И угораздило же её влипнуть в такую историю! Ведь сколько раз мать твердила: «Все мужики — козлы, на них никогда нельзя полагаться, все свои косяки ты будешь расхлёбывать сама!». Мать знала, о чём говорила — Валька много раз видела этих мужиков, говорливо-галантных за вечерней рюмкой и тихо крадущихся по утрам в сторону выходной двери. Все они были, как ей казалось, на одно лицо и отличались друг от друга только именами-отчествами, да ещё, может быть, цветом выглядывавших из-под пиджаков рукавов несвежих рубашек. Таким же был, видно, и её отец, если верить словам матери, — сама Валерия его не помнила, он куда-то сгинул на заре её туманной юности.

     Ойле лежала на своей кровати, широко разведя согнутые в коленях ножки. Белые гольфики были приспущены, трусики висели на одном колене, черная школьная юбочка задрана. Ее пальчики сжимали фалоимитатор, который таранил ее девственное лоно. Ее голова заброшена назад, а под попкой лежал школьный портфель.

     Мы долго путешествовали вдвоем. По горам, по лесам. По бескрайним просторам Земли. И однажды мы заблудились. Долго не могли найти нужную дорогу в горах. Вечерело. Моросил мелкий холодный дождь. Мы устали и были почти без сил, когда заметили небольшую избушку среди вековых деревьев. Мы быстро дошли до нее. Избушка была полуразрушена. Но рядом мы обнаружили хорошо сохранившуюся баньку. Мы вошли. Осмотрелись. В углу лежали дрова. И мы решили затопить баню, чтобы согреться и обсохнуть. Мы наносили воды из колодца. Растопили печку. Зажгли свечи. Баня начала нагреваться. Мы начали раздеваться и развешивать одежду для просушки. И тут ты вспомнил, что на улице остались кое — какие вещи. Ты вышел, а я продолжила раздеваться. Скинув и развесив всю одежду, я налила в ушат воды и начала намыливаться мочалкой, чтобы быстрее согреться и смыть с себя пыль дороги. А тем временем с тобой произошло необычное происшествие. Подойдя к старому дереву за вещами, ты оперся о него. И тут произошло невероятное. Сверкнула молния. Тебя ослепила вспышка света. Когда ты снова смог видеть, то обнаружил напротив своего двойника. Сработало древнее заклятие. Ты раздвоился. И тебя посетила шальная мысль разделить мою любовь на двоих. Только время действия было ограничено, всего полчаса. Ты поспешил ко мне. Твой двойник следовал за тобой.

     Мы выезжали за город, практически в полной тишине. За все это время, Олег задал всего несколько вопросов, касающихся моей биографии, и только лишь к концу пути начал завязываться разговор...

     Утро для Сергея оказалось одновременно мучительным и прекрасным. Светлана была очаровательна, мила и вела себя, словно уже стала его девушкой. В это легко верилось, когда она доверчиво потянулась к нему, прижавшись всем телом после того, как была разбужена легкими поцелуями в щечку. При этом одеяло сползло с аппетитных округлостей, но она проигнорировала этот факт, как вроде и положено женщине, у которой была близость. У парня сразу образовался дикий стояк, ему даже пришлось надеть тугие плавки перед приготовлением завтрака, чтобы скрыть эрекцию.

     Родители моей мамы, мои бабушка и дедушка живут в деревне. Бабушка и дедушка нарожали одиннадцать детей и моя мама самая старшая. Дедушка и бабушка ещё молодые, ну, то есть ещё не совсем старые; дедушке было шестнадцать, а бабушке восемнадцать лет, когда мамина мама привела его к себе в дом. Бабушка пришла из школы, не удивляйтесь, во время войны школа в деревне не работала, и бабушка заканчивала её уже после войны, а на её кровати лежит дедушка и плюёт в потолок. Они поженились, и дедушка сразу же заделал бабушке ребёночка, мою маму и потом они с бабушкой каждый год делали по ребёночку, пока не наделали десять. Потом они сделали перерыв и, за время этого перерыва, моя мама закончила школу, уехала в город, поступила в институт, познакомилась с папой и родила меня, а через полтора года после моего рождения, бабушка с дедушкой сделали ещё ребёночка; мамину самую младшую сестру и мою тётю — Ксюшу.

     Я откинулся на спину и уставился в потолок, продолжая тяжело дышать после заурядного оргазма. Было около 11 вечера, воздух был влажным, за окном бушевала гроза. Как же я люблю тишину, которую разбавляет мирный шум городского дождя.

В сонном забытье глубокой ночи, Ноэль буквально извивалась на шелковых простынях совей кровати, уже на сквозь промокших под ней. Подушки и одеяла были сброшены на пол вместе с ее ночной сорочкой. Скользя рукой по собственному телу, сверкавшему от прошибшего Ноэль пота, она то сжимала свои груди, выгибаясь, то скользила пальчиками по текшей киске, судорожно проникая в нее или попку, и так же судорожно возвращаясь к груди. Во владевшем Ноэль сне, ее страстно, и вместе с тем нежно, ласкали сильные мужские руки и она вторила их движениям. Только одного она не могла повторить: его жарких поцелуев, чувственных губ на своих губах, требовательно игравшего с ее языком его языка, его пульсировавшего члена у своего бедра, дразняще водившего головкой по губам ее киски, по клитору и дырочке, дразняще входящего в нее исключительно головкой. Эти ласки, порожденные сдерживаемыми желаниями, сводили Ноэль сума, но, даже краем сознания понимая их эфимерность, она охотно отдаваясь им. Резко и глубоко войдя в свою хлюпающую киску тремя пальчиками, Ноэль задвигала ими внутри, будто щупальцами, заставляя ее хлюпать еще сильнее, а смазку новым потоком хлынуть на руку и простыни.

     — Показывай? — сказал вошедший в квартиру мужчина, даже не здороваясь.

     — Ты с ума сошел, Сереженька! — Светлана перегнулась через столик и ласково провела по щеке парня тонкими пальцами. — Какое «Я тебя люблю», какое «замуж»? Нет, ты очень красивый мальчик, такой нежный, такой добрый... Бэмби, одним словом, — вспомнила она старую школьную кличку друга.