У моего коллеги по работе Александра Ивановича была дочь Тамара, женщина тридцати двух лет, тощая, как жердь, с близко и глубоко посаженными черными глазами, тонкими губами и ногами — спичками. Вид у нее был, прямо скажу, не аппетитный, и мне казалось, что кавалеры обходили ее, так как вряд нашлись бы охотники, чтобы польститься на такие «мощи». Но что, несомненно, привлекало в Тамаре, так это ее интеллект. Стоило кому-нибудь только открыть рот о творчестве какого либо писателя, как она тут же подхватывала эту тему, поясняя, что знакома с его произведениями, умудряясь даже цитировать некоторые места из них. Она, несомненно, была начитана, хорошо разбиралась в живописи и музыке, с ней не надоедало подолгу беседовать на любую тему, исключая, интимную. Как-то язык не поворачивался говорить об этом, глядя на ее не привлекательную внешность. Она, видимо, понимала это, и сама старалась обходить темы любви.

     Однажды, на пикнике, когда все разделись, подставив голые спины и животы под ласковые лучи весеннего солнца, Тамара продолжала сидеть в своем брючном костюме. В нем она смотрелась этаким худосочным юношей, завистливо поглядывающим на аппетитные формы раздетых дам. Мужчины бросали на нее иронические взгляды, как бы намекая, что в данной компании она выглядит инородным телом. Тамара понимала это, и в ее глазах угадывалась тоска загнанной лошади. Она с надеждой взирала на меня, словно искала поддержки, и тут же получила ее.

      — Форма еще не все. Главное — содержание, — поддержал я ее в споре с одним из эрудитов.

     Тамара с благодарностью посмотрела на меня и, словно невзначай, положила ладонь на мою руку. Ее ладонь была холодной, но мягкой. Я незаметно высвободил свою ладонь и слегка сжал ее ладошку. Она не отняла ее, потупилась, и по легкому румянцу на ее щеках я понял, что мое прикосновение для нее было неожиданным, но приятным.

     «Э-э-э, девонька! Да ты не прочь поиметь мужичка», — подумал я, считая ее до сего момента чуть ли не импотенткой.

     Как женщина, она у меня никаких чувств не вызывала, хотя мне были известны некоторые любители «глодать» подобные «кости». Мне нравилось упражняться с ней в словесной дуэли на интеллектуальные темы, демонстрируя свои умственные способности, а здесь, как мне показалось, этим прикосновением она призывала меня проявить себя в сексе. Я просунул палец под ее ладошку и пощекотал ее. Это могло быть расценено, как: «Понял! Согласен!». Тамара густо покраснела и отвела глаза в сторону. Намекнув, таким образом, об обоюдном согласии, нам оставалось договориться о деталях.

     Когда наша шумная компания разбрелась кто-куда, а моя жена, тряся своими аппетитными ягодицами, прыгала в кружке, играющих в волейбол, Тамара наклонилась и прошептала: «Завтра вечером у меня дома... «.

      — А как же папа?

      — Его не будет...

     Я почувствовал, как в груди гулко застучало сердце. Никогда не думал, что эта интеллектуалка так быстро и просто откликнется на почти прямой призыв померяться силами в кровати. Обычно женщина ломается, набивая себе цену, а эта попросту ответила «Да!». А с другой стороны, зачем ей ломаться? Цену себе она, наверняка, знает и кривляние вряд ли поднимет ее выше той планки, чем она у нее есть. Женщина, способная к самоанализу, именно так и должна была поступить.

     Эти соображения еще больше подогрели мое желание овладеть интеллектуалкой. Хотелось на практике убедиться в том, что у нее необыкновенные способности гнездятся не только в голове, а и между ног. Теперь, глядя на нее, я чувствовал не только восхищение ее умом, но и вожделение к ее худому телу. Никогда раньше мне не приходилось иметь дело со слишком худыми женщинами. Мне почему-то казалось, что секс с ними не интересен. Видимо срабатывал рефлекс на полноту по принципу: «Возьмешь в руки — маешь вещь!». Теперь надо было как-то улизнуть из дома на ночь. И тут, к счастью, помог его величество «Случай».

     На следующий день меня вызвал к себе шеф.

      — Николай Иванович. Надо слетать на Камчатку. Там у Москаленко проблемы с подготовкой лодки Шумилова к выходу на боевую службу.

      — Когда лететь?

      — Сегодня. Вечерним рейсом...

     Выправив документы и чмокнув жену в щечку, ринулся в аэропорт. Но на вечерний рейс билетов уже не было. Взял на утренний и позвонил шефу.

      — Добро. Летите утренним. Я позвоню. Вас встретят, — ответил он, и я бросился к остановке такси. Через час я уже звонил в дверь квартиры Тамары. Видно было, что она меня ждала. Лицо ее было ухоженным, как никогда. Брови подведены, под глазами синели томные тени, а губы были накрашены помадой кровавого цвета. Ее худое тело, облаченное в узкий, цветастый, японский халат, выглядело миниатюрным и привлекательным, чем-то схожим с фигурой гейши на картине, которая висела на стене над диваном.

     Я вошел, поставил кейс, открыл и вынул бутылку коньяка.

      — О! Это как раз кстати. Ужин уже готов, — сказала она и пригласила меня в гостиную.

     Известно, что интеллектуалки, как правило, слабы по части кухни. Поэтому на столе были холодные закуски, купленные в супермаркете. Правда, с кухни доносился ароматный запах тушеной картошки с мясом, что несколько обнадеживало. После первой рюмки, которую она не мусолила, как на пикнике, а выпила сразу, Тамара пристально посмотрела в мои глаза.

      — Хотите правду, Николай Иванович? — спросила она.

      — Гм... Смотря какую, — уклонился я, чувствуя, что она может поставить меня, женатого человека, в неловкое положение.

      — Ваша половина по интеллекту во многом уступает вам...

      — Зато она хороша собой, отличная мать и отменная хозяйка, — парировал я.

     Тамара «хлопнула» вторую рюмку и закурила. Длинная сигарета в ее тонких пальцах казалась их продолжением.

      — Да. Фигурка у нее отменная, и мордашка смазливенькая. Такие нравятся мужчинам. Вы не ревнуете, Николай Иванович?

      — По-моему, эта тема не к данной ситуации, — насупился я, поняв, к чему она клонит. Для меня было давно не тайной, что жена навешивает мне рога. Трудно женщине соблюсти верность мужу, когда за ней откровенно волочется добрая половина его друзей. Конечно, это задевало мое самолюбие особенно тогда, когда очередной вздыхатель внешне уступал мне. Невольно в черепе шевелился вопрос: «На кого же ты меня променяла? На этого «пигмея»? (О том, что у «пигмея» может быть далеко не пигмейское «Достоинство» в штанах, думать не хотелось). Но когда возле нее нагловато терся породистый «Бугай», я снисходительно хмыкал про себя: «Ну и слава богу. Этот хоть не карлик из цирка». Будучи любвиобильной женщиной, моя половина во время своего очередного увлечения не оставляла меня на обочине кровати, добросовестно исполняя свой супружеский долг, помня, что секс на стороне — это шалость, а муж — совсем другое дело, так как ближе и роднее его никого нет. Это поднимало ее в моих глазах и, изменяя ей с очередной «вертушкой», я знал, что жена — хранительница домашнего очага, она — стержень семьи и любимая мама, и платить ей за это надо вниманием и любовью. Поэтому обсуждать ее с очередной любовницей и вбивать моральный клин между собой и женой не хотелось.

      — Вы не обижайтесь, Николай Иванович! Просто обидно видеть, когда сходятся антиподы. В таких ситуациях, как правило, один паразитирует на теле и уме другого.

      — Вы считаете, что сходиться вместе должны только равнозначные величины?

      — Именно, — улыбнулась она.

      — Согласен, если они подходят друг другу не только по уму, но и по калибру, — хохотнул я, — намекнув на интимные места наших тел. — Но разве только в этом сермяжная правда? Сколько есть неравных, но счастливых браков. Взять, хотя бы вашего отца. Я ничего не хочу сказать плохого о вашей матушке, тем ...

 

     более, что о покойниках плохо не говорят, но, по-моему, у вас ум вашего отца: цепкий, аналитический, яркий, бескомпромиссный...

      — Знаете, Николай Иванович, — закинула она ногу на ногу так, что та выскочила из проймы халата и оголенная до трусиков, легла сверху, — я тоже нередко думаю, отчего в жизни сходятся разные люди. Он — красавец, она — записной урод или наоборот, и живут душа в душу, а двое красавцев внезапно расходятся, А до свадьбы любили друг друга еще со школьной скамьи.

      — Вот это вопрос из вопросов, — пыхнул я колечком дыма. — На него не так-то просто ответить. Скорее всего половая несовместимость...

      — Допускаю. Но только ли в ней дело? Знаю я пары, которых и на этой почве не упрекнешь, а все же разбегались...

      — Не зря же говорит народная мудрость, что браки устраиваются на небесах, — поддакнул я.

      — Она же глаголет, что только там известны даты рождения и смерти, а все, что между ними, человек заполняет сам, — сказала Тамара и стала освобождаться от халата. Он тут же соскользнул к ее ногам, и мне открылись ее худые телеса.

     «Ее можно было бы показывать в качестве узника Освенцима», — подумал я, пораженный ее худобой.

      — Что? Некрасивая? Я и сама вижу, что на эти кости не мешало бы хоть немного нарастить мяса, да не могу. К кому я только не обращалась. Врачи говорят, что с возрастом пройдет, Но мне уже тридцать два, но не проходит. Видимо, так и помру скелетом, — уронила она потухшую сигарету и смахнула с ресницы набежавшую слезинку.

     «И все же в этом что-то есть: особенное и неповторимое», — размышлял я, продолжая созерцать ее тело. Два жалких бугорка, прикрытые мини-лифчиком, топорщились на груди, проступающие ребра, пупок куда-то утонул, а кости таза, казалось, вот-вот проткнут кожу. Чтобы не разочаровать ее своими сомнениями, я стал тоже раздеваться. Надо сказать, что в то время я был избыточно упитан, что не мешало мне заниматься сексом с самыми горячими натурами. Оставшись в одних трусах, налил еще коньяку.

      — Выпьем? — протянул ей рюмку.

     Мы чокнулись и тут же осушили рюмки. «А она что-то многовато пьет», — мелькнула мысль. Раньше, как я знал, она не выпивала и одной рюмки за вечер.

     ... Тамара «пожирала» меня глазами, Она смотрела на мой живот с такой жадностью, с какой смотрит несчастный путник, умирающий от жажды в пустыне, на внезапно открывшийся его взору долгожданный колодец. Я снял свои трусы и приподнял «Нечто», торчащее между ног. Оно давно уже было готово к «бою». Я медленно оттягивал на нем кожу, постепенно оголяя головку. Этот «садистский» прием всегда действовал безотказно. Тамара, не мигая, смотрела на головку, лихорадочно облизывая пересохшие губы. Наконец она не выдержала, сорвала с себя трусы и лифчик, стала на колени и приблизила пылающие губы к моему «мальчику». Она схватила его своими тонкими, цепкими пальцами и, давясь, затолкала в рот. Я почувствовал ее зубки и слегка вздрогнул. Она жестами призывала меня «работать». Я сделал несколько возвратно-поступательных движений. У нее был маленький, неглубокий рот, и «мальчик» не мог в нем полностью поместиться. Тамара помогала мне губами, стараясь высосать все из моего «хулигана».

     «Аппетит приходит во время еды», — вспомнил я известную пословицу, замечая, что меня уже влечет к ней не сила разума, а дикое, неуправляемое половое чувство. Мне почему-то захотелось трахать ее во все дырочки: рот, нос, уши, ее костлявый передок и тощий зад. И в голове, словно молотом стучало: «Сливать! Сливать! Сливать!... «. Это уже были чувства не человека, а взбесившегося самца, которого вечный зов пола зовет и гонит куда угодно, чтобы в страстном порыве поймать и покрыть самку. Я почувствовал, что теряю над собой контроль и готов впасть в сексуальный транс. Так оно и случилось. Не успел я залить ей рот своим семенем, как выхватил член, развернул ее, согнул пополам и стал лихорадочно загонять его в ее зад. Мне было уже безразлично: хорошо ей или плохо, больно или нет, сумасшедшая мысль требовала одного: «Давай! Давай! Давай!». Она же, стоя на четвереньках, мычала, как стельная корова. Наконец, я добился своего, и стал забивать ей в зад свои «гвозди». Она подыгрывала мне. Кончилось это обоюдным оргазмом. Под громкие крики мы упали на ковер и закатались по нему, как клубок змей во время свадьбы. Пока я отдыхал, она елозила по мне, постоянно целуя. Ее поцелуи смахивали на укусы змеи. Ее верткий язычок успевал побывать везде. Но она не просто целовала мое тело, Мне казалось, что она высасывает из него мою жизненную силу. Она умудрилась так глубоко заглотить мой язык, что чуть не подавилась. Она добилась того, что я сливал не только в ее «ворота», которые, кстати, оказались весьма привлекательными, но и в шоколадную дырочку, через которую, как она потом говорила, «я доставал ей до самого горла».

     Я чувствовал, что силы покидают меня, но она оставалась неумолимой и требовала все больших моих усилий по своему удовлетворению. Теперь передо мной была не чопорная интеллектуалка, а взбесившаяся самка с уклоном вампира. Она кусала мой член, прыгала на нем, загоняя его до отказа в свои врата «рая», ложилась на меня валетом, сося член и требуя, чтобы я тоже самое проделывал с ее ненасытной «щелью». Мы бесились долго, пока вконец не измотали себя.

      — Ты теперь часто будешь бывать здесь! — категорически заявила она.

      — Да. Но это совсем непросто смыться из дома на ночь, — засомневался я.

      — Зачем на ночь? Нам и обеденного перерыва хватит...

      — А твой отец?

      — Он не обедает дома. Ты согласен? — она повернула мою голову к себе и так крепко впилась в губы, что я почувствовал на них солоноватый привкус крови.

      — Постараюсь, — неопределенно промычал я, понимая, что на каждый день у меня просто не хватит сил.

     Спустя два месяца, натирая мою спину мочалкой, жена мимоходом заметила:

      — А ты заметно похудел, милый. Я всегда говорила, что утренняя физзарядка весьма полезна для упитанных мужчин.

     Я не стал с ней спорить, хотя и усмехнулся в душе ее наивности, так как вся моя физзарядка заключалась в слабой пробежке между домами и в трех — четырех ленивых движениях, перед тем, как усесться на скамейке и выкурить сигарету

     А Тамара, почему-то стала поправляться. Ее костлявая фигура уже не напоминала узницу Освенцима, исчезла угловатость плеч и таза, грудь стала похожей на две спелые дыни, готовые вот-вот разорвать лифчик, живот стал мягким, бедра округлились, даже лицо, пополнев, помолодело.

     ... Мы частенько встречались, истязая друг друга любовью. Занимались этим даже у нее на работе, закрывшись в кабинете. А однажды в кинотеатре она засунула руку мне в брюки и так поработала с моим «мальчиком», что я слил свой «конденсат» прямо ей в кулак. Хорошо, что это был дневной сеанс, и в нашем ряду больше никого не было.

     Прошло полгода. Я похудел еще больше, и жена уговорила меня показаться врачам. Те, не найдя ничего особенного, прописали санаторий. Но и там меня достала эта «Вампирша». Тамара взяла отпуск, сняла комнату радом с санаторием и ежедневно требовала меня к себе. Я уже еле ноги волочил. И как-то пришел к ней с коллегой по номеру, упросив его помочь мне в нелегком «ратном» труде. Подвыпив, она уложила нас в постель и так укатала, что мы еле ноги унесли. Мы трахали ее одновременно, чем еще больше распалили «Вампиршу». — Ну и баба! Никогда такой не пробовал! — восторгался друг и согласился подменять меня. Теперь у меня был напарник, и мне стало намного легче. Я пошел на поправку, а он стал худеть, но я подбадривал его, говоря, что в его фигуре обозначились черты Апполона.

     ... Вскоре меня перевели в другой город, и наша связь прервалась. Да оно и к лучшему, иначе не знаю, чем бы все это кончилось для меня. Как-то получил письмо от Александра Ивановича. Он писал о том, о сем и, как — бы между прочим, передал привет от Тамары. «Вы знаете, Николай Иванович, — писал он, — что-то не везет в жизни моей дочери. После вашего отъезда она вышла замуж за Василевского (моего напарника по санаторию). Помните, какой он был солидный, но вдруг стал быстро худеть и через год после свадьбы внезапно умер. Врачи так и не смогли определить причину. Говорили, что это на нервной почве... А с Тамарой произошло чудо: пополнела, как стельная корова, уже за сотню перевалила, и причина тоже не ясна. Врачи только пожимают плечами, да руками разводят», — сокрушался он, а я подумал: «Надо меньше трахаться, Вампирша»...

     Эдуард Зайцев.