«Du bist mein

     Ein und Alles fuer mich...»

     Глава 1.

     Над красотой не властен

     Тот, кто под гнётом страсти,

     Всё, что ты создаёшь —

     Вновь тишине вернёшь.

     © O. D., «Галатея»

     Чёрт бы побрал все офисы в мире. Будь это самая престижная компания, все они одинаковы, и люди в них тоже весьма схожи по характеру. Все эти менеджеры среднего звена, топ-менеджеры, рекламщики, что ходят с видом «я — царь и бог!» меня невыносимо раздражают. Особенно сейчас — в тридцатиградусную жару, в помещении, где еле-еле работает кондиционер, поскольку какой-то фифе вечно холодно, и она ноет, чтобы мы «сделали потише». В итоге: все работнички, сдыхая от жары, нервно обмениваются совершенно не вежливыми репликами, а эта красотка, что вечно болеет даже от лёгкого сквознячка, сидит себе у окошка и лениво обмахивается новым номером «Cosmopolitan», радуясь, что теперь не будет видно её встающие от холода соски сквозь тонкую блузку. «Вот тварь! — успеваю подумать я, пробегая мимо неё с нужными отчётами. — Весь офис похож на помойку с полудохлыми мухами (и по состоянию сотрудников, и по запаху), а она про соски думает! Да всем плевать на твои медицинские прыщики!»

     Собственно, информация такого интимного рода поступила из её ICQ, по которой она переписывалась с одной сотрудницей, так что месть моя была недолгой и до боли простой: я написал ей в окно, что она может попрощаться с потерянным временем и идти работать, а сам просто сменил пароль её аккаунта. И всё. Ведь такие, как она, не умеют ничего, кроме как стучать по клавишам, да и то — одной рукой и бесконечно долго.

     Почему я всё это проделываю с такой лёгкостью? Ну, в отличие от всего этого раболепного офисного планктона, я — программист и по совместительству администратор сети, почти уже начальник нашего IT-отдела, птица свободного полёта, помогающая директорам компании и их сотрудникам работать как можно эффективнее. Я разрабатываю программное обеспечение, а также обслуживаю его, так что ко мне бывает мало претензий, но зато я постоянно пишу какие-то нелепые отчёты вроде тех, что я выполнял весь день по часам. Я совершенно не понимаю, зачем это всё нужно, но начальство требует — я выполняю, и мне не хочется конфликтов. Но сегодня всё бесконечно достало. Особенно она, эта двадцатидвухлетняя девочка с наманикюренными пальчиками и выжженными краской волосами. Жалкое зрелище.

     Такую затащить бы в тёмный угол, и хорошенечко оттрахать во все её подставленные дырочки, чтобы, сучка, знала, как в 30 градусов по Цельсию работать в условиях бетонного ада. А что? Неплохая идея, но только я как представлю всё это её бесконечное удовольствие, поскольку в ласках я умел, и мне становится не по себе. Уж пусть лучше сидит на своём месте, и злобно посматривает на меня, а я буду мило улыбаться и делать вид, что ничего не произошло, и это вообще не я. Недаром же в нашем отделе не один я нахожусь.

     Несмотря на то, что рабочий день заканчивается у всех одинаково, всё равно найдётся какая-то сволочь, что хочет смыться пораньше, и оставит мне на столе — «незаметно» — ключи от офиса, чтобы я его закрыл, уходя. Вот и сейчас — я смотрю на них — уныло, и сам хочу уже побыстрее уехать — к тебе под крыло, но придётся снова ждать, пока все закончат работу, и я... Но тут кто-то хватает ключи у меня со стола и шепчет на ухо:

     — Уезжай, пока я не передумал...

     Я поднимаю голову: один из наших менеджеров решил вдруг поступить как человек и отпустить меня. По-моему, его зовут Алексей, или Юрий, чёрт побери мою память... Он лукаво подмигивает мне и улыбается.

     — Спасибо... — ошарашенно произношу я.

     — Не за что... — проникновенно говорит он, и исчезает из моего поля зрения.

     Я спешно собираю вещи и уношусь из офиса. Как только мои ноги ступают за порог, я забываю обо всём, и несусь к машине, понимая, что скоро — минут через сорок — я увижу тебя.

     Тебя — моего юного хрупкого мальчика, что ждёт меня дома, моего прекрасного принца, которого я встретил на нивах виртуального пространства... Боже, когда это было? Да какая разница, мне бы просто прийти, прижать тебя к себе, впившись в твои губы поцелуем. Ты у меня — нежный, чувственный, каждый секс у нас с тобой получался таким прекрасным, наполненным ощущениями друг друга. И даже если я брал тебя где-нибудь на кухне на столе, или в ванной у раковины, или просто у стены, или уперев тебя раком на спинку дивана — всё равно я заботился о тебе, мне было важно знать, что тебе не больно, что тебе хорошо, и я целовал твою спину, плечи, проходился по твоей талии ладонями... Ты очень любил мои руки — не понимаю, почему, но ты прикасался губами к моим пальцам — всегда так благоговейно, словно они для тебя были незримым божеством. Я любил тебя — всё в тебе, от макушки до кончиков пальцев твоих стоп, приходя в восторг от твоих серых глаз, в которые я обожал окунаться словно в осеннее небо, от тебя всегда исходил лёгкий аромат мяты и зелёных яблок, а я сходил с ума по тебе, будто кот, нализавшийся валерьянки. Ты — моё счастье. И я не хотел ни при каких обстоятельствах терять тебя...

     Я ехал в пробке, размышляя. Мои мысли почему-то переключились на того менеджера, что отпустил меня, забрав ключи. Почему он это сделал? И ещё эта улыбка... Да, он привлекателен, но не более, но, может быть, его заинтересовал я? А что — мне тридцать, у меня красивая фигура, типичные для мужчины широкие скулы, высокий лоб и очаровательная, как ты утверждаешь, улыбка. Глаза у меня большие, миндалевидной формы, и тёмные — почти чёрные, волосы каштановые и слегка вьются, но стрижка обычная, мужская. Судя по закатываемым мне истерикам от твоей мнимой ревности, я ещё способен привлекать мужчин.

     Я вошёл в квартиру, улыбнувшись своим мыслям — сейчас я встречу тебя, и заключу в свои объятия, и мы будем долго и счастливо ужинать вместе, потом ты — как всегда — полезешь ко мне под душ (о, да, я всегда корчу недовольную мину при этом, мол, ты мне мешаешь нормально мыться), и из душа мы медленно переберёмся в спальню, чтобы продолжить начатое в ванной. Там, уже лёжа на простынях, нависнув над тобой, я пройдусь языком по твоей гладкой коже, коснусь губ — ты призывно раскроешь их, и мы сольёмся в поцелуе... Я люблю целовать твои губы — полноватые, чувственные, красивой формы, люблю проходить по ним аккуратно пальцами, я вообще люблю к тебе прикасаться.

     Нафантазировав себе бесконечное количество приятных минут, которые я проведу с тобой, я вдруг понимаю, что тебя дома нет. Странно, ты всегда приходишь раньше меня... Почему сегодня всё не так?... Я успокоился, и собрался тебе позвонить, но... твой телефон не отвечал. Я слушал долгие гудки, и мои нервы начинали сдавать — я чувствовал, как к горлу подступил ком, и потихоньку начиналась паника. Где ты? Что с тобой? Вдруг что-то случилось?

     Я метался по квартире, обзванивая всех наших общих знакомых, выясняя, где ты находишься, но так ничего и не узнал. Закрались мысли обзвонить все ближайшие больницы и морги, а так же дозвониться доблестной милиции, но я решил пока не поднимать такого шума из-за твоего часового отсутствия. Я сидел на кухне и нервно пил очередную чашку кофе, постоянно поглядывая на телефон и надеясь, что ты, всё-таки, соизволишь позвонить... Ты никогда ранее не позволял себе таких поступков. Я всегда знал, где ты, и ты стремился даже делать так, чтобы я не беспокоился, ведь ты знал, как я нервничаю... Но сегодня...

     Почему именно сегодня? И почему сейчас? Ты ведь прекрасно знаешь, во сколько я прихожу с работы. Что же могло произойти? Ты всегда был таким внимательным, и я тоже старался во всём потакать тебе, я любил твою нежность, любил, когда ты прижимался ко мне или обнимал — просто так, без всякого повода. Мне всегда хотелось заботиться о тебе, я любил смотреть, как ты спишь, свернувшись клубком, положив голову мне на плечо... Судя по тому, что твои вещи все остались на месте, съезжать из квартиры ты ...

  не собирался, и просто куда-то ушёл. Я постарался привести свои мысли в порядок, и умылся холодной водой... Немного полегчало, но не совсем. И тут... Ключ в замке повернулся... В жизни я не бегал так быстро, как сейчас к входной двери.

     Ты вошёл — немного усталый, растрёпанный, и увидел мои горящие гневом глаза... И улыбнулся — так, как умеешь только ты — вызывающе, почти пошло, сексуально. Почему-то ты накинулся на меня сразу — я даже не успел ничего понять толком — и прижал собой к стене, рисуя влажную дорожку языком от моего уха к ключице. Не успел я опомниться, как мой лёгкий пиджак уже валялся на полу, рубашка была полурасстёгнута, а ты... Ты настойчиво почти насиловал меня с порога. Время для вопросов о твоём пребывании где-то вне дома было неподходящее, и поэтому я просто сдался на твою милость, потакая твоим ласкам и не желая, чтобы они заканчивались. Я никогда не ощущал в тебе такого напора ранее, ты всегда был тактичен, а сегодня чуть ли не рычал от счастья, срывая с меня одежду, почти ломая молнию на брюках, а рубашка от резких движений твоих пальцев чуть ли не трещала по швам.

     — Я так хочу тебя... — услышал я твой охрипший голос. Твоё возбуждение было очевидным, но к чему была такая спешка?

     Пара секунд — и ты ласкаешь мой член губами так, как никогда до этого не делал — грубовато, настойчиво, быстро, но невыносимо приятно. С моих губ срывается сладострастный стон. Мне всё нравится, несмотря на необычность ситуации. Я всё ещё злюсь на тебя, и мне хочется тебя хорошенько наказать.

     — Да, так... — постанываю я тихо, запуская руку в твои густые светлые волосы, ты обводишь языком головку и глубоко заглатываешь член, почти по самое основание. Но чувствуя, что я почти на пике, ты останавливаешься, целуешь меня — быстро, слегка прикусывая нижнюю губу, и сам становишься у стены, призывно оттопырив пятую точку.

     — Трахни меня. — Говоришь обычно спокойный ты, и после этих слов мне словно срывает крышу.

     Ты всегда был таким обходительным, скорее, для тебя вымолвить: «Люби меня», прикрыв глаза, словно невинной школьнице, было в порядке вещей, но только не слово «трахнуть». За всю нашу совместную жизнь ты ни разу не произносил подобных слов, впрочем, ситуация никогда к этому не располагала. «Я хочу тебя», «Займёмся любовью», «Я весь твой», но никакой грубости... И поэтому у меня всё перевернулось от этой фразы, именно поэтому я словно сошёл с ума, услышав это, твои слова подстегнули мою агрессию и мою злость на тебя, она трансформировалась в почти неуёмное желание. Быстро освободив тебя от ненужных брюк, приспустив их, и даже оставив твою рубашку нерасстёгнутой, я вхожу в тебя одним резким толчком, ты стонешь — но не от боли, а от удовольствия, прогнувшись cильнее. Мы начинаем бешеную скачку, в таком быстром темпе секса у нас с тобой ещё не было, поэтому ощущения острее — они словно током проходят сквозь нас обоих, заставляя постанывать от наслаждения. Мне нравятся твои стоны — они сиплые, не слишком громкие, но такие невероятно возбуждающие.

     — Сильнее... Глубже... — просишь ты с придыханием, и я выполняю твою просьбу, трахая тебя с каким-то невиданным до этого остервенением. — Да... да... — шепчешь, распаляя меня всё больше. Мой гнев сошёл на нет, но ощущение власти над тобой подстёгивало меня и заставляло долбить твою сладкую упругую дырочку сильнее.

     Нас кидает в жар, по твоей шее крупным бисером стекают капли пота, мы словно мокрые вдрызг мыши, и я, повинуясь какому-то странному желанию, хватаю тебя за волосы, притягивая к себе, и целую твои полураскрытые губы... Ты жмёшься ко мне, тяжело дыша.

     — Давай, милый, да... Трахай меня сильнее, пожалуйста.

     Какой же ты прекрасный... Я прохожу руками по твоим бёдрам, целуя тебя в шею, ни на секунду не сбавляя бешеного темпа, мне нравится твоя безотказность, нравится, что ты полностью доверяешься мне, ты возбуждаешь меня, заводишь, послевкусие твоих губ пьянит...

     Я словно схожу с ума от одного только твоего присутствия здесь, не смотря на наш сумасшедший секс. Я ускоряюсь, ты стонешь громче, протяжнее, и я чувствую, что ты вот-вот кончишь. Ты не заставляешь себя долго ждать — через пару минут ты вскрикиваешь, и обессиленно приваливаешься к стене, чтобы не упасть от нахлынувшего оргазма, а я, подстёгиваемый твоей сладко сокращающейся попкой, с протяжным стоном кончаю в тебя — мой оргазм долог и так чудесен...

     — Прости... — шепчешь ты.

     — За что? — удивляюсь я.

     Ты поворачиваешься ко мне, я прижимаю тебя собой к стене и долго целую в губы, не дав тебе толком ответить на мой вопрос. Но ты всё-таки произносишь, отрываясь от моих губ:

     — Мне так было это нужно... — ты гладишь меня по спине, я чувствую, как снова напряглись твои бёдра — ты хочешь меня, опять. — Нужна была твоя агрессия, злость... Прости, что заставил тебя волноваться, прости меня...

     Я улыбаюсь. Эх ты, шалунишка. Ты хотел заставить меня волноваться, поскольку знал, что я никогда не посмею вести себя грубо, не позволю себе лишнего, а тебе так хотелось моей жёсткости, моей власти над тобой.

     — Но почему же ты не хотел просто попросить об этом? — удивляюсь я.

     — Мне хотелось, чтобы всё было естественно. — Ты потупил взор в пол, как нашкодивший ученик, я тихо засмеялся.

     — Глупыш...

     Подхватив тебя, я почти кинул тебя на кровать, мои поцелуи были жаркими, я снял с тебя остатки одежды, а затем пристально посмотрел в твои прекрасные глаза... В них горел огонь желания, страсти и невыразимой похоти.

     — Раздвинь ноги. — Говорю я твёрдо, и ты чётко выполняешь указание — с какой-то даже внутренней готовностью.

     Ты теперь моя милая, готовая ко всему, шлюшка...

     И таким я тоже тебя люблю.

     Глава 2.

     Плачь, я хочу понять

     Что значит слово «больно».

     © O. D., «Раздетые»

     Та ситуация не изменила многого в наших отношениях, но заставила меня вести себя иначе. Зная, что ты очень любишь, когда с тобой не церемонятся, я вовсю этим пользовался, стараясь доставить нам как можно более приятных минут наедине... Ты... Я любил и люблю тебя, хотя между нами существенная разница в возрасте, и судьбы у нас, по сути своей, разные, но эти десять лет разрыва меня совершенно не пугают. Тебе 20, мне — 30, ну и что с того? Будто это что-то могло значить... Мне нравилось учить тебя всему, и до сих пор ты обращаешься ко мне за советом, и я всегда помогу тебе, ты это знаешь и стремишься почерпать от меня всё то, чего ещё сам не умеешь или не понимаешь, я же, взъерошивая твои волосы, объясняю тебе прописные истины, и ты смеёшься, понимая, что в жизни всё не так-то и сложно. А я смотрю на тебя и радуюсь, что ты есть, и что сегодня, завтра, через месяц мы, вероятнее всего, всё ещё будем вместе...

     Наш долгий и чувственный секс тоже претерпел изменения. Мне теперь нравилась своя власть, нравилось брать тебя силой, нравилось видеть огонь верности в твоих глазах, мы стали понимать друг друга почти без слов — наши глаза, движения, мимика говорили сами за себя. Мы изучали новые стороны друг друга — методично и аккуратно, словно дотошные ботаники, но это приносило свои райские плоды. И кто бы что не говорил, ты был моим — весь, до кончиков ногтей.

     ... Вечер, тихо. Окна в комнате распахнуты настежь, шторы не задёрнуты, и ветер нежно касается ткани — будто ласковый любовник. Мягкий свет от пламени нескольких свечей танцует на стенах, отражаясь в стёклах, тенями обрисовывает твой благородный профиль, и затем утопает бликами в хрустальном бокале, на дне которого ещё виднеются рубиновые капли вина. Негромко играет что-то из Генделя, по-моему, это была ария Альмирены — одна из моих самых любимых, и я, вслушиваясь в чарующий голос, ладонью аккуратно и ласково провожу по твоей обнажённой спине... Ты стоишь, чуть прогнувшись, уперевшись руками в подоконник, и тихо вздыхаешь от моих нежных прикосновений, а мне нравится ощущать под пальцами бархат твоей белой кожи. Я губами прикасаюсь к твоей ...   шее, поцелуями веду дорожку по позвоночнику к пояснице, лаская твою спину руками, иногда чуть сжимая твою талию. Дойдя до пояса твоих брюк, я медленно повторяю весь свой путь в обратном порядке, возвращаясь к шее, и целую твои плечи...

     Ты распалён — я чувствую твоё тяжёлое дыхание, вижу, как часто поднимается и опускается твоя грудная клетка, как ты ртом хватаешь воздух, пока я нежно глажу твоё податливое тело, чуть прижав тебя к себе, задевая соски подушечками пальцев, переходя к прессу, не забывая при этом нежно касаться губами твоих волос, висков, шеи... Нам не нужно слов — мы всё знаем и так, и я прекрасно понимаю, что, стоит мне лишь чувственно поцеловать тебя в алые от сладкого вина губы, как ты — мой милый мальчик — задрожишь от экстаза в моих руках. Но я хочу подействовать на твои нервные окончания своим присутствием, хочу, чтобы ты сходил по мне с ума. И поэтому я не делаю никаких резких движений, ничего, чтобы прекратить твою пытку, дав тебе возможность как можно скорее получить самый яркий оргазм в жизни, я люблю тебя мучить, раз уж ты великодушно разрешаешь мне это, мой юный искуситель...

     Моя отчаянная страсть ещё вырвется наружу, но перед этим я хочу ощущать твоё удовольствие столь же остро, как ты ощущаешь моё, хочу почувствовать твою эйфорию, поймать тебя, когда ты будешь почти сползать на пол, теряя над собой контроль, увидеть твои трепещущие ресницы, услышать хрипы и стоны, срывающиеся с твоих губ помимо воли — окно же открыто, и знать, что всё это — из-за меня, моих прикосновений, моего присутствия, наличия меня в твоей жизни. Именно поэтому я никуда не спешу, слегка сжимаю руками твои бёдра, обтянутые тканью, и взгляд мой, что останавливается на твоём отражении в стекле, скорее, напоминает взгляд учёного, внимательно наблюдающего за поведением неизвестной науке зверушки. Мне нравится всё, что я сейчас с тобой делаю... А тебе, мой подопытный?

     Судя по твоим стонам — ты тоже не против продолжения моих ласк. Мой язык касается мочки твоего уха — я поигрываю с ней, затем переходя на раковину, я не вылизываю её, как это любят делать другие, а лишь нежно прикасаюсь. Твоё дыхание учащается, и я чувствую, как неистово под моими пальцами, что покоятся на твоей груди, бьётся твоё горячее сердце. Кровь приливает к твоим щекам, тебя словно кидает в жар, пока одной рукой я поглаживаю твой пресс, а языком продолжаю ласкать твоё ухо, и именно в этот момент я понимаю: пора. Ещё немного, ещё пара секунд, и я сделаю то, чего так сильно ты сейчас желаешь, но тебе нужно чуть-чуть потерпеть — всё-таки, я с тобой не в полной мере ещё наигрался, и мне хочется со всей страстью прижать тебя к себе, что я и делаю для того, чтобы ты ощутил всё желание моего тела даже сквозь мою одежду, почувствовал, как каждой клеточкой я хочу тебя, вожделею, жажду тобой обладать... Чувствуешь? Как напряжены мои грудные мышцы, как руки сжимают тебя в объятиях, как моя возбуждённая плоть упирается между твоих ягодиц. Моё дыхание тяжёлое, его жаром я обдаю твою нежную кожу, ты стонешь...

     Мне кажется, что я скоро сам не выдержу, но нет — мне хочется побыть в роли наблюдателя, и я поворачиваю твоё лицо к себе, и страстно целую в губы, мой язык исследует твой, и они сплетаются в танце, моя рука перемещается на твой пах и слегка сжимает его... Твой крик от экстаза тонет в нашем обоюдном долгом поцелуе, о, да — эта дрожь, эти судороги, эти полу-прикрытые от удовольствия глаза, ты выгибаешься в моих руках, в порыве чуть прикусываешь мою губу, и наш поцелуй поневоле получается кровавым, но это осознание почему-то сильнее подстёгивает меня, добавляя в наш вечер немного извращённой эротики и садизма, что мне приходится по нраву. Всё когда-либо завершается — твой долгий оргазм проходит, и ты, взглянув на меня, сразу кидаешься слизывать эти солёные терпкие алые капли с моих губ, виновато улыбаясь.

     — Прости.

     Первое и пока единственне слово, что прозвучало с момента нашего с тобой прибытия домой. Я обнимаю тебя крепче — ты знаешь, что извинения тут лишние, я всё равно люблю тебя, а это — всего лишь царапина, тем более, что она придала пикантности всей ситуации в целом. Мне не хочется ничего говорить, и поэтому я просто молчу, разглядывая тебя. Я знаю каждый миллиметр, каждый изгиб твоего тела, каждую родинку на нём... Мои пальцы касаются тебя — я провожу ими по твоей руке к плечу, затем перехожу на спину... Тебе немного щекотно — ты улыбаешься, пытаясь увернуться, но я не даю этого сделать. Я по-прежнему возбуждён, и, хотя мне нравится смотреть, как ты бурно кончаешь от моего лёгкого петтинга, всё-таки мне требуется разрядка, и именно поэтому я рывком заставляю тебя встать передо мной на колени.

     Какой же ты покорный и безотказный, ты терпишь всё, что я делаю, более того — ты каждый раз с трепетом ждёшь моих указаний, и безоговорочно стремишься их выполнить. Наши отношения не пришли к игрушкам вроде плети или кнута, но лишь один мой взгляд заставляет тебя бояться моего гнева и покориться, даже если ты чего-то не хочешь, и в твою голову закрадывается мысль о возражениях. Мне кажется, это идеальная модель взаимоотношений Доминанта и раба — когда по малейшему изгибу бровей ваш подопечный понимает ваше состояние и наверняка знает то, что вам необходимо в тот или иной момент... Я наказывал тебя — такое было, но, скорее, я заставлял тебя страдать морально, сняв всевозможные психологические защиты, зачастую равнодушно наблюдая затем, как изнутри тебя съедают тяжкие муки совести. Я препарировал твою изнеженную психику наживую и в режиме реального времени — чтобы ты на собственных ошибках учился понимать, что мне нужно. И ты оказался прекрасным учеником.

     Вот и сейчас — ты смотришь мне в глаза, стоя на коленях, так преданно и верно, словно щенок, будто ожидая похвалы. Но её не будет — ты не слишком-то расторопен.

     Но когда твои мягкие губы касаются головки моего члена — я готов забыть обо всём, даже собственное имя, лишь бы это продолжалось как можно дольше. Ты тоже не спешишь, зная, что я обязательно захочу взять тебя сегодня, и поэтому ты сосредоточен на моём удовольствии — таком, чтобы я стонал, но не излился в твой умелый ротик. Твои губы смыкаются уже где-то рядом с основанием, а горячий язык продолжает охаживать головку, увлажняя её, а затем проходится по всей длине ствола... Ты внимателен и опытен, твои ласки всё-таки заставляют меня растаять, и с губ моих срывается вздох. Как же тебя можно не любить? Я каждый день благодарю Небеса за такой подарок — тебя...

     — Молодец... — говорю я, жестом показываю тебе встать и подсаживаю тебя на подоконник. Пока мы целуемся, я расстёгиваю ремень твоих брюк и спускаю их с тебя — нам они будут только мешать. Я почти одет — только рубашка полу-расстёгнута, но меня это нисколько не смущает. Я кладу тебя — обнажённого и возбуждённого — спиной на холодный подоконник, и, раздвинув твои бёдра, сразу резко вхожу в тебя, заставляя всех прохожих внизу взглянуть наверх в поисках окна, откуда донёсся твой громкий крик, ведь створки по-прежнему открыты.

     — Тише... — говорю я, вытирая тыльной стороной ладони катящиеся по твоим щекам слёзы. — Тише, любовь моя...

     Ты всхлипываешь — моё вторжение оказалось неожиданным, обычно я так не делаю. Боль как элемент наших с тобой ночей присутствовала не так часто, но сегодня просто нет сил терпеть — ты дразнил меня всеми возможными способами ещё во время нашей переписки, а это было ещё на работе. Конечно, я стойкий оловянный солдатик, но не до степени приношения себя в жертву, так что тебе придётся потерпеть мою откровенную наглость. Тихо играет Бах — какая-то очередная кантата — то ли BW-V885, то ли BW-125, я точно не помню... И, слушая чудесную музыку, созданную воистину гением, я двигаюсь в тебе — медленно и аккуратно, ты всё ещё морщишься с непривычки — не так уж и часто мы не использовали смазку, но через некоторое время неприятные ощущения должны пройти. Но пока я нежно ласкаю языком твои соски, шею, целую тебя в губы — чтобы как-то уменьшить ...   ту боль, что я причинил тебе по неосторожности и горячности своего темперамента. Но вот ты уже исправно подаёшься бёдрами навстречу, обняв ногами мою талию, и я понимаю, что тебе уже не так больно. Ты облизываешь свои сочные губы, а потом начинаешь тихо постанывать...

     — Да, бери меня, да... — слышу я обрывки твоего не слишком внятного бормотания, и не без самодовольной ухмылки выполняю твою просьбу.

     Мне нравится, что ты такой узкий, что твоя норка плотно обхватывает мой член, что я у тебя был первым и других у тебя не было. Ты — собственность, перешедшая в моё единоличное владение, и пусть тот, кто подумает сейчас о том, какой я ужасный эгоист, сначала спросит тебя — а страдаешь ли ты под моей властью? Или же упиваешься собственным положением подле меня? Тебе не приходится спать у моих ног, я не оставил на твоей безупречной коже ни единого синяка или шрама, я просто временами контролирую тебя, привязав к себе как можно крепче, ведь дрессировать можно и без помощи кнутов и пряников — важно правильно повести себя, добиться уважения, стать авторитетом — самым главным в жизни человека. А мы любим друг друга, поэтому мне с тобой было просто, и мой авторитет так же непоколебим, как Пизанская башня.

     Я ускоряю темп — но не сильно, понимая, что тебе всё ещё может быть неприятно, но ты словно с цепи сорвался — стонешь, впиваясь ногтями мне в спину, призывно выгибаешься, и тебе плевать, что нас слышит почти весь дом и вся улица — тебе хорошо, о чём и сигнализирует твоё поведение. Мгновение — и ты уже не лежишь, а сидишь на краю подоконника, тесно ко мне прижавшись, всё так же крепко обнимая меня ногами и зажмурившись от удовольствия. Твои низкие хриплые стоны заставляют меня ещё немного ускориться.

     — Мальчик мой... — шепчу я, зарываясь носом в твою макушку.

     Я прохожу рукой по внутренней стороне твоих бёдер, мне нравится изгиб твоей спины, он как-то особенно прекрасен, когда ты прижимаешься ко мне вот так, как сейчас — чуть откинув голову назад, прильнув ко мне всей нижней частью своего тела, тогда переход от спины к твоей попке очерчивается особенно резко, и я люблю пройтись ладонью по этому изгибу... Такие, казалось бы, незначительные мелочи, а так влияют на общее настроение, моё состояние и наши ощущения. Я чувствую, как ты дрожишь — тихонько, словно это лишь твоя влажная от испарины кожа еле вибрирует от холода, что тянет с улицы, ведь мы оба достаточно разгорячены. Языком касаюсь твоей ключицы, переходя на шею, а затем целую твои губы...

     Ты стонешь — протяжно, но мой язык не даёт этому стону в полной мере вырваться на свободу, мои руки проходят вдоль твоей влажной от пота спины, ещё немного, и я отрываюсь от тебя... В тусклом свете уличных фонарей и свечей, расставленных по всей комнате, ты выглядишь как какой-нибудь греческий бог, сошедший с небес только ради этого мгновения любви — пламя танцует в твоих глазах, блики света отражаются от оконного стекла и играют на шёлке твоих волос, мышцы напряжены, с губ срываются полу-стоны, и каждое твоё очередное движение мне навстречу бесконечно изящно и красиво. Твои руки обвивают мою шею, и иногда ты сам заставляешь меня наклониться для поцелуя, и я с нескрываемым удовольствием прижимаюсь к твоим губам, раздвигая их языком...

     Секс — это что-то очень личное, словно таинство, это момент, когда два тела и две души почти неразрывно сливаются друг с другом, и в который не хочешь допускать никого из посторонних, но мужчина, что наблюдает за нами в окне дома напротив почему-то привлекает моё внимание. Он высок, полуобнажён — видимо, только из душа, бёдра обёрнуты белым полотенцем. Он стоит и неотрывно смотрит на танец наших тел в полумраке, он видит, как я пальцами путаюсь в твоих волосах, как целую тебя в шею, а если у него приоткрыта створка — он может запросто услышать тебя. Я не знаю, понял ли он, что я его заметил, видит ли, как я на него смотрю — во всяком случае, он продолжает неотрывно наблюдать за нами.

     И вот уже я смотрю, как он проходит руками по своему обнажённому торсу, как пальцы его поддевают полотенце, и как оно падает к его ногам на пол, открывая моему взору крепкие мужские бёдра и начинающий возбуждаться член... Меня очень интересует, что же он будет делать дальше, но я отвлекаюсь на тебя, всецело отдавая себя тебе, целуя твои плечи, сводя тебя с ума... Ты просишь резче, хочешь сильнее, но не в моих планах сейчас давать тебе кончить, и я оттягиваю твой оргазм как могу, зная, что он спровоцирует и мою разрядку, а мне интересно ещё понаблюдать за тем мужчиной, который, тем временем, ласково рукой поглаживал своё достоинство, наблюдая за нами. Ему явно нравилось то, что он видел — член был уже возбуждён, глаза блестели, он облизывал губы кончиком языка, и это выглядело вызывающе сексуально.

     Движения его руки по внушительному члену ускорились, и он прикрыл глаза — совсем как ты, когда ты наслаждаешься моими ласками, и, следуя какому-то странному порыву, я тоже ускоряюсь, ты стонешь, кусая губы... Наш заочный знакомый в доме напротив тяжело дышит, и я вижу, что он готов кончить — бёдра его сводит судорога, он сильно закусывает нижнюю губу, чуть прогнувшись назад, и достигает оргазма... На лбу у него проявляются такие очаровательные морщины, когда он сводит брови к переносице, он кончает долго, быстро-быстро водя рукой по стволу, не забывая про головку... От этого пикантного зрелища я грубее и резче насаживаю тебя на свой член, и ты быстро, с криком, кончаешь, а затем к финишу прихожу и я, целуя твои губы... Я так люблю, когда твоё тело бьётся в судорогах экстаза подо мной, как ты стискиваешь меня бёдрами, как прижимаешься ко мне — доверчиво, но страстно, пылко, всем своим существом, и я нежно обнимаю тебя, касаясь губами твоей кожи с ароматом яблок, и ещё острее чувствую то, как сильно я люблю тебя... И завтра, и через месяц... Я жду, что это повторится, и хочу, чтобы так было всегда.

     На секунду я кидаю взгляд в окно напротив: свет был включен, но там уже никого не было, только полотенце бесхозно лежало на подоконнике...

     ... А утром мы, как всегда, собираемся кто куда — ты в институт, я на работу. Снова увижу всех этих «замечательных» сотрудников и буду безмерно счастлив, как же, тому, что никто из них не умеет нормально работать с компьютером. Я только и мечтал именно о таких сообразительных пользователях, а как же, именно о них все мои ночные грёзы... Боже, да я извращенец, оказывается.

     Поцеловав тебя на прощание, я выхожу из дома и еду на работу. Времени это занимает не так много, и я приезжаю точно вовремя. Пока я убираю рабочее место, подготавливаю всё, что мне нужно и наливаю себе чай, к нам врывается начальник — злобное существо с милым тоненьким голоском (и как мужчина может жить с таким голосом?) — и с порога начинает искать нашего сотрудника. Из нечеловеческих писков я разбираю, что проблема в том, что тот ему необходим для выполнения какой-то супер срочной работы, а его до сих пор нет, ах вот он какой ужасно-преужасный, даже приехать вовремя не может, и вообще, уволить его мало.

     Я вздыхаю — какая сила заставляет это существо пищать как ненормальное из-за какого-то пустяка? Менеджер, которого так долго искали, всё-таки появился, и как-то затравленно, боком, вошёл в помещение. Это оказался тот самый сотрудник, что однажды забрал у меня ключи. Начальник — Александр Евгеньевич — не стесняясь, при всех принялся его отчитывать, не дав тому вставить в эту бурную, эмоционально насыщенную речь ни слова. И поэтому юноша беспомощно озирался по сторонам, не понимая, что от него, в конце концов, требуют. Я решил помочь парню — эта истеричка может пищать так вечно, и её надо когда-нибудь заткнуть.

     — У него сломалась машина. — Сказал я громко, подходя к месту скопления зевак, что не хотят работать, и поэтому с удовольствием слушают весь этот ультразвук — лишь бы он затянулся надолго.

     Александр Евгеньевич внезапно опешил:

     — Что?

     — Я сказал: у него сломалась машина, и он добирался до работы как мог ...   общественным транспортом. А у нас, как известно, общественный транспорт ходит как придётся. Тем более, раннее утро, всем нужно на работу.

     Пока я произносил всю эту пламенную чушь, сотрудник смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и на вопрос начальника, так ли всё было, смог только кивнуть. В итоге он отдал папку со всеми подготовленными бумагами, и Александр Евгеньевич — довольный и счастливый — ретировался в свой кабинет.

     — Ненавижу истеричек. — Вздохнул я.

     — Спасибо... — чувственно произнёс менеджер. — Я думал, меня сейчас уволят.

     Я беспечно махнул рукой:

     — Эх, Алексей, если бы я рассказал тебе о том, сколько раз он так орал на меня по малейшему поводу, то не хватит и целого дня. Так что спокойно. — Я ободряюще похлопал его по плечу. Менеджер смущённо улыбнулся.

     — Я — Игорь.

     «Вот чёрт, — подумалось мне, — и кто меня за язык тянул!»

     — О, извини. — Теперь смущённо улыбаться пришлось мне.

     — Ничего. — Сказал Игорь. Я заметил, что у него очаровательная улыбка. Такая открытая и добродушная. — Ещё раз спасибо, я вам очень признателен...

     — Алан. — Я протянул руку. Рукопожатие получилось крепким, но мне понравилась его рука — длинные пальцы, изящная ладонь, ты наверняка бы сразу обратил на такие руки внимание.

     Мы распрощались, хотя, скорее всего, увиделись бы за обедом. Какой он... Обходительный, внимательный. Смотрит на меня так, будто хочет раздеть, но по какой-то причине не решается. Скромный, милый, смущается так, словно впервые разговаривает с мужчиной. Нет, на гея он не похож — по нему в жизни не скажешь, что у него есть подобные наклонности, если только это не чутьё, но его с потрохами выдаёт его поведение. Эх, будь я лет на пять моложе, я бы точно в первую же ночь уложил его в постель, но сейчас... Я должен держать себя в руках, хотя его глаза такого прекрасного цвета горького шоколада, его мягкая кожа при нашем рукопожатии... Нет, нет, нет, нужно с головой окунуться в работу.

     Обеденный перерыв я проводил на рабочем месте, обычно попивая чай и читая книги. Не любил я выходить из приятного кондиционированного помещения в духоту города, и ещё толкаться где-либо в поисках свободных столиков, или куда-то ехать... Потребности в еде не было такой сильной, а если вдруг появлялась — я закусывал её припасённым для этих случаев шоколадом. Мне нравилось удобно расположиться в кресле, закинув ногу на ногу, и читать, читать, читать, буквально вживаясь в мир автора — при условии, что книга затягивала, конечно, а то сейчас чего только не пишут и кто только не пишет.

     — Что читаешь? — слышу я над ухом знакомый голос.

     Я молча показал Игорю обложку книги и снова углубился в чтение.

     — О... — выдавил он из себя. Впрочем, я его понимаю — вкус у меня своеобразный, иногда я и сам удивляюсь, где же я откапываю таких авторов. — А что на обед не идёшь?

     — Не голоден. — Пожимаю я плечами.

     Его близость странным образом волнует меня, заставляя моё сердце заходиться в нервных ритмах — так бывало всегда, когда я не влюблялся, но начинал реагировать на человека как на объект своего сексуального желания. «Дело плохо», — подумал я. Всё же, не слишком-то и хотелось срываться, тем более, показывать что-либо в его присутствии, но... Но он мне нравился: его длинные ресницы, красивые губы, высокие скулы... Тёмные волосы, постриженные как раз так, как ему шло, светло-серый костюм, выгодно подчёркивающий его ладную фигуру. Тонкий аромат его парфюма долетел до меня, когда он слегка наклонился вперёд, как раз чтобы спросить:

     — А могу ли я тебя чем-нибудь угостить, таким образом отблагодарив, что спас меня сегодня утром от потери работы?

     Я улыбаюсь:

     — Да ладно тебе, ты тоже меня как-то выручил — забрал ключи, отправил домой...

     Он укоризненно качает головой — мол, это неравноценно. И мне ничего не остаётся, как согласиться. В конце концов, это просто дружеский поход в кофейню за углом, и всё. Неужели он осмелится там меня изнасиловать? Поцелует — резко, грубо, притянув меня за галстук, скинет всё со стола, и... Стоп, о чём это я?!

     Я встал, и на мгновение наши руки слегка соприкоснулись. Этот чудесный юноша сразу покраснел и отвёл глаза в сторону. Я улыбнулся про себя — какой же он всё-таки милый, когда смущается. Мы подошли к входной двери, и вдруг столкнулись... Жар его тела, что на миг обдал меня, говорил мне о том, что он тоже хочет меня, и поэтому я не выдержал. Всё-таки, я не железный.

     — Может, останемся тут, и ты меня отблагодаришь?... — я становлюсь так, что он не может пройти — ему мешает моя рука, а мои глаза смотрят внимательно и ждут ответа. Я не делаю никаких иных движений, хотя мне очень хочется провести ладонью по его лицу, шее, перейти на плечи, а затем продолжить всё далее, но я сдерживаю себя. Кто бы знал, каких усилий это стоит тому, кто привык получать то, что хочет. Всегда и не зависимо от обстоятельств.

     Он смущается, мнётся, но не может мне отказать — конечно, он ведь хочет меня, с того дня, как решился забрать ключи, а может, и раньше? Как только он выдыхает своё неуверенное «да», я прижимаю его собой к стене и чувственно целую. Он целуется прекрасно — не так, как ты, конечно, но тоже неплохо, я скольжу языком по его нёбу, лаская его торс сквозь лёгкую бледно-голубую рубашку. Игорь тихо стонет, чувствуя мои руки, мои ласки и прикосновения. Я целую его в шею, потом — снова в губы, но он уворачивается. Я удивляюсь, но он поясняет:

     — У нас мало времени...

     О, если бы ты заранее знал, что я — такая сволочь, Дьявол во плоти, самая настоящая дрянь... Наверняка ты бы не стал со мной связываться. Я бы сам от себя бежал, но ведь это... просто секс, и ничего более. Я кладу его на ближайшую горизонтальную поверхность, скидывая на пол всё с чьего-то рабочего места, и параллельно срывая с него одежду: пиджак летит в сторону, рубашка — туда же, брюки уже приспущены. Я ласкаю его вход, жарко проходясь по его торсу языком, Игорь выгибается и постанывает мне на ухо.

     — Я у тебя первый? — шепчу я, и вижу, как Игорь улыбается.

     — Почти. — Говорит он.

     Это не праздное любопытство — мне нужно точно знать, как стоит себя вести с ним, чтобы не повредить ему что-либо и доставить максимум удовольствия. Но, судя по тому, как легко его попка принимала три моих пальца, я был далеко не первым и не последним. Я вошёл в него резко — он даже вскрикнул, но небольшая боль была только вначале. Затем он начал активно стонать и подмахивать мне, стол был, правда, не очень удобным, но мне было всё равно — мне нравилась его податливость, готовность, то, что он всё-таки преодолел своё смущение и сказал мне «да», хотя мог и отказать. Я целовал его кисло-сладкие, словно вишня, губы, заглушая его энтузиазм от моего вторжения, но в моей голове всё ещё крутилась назойливая мысль: «Что я делаю?». И действительно — что, если у меня есть ты? Если я готов любить тебя до гробовой доски, а тут какой-то мальчик повёл бедром — и я уже укладываю его на рабочий стол, чтобы через пять минут быстрых предварительных ласк хорошенько его трахнуть, будто если я этого не сделаю, вся моя жизнь пройдёт зря. Зачем?...

     Но движения Игоря не дают мне толком сосредоточиться, и я отвлекаюсь на ласки его тела — подтянутого, стройного, мне нравится запах его кожи — смесь мяты и специй, я странно нежен и стараюсь не причинить ему боли, двигаясь быстро, но осторожно. Мне хочется, чтобы он надолго запомнил меня, мои чувственные прикосновения, то, как я ласкаю его кожу языком, проходясь по самым чувствительным точкам, шепча ему что-то... Вероятно, это желание связано с тем, что я люблю внимание и мне временами нужно тешить собственное самолюбие, и чтобы потом — возможно — он бегал за мной, как собачка на побегушках, доставал, звонил — иногда мне этого очень не хватает. Зачем?... Не знаю, наверное, я люблю играться, словно маленький ребёнок, и в этом случае он — лучшая, просто идеальная игрушка. Почему же мне вечно нравится всё ломать? Ломать ...   и подчинять себе...

     Скорее всего, это признаки высшей степени моей эгоистичности, но я и в самом деле не могу без этого. Мне нравилось то, как он сейчас извивается подо мной, как просит ещё, я буду в восторге, когда он всё-таки кончит от моих движений в нём, или от того, как я ему отсосу — я ещё не решил, но мне всегда нравилось, когда все мои мужчины получали удовольствие от моих ласк или моих фрикций... Этот мальчик был очень темпераментным, иногда даже слишком — это когда он выгибался и просил меня его «выебать как можно жёстче», но его попка восхищала своей упругостью, и мне было очень хорошо. Мы наслаждались друг другом не более минут двадцати, он кончил первым, подрачивая свой член, и громко вскрикнув... Я кончил вслед за ним, целуя его губы.

     — У меня никогда так не было... — шепнул он.

     Я лишь ухмыльнулся. «И никогда больше не будет... « — успеваю подумать я, садясь на своё место. Повторять эту феерию чувств мне не слишком-то и хотелось, если быть честным.

     Он подошёл ко мне — уже одетый, но одежда была явно помята. Но это ничего — летом всегда так, успевай только стирать и гладить. Он смотрит в мои глаза — преданно и как-то умоляюще, и с благодарностью за доставленное удовольствие...

     — Мы ещё как-нибудь пообедаем вместе? — спрашивает он, и в голосе его слышится надежда. Но я качаю головой.

     — Нет.

     Игорь всё понимает, и уходит. Я вздыхаю — да, жаль, что пришлось обидеть парня, но такова жизнь — у меня есть ты, и то, что я с кем-то переспал, вряд ли что-то изменит. Потому что до этого случая это тоже ничего не меняло.

     А если проверить твои нервы на прочность? В очередной раз?... Ты можешь уйти, исчезнуть из моей жизни, может быть, я потом буду валяться в твоих ногах, моля о прощении, но... Я не смогу тебя долго обманывать — иначе меня заест совесть. Что ж, кажется, у меня нет иного выхода, кроме как рассказать тебе о том, что я не так уж и прекрасен, как тебе казалось...

     Я вернулся домой, кинул сумку у порога, и, не раздеваясь, буквально рухнул на диван, переводя дух. Всю дорогу я обдумывал, как сказать тебе о том, что я за скотина, в каких словах и каким образом всё это стоило бы преподнести, но в голову лезла какая-то чушь. В итоге от усиленных раздумий я не получил ничего, кроме приступа мигрени. Нехотя заставив себя встать с дивана, я скинул влажную от испарины рубашку и затем посмотрел на часы — ты уже должен был прийти, но тебя не было.

     Где же ты опять пропадаешь?..

     Но паниковать было незачем — мало ли что там у тебя с учёбой, всё-таки, не следовало превращаться в ту истеричку, какой является наш начальник. Я пока принял прохладный душ и приготовил себе нехитрый ужин — есть в такую духоту не очень хотелось. Покончив с последними кусочками, я захватил чашку холодного чая и принялся бездумно блуждать по квартире. В гостиной, где вчера ночью мы придавались пылким утехам, плыла мягкая, утончённая прохлада летнего вечера, распахнутые настежь створки окна позволяли сесть на широкий подоконник и смотреть вниз с седьмого этажа нашего вполне уютного дома. Внизу шли люди, неспешно переговариваясь, иногда пробегала стайка ребятишек, кто-то шёл с полотенцами и сумками на пляж, кто-то — наоборот, с пляжа. Я наблюдал за картиной ленивого летнего города, и моё сердце было спокойно, пока взгляд не зацепился за что-то до боли знакомое...

     ... Это была твоя спина, плавно выгибающаяся под настойчивыми прикосновениями. Там, в окне напротив, где вчера я видел этого племенного жеребца, что беззастенчиво подрачивал, пока мы занимались любовью, мелькала твоя спина с чужими на ней руками. Кто-то другой (по-видимому, вчерашний знакомец) ласкал тебя, как я вчера — у окна, настойчиво, но нежно. Я заворожённо смотрел, как между твоих, моя любовь, прекрасных лопаток проходятся чьи-то проворные пальцы, лишь слегка задевая пояс твоих любимых джинс... И уже через минуту наблюдения я сходил с ума от этого зрелища, и почти что выдохнул протяжное «нет», когда отчётливо увидел твой острый профиль, и того вчерашнего накачанного амбала, что неспешно и мягко целовал твои губы, поигрывая мышцами... Твои глаза были закрыты, руки покоились на талии твоего нежданного любовника, в то время как он не переставал гладить твоё изумительное тело, обладающее воистину кошачьей грацией.

     Я поймал себя на непривычной мысли, что жутко ревную. Что прямо сейчас готов сорваться с места и накостылять вам обоим за то, что позволяли себе такие вольности: ты меня, оказывается, не ценил и не слушал, а он посмел заполучить тебя после наблюдения за нашим любовным актом, словно переходящий из рук в руки трофей. Но я видел, как тебе всё это нравится, и поэтому не смел прерывать твоего ощутимого удовольствия, что ты получал в его руках. Наверное, момент, когда ты опустился перед ним на колени и взял его внушительную игрушку в свой умелый рот, будет вечно стоять у меня перед глазами... Это твоё привычное движение губ, игра языка по стволу — я буквально вижу всё это перед собой в нескольких метрах от себя, и мне даже можно закрыть глаза — услужливое воображение дорисует всё само. Но благодаря нашим прекрасным архитекторам, что делают многое не совсем верно, я могу всё лицезреть как на ладони... Я коротко вздыхаю и сажусь поудобнее на подоконнике, чтобы и далее наблюдать за картиной твоей нечаянной и такой, как ни странно, возбуждающей измены.

     Во время своего потрясающего минета ты стараешься неотрывно смотреть ему в глаза, твои руки покоятся на его широких крепких бёдрах. Ммм, какой же он замечательно сложенный мужчина, тебя можно понять, я бы и сам его трахнул при первой же возможности. Прошёл бы языком вдоль позвоночника, наклонил раком к ближайшей стенке, и трахнул бы так, чтобы он надолго запомнил. Он бы у меня не то, что стонал — волком выл бы от счастья, что я им обладаю. Но вместо всего этого перед моими глазами разворачивается иная картина: он запускает руку в твои волосы, и легонько подталкивает тебя, совершая фрикции... Попросту — имеет тебя в твой раскрытый ротик, и ты принимаешь его всего, немного массируя крепкие бёдра. Такое впечатление, что ты проделывал это с ним постоянно (и это как-то очень кольнуло меня), поскольку ты как-то привычно выпускаешь член изо рта — видимо, чувствуя, что он готов к разрядке, и, сочно поцеловав этого Геракла в губы, ты проходишься по его талии рукой, а затем я вижу, что ты что-то ему говоришь.

     Мужчина, по-совместительству — твой собеседник, как-то хищно улыбается, и я понимаю, с кем вижу его поразительное сходство... Всё в нём было какое-то тигриное — начиная от кошачьего разреза медовых (в них красиво отсвечивало солнце) глаз и до упругой пружинистой походки. То, с каким собственническим взглядом он посадил тебя на подоконник, подхватив за талию, выдавало в нём заядлого эгоиста, что скрывается под романтичным налётом конфетно-букетного периода отношений... Он — прирождённый охотник, а такие, как ты, мой сказочный Принц, слетаются стайками к нему, словно мотыльки на свет. Мне вас даже немного жаль, но секс у вас просто обязан был быть потрясающим — именно для него вы все и нужны таким, как он — сильным, красивым и независимым. Лучшие коты ходят сами по себе — таково вездесущее общественное мнение... Между тем он целует тебя, прерывая мои хаотичные мысли — шея, плечи, губы, снова шея... Чего он добивается? Хочет помучить тебя? Или быть таким же нежным, как я с тобой вчера? Я вообще его не понимаю, но тем интереснее ваше представление, повторения на бис которого я не желал бы никогда...

     Его руки опускаются медленно к твоему поясу и я вижу, что он расстёгивает твои джинсы. Пара минут — и я уже созерцаю твои голые ягодицы, которые он сжимает своими ладонями. Представляю, как ты тяжело дышишь сейчас, глаза твои прикрыты, губы чуть дрожат, и ты облизываешь их кончиком юркого языка, иногда можно услышать твои гортанные стоны — низкие, хрипловатые, тихие. Я их услышать, увы, не могу, но зато прекрасно себе могу их представить. Он целует твою шею, гладит спину,...   и раздвигает твои бёдра. Нащупывает смазку, окунает в неё пальцы, и входит ими в тебя — твоя спина по-кошачьи выгибается, ты подаёшься навстречу движениям его руки, он чуть наклоняется, немного разворачивает тебя боком — чтобы мне было лучше видно, что ли? — и, склонясь над твоим подрагивающим членом, вбирает его по основание. Ты стонешь — это видно по твоему лицу, и резко, даже несколько грубо, хватаешь его за тёмные волосы и насаживаешь ещё глубже. Он беспрекословен и не сопротивляется, что меня немного удивляет.

     Свободной рукой поглаживая твои бёдра, он неистово сосёт твой член — с жадностью дорвавшегося до мужской плоти человека, он жарко проходится по твоему стволу губами, с не меньшим рвением затем облизывая головку твоего члена горячим влажным языком. Тебе это нравится — я вижу твои полураскрытые губы, вижу, как участилось твоё дыхание и как ты чуть сводишь к переносице брови. Он двигает в тебе своими длинными пальцами и хорошенько отсасывает... Ты насаживаешься на них, постанываешь, даёшь ему делать всё, что он захочет, и он этим умело пользуется. Твоя спина выгибается, ты раздвигаешь ноги шире, и двигаешься ему навстречу всё интенсивнее — боже, как это мне прекрасно знакомо — эти прикрытые глаза, эти сведённые брови, влажные приоткрытые губы, всё это говорит о том, что ты скоро кончишь, малыш, изольёшься в его рот своим сладковато-пряным семенем... Он проглотит его всё, до последней капельки, и ему понравится — я уверен в этом. Он же так любит брать в ротик чужой красивый член, судя по тому, с каким упоением он отсасывает тебе, с не меньшим темпом орудуя пальчиками у тебя в попке...

     Минута — и ты всё-таки сладко и долго кончаешь от этих синхронных движений, судороги проходят по твоим бёдрам, и ты прижимаешь его лицо к своему паху, вогнав член в этот услужливый рот по самый корень. Я смотрю на твой профиль: глаза закрыты, губы дрожат, полу-раскрывшись в сладострастном стоне, бёдра мелко подрагивают, спина изогнута, и — я уверен — твой любовник может слышать твоё низкое, сипловатое дыхание. Я знаю тебя наизусть, в любом случае, особенно — все грани твоего удовольствия, и сейчас мне грустно смотреть на всё это, и я отпрянул от окна, не в силах больше выносить твоё красивое, сексуальное, возбуждающее, но всё-таки предательство.

     Как ты мог? Я же был первым. И мне хотелось им остаться... А ты, вместо того, чтобы прийти ко мне и подарить свою любовь, вымещаешь свою похоть на первом встречном незнакомце из дома напротив, что тоже любит побаловаться у окна. Но мы с тобой любили друг друга изысканно, тонко, а здесь — лишь животный инстинкт движет вами обоими... Нет, я

     ничего не имею против животного инстинкта, я сам, бывало, прижимал тебя к стене и грубо пользовался, при этом вызывая у тебя неизменный восторг, но то, что я видел сейчас, не тянуло на сумасшедшую страсть — скорее, это было просто случайное знакомство, обратившееся в совместное получение удовольствия. И что тебя к нему потянуло? То, как

     он смотрел на тебя? Как прикасался? Как растягивал слова, разговаривая с тобой? Или его невообразимо сексуальный тон?... Что? Тело, голос, взгляд, запах?... Наверняка ответ прост — всё вместе. Иначе бы ты не пошёл с ним к нему, и всего этого бы не было. И мне не пришлось бы смотреть на это...

     Я в отчаянии метался по квартире, мучая себя и истязая, думая, что мы с тобой, всё-таки, квиты — я трахал нашего сотрудника, ты — соседа по дому, мы оба твари, и достойны проживания под одной крышей, ибо мышление у нас одинаковое. Я лежал на кровати и думал, думал, думал как же рассказать тебе всё... И как дать понять, что я видел, как ты с упоением изменял мне с нашим накачанным соседом, что так сексуально обхватывал твой ствол своими сочными губками... С удивлением я заметил, что всё ещё возбуждён, хотя давно отошёл от окна, но образ того, что я смог увидеть, запечатлелся в моей памяти в самых мельчайших подробностях.

     Нет, ты — определённо сводишь меня с ума... И хочешь моей смерти от ревности, наверное. Хотя, что, в общем-то, произошло? Ну, переспал ты с ним, и? Сейчас ты придёшь, а я, даже не дав смыть с тебя следы вашей страсти, перехвачу тебя и сразу же начну раздевать. Представляю, как истово ты будешь сопротивляться! Но — тем лучше, и, рукой пригвоздив твои запястья у тебя над головой, я буду целовать тебя — долго и страстно, чувствуя на твоих губах вкус чужой спермы... А может, и не на губах — может, твой сегодняшний герой хорошенько смазал для меня изнутри твою попочку своими соками? Тем лучше для тебя, ибо я буду безжалостно драть её, чтобы желание ходить по всяким мужикам — пусть даже и таким сексуальным — пропало начисто. Да, я жуткий собственник, я знаю, и именно поэтому мне кажется, что я вправе тебе что-либо запрещать, делать с тобой всё, что захочу и выдвигать свои условия. Но есть ещё одно — я люблю тебя, а тебе нужна властная рука. И я не хочу потерять тебя из-за какой-то пары оргазмов с кем-то на стороне...

     Ключ повернулся. Я взглянул на часы — странно, ему хватило всего десяти минут?... Я, допустим, обожаю, когда ты кончаешь подо мной как минимум два раза... Да, я люблю тебя доводить — что верно, то верно. Любыми способами, вызывая у тебя стоны, а лучше крики наслаждения — хотя бы такие же, как в прошлую нашу ночь. Эх, нужно всё рассказать... Да, рассказать. Всё — до последнего поцелуя, улыбнуться тому, что мы такие две сволочи и хорошенько трахнуть тебя, чтобы тебе мало не показалось за этот день. О, я буквально горю от осознания того, что могу сейчас с тобой сделать, некая злость с примесью ревности и возбуждения почти овладела мной... Но нужно тебя встречать — пока ты не распахнул дверь.

     Перед тобой я стою совершенно иной — улыбчивый, томный — как разморенный кот, нежно целую тебя в губы, и сразу чувствую незнакомый вкус — чужая сперма... Это меня окончательно злит и распаляет одновременно, но я не подаю вида:

     — Как прошёл день?

     Ты бормочешь что-то несвязное, говоришь, что все лекторы — кучка старых идиотов, и, кажется, возмущаешься тому, что материал по какому-то там предмету не оставили в качестве домашнего ознакомления, а на него придётся постоянно таскаться всвязи с тем, что ваш преподаватель отмечает посещаемость. Такой — возмущённый и недовольный, ты идёшь в спальню, я — за тобой, и не даю тебе скинуть одежду, обняв тебя сзади и целуя в шею. Ты не смеешь мне сопротивляться — ты же всецело мой, и ты это помнишь, значит, всё пойдёт по моему сценарию и так, как только я этого хочу. Я прохожу горячим языком от седьмого к первому из шейных позвонков, мои руки уже расстегнули твою рубашку и гладят твоё нежное тело, покрытое испариной от жары... Или от возбуждения?... Ты дышишь — тяжело и часто, глаза прикрыты, нижняя губа прикушена — то ли от удовольствия, то ли от осознания того, что я могу заподозрить что-то неладное. Я обнимаю тебя крепче.

     — Ты дрожишь... — замечаю тихо тебе на ушко, и снова, снова целую, задевая пальцами твои торчащие соски.

     Через мгновение я уже нависаю над тобой, целуя, вылизывая твоё податливое тело так нежно и страстно, как только могу, прижав твои бёдра к кровати своими, и не давая тебе меня раздеть, хотя ты отчаянно пытаешься зацепиться хотя бы за одну пуговицу на моей рубашке.

     — Не спеши. — Я настойчиво убираю твои руки, снова метнувшиеся к моему вороту. Ты смотришь в мои глаза — в них горит бесовской огонь. — Хочешь, я расскажу, как прошёл мой день?..

     Ничего не подозревая, ты мило улыбаешься и выдыхаешь: «Да», мне только это и было нужно. Наклонившись ближе, я почти касаюсь губами твоих губ и начинаю свой рассказ, чувствуя твоё сбивчивое от возбуждения дыхание...

     — Один наш сотрудник... — Я с нажимом провожу руками по твоим бёдрам. — Запал на меня... Смотрел в очи мои ясные, смущался, как школьница — такая прелесть... — Я целую твои губы, ухмыляясь про себя тому, как ты реагируешь на мои слова — зрачки расширены, дыхание учащённое, пульс — тоже. Ты ждёшь продолжения, мой гадко-сладкий мальчик. — Я его ...   выручил сегодня, и он решил меня отблагодарить. Такой милый, пригласил меня на обед в качестве благодарности за его спасение. — Ты заинтересованно, но немного недоверчиво (ещё бы!) смотришь в мои кристалльно честные глаза, пока я прохожусь языком по твоему прессу, неотрывно глядя на тебя. — Но, знаешь, мы так и не дошли до какой-нибудь кафешки, так что обеда не состоялось. — Будничным тоном, с преувеличенным сожалением в голосе и хитрыми бесятами в глазах произношу я, и покорно жду твоей реакции.

     — Ну, как-нибудь в другой раз пообедаете. — Улыбаешься ты. О, да, я знал, что ты это скажешь, любовь моя...

     Я снова оказываюсь подле твоего лица, склоняюсь к тебе и тихо, жарко шепчу в твои губы:

     — Зачем? Он отблагодарил меня по-другому. — Я ухмыляюсь. — Сполна отблагодарил... — протягиваю, и снова касаюсь твоих губ — но теперь уже языком.

     Ты деланно удивляешься, по-прежнему строя из себя святую невинность, или просто не веря в то, что я смог так поступить:

     — Сполна? Как же?

     Я хитро улыбаюсь, прижимая тебя собой к кровати и лаская твой торс руками — пресс, грудь, плечи... Ты по-прежнему смотришь мне в глаза, и я чувствую, как от подступающей догадки твоё тело напрягается, чтобы в подходящий момент скинуть меня с себя. Но ты не сможешь. Ты — мой.

     — Я прижал его собой к стене... — тихо начинаю я, проходясь по твоей шее губами и языком, целуя мочку твоего уха. — Он был таким жарким, горячим, так хотел меня... — мой голос низкий, чуть с хрипотцой от возбуждения, я говорю с придыханием, томно, растягивая удовольствие от пересказа. — Но его робость... боже, как это было мило... не дала ему сделать первый шаг самому, и я сам поцеловал его. — С этими словами я жарко целую тебя взасос, словно впервые пробуя на вкус твои губы, и твоё тяжёлое дыхание, твоя дрожь, твоё напряжение, то, что твои бёдра, руки, пресс настолько напряглись, что готовы вот-вот попытаться меня прогнать — всё это так меня заводит...
— Я трахнул его на чьём-то рабочем столе, впопыхах, даже не раздеваясь... — ухмыляюсь я и вижу, как глаза твои расширились, а ладони сжались в кулаки. — Он так бурно кончал, так сладко стонал, просил жёстко его выебать, почти захлёбывался криком — такой темпераментный попался, представляешь?... — издеваюсь я, одним движением раздвигая твои бёдра, чтобы потом стянуть с них джинсы и хорошенько проучить тебя. Неужели ты думал, что твоя измена будет безнаказанной?

     — Зачем?... — спрашиваешь ты, в твоём голосе явно слышится металл. — Зачем ты так со мной?... — твоё дыхание учащается, и по нему я понимаю, что тебя изнутри уже почти душат рыдания. — Зачем?... — ты пытаешься сбросить меня с себя, перевернуть, дать пощёчину — сделать всё, лишь бы мне было больно... Но я сильнее тебя. И мне это нравится — твоё сопротивление приводит меня в восторг, пока ты извиваешься подо мной.

     — Да, вот так, сопротивляйся, мой мальчик... Скажи мне, что я — дрянь, сучонок, ну же!

     Молчишь, глядя на меня испуганными глазами. Ты на грани истерики, хотя я не думал, что тебя настолько заденет мой рассказ. Ты тихо плачешь, а я вытираю твои слёзы тыльной стороной ладони и шепчу что-то успокаивающее... Мне хочется тебя утешить, но тебя действительно стоит проучить за тот спектакль, что ты устроил у окна с каким-то незнакомцем.

     — А что за представление я видел из окна? — спрашиваю холодно, но ты лишь заходишься в новых рыданиях.

     Из твоего невнятного монолога я разбираю лишь «прости» и «всё не так», и всё-таки осмеливаюсь поинтересоваться, что же именно обстоит «не так».

     — Ты хочешь знать?... — спрашиваешь ты. Я ложусь с тобой рядом и легонько касаюсь твоей щеки пальцами.

     — Конечно, любовь моя.

     Ты слегка смущаешься, тебе стыдно за твой поступок, но лично я хочу знать всё. И поэтому тебе придётся ответить мне. Сам же интересовался, хочу я знать или нет.

     — Это было ещё до появления тебя в моей жизни... — ну да, все так начинают, будто чьё-либо отсутствие что-то меняет. — Он... тоже мой бывший коллега, учился на курс старше и работал в той же художественной студии, что и я — нас курировал один и тот же преподаватель. — Неуверенно и запинаясь, начинаешь ты. Да, я помню эту студию, ты же у нас юный художник. Именно там совсем недавно я жёстко отымел тебя в подсобке, пока преподаватель твой ждал, когда ты принесёшь ему масляные краски, палитру и несколько эскизов. — Меня к нему сразу потянуло — статный красавец, не обделён умом, внимателен и начитан. Мы сразу как-то подружились, и стали помогать друг другу... А потом... — ты смущаешься, смотря на меня. — Мы остались одни, в студии...

     Дверь запиралась на ключ и изнутри тоже, поэтому мы заперлись и решили отметить нашу успешную практику. Егор вытащил вино, я принёс торт, и мы принялись весело болтать, запивая сладкое вином. Говорили о многом, пока речь не зашла о личной жизни, и Егор не произнёс, посмотрев мне в глаза: «А знаешь, мне парни нравятся». Я удивился такой откровенности и не знал, как отреагировать, а он наклонился надо мной и...

     поцеловал... Мы долго целовались, но не более — нас спугнул подошедший преподаватель. — «Ну вот, — мрачно подумал я, — на самом интересном месте». — А сегодня я встретил его, и он пригласил меня к себе, и потом случилось всё то, что ты уже видел... Но ничего не было! Мы же только... только...

     Я свожу брови к переносице и приближаюсь к тебе, губами касаясь твоих скул. Дыхание твоё тяжёлое, я провожу рукой по твоему бедру, далее веду её к талии... Если бы ты знал, насколько я хочу тебя сейчас. Я нависаю над тобой, на ходу расстёгивая твои джинсы.

     — Только что? — сурово интересуюсь я.

     — Я только... мы... — продолжаешь ты неуверенно. — Мы лишь...

     — Только сосали друг другу? — догадываюсь я, недобро ухмыляясь.

     Ты киваешь.

     — Я... просто ты был моим первым, и я хочу, чтобы занимался любовью я только с тобой... Только твой член я бы чувствовал в себе... — ты прижимаешь меня к себе. — Я так люблю, когда ты имеешь меня. Да, я поступил подло, прости меня. Ты ведь любишь меня, а я повёлся на какого-то бывшего сотрудника нашей студии, с которым у меня был первый поцелуй, но ты... ведь ты же сам изменил мне сегодня... и до этого... — голос твой снова предательски задрожал.

     Но в моих планах не было слушать твои увещевания, и я поцеловал тебя, снова по-хозяйски проведя ладонью от шеи до груди. Я улыбаюсь, но улыбка моя не предвещает ничего хорошего, и ты это понимаешь — глаза твои расширяются, я ухмыляюсь.

     — Мой мальчик, — шепчу я тебе на ухо, пока мои руки пытаются обнажить твои крепкие бёдра, — ты — только мой, с кем бы ты не спал, кому бы не отсасывал, ты — только моя шлюшка... — губы мои проходятся по твоей шее и устремляются ниже — по груди к соскам. — Исключительно моя. Ты слышишь?

     — Я твой... — шепчешь ты в исступлении, голос дрожит. Сладкий мой, хороший, оступился — с кем не бывает, это случалось и со мной, причём, неоднократно. Но я всё-таки злюсь, и ощущение власти пьянит.

     — Мой кто? — вынуждаю я тебя повторить мои слова.

     — Твоя шлюшка... — выдавливаешь ты, прижимаясь бёдрами ко мне теснее, чтобы почувствовать моё возбуждение. Я же мучаю тебя, лаская твой торс, бёдра, так и не разрешив до конца раздевать меня. Я целую тебя — агрессивно, вжимая тебя в кровать, чувствуя твоё прерывистое дыхание. Мне нравится твоя податливость, и мне хочется быть жёстче... Мне хочется тебя наказать. По-настоящему. И я чувствую, как моя собственная безнаказанность ударяет в голову.

     — Сучка... — говорю я, всё так же ухмыляясь. — Тебе понравилось? — я чувствую, как под моими пальцами напряглись твои мышцы. — Отвечай.

     Ты смотришь на меня широко раскрытыми глазами.

     — Я... я... — ты не решаешься сказать мне, пока я не слишком сильно сжимаю пальцами твой сосок. От боли ты выгибаешься. — Да, да... Да, чёрт возьми, мне понравилось... Мне понравилось чувствовать ...   губами этот большой крепкий ствол... Но он не может быть лучше твоего, правда. — Ты кусаешь губы — у тебя это так эротично получается, что тебя хочется тут же оттрахать. — Я люблю тебя.

     — Я знаю. — Холодно произношу я, раздвигаю твои ноги и вхожу — резко, порывисто. Ты кричишь, я накрываю твой рот своим.

     — Мне больно... — стонешь ты.

     — И это я знаю. — Безучастно отвечаю я. Ты извиваешься... Боже, как я люблю твоё сопротивление! Да, так, пытайся меня отпихнуть, скинуть, царапайся, кусайся, давай... Только я всё равно вхожу в тебя — сильнее, вызывая из твоей груди почти что хрипы от боли и непонятно откуда взявшегося удовольствия. — Ты не достоин смазки и нежного обращения, малыш... — шепчу, почти касаясь твоей кожи губами. — Будешь меня слушаться? — ты молчишь. Я делаю резкий толчок вперёд, ты морщишься от неприятных ощущений. — Будешь, моя любимая дрянь?

     — Буду... — покорно отвечаешь ты. Я ухмыляюсь.

     — Так-то лучше.

     Мы занимаемся любовью — резко, неистово, и я получаю огромное наслаждение от этого. Ты так заводишь меня, и твоя измена — тоже. Заставляю тебя смотреть мне в глаза, даже не прикрывая их, целую твои губы, и трахаю, трахаю... Господи, какой же ты доверчивый, милый, замечательный, горячий, и вскоре мои движения вообще не причиняют тебе никакой боли. Наоборот, твои стоны всё более становятся похожими на вскрики, и ты подаёшься навстречу с не меньшим остервенением... Мы кончаем — я в тебя, а ты — на свой плоский живот... Разгорячённый, ты тяжело дышишь и откидываешься на подушки. Я слизываю сперму с твоего живота и передаю её тебе в поцелуе:

     — За собой надо убирать. — Назидательно говорю, оторвавшись от тебя. Ты улыбаешься — виновато и покорно. — Не стоит экспериментировать с моими нервами, малыш. Больше этого не повторяй.

     — Нет! — С жаром произносишь ты. — Я никогда, что ты!..

     Я усмехаюсь и прижимаю палец к твоим губам.

     — Только если я не прикажу это сделать...

     Ты смотришь на меня — удивлённо. Но, встретив мой взгляд, не терпящий возражений, киваешь:

     — Да... я буду делать только то, что скажешь.

     Я порывисто целую тебя в губы и улыбаюсь.

     — Видишь, какая я сволочь, теперь?

     Вопреки ожидаемому мной ответу «Да», я чувствую, что ты сильнее прижимаешься ко мне, и шепчешь:

     — Но ведь ты тоже только моя сволочь...

     Не в силах что-либо ответить, я просто обнимаю тебя, глажу по волосам, пока ты не уткнулся в мою шею носом, и мы тихо дремлем в тишине квартиры.

     Глава 3.

     Что наша жизнь?

     Игра!

     © М. И. Чайковский,

     автор либретто оперы «Пиковая Дама»

     ***Акт 1 — Любовь по правилам и без***

     Сквозь закрытые шторы пробивается солнце. Мягкий утренний свет потоком льётся в комнату... Я встаю всегда рано и люблю смотреть на тебя, пока ты спишь. Так чудесно трогателен твой крепкий сон! Солнечный свет играет на твоих волосах, мягко касаясь твоей щеки, блики, отражаясь, тянутся к твоим плечам... Обычно я стою возле кровати и любуюсь тобой, словно сплетённым из золота этих лучей, и не могу оторвать от тебя взгляда — настолько ты прекрасен. Соблазнительный изгиб бедра обнажила неловко спавшая вниз лёгкая ткань, твои ресницы чуть подрагивают (что же тебе снится, мой принц?), чувственные губы приоткрыты, а ветер из распахнутого окна нежно гладит тебя между лопаток и далее — по расслабленным мышцам красивой обнажённой спины. Одна нога изящно согнута, ладонь покоится под головой, покрывало почти не скрывает такие горячо любимые мной изгибы, возвышенности, впадинки, равнины — я прекрасно знаю географию твоего чудесного тела, шёлковая кожа которого пахла яблоками...

     Не выдерживаю — губами прикасаюсь к плечу, легко пальцами пробегая от лопаток к пояснице, так же осторожно перехожу губами к шее. Ты недовольно ворочаешься во сне, но не просыпаешься, и я продолжаю своё новое знакомство с твоими очертаниями, твоей кожей, которую словно впервые целуют мои губы. Я люблю прикасаться к тебе: дрожа от желания, пальцами проходиться по самым чувствительным точкам, и вот горячее твоё тело покрывается испариной, и дышишь ты чуть чаще даже во сне, возбуждаясь от моих прикосновений, и о том, что тебе это нравится, недвусмысленно говорит твой налитый кровью член. Скидываю ненужное покрывало, осмелев — всё равно тебя мало что разбудит, а я хочу доставить тебе удовольствие, — медленно опускаюсь на кровать — всё же, соблюдая некую осторожность, — и губами вбираю твою восставшую плоть...

     Я чувствую, как чуть напряглись мышцы твоего живота, но ты по-прежнему продолжал спокойно спать, пока я языком полировал головку, проходясь губами по всей длине ствола, затем вобрав его в свой рот почти полностью... Ты что-то бормочешь еле слышно и слегка подаёшься бёдрами вперёд, и мои губы смыкаются у основания твоего крепкого члена. Я ласкаю тебя языком, массирую ртом, губами, касаясь пальцами твоих бёдер до тех пор, пока ты вдруг не решаешь окончательно перевернуться на спину, что открывает мне хороший доступ к иным твоим частям тела... Я осторожно раздвигаю твои бёдра, и пальцами прохожусь между твоих плотных ягодиц. Ты морщишь нос, и как-то отмахиваешься руками — то ли пытаясь меня от себя отпихнуть, то ли ещё что-то, но, тем не менее, этот жест был слишком слаб, чтобы остановить моё вторжение в твою податливую плоть...

     Мышцы слегка дрогнули, и вот я уже ласкаю твою простату изнутри двумя своими пальцами, а ты как-то судорожно вздыхаешь, не проснувшись. Я опускаюсь губами к обездоленному члену, и снова возобновляю танец своего языка на влажной и горячей головке. Мне нравится твоя податливость, нравится твоя готовность и нравится, что не смотря ни на что ты до сих пор спишь. Что же тебе снится, пока я так настойчиво довожу тебя до оргазма? Что это делает кто-то другой?... Интересно, кто же? Какой-нибудь из мужчин, свои фантазии с которым ты так и не успел осуществить? Или кто-нибудь из тех, на кого ты заинтересованно поглядываешь, пока меня нет рядом?... Мужчины — властные и строгие, но тем не менее нежные, я уверен, существуют в твоих фантазиях, распаляя твоё воображение. И, может быть, сейчас, в твоём сладком сне, именно кто-нибудь из них — а не я, который есть на самом деле, — касается руками твоих бёдер, вбирая твой член в рот на всю длину, задерживаясь на головке, целуя её взасос, доводя тебя до исступления, и вдобавок входит в тебя пальцами — сначала мягко, а потом всё резче...

     Нравится?... Я полностью уверен — ты фантазируешь о ком-нибудь, раздевая взглядом понравившихся тебе мужчин, и мне было бы очень интересно взглянуть на то, как ты делаешь это: как прикасаешься к спине другого, как целуешь его шею, губы, срываешь одежду... Воспоминания о твоей измене с твоим бывшим сокурсником, что живёт в доме напротив, до сих пор будоражат всё моё существо, заставляя скрипеть зубами от возбуждения. И мои слова о возможном приказе сделать это ещё раз с тем, на кого я укажу, не были шуткой. Я бы с удовольствием понаблюдал за тобой в руках другого мужчины, может, я даже разрешу ему войти в тебя и хорошенько оттрахать... О, да, ты в руках настоящего извращенца, но зато как этот извращенец тебя любит.

     Твоё тело жарко отвечает мне, хотя разум мне недоступен, но ты всё равно раскрываешься под моими прикосновениями, словно цветок при первых лучах солнца, и я наслаждаюсь тобой в полной мере, касаясь губами твоей нежной кожи. Мгновение — и сквозь твои приоткрытые губы начинают вырываться слабые, сонные стоны, я чувствую, как судорога проходит по твоему телу, и ты изливаешься в мой рот своим чудесным сладковатым нектаром...

     Я облизываю губы и целую тебя — полусонного и разморенного, ты приоткрываешь глаза.

     — Это... был ты?... — говоришь, улыбаясь уголками губ.

     — Да, малыш...

     Я ухожу на кухню — готовить завтрак, пока ты плещешься в ванной. Сегодня мне хочется вывести тебя на улицу, хочется обнимать тебя при всех, целовать твои мягкие губы, усадить к себе на колени ...   и ласкать твою спину. На мой взгляд, парк идеально подойдёт для всех наших с тобой маленьких шалостей, которые мы можем устроить. Мы можем предаться любви вдали от людских глаз, или даже при них — я же знаю, насколько ты любишь ловить на нас заинтересованные взгляды, мой юный эксгибиционист, мы как-то уже проделывали это. У меня в офисе. Тонкая перегородка скрывала нас от посторонних глаз лишь частично, и мы с тобой усердно пытались не подавать вида, что что-то происходит, но, бьюсь об заклад, весь офис знал, чем мы занимаемся... Я помню твой жаркий страстный шёпот и ревнивый взгляд сотрудника — того самого, что я недавно отымел на столе, и твою заинтересованность, когда я указал тебе на него...

     Ты попросил меня пересказать историю моей измены, и я выполнил просьбу, окунувшись во все мельчайшие подробности, а ты так перевозбудился, что бурно кончил через несколько минут с громким всхлипом. О, это незабываемое ощущение твоего оргазма — то, как ты дрожишь, как ускоряешься, как же тебе тогда хотелось кричать, но было нельзя. Нас могли запросто услышать. Но с тех пор ты как-то особенно полюбил различные общественные места, любил прижиматься ко мне на виду у всех, целовать меня в шею, сидеть у меня на коленях, словно дразня всех своим демонстративным поведением, в котором читался вызов, мол: смотрите, да, я люблю мужчин, и что с того?... Я не был против твоих откровенных попыток чуть ли не изнасиловать меня на ближайшей лавочке, но всё равно для самого действия чаще прибегал к закоулкам, где нас не было так открыто видно. Ты не сопротивлялся, но неизменно спрашивал — а понравилось ли мне то, что за нами все наблюдали. И я отвечал «да», ведь это так и было.

     Неизменность моих ответов вдохновляла тебя на новые подвиги: ты всё чаще и всё откровеннее пытался прикоснуться ко мне, прижаться, а целовались мы почти без остановки и при ком угодно. Особенно тебе нравились наши редкие поездки на метро: когда ты прижимал меня к поручням или дверям, и начинал откровенно лапать — аккуратно, но довольно ощутимо твои руки проходились по моим бёдрам и спине, ты ухмылялся своей неповторимой ухмылкой, целуя меня в шею, и украдкой осматриваясь:

     — Боже, видишь того, в чёрных джинсах? — шептал ты на ухо.

     — Да. — Отвечал я, кинув взгляд в направлении мужчины.

     — Он в нас заинтересован...

     Тогда я обычно целовал тебя в губы, затем, лизнув мочку твоего уха, я проходился по твоей спине от лопаток до ягодиц, и сильнее прижимал к себе. Ты таял в моих руках, а это маленькое шоу, что мы устраивали для пассажиров вагона, тебя только подстёгивало.

     Но сейчас мы прогуливались в парке, по дороге вдоль лавочек, нам попадались милые парочки, семьи с детьми и пожилые завсегдатаи, мы шли за руку — как абсолютно обычная пара, улыбаясь друг другу и попеременно целуясь. И вправду, чем мы отличались от других? Но, тем не менее, мы периодически ловили на себе осуждающие взгляды, но нам было всё равно. Ты приблизился к ближайшей скамье и буквально кинул меня на неё, бесцеремонно устроившись на моих бёдрах.

     — Я хочу тебя... — шепчешь ты горячо, жаром обдавая мои губы и прижимаясь сильнее — даже сквозь джинсы я чувствовал твоё возбуждение.

     — Я знаю, малыш. — Целую тебя в шею, и...

     Мельком я замечаю его. Он беззаботен и весел, и даже в чём-то беспечен, его чёрные волосы отдают синевой на солнце, словно воронье оперение, улыбка — открытая и доверительная — сияла на чувственных губах, а зелёные — цвета альпийских лугов — глаза смотрели на стоящего напротив маленького кудрявого мальчика, что держал в руках летающую тарелку. Оба улыбались и были счастливы, и встречали весёлыми окликами женщину в изумрудном сарафане с рисунком и каштановыми волосами, сияющими на солнце, которая тоже радостно махала им рукой. «Семья... « — подумалось мне, но мой взгляд непроизвольно вернулся к мужчине. Он был в джинсовых бриджах и свободной тёмно-синей майке, с лёгкой обувью на стройных смуглых ногах. Увидев супругу, он подхватил на руки мальчика — такого же картинно красивого, как и отец, — и отправился в её сторону.

     — Мама! — восторженно завопил мальчик и ринулся к матери, как огалтелый, и оба родителя, смеясь, поцеловались, а мальчик, прижавшись к матери, стоял и смотрел на них снизу-вверх, а в его глазах отражалось то поистине искреннее счастье, которое можно испытать только в детстве.

     Я невольно улыбнулся. Ты заметил, куда я смотрю.

     — Какие милые... — шепнул ты.

     Я не ответил. В этот момент мужчина повернулся к нам, и заметил мой взгляд. Он ответил мне, открыто посмотрев в глаза и чему-то улыбнувшись...

     — Не всё так просто. — Ухмыльнулся я.

     Счастливое семейство скрылось с горизонта, и я разочарованно вздохнул. Но у меня был ты — который к тому времени положил голову на мои колени, и, кажется, дремал. Я раскрыл принесённую с собой книгу и принялся читать, но, к сожалению, буквы складывались в слова с трудом, ибо мысли были заняты совершенно другим. Глава ушедшего счастливого семейства не давал мне покоя... Гипнотические зелёные глаза, и та чарующая улыбка... Что она могла значить? Я лениво перебирал твои густые волосы — мне нравилось путаться в них пальцами — и думал о нём. Напротив кто-то сел, но я не обратил на это особенного внимания, решив всего себя посвятить тебе — поглаживая твои бёдра одной рукой, я нежно касался твоих волос другой... Я улыбался — мечтательно, ведь ты мне был дороже всех на свете, даже этого зеленоглазого невесть откуда взявшегося красавца. Я наклонился и поцеловал тебя в губы, не удержавшись... Поцелуй получился нежным, но страстным — ты ласково касался губами моего языка, и я таял от твоей трогательной нежности, моя рука блуждала у тебя под рубашкой, лаская твой крепкий пресс.

     — Я люблю тебя... — шепчу, глядя в твои сумеречные глаза.

     Я любил их цвет — оттенки осеннего неба смешивались в них, создавая свою неповторимую гамму. Ты жмуришься, и отворачиваешься от солнца... Я поднимаю взгляд... и встречаюсь им с другим, цвета молодой зелени... Да, это всё-таки он. Теперь в одиночестве... Любопытно, где же он забыл свою жену и ребёнка? Он сидит прямо напротив нас, якобы читая газету, но с любопыством посматривает в нашу сторону, и как только я замечаю это, он смущённо отводит глаза. Как мило — смотреть на женатого мужчину примерно тридцати лет, краснеющего при виде гомосексуальной пары.

     Но в голове моей уже зреют кое-какие мысли, и я, подняв тебя, сажаю на свои колени.

     — Что с то... — ты не успеваешь договорить — я закрываю твой рот таким страстным и бесстыдным поцелуем, на который я только был способен, расстёгивая твою рубашку...

     Ты пытаешься вырваться, но я не даю, ты улыбаешься и спрашиваешь:

     — Что ты творишь? — но я целую тебя в шею, лаская твою поясницу, и краем глаза замечаю ту заинтересованность, что ярче стала проявляться у главы семейства, сидящего напротив. Он совершенно точно смотрел на тебя — очерчивал взглядом изгибы твоей талии, округлость твоих бёдер, замечал твоё сбивчивое дыхание и мои руки на твоей спине. Ты ему нравишься — угадываю я, и это заставляет меня улыбнуться.

     — Скажи, ты готов сделать для меня кое-что? — шепчу жарко тебе на ухо, не в силах оторваться от твоего прекрасного тела, чувствуя твоё тяжёлое дыхание у себя на шее.

     — Да... — говоришь ты. — Да, конечно...

     — Сзади нас сидит мужчина...

     Ты молниеносно оборачиваешься и смотришь прямо на него.

     — О, этот натурал-семьянин? — ухмыляешься ты. — Вижу, и что?

     — Я хочу, чтобы ты... соблазнил его. — Говорю, задыхаясь от волнения — вдруг ты всё поймёшь не так? Будут извечные вопросы про любовь и тому подобное, и мне придётся долго оправдываться.

     Но ты смотришь на меня глазами, теперь похожими на дымчатый кварц, и улыбаешься игриво уголками губ.

     — Ты хочешь, чтобы я уложил его в постель? При тебе, разумеется? — я осторожно киваю — да, ты понял меня правильно, именно этого бы мне и хотелось... — Я сделаю это для тебя, любовь ...   моя, если ты так хочешь. — Говоришь ты, и ловко спрыгиваешь с моих колен, удаляясь.

     Я вздыхаю с облегчением — ты всё-таки самый лучший и таким останешься. Я ещё не решил, чего бы мне хотелось больше — чтобы он овладел тобой или склонить к этому его, но время на размышление ещё остаётся и я расслабляюсь, морально приготовившись увидеть в тебе коварного соблазнителя.

     Ты возвращаешься через несколько минут — в руках бутылка воды и невесть откуда вдруг взявшаяся сигарета (ведь ты не куришь) зажата между пальцами, чуть виляя бёдрами, ты подходишь ко мне, затянувшись и выдохнув дым в непосредственной близости от меня.

     — Дай мне пощёчину... — слышу я, пока твоя рука ласкает моё бедро. — Быстрее.

     — Зачем? — удивляюсь я.

     — Ударь, так надо. — ты смотришь мне в глаза и я понимаю, что ты не шутишь. — Ты хочешь, чтобы я соблазнил его? — я киваю. — Тогда подыграй мне, дай мне пощёчину.

     Я ударяю тебя наотмашь — резко, но стараясь, чтобы это было как можно менее болезненно, ты улыбаешься, отпрыгивая от скамьи, одними губами говоря мне «спасибо».

     Отшатнувшись в притворном испуге, ты с театральным вздохом падаешь на лавочку рядом с зеленоглазым принцем и закрываешь лицо руками. Плечи твои трясутся... Ты плачешь — кажется, вполне натурально.

     Я молча исподлобья наблюдаю, как зеленоглазый мужчина смотрит на тебя. Ты поворачиваешься к нему лицом — на твоих щеках настоящие слёзы! — и виновато улыбаешься:

     — Простите...

     С этой секунды мне приходится имитировать совершенное безразличие к происходящему...

     ***Акт 2, сцена первая — Это по любви [рассказ от твоего, моя любовь, лица]***

     Внутри всё дрожало и обрывалось, пока я шёл по аллее, засаженной каштанами, от его скамьи к ближайшему месту, где элементарно можно было купить воды. Я знал, что эта просьба когда-нибудь прозвучит, и готовился к ней заранее. Иногда мне кажется, что я сам неосознанно подтолкнул тебя к ней — своим поведением, откровениями, своей безотказностью и... покорностью... Ты был прав — я часто фантазировал о многих, но не мог представить, что это случится наяву. И, тем более, ты — собственник, что готов был высечь меня за один только взгляд на сторону, попросишь меня об этом, выглядело как минимум странным. Но если ты будешь счастлив — с меня не убудет, мы просто развлечёмся, хотя... Нет, всё-таки тот мужчина был красив, невыносимо красив какой-то картинной аристократичной красотой, которую редко где можно встретить. Хотя ты всегда говорил обо мне, что я неотразим.

     Твоя пощёчина не была слишком сильной, но этого и не требовалось — это была всего лишь игра, но я хотел, чтобы ты сделал мне больно по-настоящему — так просто было легче вызывать во мне нужные эмоции для того, чтобы зарыдать. Ты просил соблазнить этого прекрасного семейного мужчину, и я хотел сделать всё по высшему разряду.

     Слёзы появились как-то сами собой, и плечи затряслись — я плакал. То ли от бессилия, то ли просто хорошо играя свою роль... Решив, что наблюдений с моего соседа по лавочке хватит, я повернул к нему своё заплаканное, но очаровательное лицо и виновато улыбнулся.

     — Простите...

     Он ничего не ответил, только кивнул, и... предложил платок. Я не стал отказываться от такого проявления сострадания и вытер слёзы мягкой тканью, а затем принялся нервно мять её в руках. Краем глаза я видел, что ты изо всех сил делаешь вид, что произошедшее только что между нами тебя совершенно не касается — значит, ты отлично уловил свою часть спектакля. Теперь в него только нужно вовлечь нового героя...

     — В жизни не мог бы представить, что снова наступлю на одни и те же грабли... — задумчиво произношу я в пустоту, смотря на платок.

     — Что случилось? — участливо осведомляется он, взглянув на меня и отложив свою газету. Что он там читал? Последние биржевые сводки или сплетни о звёздах?

     Я тяжело вздыхаю — настолько искусственно, что сам пугаюсь — вдруг заметит? — и словно выдавливаю из себя следующее:

     — Вам когда-нибудь изменяли? Грязно и подло, так, чтобы растоптать и унизить вас до конца? Больно... Не хотелось бы вас расстраивать по ненужным пустякам, мне просто... очень плохо. — В этот момент я исподлобья смотрю на тебя. — Вы только посмотрите на него — ему всё равно, он просто сидит и читает свою проклятую книгу!

     Уловка сработала — он посмотрел на тебя, и нахмурился. И даже придвинулся ко мне — то ли потому, что хотел лучше расслышать меня, или потому, что... просто хотел быть ближе.

     — Не переживайте... — говорит он проникновенно. — Всё образуется, правда.

     Я активно пытаюсь дать ему понять, что всё это навсегда — всё, мы больше не будем вместе никогда, и это моя последняя любовь — в общем, плету всю ту чушь, которую так часто говорят люди в моей ситуации. Мне хочется, чтобы он утешил меня, и он робко пытается это сделать, не выдержав моей внезапной откровенности. Я вдохновенно сочинял что-то про каждодневные побои и вечную ложь, и так расчувствовался, что снова зарыдал... И почувствовал мягкое, но всё ещё неуверенное похлопывание по спине.

     — Всё будет хорошо, правда...

     — Вы думаете? — он кивнул, по-доброму улыбнувшись. Мне нравилось то, что он не боится меня, сумев противостоять моему нытью, и не закрыться... Это хороший знак.

     Мы помолчали, пока я промокал слёзы его платком. Мне хотелось прикоснуться к нему, но я не решился, подумав, что ещё слишком рано. Я пытаюсь нащупать то, что сможет раскрутить нас обоих к более близким отношениям и позволит мне, наконец, почувствовать его тело, хотя бы сквозь ткань. Я взглянул на тебя — ты всё ещё читал, или делал вид, что читал, но не подал вида, что чувствуешь мой взгляд... А мне так нужна была твоя поддержка! Ладно, справлюсь и сам.

     — А вы бы простили измену? — я смотрю в его глаза своим умоляющим, щенячьим взглядом, что буквально призывает защитить меня от всех существующих бед.

     Он замялся, задумался — действительно, способен ли? — и почему-то вздохнул. Он был у меня на крючке, и трепыхался, как беспомощная рыбка, не в силах с него соскочить. Украдкой оглядываю его: длинные пальцы его сжимали запястье левой руки, узкая ладонь которой покоилась на бедре. Изящный изгиб губ, бровей, тонкий абрис носа, упрямый подбородок — его лицо было словно выточено искусным скульптором, который совершенно не скупился на мраморе, безжалостно отсекая всё лишнее. Его футболка очерчивала красивую фигуру, его бёдра обтягивала тёмно-синяя джинса, и весь он выглядел так по-голливудски глянцево, что мне сразу захотелось иметь его в своей коллекции... Да, моя любовь, у тебя есть вкус.

     — Наверное, смог бы. — Произносит он неуверенно и тихо. Я выдерживаю паузу — для большего эффекта, и приближаюсь к нему, тяжело дыша:

     — А себе смогли бы простить? — Моя рука — бесстыдная и нежная, почти не касаясь поверхности ткани, легко проходится по этим соблазнительным изгибам его бёдер, и губы вмиг оказываются в опасной близости от его губ...

     Он тяжело и часто дышит — волнуется, словно школьница перед выпускным балом, и мне это, безусловно, нравится. Но мне хочется, чтобы он сам сделал первый шаг...

     — Вы мне нравитесь... — говорю, обдав горячим дыханием его нежную шею... — Очень нравитесь... И я так хочу ему отомстить.

     — Но я... — я касаюсь пальцем его красивых влажных губ.

     — Молчите... — шепчу тихо, чтобы прервать его едва начавшуюся тираду... — Я сгораю от желания. — И это была чистая правда, я действительно уже сходил с ума от запаха его тела — изысканной смеси земляники и малины, от его взгляда и собственной откровенности. Вспомнив, как он наслаждался видом наших с тобой игр, мне нужно было сразу воспользоваться этим, пока он не опомнился. Он прекрасен, действительно прекрасен, и мне уже хочется ощутить нежность его кожи под его рубашкой, почувствовать дрожь его мышц, услышать, что он будет говорить, когда будет брать меня...

     — Но ведь я...

     И тут мои губы касаются его, я мягко раздвигаю их языком, стараясь ...   сделать всё как можно нежнее, и чувствуя напряжение в каждой его мышце, но вдруг его будто отпускает, и он расслабляется, с жаром отвечая на мой поцелуй. Он ласкает мою спину, я перебираюсь к нему на колени... Меня захлёстывает волна ласки и неуёмного желания, я очень хочу, чтобы он вошёл в меня тут же... Но вместо этого я лишь задираю футболку, на его золотистой от загара коже блестят капельки воды, губами я опускаюсь по его телу к прессу, и мои руки уже расстёгивают верхнюю пуговицу бридж...

     — Стой... — слышу я его голос, но я не останавливаюсь — я должен дойти до конца, сломать это не нужное никому сопротивление. — Подожди.

     Я нехотя останавливаюсь и смотрю в его глаза.

     — Ты этого хочешь? — спрашивает он. — Это же не просто месть?

     — А какая разница? — вопрошаю я удивлённо, и снова возвращаюсь к бриджам.

     Меня жутко заводит вся ситуация: вечереет, над парком сгущаются сумерки, он сидит на скамье в центре парка, вокруг нас периодически ходят люди, и я, стоя на коленях, сейчас собираюсь сделать минет этому незнакомому мужчине при том, что за этим наблюдаешь ты, моя любовь, и я это знаю... Меня уже трясёт от возбуждения. После непродолжительной возни с замком молнии, передо мной предстаёт его ровный, гладкий, красивый член, увитый жгутами вен. О, какое же это чудесное творение природы — этот член с большой влажной головкой, которой я нежно касаюсь языком... Он чуть подрагивает, словно учуяв незнакомые ласки, но я неуклонен — я беру его в рот, проходясь губами по всей длине и пытаясь вобрать его весь. Это не так-то легко, учитывая немалые размеры, и поэтому он мягко останавливает меня, заботясь обо мне... Боже, как это трогательно! Я ласкаю его член так, будто завтра не наступит никогда, и ты, моя любовь, смотришь на это — я уверен — во все глаза, что ж, смотри — ты же именно этого так хотел. Я сосу так усердно, что наш новый герой еле сдерживается от стонов, и это заводит меня дополнительно... Я ласкаю его бёдра, пресс, он откинулся на спинку скамейки и тяжело дышал, запустив ладонь в мои волосы...

     — Нравится? — я приостанавливаю свои ласки, чтобы насладиться им чуть дольше.

     — Да... — выдохнул он. — Продолжай...

     Я дразню головку языком, ласково проходясь по ней самым кончиком, пальцы мои колдуют над стволом внушительного члена, и вдруг чувствую, что он придвигает мои губы ближе за затылок. «О, вошёл во вкус», — подумал я, ухмыльнувшись, и продолжил свой минет с троекратным усердием.

     Мои старания даром не прошли — мужчину затрясло, по бёдрам его прошла судорога, и вскоре он со стоном бурно излился мне в рот своей сладковато-горьковатой спермой. Его оргазм спровоцировал и моё наслаждение, и я тоже кончил, даже не прикасаясь к себе... Кажется, твой приказ выполнен, моя любовь? И я могу быть свободен.

     Поднявшись с колен, я целую мужчину, имени которого даже не успел спросить, и делюсь с ним его же спермой, которую он с готовностью принимает с моих губ, словно это — благодатный нектар... Его руки так чудесно скользят по моей талии и бёдрам, что мне не очень хочется от него отрываться.

     — Отвлекаю?

     Это был твой голос — вне всяких сомнений. Оторвавшись, всё-таки, от сочных, перемазанных спермой, губ того, кого я обратил в нашу веру благодаря твоему приказу, я смотрю на тебя — преданно и раболепно, так, как могу только в твоём присутствии...

     Ты возбуждён — тебя выдаёт лихорадочный блеск глаз цвета горького шоколада, и в неярком освещении я вижу, как нервно сжимаются твои пальцы на книге. И мне сейчас становится немного страшно от твоего взгляда: ты хочешь убить меня или любить?

     ***Акт 2, сцена вторая — Власть развращает***

     Покорный, милый мальчик... Ты сидел напротив меня, изображая бесконечную боль и печаль. И у тебя это получилось. Почему же ты не пошёл на актёра? Мог бы блистать на сцене мировых театров, а сейчас всего лишь какой-то художник... Но, впрочем, это сейчас не так важно. Главное, что ты сейчас выполняешь моё задание. И как умело...

     Я отвлекаюсь всего на какие-то десять-пятнадцать минут, а потом возвращаюсь к вашей сладкой парочке, и вижу, что ты снова рыдаешь... Я читаю замешательство в глазах мужчины, но, тем не менее, он делает попытку утешить моего разбушевавшегося мальчика, и робко хлопает тебя по спине. Как трогательно! Я ухмыляюсь. Ты смотришь на меня, пытаясь понять, наблюдаю ли я за вами, но я делаю вид, что ничего вокруг не замечаю. Ты должен делать всё сам...

     И ты сделал. Я видел, как ты целуешь его — нежно, вкладывая в этот поцелуй частицу всего себя, твои руки блуждают по его телу, и ты задираешь футболку... Боже, знал бы ты о смятении, что поселилось сейчас в моей душе, и о страсти, что бушует там же внутри. И о возбуждении, от которого буквально ломило мой член...

     Я наблюдаю, как ты ублажаешь его, и у меня почти срывает крышу от смеси ревности и желания... Мечта, о которой я грезил всё утро, осуществилась так скоро... И это было так красиво, так чувственно, что смотреть на это просто так было почти невозможно. Люди, что проходили мимо, иногда брезгливо морщились, иногда заинтересованно наблюдали, но никому не хватало смелости остановиться и досмотреть до конца. Но я героически выдержал весь просмотр, и с последними судорогами твоего мужчины встал со скамьи и направился к вам. Я видел, как ты кончаешь, мой мальчик — от меня невозможно это скрыть, даже если выдало тебя одно движение ресниц — я слишком хорошо изучил тебя, чтобы понимать, когда ты получаешь удовольствие и достигаешь оргазма. Я вижу, как вы целуетесь, находясь на расстоянии в пару десятков сантиметров. Знал бы ты, как это было сексуально, ты бы не стал мучить меня...

     — Отвлекаю? — интересуюсь невинно, взглянув на вас.

     И вот ты смотришь на меня — нашкодивший школьник, ученик перед учителем, что не выучивает уроки с завидной регулярностью... Только в моём присутствии у тебя может быть такой взгляд — ты всегда ожидаешь подвоха.

     — Мы... я...

     Я целую тебя — на твоих губах всё ещё чувствуется вкус чужой спермы. Мы целуемся долго — так я люблю, и лишь после того, как мы отрываемся друг от друга, мужчина решается что-то сказать.

     — Вы уже помирились? — говорит он и собирается встать, но я ему не даю. Слишком уж мне хочется опробовать его.

     — Куда? — интересуюсь, целуя в шею.

     Он явно не ожидал такого напора.

     — Ч-ч-то?

     — Куда собрались? — повторяю, взглянув в аквамариновые глаза. — Не хотите продолжить в менее нервной обстановке?

     Я прохожу по его телу рукой, мои губы ласкают мочку его уха, он тяжело дышит — я знаю, что одного оргазма для такого мужчины явно недостаточно. Оторвавшись от него, я маню его за нами.

     — Пошли.

     И он встаёт, идёт за нами — послушно, словно овечка, оторвавшаяся от стада и пригнанная обратно умелой пастушьей собакой. Ты идёшь рядом со мной, но я даже не смотрю на тебя, и это тебя уязвляет.

     — Что происходит? — спрашиваешь ты.

     Я равнодушно пожимаю плечами и — впервые за всю нашу дорогу — смотрю на тебя.

     — Я просто хочу вас.

     Своим тоном я даю понять, что дальнейшие вопросы бессмысленны, и ты умолкаешь.

     Я молча открываю дверь. Всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова. Я замечаю твой недовольный вид... Естественно, мой мальчик, ты не будешь в восторге от таких моих заявлений, и тем более — быть пассивным наблюдателем не в твоём стиле, но мы будем играть по моим правилам. Вытянув руку в приглашающем жесте, я мило улыбаюсь:

     — Прошу.

     Сначала входишь ты, за тобой — наш новый знакомец, что входит, озираясь по сторонам. Но нет — обычная квартира, никакого притона тут нет, всё убрано и вполне чисто. Я указываю нашему гостю где душ, а потом иду в спальню, но первым идти в ванную решаешь ты. «Ну-ну, — думаю я, — чтобы смыть следы своего удовольствия». Мы остаёмся наедине с моей зеленоглазой мечтой. Он садится в кресло на время ожидания. Я становлюсь напротив и внимательно его осматриваю.

     — Что же вас заставило ...   пойти с нами?... — интересуюсь мимоходом, чуть наклонившись вперёд.

     Он изящно пожимает плечами... Я замечаю кольцо на его руке — простой платиновый ободок, и он нервно поигрывает с ним пальцами. Нет, женитьба ему не мешала прийти, но о жене он всё-таки думал. Наверное, в его голове роились мысли о том, что он будет ей говорить, когда вернётся. Я приблизился к нему ещё на шаг, и, наклонившись сильнее, произношу:

     — Не волнуйтесь, она ничего не сможет узнать, и как-то шантажировать вас мы тем более не собираемся — всё останется только между нами... — с этими словами я целую его — сладко, долго, мужчина отдаёт всего себя в поцелуе, и мне нравится то, что он так настроен... — Вы ведь никогда этого не делали, верно? — шепчу, прижавшись к нему. Он качает головой.

     — Нет, только... пару раз... с другом... как-то... — неуверенно протягивает он. — Но мы только ласкали члены друг друга руками, и всё.

     — Вам понравилось? — спрашиваю, проходя ладонью от виска до шеи, убрав со лба непослушную прядь волос. Он кивает, немного покраснев...

     И моё поведение, и моё обращение на «вы» его немного смущает, но тем самым я хочу показать, что настроен доставить наслаждение и ему тоже, но всё-таки держу некую дистанцию, чтобы он не расслаблялся сильно. Ты выходишь из ванной в одном полотенце, предоставляя нам возможность охладиться самим. Я вижу, что ты напряжён и насторожен — словно ждёшь какого-то подвоха. Что ж, не исключено, что именно то, что я собираюсь сделать, и будет этим «подвохом», но останавливаться поздно. Мы уже зашли слишком далеко.

     — Пойдём. — Я помогаю нашему знакомому встать с кресла и мы направляемся в ванную — я с чистыми полотенцами, он с чистыми помыслами о милой жёнушке и просто прекрасном дитяте, что остались, вероятно, дома, разрешив своему папе прогуляться немного в парке одному и спокойно почитать газету. А что — на свежем воздухе прекрасно читается...

     Я развешиваю полотенца и включаю воду. Даю ему команду раздеться и поворачиваюсь к нему спиной, замешкавшись. Когда я повернулся, он уже стоял обнажённым в ванной и прятался за занавеской. Боже, скромник какой, да чего я там не видел-то...

     — А как у вас включается душ? — спрашивает он, я отмахиваюсь:

     — Сейчас, подожди.

     Резкий переход с «вы» на «ты» чуть сбивает его программу, и она виснет, а пока процесс не перезапущен, я быстро скидываю с себя всё и присоединяюсь к нему. Жаль, что не удалось исполнить перед ним мой коронный номер «медленное раздевание», сейчас я, вероятно, был бы лучшим в своём деле, но это не так важно. Главное, что в данный момент я вижу его — всего, обнажённого, красивого, с лёгким золотистым оттенком загара на коже, чуть смущённого, отчаянно жмущегося к краю ванной.

     — Что случилось? — вопрошаю я томно, перегибаясь через него и включая душ.

     — Мы... вместе будем?

     Я пожимаю плечами, касаясь его руки...

     — Во-первых, так быстрее. — И берусь за гель для душа, вплотную становясь к нему. — А во вторых, ты сюда не в игрушки пришёл играть... — Мои руки, на который я уже выдавил немного геля, проходятся по его плечам и дальше — к груди, на которой я будто случайно задеваю соски ладонями, отчего он прикрывает глаза — нравится, значит. Я иду далее, к прессу, касаюсь мимоходом его полувозбуждённого достоинства, а потом перехожу на бёдра. Я намыливаю их с таким усердием, что он еле удерживается на ногах, а затем я прошу его повернуться, и мои руки проходятся вдоль его спины. Ей я уделяю большее внимание, задевая всевозможные эрогенные зоны кончиками пальцев, отчего он прогибается сильнее, уперевшись руками в стену... Я шепчу что-то, ухмыляясь, лаская его, я знаю, что ему приятны мои действия, иначе он не дышал бы так часто и сбивчиво, не подавался бы навстречу моим ласкам, а показывал бы полное неудовлетворение происходящим. Мельком мои мысли перескакивают к тебе. Интересно, думаешь ли ты о нас, находящихся здесь? Фантазируешь ли о том, что я мог бы сделать с этим красавцем? Мне нравится его гибкое стройное тело, нравится, когда он чуть ли не постанывает, если начать разминать ему эти напряжённые мышцы, нравится, как он стесняется собственной наготы перед незнакомым мужчиной, стоя к нему спиной, и, тем не менее, позволяя делать с собой всё, что этот мужчина, то есть я, ни захочет. Я же, с нажимом пройдясь по бокам, перехожу к ягодицам... Он отшатывается, пытаясь выпрямиться, но я удерживаю его.

     — Что-то не так? — интересуюсь самым безразличным тоном, на который был способен. Какая мне, в сущности, разница, что он чего-то там стесняется?..

     Он не отвечает, возобновляя попытки выпрямиться и развернуться, но я всё ещё не даю ему это сделать, крепко держа его за талию.

     — Расслабься, милый, всё будет хорошо... — Шепчу, касаясь мочки его уха, прогибая его в пояснице так, как мне будет удобнее.

     — Я не совсем готов... — робко говорит он, я лишь усмехаюсь.

     — К этому и не нужно сильно готовиться. — Смыв пену, я глажу его спину, бёдра, продолжаю мять его ягодицы, легонько задевая пальцами туго сжатый вход. — Я сам тебя подготовлю, тебе нужно только не зажиматься, иначе будет больно. — Я ощутимо надавливаю пальцем на дырочку ануса, он дёргается. — Очень больно... — Предупреждаю я.

     Со вздохом, будто нехотя, он пытается расслабиться, я скольжу по его телу, пока не посягая на его драгоценную девственность, пытаясь распалить его ещё больше своими прикосновениями, задевая те или иные участки тела, иногда уделяя внимание его красивому члену. И мне это удаётся — он постанывает, чувствуя, насколько я разгорячён, его губы приоткрыты, дыхание тяжёлое... «Я и не таких сводил с ума», — думаю я про себя, продолжая мучительные ласки, языком и губами прохаживаясь по его шее...

     — Ты хочешь меня? — спрашивает он. И зачем задавать столь глупые вопросы?

     — Конечно. — Тем не менее, отвечаю, прижавшись к нему теснее — так, чтобы бедром он ощутил мой налитый кровью член.

     — Тогда... возьми меня... — говорит он.

     Я улыбаюсь. «Конечно, я трахну тебя, мой хороший, — думаю я про себя, мягко массируя колечко его ануса, — но только тогда, когда я этого захочу, и уж точно не здесь... « Первый намыленный палец входит в расслабленную попку почти безболезненно, к нему через некоторое время присоединяется второй, а затем и третий. Мой девственный любовник стонет, подаваясь навстречу — боли он не чувствует, ему лишь хочется заменить мои пальцы на кое-что покрепче, подлиннее и потолще... Я знаю, сколько раз это было с моими нетронутыми партнёрами [это я снова вспоминаю о тебе, да]. Но это хорошо, что он такой чувствительный — с ними как-то проще. Дождавшись, когда он будет чуть ли не кончать от ощущения наслаждения, что дают ему мои пальцы, массирующие простату и задействующие всё больше рецепторов и нервных окончаний, я резко выхожу из него и поворачиваю к себе, сорвав полотенце с вешалки.

     — Вот так... — я вытираю это прекрасное тело, и, шлёпнув его по ягодице, отправляю в спальню к тебе.

     А сам прислоняюсь к холодному кафелю спиной и пытаюсь выровнять дыхание. Что я делаю? Что мы делаем? Мы мучаем друг друга, это и так понятно, будто нам не хватает того, что уже есть... Но я просто почти влюблён, а ты... можешь мне подыграть. Что же в этом плохого?... Только то, что я якобы не задумываюсь о твоих чувствах, на самом деле заботясь о них даже сильнее, чем ты. И, кроме того, моя странная власть над тобой позволяет мне делать то, что я хочу, вне зависимости от твоего мнения.

     Отмывшись и немного остыв, я выхожу из душа, направляясь в спальню. Ты сидишь на кровати, подобрав под себя ноги и обняв колени, уткнувшись в них подбородком. Недалеко от тебя дремлет наш новый знакомый... Я подхожу к тебе и целую, ты не отвечаешь.

     — Что с тобой? — удивляюсь я.

     — Я сделал то, что ты мне приказал, но никак не думал, что ты собираешься тащить его к нам домой. — Процеживаешь ты сквозь зубы, не смотря на меня.

     Я улыбаюсь и прохожу по твоим волосам рукой,...  

      опускаясь перед тобой на корточки, чтобы иметь возможность взглянуть в твои глаза.

     — Любовь моя, что бы мы с тобой не делали, с кем бы ни спали и в кого бы ни влюблялись, как я уже говорил — мы одно. Навсегда... — Я целую тебя повторно, и на этот раз ты не так зажимаешься. — Я люблю тебя. И ты это знаешь.

     Ты киваешь.

     — Мне всё равно больно осознавать, что ты прикасаешься к нему, гладишь, целуешь...

     — Ох ты мой собственник. — Смеюсь я тихо и взъерошиваю твои волосы. — Ты сегодня будешь наблюдателем. Будешь что-то делать только если я скажу. Понял меня?

     Ты киваешь — спокойно и без лишних капризов. Это меня радует, и, усадив тебя в кресло, я медленно приближаюсь к нашему внезапному знакомцу.

     Он почти спит, мерно дыша, прикрывшись покрывалом, которое я тут же скидываю. Он нехотя открывает глаза.

     — Привет... — шепчу томно, целуя его в губы и проходя рукой по бедру, чуть раздвигая его ноги. — Заждался?

     — Да... — отвечает он, оторвавшись от меня. Я улыбаюсь.

     Он с какой-то внутренней готовностью предлагает мне всего себя, но я пока ему отказываю, пригнув его голову к своему паху.

     — Сначала, малыш, хорошенько поработай ротиком...

     Неуверенно он пробует головку моего члена на вкус — словно какой-то незнакомый продукт, затем мягко вбирает её губами в рот и начинает нежно посасывать... Так, по миллиметру, он вбирает его настолько, насколько хватает его пока небогатого опыта, и начинает аккуратно двигаться вверх-вниз... Я смотрю тебе в глаза — ты наблюдаешь за нами, и тебе явно интересно то, что ты видишь, только обида на меня пока не прошла. Ничего — пять минут, и ты будешь заворожённо смотреть, как я буду лишать девственности этого прекрасного мужчину с женой и ребёнком...

     То, как он делает мне минет — само по себе ощущение его неумелых губ на моём члене, его пока несмелые, робкие попытки сделать что-то большее заводят меня. Я вообще люблю девственников — они такие трогательные, само совершенство, сколько бы лет им ни было. Я чувствую, как он входит во вкус — его самого начинает возбуждать положение на правах обычной сучки, что хочет лишь доставить удовольствие мужчине. Через несколько минут я отрываю его от полюбившейся игрушки, и целую в губы, перебираясь на кровать. Нависаю над его распластанным телом, лаская его руками, раздвинув крепкие бёдра... Я вхожу в него сразу двумя пальцами, он стонет и расслаблен — боли почти нет, лишь малая толика. Это меня вдохновляет, и я приставляю свой член ко всему готовой дырочке.

     — Держись. — И резко врываюсь в него на всю длину.

     Его крик я заглушаю, ладонью закрыв ему рот и смотря прямо в глаза. Я не двигаюсь, а он трепыхается, словно бабочка, посаженная на иголку. Я люблю смотреть во влажные от слёз глаза, поскольку боль сильная, словно говоря этим: «Ну? Ты этого хотел?». Он пытается сделать вдох, но уже не кричит, и я убираю ладонь, целуя его.

     — Боль... но... — тяжело выдыхает он. Я усмехаюсь.

     — Я знаю. Терпи.

     — Очень больно. — Он недовольно хмурится.

     Я глажу его по волосам и шепчу: «Тише, ты же большой мальчик, сейчас всё пройдёт», легонько касаясь губами его скул, щёк, подбородка... Он постепенно успокаивается, расслабляясь — это хорошо, ибо мой член чувствовал себя зажатым в тисках. Но все девственники думают, что это только им бывает больно. Знали бы они, как ощущают всё это те, кто лишает их девственности. Боковым зрением я замечаю тебя — ты сидишь, смотришь и лишь чуть нахмурился. Конечно, ведь почти то же самое я говорил, когда лишал девственности тебя. Но сейчас не лучшее время для самобичевания, и я потихоньку начинаю своё движение внутри нашего подопытного женатика.

     — Ай, ааа, ааах... — стонет он, морщась от боли и удовольствия, я стараюсь держать зрительный контакт, ни на секунду не упуская взгляда аквамариновых глаз.

     Мы... трахаемся (какая тут любовь?), и я заставляю его чуть ли не орать, хотя стонет он и так очень громко. Да, я не был бы собой, если бы не умел раскрывать подобные качества у тех, на кого падает мой выбор, я всегда чувствую, что в человеке это есть — нужно лишь совсем чуть-чуть подтолкнуть...

     — Да, бери меня, бери... — стонет он, извиваясь подо мной. — Да, Боже... Трахай меня...

     Семьянин с ребёнком подмахивает мне как женщина, не видавшая секса примерно несколько лет. Он словил уже два небольших оргазма — его попка сокращалась так, что я боялся не сдержаться и кончить, но именно это и подстёгивает меня, заставляя двигаться ещё интенсивнее. При этом я стараюсь уловить твой осуждающий и в то же время возбуждённый взгляд — ты смотришь на меня с укором, больше зло, чем грустно — так, чтобы я чувствовал свою вину в случившемся, но вряд ли это произойдёт — разве ты не знаешь? Я наслаждаюсь узостью этой сладкой попки, и с наслаждением вкачаю в него порцию своей спермы. Он ведь такой милый, и так стонет, что у многих сорвёт крышу... Я сам тяжело дышу, и уже на пределе, ещё пара движений, и... судороги сводят его бёдра, он кончает с криком, вцепившись в моё плечо ладонью, и ногтями царапая спину. Следом кончаю и я, застонав и целуя его в губы... Он глубоко и прерывисто дышит, я языком касаюсь его шеи, глажу по расслабленному телу, наслаждаясь каждым мгновением.

     — Ты так сладко кончаешь... — улыбаюсь я.

     Он вяло скидывает меня с себя и встаёт с постели.

     — Мне пора.

     Я киваю. Ты лишь провожаешь его взглядом...

     ***Акт 3, сцена примирения***

     Отправив блудного отца обратно к своему счастливому семейству, мы смотрим друг другу в глаза. Ты не выдерживаешь первым, накинувшись на меня, словно зверь:

     — Я чуть с ума не сошёл от ревности, что же ты со мной творишь... — твои руки гуляют по моему обнажённому торсу.

     — Это просто секс. — Пожимаю я плечами. — Ничего такого ужасного. Я же люблю только тебя, и больше никто мне не нужен, а это... Ну, обычный трах.

     Ты смотришь мне в глаза, глубоко — взасос — целуешь, твои глаза лихорадочно блестят.

     — Тогда... тогда займись со мной... займись со мной любовью.

     Ты валишь меня на кровать, и мы остаёмся в постели до утра... Два влюблённых друг в друга идиота.