Ну вот и всё: козырные десятка с королём легли на стол. Две партии из трёх запланированных были за Ржавым, а мне оставалось только гадать, какое желание он мне приготовил: тиснуть магнитолу из какой-нибудь машины, написать маркером слово «лох» у себя на лбу, или просто в очередной раз сгонять им с Костылём за пивом. Особой фантазией эта компашка-то не обладала, зато авторитет во дворе и в школе имела неоспоримый. Пожалуй, это единственная причина, почему я сейчас сижу с ними в этой зассаной беседке и играю в карты, вместо того, чтобы дома играть в приставку. Всё дело в том, что мы с Саньком — моим одноклассником — задумали небольшую аферу провернуть, и покровительство этих ребят в случае провала было-бы крайне не лишним. А так как Санька они давно записали в лохи и терпилы, то налаживать контакт пришлось мне. Что я и делаю всю неделю. Не сказать, что мне это общество особенно противно... но вот шуточки у них порой дурацкие... Да и в целом чувство юмора специфическое... Вот и сейчас они переглянулись, а значит сейчас родят очередную гадость, которую мне предстоит сделать за проигрыш в карты на желания. Вот и Костыль что-то шепнул ему на ухо

     — Значит слушай моё желание... — склонившись над столом начал Ржавый — Завтра пятница, а значит вся фабрика после смены опять будет бухать. К тому-же у тёти Светы из бухгалтерии днюха... Так что бухгалтерия вдвойне бухать будет, и твоя мамка, как тёть-светина подруга тоже, по-любэ будет бухать. Так?!

     Я пока, если честно, не улавливал хода мысли, а вот Костыль таращился на меня с хитрой улыбочкой и прищуром, словно следя за моей реакцией.

     — А когда она вернётся домой... — продолжал Ржавый — ... изрядно навеселе, то ты мне маякнёшь.
— И что? — всё ещё не понимая к чему он, спросил я
— И всё! — спокойно отв6етил Ржавый, закуривая сигарету — Мы придём и воспользуемся её дырочками... — пояснил он и они с Костылём заржали.
— Да пошёл ты! — усмехнулся я — Не, реально, какое твоё желание?
— Я же сказал. — уже совершенно серьёзно и без смешков повторил Ржавый — Хочу выибать твою маму.
— Да хорош гнать! — недоумевал я
— Это ты походу гонишь... — вмешался Костыль — Карточный долг есть карточный долг: желание победителя — закон.
— Пацаны, да вы чё офигели?! — начал было я
— Короче холодает уже... — констатировал Ржавый, вставая со скамьи — Мне тут жопу морозить нет резона. Завтра, как мать с пьянки придёт — отзвонишься мне. Если кинешь, спросим по всем понятиям.

     С этими словами Ржавый с Костылём пожали совершенно опешившему мне руку, и удалились в сторону своего дома. По дороге они говорили очём-то шёпотом, но благодаря тишине ночи, мелкие обрывки слов всё-же долетели до меня. Ржавый говорил Костылю что-то вроде «Я ж тебе говорил что сначала его надо покрепче на крючок посадить», а Костыль собирался кому-то звонить, и спрашивал у Ржавого, смело-ли можно это делать.

     Да... В такую хрень вляпаться я ну никак не рассчитывал. Придя домой я в очередной раз выслушал от матери претензии по поводу того, что опять шатаюсь где-то до поздна, вместо того, чтобы готовиться к предстоящим экзаменам. Но слушая её проповеди, я смотрел на неё под совсем другим углом: я впервые оценил её не как строгую родительницу, а как весьма привлекательную женщину, которую хотят ребята на пару лет старше меня. Кто знает, может Ржавый даже онанировал на неё... Да и в принципе, наверное, есть на что: в свои сорок два она выглядела заметно моложе, да и в целом лучше своих-же коллег из бухгалтерии, разница в возрасте между которыми была небольшой (сборная солянка из женщин от сорока до пятидесяти лет). Да, конечно, фигура с возрастом немного округлилась, но не потеряла своих очертаний, не превратилась в бесформенное пятно. «Всё очень даже на своих местах — думал я, глядя на то, как она убирает со стола после ужина — Красивая пышненькая блондиночка... Если абстрагироваться от того, что она моя мама, то я бы наверное и сам не отказаться от такой... Ничего удивительного, что Ржавый её хочет... Чёрт, Ржавый...»

     Лёжа в кровати, и стараясь заснуть, я мысленно отрабатывал все возможные сценарии развития событий. Правильнее всего было-бы просто кинуть Ржавого, и хрен бы с его сраным покровительством, как и со всей этой авантюрой. Но проблема в том, что эти ребята — конкретные отморозки, и одними сняками тут может и не ограничится... Второй вариант: если мама действительно сильно напьётся (а она у меня, к сожалению, из тех, кто пить любит, но совсем не умеет. Благо хоть пьёт совсем не часто.), то она, в принципе, может ничего и не заметить... Ведьона женщина рожавшая, а я не думаю что писюны у них шибко-то большие... Ну или хотя-бы не вспомнить... А вот если заметит, и вспомнит, да ещё и отцу расскажет, когда тот из командировки вернётся... О таком даже думать страшно. Самым лучшим вариантом мне представлялось уболтать Ржавого с Костылём связать меня, или пристегнуть к батарее, чтобы я был как-бы ни при чём. Ибо мама знает, что они конченные отморозки, но не знает (надеюсь!) что я с ними закорешился. «Да и в конце концов сама виновата — в оправдание констатировал я для себя, наконец проваливаясь в дрёму — Нефиг было в коротком халатике во двор выходить, и ляжками сверкать перед всеми». По всему выходило, что желание Ржавого придётся исполнять...

     Сам же Ржавый, как всегда в компании с Костылём уже ждал меня у входа в школу.
— Слыш, сегодня не вздумай нас прокатить! — предостерёг он меня после недолгого разговора — Мы и так будем знать, когда она с фабрики выйдет, и в каком состоянии. Но если ты нам не отзвонишь, то долг считается не исполненным.
— Со всеми вытекающими... — добавил Костыль.
Я рассказал им о своей идее со связыванием, и, как я и надеялся, они согласились.

     Я сидел и смотрел телевизор, периодически поглядывая на циферблат настенных часов, который показывал уже половину десятого вечера. Всё что происходило на экране телика проходило сквозь меня, как вода сквозь пальцы. Я совершенно не мог уследить за сюжетом, ибо мне было не до него. Меня чуть-ли не трясло от мандража. В голове сидела навязчивая мысль что всё ещё можно как-то уладить, и вторая: что после того, как эти двое пересекут порог нашей квартиры, обратного пути уже не будет, и ничего нельзя будет изменить. В половине одиннадцатого вечера мама вернулась домой. Как я и надеялся — сильно поддатая. Она даже душ не стала принимать, не то что ужинать. Переоделась в свой любимый домашний халатик, и пошла в спальню. Она была сильно пьяна, а значит у меня были шансы не спалиться. Выждав с полчаса, дабы она уснула, трясущимися от мандража руками, я набрал номер Ржавого, чувствуя, как переступаю черту невозврата. Вероятно он ждал где-то неподалёку, или и вправду следил за мамой, ибо не прошло и пяти минут, как он раздался звонок в дверь. К моему изумлению порог квартиры пересекли не два, а целых пять человек, и Костыля среди них небыло. Зато был Ржавый, который тут-же достал из кармана наручники, и поинтересовался, куда меня пристегнуть.
— А это кто такие?! — не скрывая возмущения поинтересовался я, отметив попутно, что все гости, кроме Ржавого, были явно выходцами с южных республик

     — Это друзья — лаконично ответил Ржавый — Не напрягайся! Давай, куда тебя пристёгивать?
Вся эта ситуация мне уже совсем не нравилась... Ну, в смысле, она мне не нравилась изначально, но сейчас всё уже совсем из рук вон. Тем не менее обратного пути уже небыло... Так что я предпочёл быть в курсе того, что будет происходить, и потому сказал Ржавому, чтобы он пристегнул меня к батарее в маминой спальне. Тем временем один из горцев поставил на пол большую спортивную сумку, и расстегнув её, достал из неё видеокамеру.
— А это нахера?! — недоумевал я, понимая что вляпался по полной.
— Да не парься ты! — ответил Ржавый, подталкивая меня в сторону маминой двери — Короче я её трахаю и отваливаю — обратился он к остальным ...

 

     гостям
— Не вопрос, братуха! — ответил один из них
— Что? В смысле?! — начал было я, но Ржавый меня тут-же оборвал
— Тихо! То разбудишь её! — выдал он громким шёпотом, открывая дверь в спальню.

     Мы тихо зашли в комнату, и прошли мимо кровати со спящей мамой, прямиком к окну, где Ржавый защёлкнул наручники на моих запястьях, просунув их за трубу батареи. Всё: теперь мне оставалось только молча наблюдать за тем, что будет происходить, и надеяться, что мама так и будет валяться в хмельном сне, пока эти приматы будут делать своё дело.

     Пристегнув меня, Ржавый подошёл к кровати, аккуратно откинул одеяло, и оглянулся на гостей с юга, тихо жавшихся в дверях спальни. Один из них в ответ молча показал ему знак «класс!». Ржавый потянул маму за ноги, спустив их с кровати, в результате чего, она оказалась, что называется «в позе раком», лёжа животом и грудью на кровати, а коленями стоя на полу. На эти манипуляции мама никак не прореагировала, лишь выдохнула громче обычного, когда он её волочил. Ржавый задрал ей халатик к лопаткам, и стянул её трусики к коленям, после чего быстро расчехлился и сам, с ходу принявшись сувать свой уже вовсю стоячий член в маму, потирая её промежность рукой. Когда он вошёл в неё полностью, мама что тихо просопела, но больше никакой реакции от неё не последовало. Через пару мгновений, он уже долбил её дырочку во всю прыть, то загоняя свой болт по самый корень, то почти полностью вытаскивая его. Впрочем маме его старания были по прежнему безразличны. Это и было как раз тем, на что я больше всего надеялся — что она тупо ничего не почувствует. Кончил он быстро — буквально за пару минут — набрызгав маме на спину, после чего быстро зачехлился обратно, и кивнув ожидавшим своей очереди кавказцам, спешно ретировался. Южане тут-же оживились, и пока трое о чём-то оживлённо спорили шёпотом, четвёртый настраивал камеру.

     Наконец, один из них, махнув рукой, направился к маме, по дороге торопливо расстёгивая ширинку. Подойдя к маме, он наконец вывалил из своих штанов такое... такой огромный шланг, что сказать, что я охренел — значит ничего не сказать! Сантиметров тридцать пять, не меньше! И толстый! Не то что у Ржавого... Такой мама точно почувствует! И тогда всё, конец! «Нахрен Ржавый их вообще притащил?! И кто это вообще такие?! — судорожно думал я, сокрушаясь, что вот-вот погорю — Такого уговора вообще не было! Трахнул-бы, коль так приспичило, и никто бы ничего не заметил! Дебил чёртов... Но, может тоже обойдётся». Но не обошлось: как только горец начал входить в маму, та тут-же ответила стоном. Горец всё глубже и глубже засаживал свой конец в мамину дырочку, а та не то сопела, не то стонала, но ясно было одно: она вот вот проснётся.

     То-ли испугавшись этого, то-ли желая продлить удовольствие, кавказец сбавил темп. Но это не спасло: в очередной раз простонав, мама повернула голову и слегка приоткрыла глаза. У меня всё внутри словно тисками сжалось. Горец тоже насторожился и оглянулся на своих корешей, один из которых подал ему какой-то знак рукой, а второй тут-же выскочил в коридор. Просопев что-то нечленораздельное, мама снова отрубилась, а выбежавший в коридор кавказец, вернулся с какой-то небольшой баночкой, которую тут-же протянул своему товарищу, трахавшему маму. Видимо это была смазка: открыв баночку, горец смазал содержимым свой агрегат, поле чего взял ещё немного на кончик указательного пальца и и аккуратно засунул его в мамину попку. «Всё! — подумал я — теперь точно хана!». Но ничего не сказал, ибо повлиять на ситуацию всё равно врятли смог бы, а вот ускорить мамино пробуждение своим голосом вполне мог.

     Засунув палец с кремом в мамину попочку, кавказец повращал им там, размазывая смазку по окружности, после чего вынул, и стал медленно вводить туда свой член. Мама сразу отреагировала сдавленным стоном, и под напором входящего в неё члена подалась вперёд. Когда он резко засадил свой кол до упора, мама громко вскрикнула и открыла глаза, испуганно осматриваясь. «Писец!» — констатировал я для себя.
— Аааа... !! — снова вскрикнула мама, когда горец вынул и снова вогнал в неё свою дубину — Кто... Ааааа! — попыталась она что-то спросить, но кавказец принялся долбить её с каким-то ожесточённым остервенением.

     Дальше мама могла только кричать и визжать. Схватив её за волосы, кавказец таранил её попочку подобно отбойному молотку. На её глазах выступили слёзы, от чего туш потекла по её щекам чёрными ручейками. Кавказец что-то сказал своим корешам на родном языке, после чего они все рассмеялись. Только сейчас я заметил, что тот кавказец, что держал в руках камеру, уже вовсю снимает на неё происходящее.

     — Аааа,... бл*дь... Аааа! Мммм! ААААААА! — голосила мама, вклинивая в свои возгласы обрывистые вопросы, смысл которых и так был понятен — Кто?... АААА!!... Аааа!... С*ка!... А!... А!... ААААА! Как? Аааааа! М! М! ААААА!

     Мама дёргалась, визжала, испуганно осматривая комнату. Она пыталась вырываться и отползать от трахающего её парня, но тот крепко прижимал её к кровати. В какой-то момент мне даже стало страшно за неё. Наконец он высунул свой член, и сперма огромными брызгами разлетелась по комнате.

     — Ты порвал меня урод! — прокричала мама сквозь слёзы, оборачиваясь на горца, который, как и все его друзья, зашёлся по этому поводу гомерическим хохотом — Отпустите ребёнка, скоты! — обратилась она к гостям, и только спустя мгновенье я понял, что она не врубилась, что я здесь замешан! И не просто замешан, а главный виновник!

     — Я тебе сейчас ещё и песду разорву шлюха! — продолжая смеяться ответил горец, после чего сорвал с мамы халат и бросил в угол.
— Нет! Пусти! Бл*дь! Ааа! ААААААА!!! — мама попыталась вырваться, но горец ловко перевернул её на спину, и широко раздвинув её пухлые ножки, прижал спиной к кровати и резко вколотил свой поршень сразу по самые яйца в мамину вагину, от чего та громко заорала.

     Впрочем на этом крики и кончились: дальше она выкрикивала в их адрес в основном всякие проклятья да оскорбления, вроде: «Суки!»,"Козлы!». Так же были просьбы, вроде «Аккуратнее, бл*дь!» или «Чтож вы при ребёнке, пид***сы!», ну и всхлипывания. Но продолжалось это подольше: минут десять он трахал её дырочку, послу чего вновь забрызгал спермой пол комнаты. Только сейчас я осознал, что мой член уже давно и крепко стоит.

     Не успел один горец кончить, как второй тут-же появился в дверях, держа в руках здоровенный кабачок. Я сразу понял для чего, и от того мне вновь стало страшно за маму. Ведь кабачок был реально огромный. Огромный настолько, что даже член того горца казался просто карандашиком: чуть-ли не полметра в длину, а толщиной с двухлитровую баклажку пива. Мама тоже вероятно увидела сей инструмент, потому как начала вырываться, нона помощь горцу поспешили двое его друзей. Вместе они лихо вернули маму в положение «раком» и прижали грудью к кровати, после чего тот, что трахал маму, принялся шерудить в её заднем проходе своей рукой, засовывая её туда едва-ли не по локоть. Тот, что с камерой подошёл ближе и по всей видимости снимал крупный план. Мама не очень-то орала... больше сыпала оскорблениями и требовала отпустить. Но отпускать её явно не входило в планы южан.

     Перестав, наконец, терзать мамину попку рукой, кавказец взял принесённый овощ, и обильно смазал его кремом. Двое других парней поставили маму на ноги, после чего принялись усаживать её на корточки, а тот что до этого трахал, держал кабачок вертикально поставив на пол, аккурат под её анальной дырочкой.
— Да вы ох**ли чтоли?! — сопротивлялась мама — Отпустите!
— Да не ссы! — ответил тот, что снимал на камеру — Не весь же засунем, в самом-то деле! Так, насадим чуть-чуть, да и всё, и закончим съёмку. И отстанем от тебя.
После этих слов мама заметно успокоилась, и видимо понимая неотвратимость грядущего предложила:
— Пусти! Я сама сяду! Только чуть-чуть! Пару сантиметров — сказала она, и державшие её кавказцы ослабили хват, но всё-же продолжали поддерживать её за плечи и направлять движение. У меня в груди всё сжалось настолько, что перехватывало дыхание — Поддерживайте меня — попросила она парней

     Но «чуть-чуть» не получилось... Едва мама насела своей дырочкой на кончик кабачка и раздвинула руками ягодицы, как тут же поскользила в низ по обильно смазанному овощу, который как нож в масло вползал в её растянутую дырочку. Разумеется, кавказцы и не думали её придерживать. Наоборот, когда где-то на трети длины кабачка, мама всё-же смогла остановиться, один из парней резко надавил ей на плечи, от чего она с диким криком насадилась едва-ли не до половины длинны овоща и заплакала.
Парни тут-же поспешили снять её с кабачка, и он с шумом выпал из её попки, запачкав смазкой пол. Следом на пол рухнула и мама: то-ли от страха, то-ли от усталости и опьянения её ноги подкосились, и оставшись без поддержки парней она шлёпнулась на пол и заплакала.
— Отдыхай шлюха! — бросил ей горец, что трахал её, одарив на прощанье несильным пенделем под попу.
Тот кавказец, что снимал на камеру, швырнул ей ключи от моих наручников, после чего вся компания спешно ретировалась. Привстав с пола, мама провела ладонью между ягодиц, и слёзы побежали по её щекам ещё быстрее. Она подняла с пола ключи, и подойдя ко мне, села на колени и принялась трясущимися руками расстёгивать мне наручники, при этом вжав свою обнажённую пышную грудь мне в лицо.

     — Пожалуйста, не говори ничего отцу! — всхлипывая просила она — Это больше никогда не повториться! Я больше ни глотка! И Светка, сука...
Она и вправду больше не пила. Ну разве что в кругу семьи и только по праздникам, да и то не больше пары бокалов. Она так и не поняла, что я к этому причастен: как выяснилось, на день рождения тёти Светы, были приглашены какие-то её друзья — кавказцы, которые весь вечер клеились ко всем женщинам из отдела. Видимо, на пьяную голову мама спутала их с кентами Ржавого. На этой почве они с тётей Светой крепко поссорились, и не общаются по сей день. Я же после этого больше не лез ни в какие мутные дела. Ибо второй раз на подобное везение рассчитывать не стоит...