, а другой — любовником.

     Это незыблемое самоуважение и проявление уважения к нему трогают Виктора. Завязавшийся разговор лишь еще больше укрепляет его во мнении, что он изначальна дал неверную оценку характеру и действиям противника, сочтя безответственным авантюристом и лоботрясом. Личина юморного рубахи-парня легко давалась Олегу, но то была только одна его сторона, близкие знали его и другим — преданным, самоотверженным, щедрым. Видел теперь это и Виктор, и проникаясь подсознательным уважением к сопернику, с горечью осознал, что умаляя достоинства Вериного мужа, так только обманывал себя, пытаясь пережить боль от ее утраты, одновременно принижая и ее. Вряд ли бы мелкий, трусливый человечишка, которого он себе представлял, смог внушить любовь и преданность такой женщине как Вера.

     — Нас точно не подслушивают? — серьезно переспросил Олег.

     — Нет, — подтвердил Виктор, — говори все, как есть.

     Олег кивнул. Виктор бы понял, если бы он пытался вилять, недоговаривать, ведь у того не было причины доверять ему. Но заключенный лишь еще раз внимательно посмотрел в глаза мента, и спокойно, четко, без утаек, приступил к изложению своей истории.

     Начало ничем не отличалось от той, что он рассказал родным. Единственное, о чем он умолчал, что еще до отлета его отловили и посадили на цепь агенты Европола, давно разрабатывавшие того самого знакомого, попросившего провезти документы, оказавшиеся оригиналами договоров на недвижимость, доверенностей, завещаний людей, пожертвовавших всем своим имуществом, чтобы спасти близких из передряги.

     Тогда, сидя на мели, вынужденный уйти с работы, идея недолго побыть агентом под прикрытием показалась Олегу привлекательной, но с отвращением к собственной мальчишеской глупости и самонадеянности, он скоро должен был признать, что попал в мясорубку, которая может оказаться ему не по зубам, откажись он следовать заведенным порядкам и инструкциям. Отмахав кувалдой несколько недель, прибился в охранники, потом наверх, заниматься финансами и документами. Конечно, подобное было бы невозможно, будь он единственной подсадной уткой, но в стане бандитов были и другие крысы.

     К моменту начала операции зачистки, агент, с которым Олег поддерживал контакт через одного из охранников, вытащил их обоих с шахты и отправил восвояси, в качестве вознаграждения за помощь, разрешив умолчать об одном офшорном счете, к которому Олег получил доступ. Этот же агент обещал юридическую неприкосновенность Олегу в случае обвинений в соучастии, что сейчас и случилось.

     — Ты знаешь его имя? — спросил Виктор.

     — Да. Майор Жан Мортуар.

     — Когда вы в последний раз связывались?

     — Я уже был дома. За пару недель до ареста. Он предупреждал, что под меня копают, но сказал, что все разрулит.

     — Ясно. Его и самого могли прижать, кто знает, — мрачно заметил Виктор. — Что у них есть на тебя?

     — Не уверен. Меня опознал один из парней с шахты, но я к тому времени уже в охране не был, вряд ли ему как-то лично насолил, — признал Олег.

     Оба понимали, о чем тот не договаривал. Вряд ли, пока пытался втереться в доверие, он избежал случая поизмываться над бесправными рабами. Сожалеть и терзаться угрызениями сейчас не было смысла, тогда он поступал так, как считал нужным, чтобы не только выжить, но и чтобы совершенные ради этого зверства не были напрасными.

     Виктор должен был бы испытать презрение, но не мог не восхищаться Олегом. Он сам много лет назад растерял свои юношеские иллюзии, что сражаться с преступностью можно лишь законными методами. Когда суд отпускает восвояси убийцу женщины с ребенком за недостаточностью улик, сложно продолжать верить в глобальную справедливость. Может, где-то и есть эффективные системы правопорядка, где полиция лишь ловит преступников, в его же мире ему зачастую приходилось быть и судьей и исполнителем. Он — мент, у него больше двадцати лет практики, за которые он хорошо научился совершать сделки с совестью. Удивительно, как сумел человек со стороны пройти через такое и удержаться, не стать и в самом деле зверем, сохранить себя — без должной подготовки, умений, просто на собственном огромном желании жить и вернуться. Виктор то хорошо знал эту схему, парня по-тихому использовали, даже не провели через систему как агента, не сильно надеялись, что он выкарабкается, все что им нужно было, получили еще в начале, а потом просто бросили, обеспечив минимумом поддержки — выживет — хорошо, нет — не велика потеря.

     — На чем тебя зацепили? — спросил Виктор, мало веря, что тот ввязался в эту аферу на чистом энтузиазме верящего в злодеев и героев новичка.

     Олег помялся, впервые за время их долгого разговора, почувствовав себя неуверенно.

     — Долги...

     — Что еще?

     — У меня была интрижка... в тайне от Веры.

     ***

     За следующие пару недель Виктор настолько глубоко, по самые уши влез в помойную кухню Европола, что если бы у него и были сомнения, что люди всегда остаются людьми — тщеславными, корыстными, эгоистичными, какой бы сильной не была организация, что над ними довлела, то эти сомнения давно накрылись бы медным тазом. Когда речь идет о заслугах, каждый будет кричать, перекрикивая коллег, присваивая их себе; когда же находилась ошибка, опять же каждый сделает все возможное, чтобы себя обелить и выгородить.

     Но его усилия увенчались успехом. Искомый майор был найден в добром здравии, попивающий красное на вилле в Марселе, и при правильном использовании информации быстро задергался, чтобы помочь своему протеже. Хоть Олег этого прямо и не сказал, было легко вывести, что не он один пользовался переводами с неучтенного офшорного счета.

     — Значит так. Сделка такова, — объяснял он Олегу, пока они насколько возможно вальяжно расположившись на жестких казенных стульях, попивали принесенный Виктором ...   кофе в картонных стаканчиках, — ты передаешь все утаенные данные, все пароли, все отчеты, как те, что уже сообщал Мортуару, так и все другие. Не перебивай! Тебя отпускают, ставят пометку в деле с грифом, чтобы никто после, кто может объявиться из твоих знакомых по неволе, не подкопался. Понятно?

     — Да понятно, что ж непонятного, — насупился Олег, — полтора года жизни псу под хвост и никакого возмещения ущерба.

     — Ты радуйся, что не просят вернуть все, что уже потратил, — жестко отчеканил Виктор. Ему столько сил стоило добиться такого результата, не хватало, чтобы Олег сейчас из-за денег препираться начал.

     — Моя жена заслуживает нормальной жизни, а не горбатиться за копейки и прозябать в хрущевке!

     — Твоя жена заслуживает иметь мужа рядом с ней, а не носить ему передачи на зону! — холодно отрезал Виктор. — Не ной, еще легко отделался, — по-товарищески хлопнул он Олега по плечу.

     За это время совместной работы они притерлись друг к другу, первичная настороженность сменилась уважением. Не будь Веры, могли бы стать друзьями. Но Вера была. Все время будто стояла рядом, не давая забыться и позволить себе окончательно расслабиться в присутствии противника.

     — Ладно, Вик, ты прав, конечно, — согласился Олег. — Спасибо тебе, мужик, без тебя бы из этого дерьма не вылез.

     Олег, отставив кофе на стол, открыто протянул руку для рукопожатия. Виктор на мгновение замешкался, а потом крепко пожал в ответ, принимая благодарность.

     — Не за что, — отвернулся он, скрывая неожиданно нахлынувшие эмоции. — Не для тебя старался, сам понимаешь.

     — Да, — подтвердил Олег.

     — Сделай ее счастливой.

     — Это типа благословение? — растянулся в скабрезной улыбке мужчина. — Да ну, Вик, ты то должен бы знать, что сделать ее счастливой несложно.

     Виктор оскалился. От его меланхоличного настроения не осталось и следа.

     — Мудак! Ты ее не счастливой делал, ты из нее шлюху сделал!

     — Я? Сделал!? Ох, чувак... Сколько она с тобой была? Полгода, меньше? Ну еще может столько же я бы вам дал, а потом бы она от тебя сбежала с такими то собственническими замашками, — сочувственно, без тени насмешки, проговорил Олег.

     — О чем ты? — с тоской спросил Виктор, — хочешь сказать, что ваше блядство было ей в радость?

     — Наше — может и нет, а ваше, готов поручиться, до сих пор вспоминает, — беззлобно поддел Олег.

     Продолжить взбередивший раны Виктора разговор им не удалось. Но это было и к лучшему. Он и так жалел, что показал сопернику всю глубину собственного малодушия. Как дурак расклеился перед мужем женщины, в которую влюблен! Но слова Олега не шли у него из головы. Что он имел в виду? Что Виктор не знал Веру так, как знал он? Но он знал ее девчонкой, а Виктор познакомился уже со зрелой женщиной и тешил себя надеждой, что понимал ее сегодняшние порывы и потребности лучше, чем вернувшийся с того света супруг. Или Олег говорил о чем-то другом, о том, в чем Виктор так и не сумел разобраться? О той абсолютно обособленной части ее личности, что она приоткрывала только в спальне?

     Несмотря на то что с Верой его сексуальная жизнь сильно разнообразилась, он чувствовал, что только начинал узнавать ее с этой стороны, только стал привыкать и учиться совмещать две ее ипостаси — дневную и ночную. Возможно, будь у него больше времени, он бы понял, что имел в виду Олег. Но этого времени у него никогда больше не будет. Нет смысла терзать себя несбыточными желаниями.

     Он видел ее часто за последние недели, рассказывал, чем занимается, чтобы вытащить ее мужа, успокаивал, поддерживал, и каждый раз рядом с ней был вынужден бороться с инстинктивным желанием схватить ее, повалить и трахнуть — насладиться ею, хоть один последний раз. И он знал, она бы не отказала, просто из благодарности. От этого становилось еще более тошно... Нет! Все почти закончилось, Олег вернется домой, она окончательно уйдет из его жизни и со временем тоска пройдет, он бы уверен почти наверняка. Невозможно продолжать любить женщину, которая тебя не любит.

     ***

     Олега выпустили несколько дней спустя, принеся формальные, никому ненужные извинения за допущенную ошибку. Казалось бы, живи да радуйся, все наконец могло бы вернуться на круги своя. Но у Веры не получалось. Все силы, вся энергия, которой она горела в последнее время, гонимая лишь необходимостью спасти мужа, вдруг испарились, оставив мерзкое ощущение полнейшей беспомощности. Она только-только сумела обрести внутренни покой после возвращения мужа, и тут же обстоятельства их разлучили, не дав возобновившейся близости достаточно окрепнуть. Она любила мужа, была к нему привязана, но теперь ощущала его еще более чужим чем раньше, словно с момента ареста прошло не пять недель, а пять лет.

     Вера не могла простить мужу лжи, недоговоренности, и всерьез стала думать о разводе. Олег оправдывался, что оберегал ее, не хотел запачкать той грязью, в которой его вываляли, но ей уже было все равно, даже были не интересны подробности, хватило рассказанной в общих чертах Виктором истории. Когда муж только вернулся, в ореоле измученного героя, она не могла и помыслить, что бы предпочесть не его, а теперь зачастую задумывалась, не совершила ли ошибку тогда. С Виктором ей было спокойно, она была уверена в нем, а в Олеге никогда до конца не была, а теперь и подавно. Ей уже не двадцать лет, чтобы считать, что большая любовь и классный секс способны преодолеть все трудности. Нет, как ни грустно, но этого может быть мало.

     Олег хоть и спал с женой, чувствовал, что не может достучаться, она закрылась в своей скорлупе, не желая подпускать его ближе. В таком же давящем, мрачном состоянии они прожили годы бесплодия, когда она вроде и была рядом, но мыслями совсем далеко. В начале он бесился, сексом пытался заставить очнуться — пусть хоть разозлится, мечет молнии, чем смотрит так безразлично, а затем успокоился, не обращая внимания на ее настроение. Пору милых подарков и серенад под окнами уже не вернуть, этим Веру уже не выбьешь из затянувшей меланхолии, так что он рассудил так, как срабатывало не раз — она сама вернется к нему, когда будет готова, а он воспользуется шансом, если подвернется.

     Он поддерживал немного странную дружбу с Виктором, они даже пару раз ходили в бар выпить пива вечером, к удивлению обоих получив от этого несложного взаимодействия массу удовольствия, и хотя больше ни разу не обсуждали между собой Веру, Олег мог быть уверен, что жена, как бы ее не штормило, в своих радикальных прожектах еще не дошла до идеи, чтобы бросить его и уйти к любовнику. Виктор же, пребывавший в уверенности, что в их семье все наладилось, не предпринимал никаких попыток увидеться с Верой, так что не мог склонить ее мятежное сердце на свою сторону.

     Тем временем на улице золотая осень сменилась первыми заморозками, предвещая приход грядущей зимы. Багровые листья под ногами пожухли, утратив свой чарующий шелест, и Вера поняла, что больше не может тянуть, чуть что убегая из дома на долгие прогулки по лесу, от этого ничего не изменится, ей нужно что-то решать. Вся эта подвешенная ситуация начинала плохо влиять на детей: Дашку классная руководительница снова направила на принудительные занятия к школьному психологу, а Даня стал чрезмерно капризным и плаксивым, не понимая подоплеки происходящего между взрослыми, но чувствуя что что-то не так.

     «Мне 38 лет, я взрослая женщина. Я доказала, что могу справиться сама. Лучше детям с любящими их, но разведенными родителями, чем жить в доме, где мать с отцом друг другу чужие люди,» — думала Вера, смиряясь с неизбежностью такого шага. Ей было бы легче, если бы Олег инициировал развод, пусть бы бросил ее, чем самой собственными руками разрушать то, во что она вложила столько душевных сил и труда. Словно все те жертвы и лишения, через которые они прошли за долгие годы, оказались напрасными.

     Вечером, когда Даня уже улегся, а Дашка как обычно заперлась в своей ...   комнате, отгородившись от всего мира наушниками, Вера попросила мужа поговорить.

     — Я думаю, нам нужно развестись, Олег, — не стала она ходить вокруг да около, боясь утратить крупицы самообладания.

     Олег не выглядел ошеломленным или расстроенным, словно ожидал этого разговора, в глазах промелькнуло лишь легкое недовольство.

     — Хорошо. Так будет лучше, раз ты меня больше не любишь.

     Вера было дернулась, чтобы кинуться опровергать его слова — конечно же она его любит, но прикусила язык — ведь именно этого муж и добивается! Каким бы уступчивым и спокойным он не казался, он слишком хорошо ее знает, все равно пытается подспудно манипулировать. Это ее не на шутку разозлило.

     — Да! Я люблю другого! Он меня никогда не обманывал!

     — Конечно, он — само совершенство, а я — исчадие ада? Особенно после того, чем занимался, так?

     Вера чувствовала, что разговор выливается совсем не в то русло, что она хотела, не зря она так этого боялась. Олег не позволит ей просто уйти, не сорвав все зловонные бинты с кровоточащего нарыва.

     — Мне жаль, что тебе... нам всем... прошлось пройти через это. Но это факт — ты больше не тот человек, которого я любила.

     — Разве? — муж с искренним удивлением улыбается. — Но ведь и ты не та, родная.

     — Я не думаю, что так уж изменилась, — нахмурившись, попыталась собраться с мыслями Вера, — мне все также нужны семья, дети, муж, которому могу доверять...

     — Муж, который знает, как дать тебе кончить... — ласково поддел Олег.

     Вера покраснела.

     — Секс — не самое главное в жизни!

     Олег расхохотался. Несмотря на явную насмешку, смех его был полным сожаления.

     — Что ж... Ты вольна делать, что хочешь, солнышко. Мне лишь больно видеть, что обвиняя меня в обмане, ты также лжешь и себе, — заметил Олег, решительно выходя из гостиной.

     Вера осталась стоять в растерянности, с ужасом понимая, что решимость и спокойствие, что она пестовала эти недели, оказались очень поверхностными, что внутри она не уверена, что сможет быть счастливой, довольствуясь лишь тихой заводью, сумеет придать грозы и шторма спасительному забвению.

     И ведь она даже мысли не допускала, что развод для нее значил возвращение к Виктору. Она искренне была уверена, что он уже забыл ее, и это было бы последней низостью с ее стороны — вешаться на него сейчас, когда он ей ничего не предлагает, рассчитывая на его благородство. Она сделала свой выбор еще тогда! Но Олег сумел извернуть все так, что она и впрямь почувствовала себя изменницей, бросающей надоевшего мужа ради любовника. Стоило подумать о Викторе, и в душе взметнулись вся та нежность и благодарность, что она испытывала к нему. Сердце защемило от боли, сознания, что она потеряла, но еще горше было от того, что и Олега ей не сохранить. Она не может любить их обоих. Так что лучше ей быть совсем одной.

     Остаток недели прошел сумбурно. Олег, не сказав ни слова, подписал заявление на развод и соглашение о разделе имущества. Они договорились, что возьмут опеку над детьми поровну, чтобы те могли жить по неделе у отца и матери. Вера снова переедет в маленькую квартирку, в которой жила до возвращения мужа, как только возмущенные арендаторы доживут там оплаченный месяц и подыщут себе что-то на смену. Несмотря на огромное количество формальных дел и договоренностей, которые они закрыли за эти короткие дни, женщину не покидало ощущение, что все происходит во сне, не по настоящему, она вот-вот проснется и все закончится, вернется на круги своя. Этому состоянию сомнамбулы способствовала вернувшаяся бессонница, она почти не спала, днем и ночью снова и снова прокручивая в памяти самые яркие, самые радостные и эмоционально насыщенные моменты жизни с мужем, прощаясь с ним, не замечая, что измученное сознание перетасовывает их с воспоминаниями о проведенном с Виктором времени — совместных танцах, смехе, взаимной заботе и нежности, что были между ними, сплетая все вместе в разноцветный, запутанный клубок, составлявший часть ее души.

     Сможет ли она жить без этих нитей, одинаково крепко привязавших ее к каждому из мужчин? Хватит ли у нее сил их обрезать? С горечью и разочарованием Вера признавала за собой трусость и бесхарактерность. Оказывается, она могла быть сильной только, когда судьба не оставляла ей другого выбора, быть же сильной духом настолько, чтоб без терзаний взять в руки ответственность за свою жизнь, а не просто плыть по течению, как она привыкла, было несоизмеримо сложнее.

     В субботу вечером дети традиционно ночевали у бабушки с дедушкой, Олег ушел куда-то кутить с друзьями, словно его совсем не тяготил предстоящий разрыв. Вере даже было обидно, что он так легко все воспринял, свалив все административные и судебные проволочки на нее. Выходит, в глубине души она надеялась, что он будет уговаривать, бороться за нее... А ему это было не нужно... Захотелось набрать Виктора, поплакаться хоть кому-то, кто способен развести беды руками... От этого стало совсем мерзко. Какое же она лицемерное ничтожество!

     Принесла с кухни бутылку вина, налила бокал и закуталась в плед на диване в гостиной, включив какую-то мыльную, слезливую мелодраму по телику. Обычно она такие терпеть не могла, считая рассчитанными на пятнадцатилетних дурочек и недалеко от них ушедших дам с котами. Ее аж физически передергивало от приторности и слащавости сказочных сюжетов, но сегодня инфантильные терзания главных героев тронули до глубины души, из глаз потекли крупные слезы, щедро сдобренные изрядной долей алкоголя.

     — Я думаю, тебе хватит, родная, — из счастливого, отупляющего марева саможаления, вырвал знакомый голос Олега. Она не слышала, когда он вернулся. Муж решительно забрал у нее бокал из рук. — У нас гости, Верó.

     Вера испуганно обернулась, представив свой затрапезный, заплаканный вид. В дверях гостиной стоял Виктор, судя по немного осоловевшим, полным тоски глазам, он тоже не был абсолютно трезв, с трудом понимая, как здесь оказался.

     — Проходи, Вик. Сейчас притащу что-нибудь покрепче того пойла, что мы хлестали в баре, — приглашающе повел рукой Олег, сам сбежав на кухню.

     Слишком потрясенная происходящим Вера растеряно взирала на застывшего мужчину. С забытым восторгом пожирала глазами его крупную, породистую фигуру, его сейчас слегка растрепанные вороные волосы, припорошенные сединой, утонула в белесых, хищных глазах.

     — Витя... — губы жалобно скривились, сердце понеслось вскачь, не в силах справиться с одолевшей ее пьяной печалью.

     Виктор, мигом выйдя из сковавшего его оцепенения, подскочил к тихо всхлипывающей женщине. Крепко обнял, как ребенка, вместе со всем коконом из пледов, укачивая у себя на коленях. Он никогда не видел ее такой раздавленной и уязвимой. С ним она всегда была собранной, независимой, даже когда кусала губы в страхе за пропавшую Дашу или объяснялась в любви, на коленях прося прощения за свое прошлое, она оставалась гордой, полной достоинства. Сердце разрывалось от ее неприкрытой боли сейчас. Что случилось? Почему она так несчастна, воссоединившись с любимым мужем?

     — Ласточка моя, — бездумно шептал он, не понимая причины ее слез, просто наслаждаясь ее присутствием, радуясь, что хоть так может быть полезен ей, — все будет хорошо, все утрясется, вот увидишь.

     Вера подняла мокрое лицо, на мгновение замерла, широко раскрыв поблескивающие, безумные глаза, а потом жадно приникла припухшим ртом к губам мужчины, не прося — требуя поцелуя. Виктор совсем опешил, но не смог сопротивляться ее призыву, отвечая не менее страстно. Сейчас он забыл о своих сомнениях, о том мучительном чувстве стыда и унижения, что испытывал, согласившись поехать продолжить вечер с Олегом, зная что тот видит его насквозь, в курсе, что приятель все еще сохнет по его жене. Говорил себе, что ему просто нужно увидеть ее с мужем, чтобы убедиться, окончательно успокоиться, выбросить ее из головы, а подспудно надеялся именно на это — что она скучает, томится не меньше его, что позовет...

     И ее губы звали....   Звало ее суматошное дыхание, сомкнутые в неге глаза, руки, выпутавшиеся из покрывала, и с силой, удивительной в таком хрупком теле, прижимавшие его к себе.

     — Оу-оу-оу, притормозите, ребята, — вернувшийся из кухни Олег абсолютно безмятежен, снисходительно взирая на резко отпрянувших друг от друга мужчину и женщину.

     Вера густо покраснела. Виктор же побледнел и весь напрягся, заслонив Веру собой, готовый горло перегрызть сопернику за право обладания этой женщиной.

     — Вик, расслабься, — иронично поддел тот приятеля, — неужели ты еще не понял? Дело не в тебе. Дело в ней.

     Виктор непонимающе нахмурился.

     — Вера, что происходит, ласточка? — повернулся он к женщине.

     — Да, родная, соизволь уже рассказать, что творится в твоей милой головке, — ласково подначивал Олег, — кого же из нас ты все-таки любишь?

     Вера замотала головой. Было чувство, что она единственная нормальная среди сумасшедших. Чего они от нее хотят? Оба смотрят выжидающе, один теплыми, карими глазами, полными едва затаенных смешинок, знающий ее как облупленную, другой — холодными, светло-голубыми, с едва скрываемой, горячей надеждой.

     Горло перехватило, а глубоко внизу сжался и запульсировал крошечный комочек плоти, выдав самое затаенное желание, в котором боялась признаться даже себе. Ведь она не хочет выбирать. Ей легче отказаться от обоих, чем довольствоваться только одним. Она тщетно боролась с поднимающимся из глубины естества вожделением, но, раз осознав, было в миллион раз теперь сложнее отрицать очевидное.

     — Я люблю вас обоих, — глухо выдавила она, сдаваясь, неспособная противостоять требовательному напору внутри. — И хочу вас обоих.

     Олег понимающе усмехнулся. Виктор застыл, неспособный поверить ее словам и тому, что она предлагает.

     — Ну уже что-то, родная, — с облегчением заметил Олег, разливая коньяк по бокалам, — выпьем?

     Вера лишь пригубила жгучий напиток, с запоздалым раскаянием глядя на Виктора, опрокинувшего весь бокал разом. Он с трудом перенес ее откровения о свинге, для него секс не был развлечением, он не пойдет на такое. Приходилось признать, что представ перед ним в своем самом скрываемом, бесстыдном виде она скорее всего отвратила его навсегда.

     Но Вера недооценила его. Или, скорее всего, недооценила влияния алкоголя на его обычно разумное сознание. Недооценила его тоски, его голода, освобожденного из оков самоконтроля ее безудержными поцелуями.

     — Хорошо, — прохрипел мужчина, ошеломленный собственным согласием на эту авантюру. Он что, решил принять участие в оргии? Готов разделить любимую женщину с другим? Но ощущение ее мягкой попки на вздыбившемся члене, не оставляло сомнений, что и в нем есть часть, не чуждая разврата, и возможность обладать ею пусть так, на половину, горячила кровь, наполняла диким, разнузданным предвкушением.

     Вера испуганно ойкнула, когда Виктор снова набросился на нее с поцелуями, подмял под себя, быстро развеяв все сомнения из ее головы. Развернув ее, отбросил мешающееся покрывало, усадив на себя верхом, прижимая всем телом. Вера сперва ошалела от такого напора, более привычная к его неторопливым, последовательным ласкам, но скоро расслабилась, купаясь в примитивном удовольствии, как рыба в воде.

     Подсевший к ним рядом на диван Олег вызвал вначале в Викторе короткий приступ ярости, быстро потухший, когда он понял, что тот терпеливо ждет, не собираясь сиюминутно отбирать его добычу. Лишь когда Вериных губ ему стало мало, Виктор потянулся к ее груди, Олег мягко перехватил инициативу, притягивая жену к себе и тоже целуя.

     — Разденем тебя, маленькая, — хрипло урча, увещевал он женщину, потянув вниз шлейки ее пижамного топика. Виктор, не желавший оставаться в стороне, приподнял Веру за талию и стал стягивать эластичные, трикотажные шортики. Лишенная одежды, она мелко дрожала, сидя между двумя мужчинами и лихорадочно протягивая губы то к одному то к другому, пока их руки бродили по ее телу. Олег опрокинул ее к себе спиной на колени, впился поцелуем в губы, шею, нашептывая жаркие обещания на ушко, предоставляя Виктору самому решать, как поступать дальше.

     Тому был чужд долгих раздумий. Сев на колени на полу, развел ноги женщины и приник к ее лону, как умирающий от жажды приникает к чудесному источнику в пустыне. Вера заметалась.

     — Тише, маленькая, — шептал Олег, целуя закатившиеся глаза, перекошенный в безмолвном крике рот, — тебе понравится, родная. Тебе будет так хорошо, как никогда.

     Руки его месили ее груди, нещадно выкручивая соски, добавляя остроты удовольствию. Аккуратно переложив ее на диван, Олег быстро встал, и стянув с себя джинсы вместе с трусами, вернулся к изнемогающей в предоргазменном состоянии жене. Одной рукой сжал ей грудь, а другую протянул вниз, впиваясь пальцами и натягивая чувствительную кожу на лобке, еще более оголяя ее клитор для яростных ласк языка Виктора. Вера громко вскрикнула и затряслась.

     — Вот так, маленькая, кончай. Кончи от всей души, — восхитился он. — Давай перевернем ее, — обратился он к Виктору.

     Тот, обезумевший от происходящего, с лицом, поблескивающим от ее щедрых соков, не уверен, что хочет следовать указаниям соперника, но Вера, все еще постанывая, сама встает на колени.

     — Хочу тебя внутри, Витя, сейчас, — с придыханием просит она. Зелень глаз давно утонула в расширившихся, заполнивших всю радужку зрачках. Наклоняется, опирается на локти, призывно оттопыривая попку. От этой картины сердце Виктора начинает сумасшедшую пляску, а руки не глядя тянутся к поясу. Он поспешно натягивает презерватив, скорее стремясь к ней, желая снова очутиться в ее горячей, тугой глубине.

     Вера протяжно, гортанно стонет, когда он вонзается в нее, но тут же стон сменяется хриплым мычанием — Олег незамедлительно берет в подчинение ее рот, глубоко проникая жене в горло.

     Вера чувствует себя нанизанной на два кола бабочкой, разрываемой с двух сторон. Сначала мужчины двигаются хаотично, но постепенно, независимо друг от друга начинают совершать движения в унисон, вознося ее на вершину. Она хрипит, слюна тоненькой ниточкой стекает по подбородку — Олег не дает ей пощады, с силой удерживая за голову и нанизывая на себя, практически не давая вздохнуть. Виктор в это же время, вцепившись в ее мягкие ягодицы, словно осадным тараном бьется в ее вагине, болезненно ударяя по шейке матки.

     Возбуждение становится непереносимым. Хрипы ее уже нечеловеческие, животные, не только лицо, но вся кожа тела покраснела, покрылась испариной. Мужчины понимающе переглядываются, впервые ощутив дух товарищества. Оба знают, что ей нужно сейчас, и не сговариваясь, делают резкий толчок и тут же останавливаются, давая ей возможность трепыхаться на членах, словно на электрическом стуле, переживая очередной крышесносный оргазм.

     — Поменяемся? — спрашивает Олег.

     У Виктора вопрос уже не вызывает отторжения. Он словно слился сейчас не только с Верой, проживая вместе с ней сказочную феерию, но и с Олегом, разделяя его залихватский запал, его готовность трахать ее всю ночь напролет, пока она не запросит пощады.

     — Не сейчас, — отклоняет он предложение. Аккуратно выходит из гостеприимного лона и тянет дрожащую женщину на себя, покрывая залитое слезами удовольствия личико легкими, охлаждающими поцелуями.

     — Все хорошо, ласточка?

     — Да... О, Витя, так хорошо, — она всхлипывает от переполняющих ее впечатлений.

     Виктор усаживается на диване, прислонившись к изголовью, и помогает Вере устроиться сверху, стоять на четвереньках она уже сама без поддержки не в состоянии. Пока она неторопливо качается на нем, приходя в себя и по новой разогреваясь, Олег пристраивается сбоку, неглубоко, только головкой погружаясь членом между губ женщины. Виктор впервые видит так близко орган другого мужчины, на грани сознания мелькает нотка торжества от сравнения явно в его пользу, но больше всего его поражает выражение лица Веры, самозабвенно делающей минет мужу. Она вся растворилась в моменте, по ...  

     лицу и телу пробегают волны незамутненного удовольствия, в шальных, устремленных на мужа глазах нет ничего пошлого, развязного, только безграничная любовь и желание. Она словно просит о чем-то. Что-то обещает.

     — Ты уверена? — неуверенно обличает в слова их безмолвный диалог Олег.

     — Да, хочу вас сразу, — хрипло шепчет Вера, — чтобы нам всем хорошо.

     Виктор в некотором недоумении. Вера смущается его, отворачивает лицо, но Олег явно понимает, о чем она.

     — Нашей девочке еще мало, чувак, — объясняет он Виктору, — погоди, я сейчас.

     Быстро возвращается с тюбиком любриканта в руке. Вера мелко, встревоженно дышит, глубокими, короткими толчками подпрыгивая на члене Виктора. Когда Олег, выдавив смазки, тянется рукой к анусу женщины, до Виктора наконец доходит, что сейчас произойдет. С одной стороны его охватывает яростное, безудержное возбуждение, с другой — сожаление и ревность — его о таком Вера никогда не просила, а он и не затрагивал этой темы, считая анальный секс в реале, а не в порно, неприятным и болезненным для женщин, тем более с его габаритами.

     Однако, Вера явно получает удовольствие от предварительной игры с ее попкой — выгибается, протягивает руки вниз, обхватывая ладони Виктора на ее ягодицах и слегка нажимает, показывая, что ей хочется, чтобы он шире раскрыл ее. Он делает, как она просит, и она громко, натужно выдыхает, привыкая к растяжению, пока муж тщательно смазывает ее.

     Виктор на чистом инстинкте, сползает ниже, откидывается, привлекая женщину к себе на грудь. Когда Олег, опершись коленом на край дивана рядом с ним, начинает входить, Вера неожиданно начинает судорожно, бездумно вырываться, жалобно поскуливая.

     — Придержи ее, — просит Олег, вперившись своими черными глазами в ошалевшие, непонимающие глаза Виктора. — Ей это надо. Просто поверь!

     Хриплый, звериный рык, вырывающийся из горла женщины, резонирует со словами ее мужа, но Вера вдруг сама расслабляется, распахивает пронизанные вселенской негой глаза и, одарив обожающим, благодарным взглядом, приникает губами к губам Виктора.

     Дальнейшее Виктор запомнил плохо. Ему было так тесно в Верином горячем лоне, что он мог только думать о том, чтобы не кончить раньше Олега. Вера утробно стонала, терзаемая двумя членами, скользившими в ней на удивление ритмично и синхронно, и явно, несмотря на неудобство и боль, пребывала на седьмом небе от счастья, отрываясь от губ Виктора только, чтобы издать очередной полу-вздох — полу-всхлип. Виктор видел, что и Олег едва сдерживается, весь покрытый бисеринками пота, но медленно, не торопясь набирает обороты, давая женщине привыкнуть к этому безграничному растяжению и наполненности, не желая поранить ее. Тем не менее темп нарастает, мужчины двигаются все быстрее, каждый сжимая бедра женщины — Виктор чуть выше, приподнимая и насаживая на себя, удерживая за талию, Олег ниже, вцепившись в мягкие ягодицы, вколачиваясь в нее. Вера уже не хрипит, не стонет — рычит, резко вскрикивая в голос от особенно чувствительного проникновения. Глаза ее широко раскрыты, вытаращены как у одержимой, о поцелуях она уже забыла, сосредоточившись на со шквалом надвигающемся удовольствии.

     Когда Вера, пронзительно закричав, начинает трястись от скрутившего ее экстаза, кончают и мужчины. Виктору кажется, что струя семени вырывается из него сегодня со взрывом, сметая все на своем пути, оставляя бездыханным и утоленным. Олег приходит в себя первым, бережно освобождая жену от себя, затем помогает ей слезть с опешившего от всего произошедшего Виктора.

     Вера плачет. Плачет от той фантасмагории ощущений, в которую втянула их всех троих, плачет от незабываемого, неземного удовольствия, что пережила.

     — Спасибо, — шепчет она мужу, обнимающему ее за подрагивающие плечи. Потом простодушно, открыто, бросается на грудь к Виктору: — Спасибо тебе, Вить. Я так люблю тебя.

     Какое-то время все трое просто сидят на диване, слишком разомлевшие, чтобы двигаться. Вера сидит по середине, поджав под себя ноги, нежно обнимая, целуя и вглядываясь то в одного, то в другого мужчину, страшась, не разочаровала ли она их, желая, чтобы и они были также счастливы как она.

     Виктор, пораженный их тройным соитием, сначала способен принимать ее ласки и любовные признания, искренне отвечая тем же, но постепенно, когда жар спадает, а на смену безбашенному опьянению приходит неизбежное похмелье, его начинают одолевать сомнения и неотвратимые сожаления.

     Он давно понял, что для Веры секс значит очень много, но никогда не мог представить, что эта ее часть может быть настолько требовательна и феерична. Она всегда была с ним очень чувственной, отзывчивой, но никогда не доходила до той грани откровенности, что сегодня. По сути, именно она была и инициатором и организатором произошедшего, а не он, или даже Олег. До него, наконец, дошел смысл всех тех туманных намеков на ее сущность, о которых говорил Олег.

     Он мог бы обожать эту ее ипостась и даже мог смириться с некой долей нимфомании, пока они были направлены только на него. Но Вера явно не готова была выбирать одного из мужчин, скорее предпочтя пожертвовать обоими. И Виктор совершенно не понимал, кем он тогда является, кем она хочет его видеть в их сложившемся трио. Приходящим любовником для тройничка? Как бы физически не был привлекателен этот вариант, его характеру он явно не соответствовал. Она была ему нужна в качестве если не жены, то постоянной спутницы жизни, а секс втроем точно не способствовал традиционному укладу семьи.

     Виктор все больше мрачнел, все больше и больше жалея, что подался в принципе на провокацию, пойдя на поводу голой похоти, и когда Вера ушла в душ, быстро оделся и выбежал из квартиры. Наблюдавший за ним Олег и не подумал его задерживать.

     — Где Витя? — растерянно спросила вернувшаяся Вера.

     — Он ушел, родная, — с сожалением ответил муж, привлекая жену к себе.

     — Ушел? — глаза Веры наполнились слезами. — Это я во всем виновата! О! Зачем ты привел его? Он не сможет простить ни себя, ни меня теперь...

     — Он не такой, Верó, ты же знала, — мягко увещевал Олег. — Ты никогда не была бы с ним счастлива.

     — С ним я была другой! Мне все это было не нужно, — выкрикнула Вера, снова и снова сожалея о собственном распутном естестве.

     — А мне ты нужна любой, родная. Со мной ты можешь быть, кем хочешь.

     Вера скорбно покачала головой. Олег прав. Она зря лгала себе. Ей казалось, она искала себя, убегала от своей природы, пеняла ему, что манипулировал ею, порабощал с помощью секса. А на самом деле, все дело было в ней и ником другом. Нельзя быть целостной, независимой личностью, отвергая ту или иную часть себя, только приняв и социально допустимые, нравственно возвышенные качества, и низменные, животные желания, можно стать тем, кто ты есть. Только, признавая за собой право быть собой, можно по-настоящему стать терпимым к ошибкам других.

     Вере этот урок дался нелегко и закончился разбитым сердцем. Одно хорошо — Олег оставался рядом и не позволил себе даже словом упомянуть ее суматошные терзания, а бумаги на развод так бесследно и исчезли.