... Слезы застилали глаза, мой взор был словно в тумане...

     «... Никому не нужна... Одна... Singularis... Silentium».

     Дождь лил как из ведра, создавая особое сентиментальное настроение.

      — Девущка, а вас можно?

      — Что значит можно?! Что вы себе позволяете?! Хам, грубиян,... Нужно, нужно, а не можно!!!

     Мужчина улыбнулся. В черных его глазах мелькнул интерес. Ему было около тридцати, натруженные руки выдавали заслуженного работника разгрузки вагонов. Интеллект так и виделся в его высоком смуглом лбе, сексуальных губах, выразительном носе с горбинкой. Одет он был в замаранную оранжевую спецовку, которая не скрывала очертаний его поистине божественного тела.

     Я всхлипнула в последний раз и тоже улыбнулась незнакомцу. Во мне проснулась животная, невыразимая страсть... Я испугалась, что от недавних слез размазалась тушь, оторвались накладные ресницы, поползли стрелки...

      — Извините, секундочку, — попросила я и вытащила из сумочки зеркальце.

     Оно отразило красавицу сорока трех лет. Я была жгучей брюнеткой с таким же, как и у незнакомца, изогнутым носом и черными глазами. Губы не скрывали отсутствия нескольких зубов, которые я давно потеряла на рынке. Тогда я попыталась украсть носки, но меня ударила старая вьетнамка... Зато знакомые мужчины очень уважали меня за такую особенность и частенько приходили в гости...

     Кофточка не скрывала груди пятьдесят восьмого размера... Лифчика, естественно, я не носила по идеологическим причинам. На мне была короткая юбка, больше напоминающая ленту, и туфли на высоких каблуках (Черкизовский рынок, дядя Арам, 357 рублей и минет).

     Незнакомец нервно сплюнул и затравленно оглянулся. Это пробудило во мне новую волну страсти. Я огляделась по сторонам — вокруг никого не было, если не считать четырех-пяти детей в песочнице, их мамаш на скамейке и толпы старушек у соседнего подъезда. Я поняла, что место подходящее.

     Незнакомец поманил меня пальцем. Я покорно, как кролик, двинулась навстречу своему удаву... Он взял меня за руку, убрал волосы от моего уха и спросил низким, вызывающим вожделение голосом:

      — Закурить не найдется?

     Я помотала головой. Я курила «Приму» и мне было жалко.

      — Пошли, — сказал он и потянул меня за собой внутрь подвала. (Потом я узнала, что он работал в этом дворе дворником и временно — около двадцати лет — жил в этом подвале). И вот мы в обители страсти, в пещере любви, в садах Семирамиды, где должна была разразиться великая битва, награда в которой — сумасшедшее наслаждение.

     ... Архетип «Адам — Ева»... Грязная потрепанная лежанка... Тусклый свет от двухваттной лампочки (в углу на оголенном проводе)...

     Неожиданно он сдернул с себя одним движением штаны вместе с трусами. Я смутилась, замерла, уставившись на его член, мирно висевший в сантиметрах 20 перед моим лицом. Поднять глаза, чтобы посмотреть на него, я так и не решилась. Видимо, вид мужского члена вблизи подействовал на меня гипнотизирующее, ведь я так давно не видела мужских органов, в последний раз — аж сегодня утром... Он ждал. Наконец я дотронулась до его лобковых волос своими пальцами и принялась их робко, осторожно расчесывать. Вторая рука скользнула к яичкам и принялась их гладить. Я была ласковой девочкой, и через некоторое время таких успокаивающих нежных движений его член начал просыпаться. Теперь он торчал вперед, прорываясь между моих ладошек. Он начал пахнуть как-то по-особенному, поэтому мое дыхание стало возбужденным. Я увлеклась. Большим и указательным пальцем я принялась то закрывать, то освобождать головку от крайней плоти. От такой ласки член быстро встал вертикально. Эрекция была самой настоящей.

     ... Я ласково стиснула его пульсирующий член губами, прижала его языком к нёбу, и он принялся кончать... кончать... кончать... Я выпустила его взорвавшийся член изо рта. И замерла с полным беззубым ртом. Глаза его сияли каким-то необъяснимым светом. Я решала, глотать или нет. Этот вопрос равнялся для меня гамлетовскому... Глотать или нет? Глотать или нет??

     И я сглотнула...

     В комнате было, как вы помните, темно. Мы повалились на лежанку, раздевая друг друга. Она скрипела, стонала (лежанка) и намеревалась развалиться под нашими — скажем прямо, немаленькими — телами. Он сжал мою грудь, затем снял кофточку (Савеловский рынок, дядя Мамед, 100 рублей +2 минета, ему и Гоге). Из-за кружева выпрыгнул большой розовый набухший сосок. Он дотронулся до него пальцем, затем поцеловал, потом начал полизывать кончиком языка, затем жадно втягивать и покусывать. Затем он начал мять крупные груди, наслаждаясь сосками. Я сняла с него трусы. Член был еще мягкий от пережитого и шевелился. Из отверстия в головке на простыню капала пахучая прозрачная жидкость.

     Он лёг на меня, направил рукой член во влагалище и плавно вошёл. Мы прерывисто задышали, он начал набирать скорость, член становился всё больше и твёрже и вот, наконец, стал совсем каменным, запульсировал и напрягся в последний раз.

     Он резко вытащил его из влагалища и выставил вперёд — брызнула струя спермы, затем ещё одна. При этом он дёрнулся и глухо застонал. Ещё через несколько секунд вышла вся сперма, которая накопилась у него за эту эру воздержания.

     Мы отвалились на лежанку и заснули.

     ... Утро началось божественно. Я, завернутая в грязную вшивую майку моего Незнакомца, пила растворимый кофе из жестяной кружки, улыбаясь своим мыслям. Он стоял передо мной, смотрел на картинку с голой Памелой Андерсен, вырванную из какого-то журнала, и драчил...

     Я была счастлива.