До сих пор не могу до конца поверить в то, что случилось много лет назад. Иногда мне кажется, что это был только сон. Иногда я напрочь забываю об этом случае. А иногда он всплывает перед глазами так отчетливо и ярко, как будто все случилось всего лишь несколько минут назад.

     Я молчал об этом очень много лет.

     Когда это случилось, я был мальчишкой лет четырнадцати, а моей матери было лет тридцать — я был ранний ребенок.

     Не знаю, почему, но моя мать, когда я был маленький, не относилась ко мне как к особе мужского пола. Мы жили в маленькой квартире, и когда она переодевалась, я мог видеть ее во всей красе: мог рассматривать ее обнаженную грудь — не очень большую, но упругую и красивой формы. Груди у нее были похожи на две чаши. Банально, но именно такими они и были.

     Видел я ее и в одних трусиках. Случалось наблюдать ее полностью обнаженной. Когда она купалась, а я входил в ванную, она ничуть не стеснялась моего присутствия.

     В молодости моя мать была красивой женщиной. Не только грудь, но и фигура, и лицо. Я говорю это не потому, что она — моя мать. А потому, что так и было на самом деле. От мужиков ей прохода не было. Особенно после первого замужества.

     Уж не знаю, почему, но я с самого малолетства был сексуально озабоченным мальчиком. В первый раз я узнал, что определенные движения рукой по члену доставляют ни с чем не сравнимое удовольствие, когда мне было лет пять. Я лежал под старинным шкафом с высокими резными ножками (это было мое убежище) и не знал, чем заняться. Вот и занялся своей маленькой штучкой.

     С тех пор я онанировал ежедневно — до той поры, пока не познал женщину. После этого я понял, что любовные игры с противоположным полом доставляют еще большее наслаждение. И мастурбация отошла на задний план. Теперь я пользовался руками, когда женщин на горизонте не наблюдалось, а желание потрахаться становилось невыносимым.

     Первой женщиной, в которую я влюбился именно как в женщину, как в объект сексуального желания, — была моя мать. Никакая мастурбация не помогала. Желание обладать ею со временем становилось все непреодолимей.

     Однажды, когда мне было лет двенадцать (и я при встрече вовсю тискал свою смазливую двоюродную сестру — ровесницу, которой это доставляло удовольствие не меньше, чем мне), мать переодевалась перед зеркалом, а я рассматривал ее обнаженную грудь с небольшими светлокоричневыми, почти красными сосками. Вид ее наготы возбудил меня так, что член мой вздыбил шорты слишком заметно. И она заметила это. И попросила меня отвернуться. Я отвернулся. Это был последний раз, когда она открыто обнажалась при мне.

     К четырнадцати годам мое желание переспать с матерью стало каким-то наваждением. Я при любой возможности обнимал ее за талию и за попку, а если обнимал сзади, то норовил как бы невзначай прикоснуться к ее груди. Я целовал ей шею и норовил поцеловать губы. Я представлял себе, как может происходить этот невозможный, но столь желанный акт. Я по нескольку раз в день запирался в туалете, чтобы облегчить яйца и душу.

     Кстати, в это время моя мать сильно поссорилась со своим вторым мужем, моим отчимом, и не спала с ним. Она перебралась в нашу с братом комнату и спала там.

     По ночам я, переполненный желанием и отчаянием, вставал со своей постели, чутко прислушиваясь к дыханию матери, садился перед ее кроватью на корточки и очень осторожно запускал руку к ней под одеяло. Она спала в тонкой ночной рубашке, через которую я отчетливо ощущал ее теплое тело. Моя ладонь медленно продвигалась к ее лобку. Я чувствовал ее коротко стриженные жесткие волосы на лобке. Моя рука дрожала от возбуждения. Иногда ночная рубашка оказывалась глубоко между ее ног, и я добирался до ее бритых половых губ, ощущал пальцами щель между ними.

     Потом я начал гладить ее груди. И делал это все смелее. Когда я добрался до сосков, то с ужасом почувствовал, как они напрягаются под моими пальцами. Я думал, мать сейчас проснется, и я получу немыслимый нагоняй. Но нет, она только прерывисто вздохнула. Тогда я нагнулся над ней и через ткань ночной рубашки взял сосок губами, коснулся его языком. Это было непередаваемое наслаждение — чувствовать ее сосок у себя во рту.

     Теперь я думаю, что она чувствовала мою ладонь, но не мешала мне исследовать ее тело.

     Однажды на кухне, где мы были одни, я, рискуя нарваться на неприятности, подошел к ней сзади и открыто начал гладить ее ягодицы. На ней был домашний халатик и больше ничего. Дома трусиков она не носила. Это был настолько не сыновний и откровенный жест, что ничего не понять было невозможно. Она вздрогнула, но не повернулась, не отстранилась и ничего не сказала. Я был так возбужден, что, казалось, кончу, не сходя с места. Так что мне пришлось срочно сбежать в туалет.

     После этого я уже откровенно тискал ее ягодицы и живот, а пару раз — даже ее груди. Все это было как бы внезапной лаской или шуточной борьбой, во время которой мне и удавалось потискать ее там, где я хотел. Когда я взялся за ее груди в первый раз, у нее вырвался нервный смешок, но она не убрала мои руки.

     Все это и тогда наводило меня на определенные размышления. Теперь же, когда я пишу эти строки, мне становится ясно, что мои прикосновения не были для нее безразличны.

     Почему?

     Во-первых, она довольно долго не занималась сексом. Во-вторых, ее ласкал юноша, к которому она никогда до конца не относилась как к сыну. Скорее — как к брату, потому что воспитывала меня бабушка. Вот для бабушки я был больше сыном, чем внуком.

     Одним словом, обстоятельства складывались в мою пользу.

     И вот однажды мы баловались с ней, лежа на диване. Дома никого, кроме нас, не было. Мы боролись, а я вдобавок откровенно тискал ее за бока, за талию, потом, наглея все больше, — за грудь. Она шутливо, но слабо отбивалась. Член мой был не то что напряжен — перенапряжен.

     И тут у меня, как говорится, сорвало крышу. Я не выдержал и сунул руку ей между ног, ощутив горячую и мягкую ложбинку в жесткой шерсточке. Трусиков на ней не было.

     Она мгновенно напряглась и сжала ноги. Но поздно — моя рука осталась между ее ног. Глаза ее расширились. Мои глаза, наверное, были такими же круг-лыми. И, несомненно, слегка обезумевшими. Мы молча смотрели друг на друга.

     И я вдруг понял, что терять нечего. Надо идти до конца. Сейчас или нико-гда. Все равно будет трепка. Я сжал пальцами ее половые губы. Один палец про-валился между ними, и я почувствовал, как там горячо и влажно. Даже мокро. Те-перь я понимаю: она была возбуждена не меньше меня. Должно быть, это обстоя-тельство все и решило.

      — Ты что? — шепотом спросила она.

      — Я хочу тебя, — так же шепотом ответил я. Сердце мое грохотало где-то в горле. — Я хочу сделать это с тобой. Я больше не могу терпеть, — жарко шептал я, глядя ей в глаза. — Я умру, если не сделаю этого.

     Тогда она протянула руку и коснулась моего члена в шортах. Он приподни-мал штанину настолько, насколько это было возможно.

     Мать прикусила губу, сосредоточенно задумавшись. Но думала она недолго. Вот она медленно расслабила и слегка раздвинула ноги. Я торопливо убрал руку с ее промежности.

      — Ладно, — прошептала она. Голос ее был напряженным. Если бы она го-ворила громче, она бы, наверное, закричала. — Я согласна. Но никто не должен об этом знать.

     Я поспешно кивнул.

      — Мы сделаем это один раз. Только раз. Понял? И больше никогда не будем этого делать.

     Я снова кивнул. Мое лицо горело, как после хорошей парилки.

     Она расстегнула мои шорты и стянула их с меня вместе с трусами. Мой член торчал как железный. Она раздвинула ноги еще шире и согнула их в коленях. Я оказался между ее ног. Я видел ее промежность, ее обожаемую писечку. Она была подбритой и такой аккуратной и симметричной, с упругими половыми губками, между которыми чуть выглядывали розовые лепестки малых губ. Я засмотрелся на это чудо.

     Мать положила руки мне на ягодицы и нажала на них. Я опустил зад. Мой член оказался на ее половых губах. С него обильно текла смазка.

     Я не знал, что делать дальше. Тогда она взяла мой член и направила во вла-галище. Он медленно вошел в эту горячую влажность по самую мошонку. Мать закрыла глаза и сказала:

      — Ну же, двигай им.

     Я прижался лицом к ее шее и начал двигать членом в ее влагалище.

     Это было момент исполнения самой сокровенной и самой желанной мечты. Это было невероятное наслаждение. Я занимался сексом с красивой женщиной. С любимой женщиной. Да еще и со своей матерью. Еще никогда я не любил ее так сильно, как в тот момент.

     Я двигал членом все быстрее. Я чувствовал, как нарастает удовольствие, как приближается оргазм. Мать обняла меня и вдруг тихо и сладострастно застонала — вероятно, она испытала оргазм.

     Услышав этот стон, я кончил. Мой оргазм был невероятно сильным. Член дергался как сумасшедший, извергая во влагалище сперму — струю за струей. Обессиленный, я распластался на матери.

     Так мы немного полежали, пока член мой не расслабился окончательно. А потом моя мать мягко повернулась, и я оказался лежащим на диване. А она встала и ушла в ванную. А когда вернулась, спросила:

      — Ты помнишь наш уговор?

     Я кивнул и произнес:

      — Я тебя люблю... мама.