Я был преподавателем философии, работал со студентами первых-вторых курсов. Представьте себе мрачного, достаточно привлекательного мужчину, высокого роста, атлетического телосложения, темноволосого, с черными глазами и вы увидите меня. Девушки студентки строили мне глазки, но я не обращал на их ужимки никакого внимания. Гораздо больше меня привлекали тоненькие интеллигентные мальчики-студенты 18—19 лет, молодые и скромные. Наверное, поэтому мне и нравилась моя работа.

     Надо сказать, что был я одинок, романы длились недолго, и были в основном неудачны, да и трудно было найти такого вот мальчика, не грубого, не развращенного, но в юном возрасте уже понимающего, что ему нужна только любовь зрелого мужчины. Взрослые геи меня не интересовали. Вот так и жил я, иногда тайно влюбляясь в кого-то из своих студентов, и постепенно остывая из-за недостижимости объекта.

     Однажды, знакомясь с группой студентов первого курса, я увидел его, ослепительно молодого, нежного, изящного, невероятно сексапильного. Русые волосы, чуть смуглая матовая кожа, яркие голубые глаза, пухлые приоткрытые губы.

     Он был скромен, вежлив, умен, не конфликтовал ни с кем в коллективе. Учился он прилежно, и часто задумчиво слушал меня, подняв своё прекрасное лицо, приоткрыв влекущие чувственные губы. Стоит ли говорить, каких усилий мне стоило оторвать взгляд от него и продолжать вести семинар...

     Он был заинтересован в моём предмете и неоднократно оставался после занятий задать несколько вопросов, или с просьбой что-то объяснить. В эти моменты я был счастлив. Так как моя пара была и у него и у меня последней, то часто разговор затягивался на час, а то и больше. Постепенно с тем философских мы перешли на более личные. Он рассказал, что его родители живут в другом городе, он снимает квартиру, живет один, близких друзей не завел. Как-то раз он обронил, что ему всегда нравилось общаться с людьми старше, чем он сам, а с ровесниками он плохо сходится. Таким образом, я стал для него кем-то вроде старшего товарища, друга-наставника.

     Однажды я пригласил его в поход вместе с группой, куратором которой я являлся. Он согласился, и мы провели незабываемую ночь и утро на берегу живописного озера. Студенты моей группы спали по трое-четверо в палатках, ему же я, что вполне естественно, предложил переночевать в моей. В ту ночь заснуть было тяжело. Мне стоило огромного труда подавить в себе желание прикоснуться к маленькому спящему клубочку, человеку, которого я страстно полюбил не только за молодость и красоту, но и за ум, чистоту, порядочность и скромность, которые так редко встречаются среди наглых самонадеянных современных юношей.

     Закат мы встретили вместе.

     С тех пор мы ещё сильнее сблизились и по-настоящему подружились. Он стал заходить ко мне в гости на чашечку чая, однажды мы отметили бокалами шампанского и тортиком его восемнадцатый день рождения.

     Так прошел год. Он уже больше не являлся моим студентом, и это даже как-то упростило наши отношения.

     Я был счастлив и не надеялся на что-то большее, чем на дружбу этого прекрасного доброго человечка, хотя сердце моё каждый раз сжималось от нежности, когда он уходил от меня, а малейшее его прикосновение вызывало сильную эрекцию и помутнение в голове от дикого, звериного желания. Но я держал себя в руках, пока мог.

     И вот один раз он остался у меня ночевать. Мы засиделись допоздна за приятным разговором, и я не отпустил его одного ехать по ночному опасному городу. Он попросил позволения принять душ, и через пятнадцать минут вышел из ванной комнаты, одетый в белый флисовый халат, потемневшие от воды волосы ниспадают на лоб, щеки раскраснелись, такой соблазнительный в своей молодости и красоте...

     Я почувствовал, что моё тело начинает откликаться на это очарование, и поспешил удалиться из комнаты, опасаясь выдать себя и навсегда разрушить нашу дружбу.

     Я сидел на кухне, ожидая пока он уляжется, и чуть ли не выл, как пес, от безнадежности своей любви.

     Полчаса Лии час прошло, я и прошел в комнату, где спал мой ангелок. Кровать была всего одна в моей холостяцкой квартире, и я с трепетом и волнением приблизился и лег, боясь пошевелиться.

     Он спал обнаженным, и я как бы случайно прижался бедром к его круглой голой попке. Я чувствовал упругость и жар молодого тела, и это сводило меня с ума.

     Я жаждал прикоснуться к нему, сжать его ягодицы своими большими ладонями, ласкать его, прижимать к себе, раздвинуть крепкие половинки попки и вторгнуться в тугое нетронутое колечко. Я лежал, мучимый страстью, и страдающий от недоступности своего возлюбленного.

     И тут он проснулся. Видимо, ощутил, как дрожит от желания моё грешное тело. Он приподнялся на локте и посмотрел на меня долгим взглядом. Я не знаю, понял он или нет, но в его чистых голубых глазах читалась нежность и что-то вроде жалости, сострадания.

     А я... в моей душе происходила мучительная борьба, я колебался между выбором: совратить этого маленького, беззащитного ангела, или отвернуться, упасть на подушки, и остаться в молчании, с клокочущей черной бездной внутри.

     Но он сам подался мне навстречу, положил руку на моё плечо, погладил грудь. Мне показалось, что происходит что-то чудесное, невероятное, что это сон. Наши губы стали медленно сближаться.

     О, это предчувствие поцелуя! Не так ярки воспоминания о самом поцелуе, как об этом волнующем ощущении: робкое сближение, ожидание наслаждения, и затем — первое касание теплых губ...

     Я подхватил его на руки, как ребенка, и стал целовать, целовать, до изнеможения покрывать поцелуями его губы, шею, грудь, тонкие руки, живот, ноги, коленочки...

     Затем я положил его на кровать на спину, раздвинул его ноги и медленно вошел в тугую попку. Я заметил, как исказилось его лицо от боли, как скатилась по виску слеза, но уже не мог остановиться. Его беспомощность заводила меня, доводя до безумия.

     Я чуть помедлил, лаская рукой его член и яички, отчего он расслабился, и стал грубо входить и выходить из него, снова и снова. Его попка билась о мои бедра, он стонал, прекрасные губы приоткрывались, обнажая ровные белые зубы и розовый язычок.

     Он отдавался мне нежно, беззаветно, терпеливо, и так трогательно тянул ко мне губки, когда я, излившись в его трепетное нутро, повалился на его хрупкое тельце.

     Он лежал с широко раздвинутыми ногами, как расхристанный ангел, опороченный мною, и мне стало невыносимо жаль его, и стыдно за то, что причинил ему боль. Но когда он с протяжным тихим стоном кончил подо мной, я понял, что теперь он мой, навсегда мой.

     e-mail автора: [email protected]