Вдоволь насмеявшись и одевшись, мы все дружно вошли в дом. В знак примирения матушки угостили нас пивом из своих запасов. Выпив по две бутылочки, и выслушав несколько историй из их скаутского детства, конце концов, отправились на боковую. Мамочка чмокнула меня в щечку, и пожелала спокойной ночи.

     Взобравшись наверх по крутой лестнице, мы, не раздеваясь, плюхнулись в постели. Свечи даже не зажигали, лунный свет через открытые жалюзи вполне прилично освещал комнату. Лесные запахи, и запах свежести, доносимый дуновением ветерка с озера, проникал через форточку. Мишка запустил руку под шорты, и начал чего-то там елозить.

     — Ты что, дрочить собрался? — с изумление спрашиваю.

     — Да нет. Просто пиво просится назад — отлить надо.

     Мишка поднялся и стал надевать кроссовки.

     — Я с тобой.

     Как можно тише, мы спустились по скрипучей лестнице, и помчались в ближайшие кусты.

     — А, помнишь, мама говорила, что ночью зверье близко к домику подходит.

     — Да, да. Подойдет вот сейчас олененок, спутает твою пипку с маминой титькой — и отсосет.

     Мы дружно заржали. Справив нужду, и уже на обратном пути, обратили внимание на пробивающийся свет из-под жалюзей в комнате на первом этаже. Не сговариваясь, одновременно повернули в том направлении.

     Кто в детстве не подглядывал за мамой в душе или спальне? Можно было узреть голую грудь, а если посчастливится, то и чего попикантней. На что-то подобное надеялись и мы сейчас, подкрадываясь на цыпочках к зарешеченному окну. Жалюзи были опущены, но не закрыты, форточка — настежь, что давало возможность все хорошо видеть и слышать, при этом находясь в полной безопасности. Луна ярко светила, оставляя дорожку света на тихой глади озера. Позади вздымались громадины корабельных сосен... и интригующий свет сочился сквозь жалюзи.

     Мы надеялись увидеть наших мам без бюстгальтеров, готовящихся ко сну, и возможно даже без трусов, но такое...

     Теть Таня лежала на спине головой к окну, согнув ноги в коленях, и прижав их к груди. Мама, стоя раком на кровати, смачно вылизывала промежность своей сестры. Ее волосы свисали, закрывая мамино лицо и теть Танино сладкое местечко. А оно, и вправду, наверное, было уж очень сладким, поскольку мама причмокивала, прицмакивала и постоянно повторяла: «Сладенькая моя, нежненькая моя». Мишкина мать только постанывала от удовольствия, приговаривая: «Давай сестричка, давай, ублажи мою истосковавшуюся киску».

     Наши мамы — лесбиянки?! Эта мысль повергла меня в шок. Я перепугано оглянулся на Мишку, как-бы, ища сочувствия у него, но тот даже не глянул в мою сторону. Приспустив трусы до колен, он вовсю наяривал свой уже вздыбленный член. Рука сама потянулась к шортам, и через мгновенье, я уже сам гонял свою шкурку, прикипев к окну.

     — Вылизывай, Давай, давай — стонала теть Таня, изворачиваясь как змея под маминым неутомимым языком. Мама только заученным жестом откидывала волосы назад, на миг, оголяя теть Танин бритый лобок и свое лицо с плотоядной улыбкой. Вдруг мама резко откинулась назад, уперлась спиной о спинку кровати, и широко раздвинула ноги. Черная поросль блестела от влаги, розовая, нежная внутренность влагалища зазывно звала. Мишкина мать, не мешкая ни секунды, устроилась у мамы меж ног, и впилась в ее киску.

     — О-о-о-у — застонала громко мама — ни один мужик не сравнится с твоим язычком, сестричка. Давай, давай, глубже.

     Теть Танина огромная белая задница только ерзала, сминая под собой простынь, когда та впивалась как вампир в лоно моей матери. Мама мяла свою грудь, оттягивала и теребила соски, раздвигая и сдвигая периодически ноги, прижимая голову сестры все глубже и сильней к своему паху.

     Вдруг она с силой оттолкнула теть Таню, что та прямо завалилась на спину. Мама проворно развернулась и устроилась над ней так, что ее промежность оказалась перед лицом сестренки. Классическая поза «69». Я только слышал о ней, но чтобы увидеть так воочию... Я, наверное, счастливчик. Мамина попа выплясывала перед моими глазами, ее влажная промежность открылась моему взору во всей красе. Оказывается, волосы у нее росли только на лобке, а припухшие белые половые губки были начисто выбриты, как у тети Тани. Мишкина мама, как по заказу, развела наружные мамины губы, и розовое влагалище, обрамленное маленькими внутренними губками, залоснилось в свете, горящих повсюду свечей. Явно различимый клитор, как крошечный пенис, выпирал сверху промеж узеньких розовых губок. Теть Танин язык, неожиданно длинный и проворный, теребил этот бугорок сладострастия. Потом она, буквально, втянула его в рот, издавая громкий всасывающий звук.

     — О-о-о-у — захрипела мама — это божественно.

     Знакомое щекотание нарастало в моих яичках. Понимая, что больше не продержусь, сжал сильно головку, стараясь отсрочить кульминационный момент. В следующую секунду теть Таня широко раздвинула ягодицы сестрички, и... в отблесках свечей мелькнул светло-коричневый бутон маминого ануса. Мишкина мать, как голодный теленок принялась вылизывать его, и через мгновенье уже буравила его своим языком.

     Это было уже слишком. Мой сдавленный крик слился с маминым стоном удовольствия. Резко повернувшись, я уперся в холодную стену, и выстреливал струю за струей в темноту леса. Мишку не пришлось долго ждать. Выпотрошенные мощным оргазмом, мы, буквально, сползли по стене, и уставились друг на друга. Брательник, как и я, был в полном шоке от увиденного.

     Нечленораздельный стон, переходящий в крик, доносящийся из открытой форточки, отвлек наше внимание от своих обмякших членов. На ватных ногах мы сумели подняться, и прильнуть к окну. Мама лежала, распластавшись на сестре лицом вниз, и ноги ее была мелкая дрожь. Она периодически вздрагивала, как будто по ее телу пробегал электрический ток. Через минуту она замерла, и устало перекатилась на спину.

     — Всегда завидовала твоему бурному оргазму — проговорила теть Таня, вытирая мокрое лицо уголком простыни.

     — А я всегда завидовала твоему умению снимать парней в школе. Ловко у тебя получалось.

     — Это когда было то? За царя Гороха? У нас уже у самих — во какие парни вымахали.

     — Это точно. Заметила, как они выросли за последнее время?

     — Ну, да. Особенно в штанах.

     — Да ничего особенного. Как-то застала своего Дениса в ванной. Тот так увлеченно дрочил, что даже дверь забыл закрыть. Успела я все хорошенько рассмотреть. Сантиметров пятнадцать — не более.

     Тут мама мне явно льстила. Уж я то знал, что у меня несчастных тринадцать всего лишь. Я измерял чуть ли каждую неделю (уж очень вырасти хотелось).

     — Ну, вот, видишь — целых пятнадцать сантиметров. Тебе, что, больше надо?

     И не стесняются же, паршивцы, щеголять перед нами этими своими сантиметрами, как шлагбаумами.

     — А почему шлагбаумами? — засмеялась мама.

     — Так шлагбаум то поднимается, то опускается. Так и у них, то встает, то падает — в ответ захохотала теть Таня.

     — Ну, мне показалось, что все-таки шлагбаум чаще открыт. Возраст у них такой.

     — Это точно — возраст у них такой. Я вот Мишкин стояк каждое утро своей задницей чувствую. А после того случая в машине, он вообще, вокруг меня, как кот вокруг сметаны, круги наяривает.

     — А мне нравится твой Мишка — мечтательно произнесла мама — спокойный такой, уравновешенный, заботливый.

     — Ну, да. Заботливый. Каждое утро заботиться обо мне, тиская мои сиськи. Ума не приложу, что уже с ним уже делать? Мне твой Дениска тоже нравится, только уж больно застенчивый. Ты бы его расшевелила, что-ли, а то — и я ведь могу.

     — Прекрати, не смей. Маленький он еще.

     — Ничего себе маленький? Вон как из трусов выпирало целый день. Небось, дрочат сейчас с Мишкой под нашим окном.

     — Где? Ты, что, серьезно? — мама схватилась на ноги, бросилась к окну, и раздвинули жалюзи.

     Мы только успели отскочить в безопасную темноту, надеясь, что нас не заметили.

     — Да шучу я, шучу — заливалась от смеха Мишкина мать — спят они без задних ...

  ног уже давно. Вон, как намаялись за день свои шлагбаумы то опускать, то поднимать.

     — Ну и шуточки у тебя, Танька — успокоилась мама, возвращаясь на место.

     «Фу, кажется, пронесло» — облегченно вздохнул Мишка.

     — А прикольно бы было, если бы парни застали своих матерей за таким пикантным занятием — не унималась дразнить маму теть Таня.

     — Ну, и дура же ты. Вот, как была дурой, так дурой и осталась. Все, туши свечи — спать будем.

     Пригнувшись к самой земле, чуть ли не по-пластунски, мы покидали небезопасное место. На цыпочках карабкались по лестнице наверх, но предательские ступеньки скрипели так, что, наверное, в Сан-Франциско было слышно. Наконец, мы добрались до комнаты.

     — Ты слышал, слышал, что они говорили? — шептал возбужденный Мишка.

     — Ну, слышал. И что? — не понимал я, куда он клонит.

     — Что? Что? Ты нравишься моей маме.

     Вот, оно что. Я сразу раскусил Мишкин план. Конспиратор хренов. Я знал, что у него давно стоит на мою маму.

     — Это ты намекаешь, чтобы я завтра был поближе к твоей маме, а ты тем временем будешь тискать мою.

     — Да я, что? Я ничего. Так просто сказал.

     Честно говоря, я тоже частенько дрочил на теть Таню, и перспектива позажимать ее завтра на озере, показалась не такой уж и недосягаемой.

     — Утро вечера мудреней. Завтра посмотрим. А теперь — спать — успокоил я брата, и через пять минут мы уже храпели, как кузнечные меха.

     Яркий свет, пробивавшийся сквозь открытые жалюзи, разбудил нас на следующее утро. Запах жареного кофе доносился сквозь открытую форточку, и приятно щекотал ноздри. Через пять минут мы уже сидели на импровизированной кухне, уплетая сэндвичи, и прихлебывая ароматный кофе.

     — Чем займемся сегодня? — спрашивает Мишкина мать, как-бы, между прочим — я бы на лодке с удовольствием прокатилась

     — Так я грести не умею — разочаровано затянул Мишка, с надеждой поглядывая в мою сторону.

     — Я умею — вызвался я, и даже поднял руку, как в школе.

     — Ну и отлично, а мне на катамаране больше нравиться. Педали то крутить хоть умеешь? — с улыбкой обращалась уже моя мама к племяннику.

     На том и порешили. Мы вытащили плавсредства из сарая, и дотолкали их до самой воды по мокрой от росы траве. Мишка с моей мамкой забрались на катамаран, а я с теть Таней, соответственно, разместились в двухвесельной лодке друг напротив друга. Сначала плыли рядом, почти бок о бок, но ближе к середине озера, пути наши начали расходиться. Уже метров сорок хороших разделяло нас, как теть Таня произнесла.

     — Ты не против, если я позагораю немного?

     — Да, нет, конечно. На здоровье.

     Она сняла футболку, бросив ее на сиденье позади себя, и осталась только в шортах и бюстгальтере. Вытянув вперед ноги, и подмостив под голову футболку, она откинулась назад, и закрыла глаза.

     Я час от часу посматривал в сторону катамарана. Мама уже была также без футболки — принимала солнечные ванны. Мишка рассказывал ей чего-то смешного, время от времени, нагибаясь поближе, и шепча ей прямо в ухо. Мама заходилась от хохота, а Мишаня периодически обнимал ее за плечи. Больше ничего не удавалось рассмотреть из-за приличного расстояния, но червячок ревности уже проснулся внутри меня. Вот, паршивец, он время зря не терял. Я переводил взгляд на теть Таню — та без движения, полулежа, сидела передо мной с закрытыми глазами. И вдруг, ни с того, ни с сего, она расхохоталась. Я быстренько окинул себя взором — вроде бы причины для смеха нет: зипер застегнут, член не выпирает — все нормально.

     Как будто отвечая на мое беспокойство, она заговорила.

     — Да вот, вообразила лицо молоденькой продавщицы, когда вы с мамой белье выбирали.

     Я невольно улыбнулся, вспоминая тот момент.

     — Я только боялся, чтобы она своей жвачкой не подавилась, а то еще Emergency (неотложка) пришлось бы вызывать.

     Мы дружно захохотали.

     — А, что, понравилось тебе женские трусики выбирать? — промолвила вдруг теть Таня, вытирая слезы от смеха.

     Я, как-то, сразу стушевался, не ожидая подобного вопроса.

     — Да, прикольно было.

     — Мой Мишка, наверное, на такое сроду не решился бы.

     Я лишь неопределенно пожал плечами, не в восторге от странной темы разговора.

     — Мама говорила — ты большой фанат ее белья.

     Я тут вообще потерялся. Ну, что за разговоры такие?

     — Смотрите, краснеет он. Не забывай, мы ведь с мамой сестры — и ничего не скрываем друг от друга с самого детства.

     Я не знал, куда деть глаза, и еще интенсивнее заработал веслами.

     — А я была бы счастлива, если бы мой Мишка таскал мое белье из корзины — вдруг серьезно произнесла теть Таня, и пристально посмотрела в мои глаза.

     Та же черная бездна, в которую начало засасывать. Я встряхнул головой, отгоняя наваждение. И в эту секунду я понял — она знает ВСЕ.

     — Вообще то, мама считает это — извращением.

     — Извращением? — буквально выкрикнула теть Таня, и резко наклонилась ко мне, почти касаясь своими губами моей щеки.

     — Да это ее В-О-З-Б-У-Ж-Д-А-Е-Т — прошептала она в самое мое ухо.

     Она резко откинулась назад и заразительно засмеялась. Упокоившись, посмотрела в направлении катамарана и, не поворачивая головы, тихо произнесла.

     — А не мог бы ты объяснить моему Мишке... ну... все прелести... ну... женского белья. Особенно — трусиков и... их запаха — на последнем слове она сделала многозначительное ударение.

     Ком застрял в горле, во рту пересохло — я не мог произнести не слова, и просто кивнул (сам не знаю почему).

     — Вот и чудненько. Вот и договорились, а за мной не заржавеет — ободрилась Мишкина мама, считая, что сделка заключена.

     Я отвел глаза, стараясь скрыть волнение, и разобрать, что же там происходит на катамаране. К сожаленью, они были к нам спиной, Мишаня вполоборота, и агрессивно что-то жестикулировал.

     — Хочешь посмотреть? — вывел меня из оцепенения голос Мишкиной матери.

     Я автоматически кивнул головой. Конечно, хочу посмотреть — чем там они на катамаране занимаются.

     В следующее мгновение теть Таня легонько пнула меня ногой, и я повернул голову к ней. Оглянувшись по сторонам, будто убеждаясь, что вокруг никого нет, она левой рукой взялась за короткую штанину шорт — и медленно оттянула ее в сторону. Правую ногу, согнув в колене, отвела в противоположном направлении. Под шортами НИЧЕГО не было.

     Мои руки задрожали и потеряли координацию — лодка резко тормознула.

     Две лоснящиеся сладки кожи, без единого волоска были чуть приоткрыты, демонстрируя розовую, влажную плоть влагалища. Внутренние губки, в отличие от маминых, как два вареника, нагло выпирали вперед, между большими губами, а вот клитора не просматривалось вообще. Вот маме бы теть Танины выпирающие губки, а той — мамин клитор — было бы два идеальных женских половых органа. Хотя, и без этих вкусностей, все увиденное, спровоцировало нарастающий стояк.

     — Весла не утопи, а то нырять сейчас вдвоем будем — вывел меня из оцепенения голос теть Тани.

     — Греби уже к берегу — добавила она, отпуская штанину, и сжимая плотно ноги.

     — Так, значит, мы договорились?

     Теперь уж я, с сознанием дела, кивал утвердительно головой. Правда, не знаю, как буду решать этот вопрос с Мишаней, но что-нибудь придумаю. Ведь я сын своей мамы. Ну, вы знаете,... было у отца две дочери.

     Катамаран за нами подруливал к берегу. Мишка пыхтел, толкая его по траве, стараясь не смотреть в мою сторону.

     Дальше, до вечера, ничего особенного не происходило. Стандартный вчерашний набор: купание, фрисби, поглощение пищи. Вот только, на этот раз мы с мамой не пили — наша очередь была рулить Мишкиным «Фордом». Конечно же, несколько раз удалось позажимать пьяненькую теть Таню в воде, даже потискать ее за сиськи, но, в общем — ничего особенного. Правда, и Мишка времени зря не терял.

     Ближе к вечеру — начали собираться в обратный путь. Больше всего времени отняло сокрытие всех следов нашего пребывания....   Лодку и катамаран затащили обратно в сарай, заменили постели, даже весь мусор забрали с собой. Засветло нужно было выбраться из леса. В лесу сумерек почти нет — сразу темень. Последнее, что сделали, так это переоделись в сухое, упаковав все мокрое белье в пакет. Шорты и футболки натянули прямь на голое тело. И мамы поступили так же. Сей факт не мог не порадовать меня с Мишкой.

     На автостраду выезжали уже при свете фар, в кромешной темноте.

     Скорость под семьдесят миль в час, пустынная трасса, Музычка 70-х по радиоприемнику. Что еще надо для хорошего завершения дня? Мамины голые ноги, покрасневшие порядочно за выходные, грудь, выпирающая через тонкую ткань футболки, и мысль о том, что под шортами у нее, как и у меня, ничего нет, приятно грела душу. Из заднего сиденья периодически доносились звуки поцелуев. Мама лишь посматривала в мою сторону и улыбалась. Ну и что здесь такого? Нравится людям — пусть целуются.

     К полуночи мы только добрались до нашего дома. Света уже нигде в комнатах не было. Распрощавшись с Мишкой и теть Таней, на цыпочках прокрались в дом.

     — Ш-ш-ш. Не шуми. Отец, наверное, уже спит. Оставь вещи в гостиной — завтра разберем, только мокрое белье нужно развесить. До утра оно задохнется в пакете.

     Достав пакет с бельем, мама стала подниматься по лестнице в ванную комнату. Вдруг, уже на верхней ступеньке остановилась, и повернулась ко мне.

     — Извини, сегодня сказка на ночь отменяется — шепотом произнесла она и, улыбаясь, потрясла пакетом с мокрыми трусами.

     Я не сильно то и расстроился, честно говоря. Впечатлений за два дня и так было выше крыши. Дай Бог, все переварить и переосмыслить. Услышав, как мама закрыла за собой дверь спальни — побежал в душ.

     Батарея маминых трусов, вперемежку с моими, была развешена по всей ванной комнате. Я автоматически потянулся за своими любимыми — сиреневыми... но они ничем, кроме стирального порошка, не пахли. Быстренько ополоснувшись, обмотался полотенцем — и вышел в коридор. Не очень то хотелось голым столкнуться с отцом.

     Плотно закрыв за собой дверь, бросил полотенце в направлении кресла, и нырнул под простынь. Не успел я даже обнять подушку, и принять свою любимую позу — ничком на животе... как неожиданно в комнате зажегся свет. Внутри все похолодело, сердце бешено заколотилось. «Отец» — вот была первая мысль. Я медленно повернулся.

     Мама сидела в кресле, держа мое мокрое полотенце, и умирала со смеху.

     — Мам, так ведь и разрыв сердца можно схлопотать.

     — Ну, извини, извини. Не смогла удержаться, чтобы тебя не разыграть.

     — Ничего себе розыгрыш — так и заикой можно стать.

     Она вдруг откинула полотенце, резко встав с кресла, подошла к кровати, и уселась на колени.

     — Ну, извини, извини свою непутевую мамочку. Я, кажется, слышу, как колотится твое сердечко — вот-вот из груди выскочит.

     — А отец где? — вспомнил я о причине своей паники.

     — На трюмо записка лежит. У него срочно нарисовалась командировка в Дейтройт. Конференция дилеров какая-то. Он нас не дождался, и после обеда улетел самолетом.

     — Ну, Дейтройт — не самое безопасное место.

     — Надеюсь, ему не страшно будет. В гостиничном номере ведь он не один — мама явно намекала на папину новую пассию.

     — А что, убежало сердце в пятки? — засмеялась мама, опять возвращаясь к своей шутке.

     — И где же наши пятки?

     И она игриво потянула простынь на себя. Я даже среагировать не успел, как лежал уже голый пред мамины очи.

     — И кто у нас тут такой маленький? Кто так испугался и скукожился?

     Это она явно к моему члену обращалась, не подававшего никаких признаков жизни. Вот когда не надо, он всегда голову поднимает, а сейчас — стыдно то как.

     — Расскажи лучше, чего ты там теть Тане наобещал? — видя мое смущение, перевела разговор на другую тему мама.

     — Как там, у «Битлз» было? «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». А у вас с Мишкой теперь будет «Клуб одиноких любителей маминой недельки».

     — Какой еще недельки? — недопонял я.

     — Неделька — набор трусиков на каждый день. Еще анекдот есть. Спрашивают у немки: «Сколько вам трусиков нужно для полного счастья?» Семь — на каждый день недели. Француженка уточняет — мне шесть. Я на выходной хожу без трусов.

     Мама резко поднялась с колен, и на мгновенье встряхнула подолом своей ночнушки, демонстрируя воочию ответ француженки. Хохолок ее черных волос мелькнул на доли секунды. Усевшись обратно — она продолжала.

     — «А вам, сколько нужно?» — спрашивают у русской. «А мне тринадцать» — отвечает та. «Почему так много?» Так ведь январь, февраль, март... и на Восьмое Марта.

     Мама заразительно засмеялась, пытаясь развеселить меня. Я стал потихоньку приходить в себя. Дьявольский план уже зрел в голове. Показывая глазами на свой обмякший член, прокашлявшись, и словно лектор, поучительным тоном — начал свой монолог.

     — Как председатель и учредитель «Клуба одиноких сердец», авторитетно заявляю, что пресловутая «неделька» является мощным стимулирующим фактором для поднятия настроения у некоторых членов нашего кружка. А поскольку сей фактор, во всей красе и разнообразии, развешен сейчас в ванной комнате, то настойчиво рекомендуется, применить альтернативный вариант, не менее мощный. Речь идет, дорогая аудитория, о визуальной стимуляции.

     Во, как закрутил. Сам в шоке. Мама широко раскрыла глаза от удивления, сраженная наповал моей тирадой. Она поднялась на ноги, и уселась в кресло.

     — Ну-ка, ну-ка. Это что-то новенькое. С этого места по подробней.

     Я продолжил свой доклад.

     — Как в народе говорят «Мужчина любит глазами». И по сему, стимуляция объекта визуальными образами была бы очень уместна в данной ситуации.

     Выдержав паузу, чтобы мама больше прониклась сказанным, я продолжал в том же духе, но теперь уже голосом и манерами поручика Ржевского.

     — Мадам, не соизволили бы вы, продемонстрировать свою грудь молодому корнету?

     Мама зашлась от смеха.

     — Чтобы быть уж точным, поговорка имеет продолжение. Если мужчина любит глазами, то женщина любит ушами — проговорила мама, утирая слезы.

     Выдержав паузу, продолжила, копируя мою манеру.

     — Резюмируя вышесказанное, можем констатировать, что вербальный фактор является не менее мощным стимулятором, чем визуальный.

     Посмотрев пристально на меня — продолжала.

     — Вы ведь с Мишкой обсуждаете своих одноклассниц, нас с теть Таней, конце концов, в свете последних событий. Так вот, вы же не говорите о нас, женщинах, великим и могучим языком Пушкина и Лермонтова. Правда, ведь?

     Теперь моя очередь была удивляться.

     — Вы используете всевозможные жаргонные словечки. Иногда даже грубые и неприличные. Так ведь? Можно даже сказать — пошлые.

     Выдержав паузу, и сполна насладившись эффектом от своего спича, продолжила.

     — Теперь повтори свою просьбу с учетом всего вышеизложенного.

     До меня начало доходить. Я окончательно отбросил бесполезную простынь, поднялся с кровати, и шагнул в направлении к креслу. Как и в прошлый раз, она выбросила вперед руку, ограничивая мое продвижение. Мы как в фильме «Вий», когда Хома Брут очерчивал круг мелом, за который не могла заступить панночка — ведьмочка. Только на сей раз, панночкой был я, двигаясь по кругу, пытаясь обойти ее вытянутую руку, а мама была Хомой, очерчивающей в воздухе невидимый круг. Я так и двигался по кругу, пока не оказался за спинкой ее кресла. Нагнувшись сзади и откинув ее волосы — я медленно, едва касаясь ее кожи губами, как она и учила, еле слышно прошептал я ей на ухо.

     — Мам, я хочу увидеть твои СИСЬКИ

     Еле слышно, но достаточно, для того, чтобы она напряглась, услышав это.

     — Я хочу, чтобы ты ласкала свои соски, и играла со своими ДОЙКАМИ.

     — О-о-о-у — прохрипела мама, и как по команде, вытащила свою грудь поверх пеньюара.

     Ее соски вмиг оказались между большим и указательным пальцами обеих рук. Сверху и сзади мне не было видно ее ...   лица, но я слышал ее участившееся дыхание, я видел, как вздымается ее грудь при этом. Я видел, как она забросила ногу за ногу и, не стесняясь, стала покачиваться взад-вперед.

     В самом деле, эффект от употребления сих слов имел место. И этот эффект в данную минуту упирался в спинку кресла. Ну, как было не продемонстрировать такую удивительную метаморфозу? Я обошел кресло с обратной стороны, ни на секунду не отрывая глаз от маминых манипуляций — уселся прямо на пол, в ее ногах. Вид снизу был ни чем не хуже вида сверху. Мышцы ее икр рельефно вырисовывались в свете лампы, мышцы бедер поигрывали, когда она ритмично сокращала их. Мамины глаза были закрыты — она вся ушла вглубь своих ощущений.

     Вдруг глаза широко раскрылись — и она уставилась прямо на меня. Погружаясь в их бездонную тьму, и подчиняясь их желанию — я взялся рукой за член. Mutual masturbation — именно так это называлось. Да, да — мы мастурбировали, глядя друг на друга. Я уже полулежал, опершись на левый локоть (правая рука ведь занята, я — правша). Зрительный контакт был разорван, и мама еще больше наклонилась вперед, практически, согнувшись пополам. Большие молочно-белые груди распластались на ее круглых коленках.

     — Мам... Я хочу увидеть ЕЕ.

     Она отрывисто задышала. Кислорода явно не хватало, и мама даже открыла рот. Губы пересохли, и она периодически облизывала их языком. Мы оба понимали, о чем идет речь. Она ждала, а я не решался произнести это слово. Уж больно резким и грубым оно мне казалось. Но, я знал, точно — она ждет именно ЕГО.

     — Мам... Я хочу увидеть ЕЕ — повторил я снова, все не решаясь произнести необходимое слово.

     Я видел, как ее соски напряглись, стянув, буквально, всю кожу коричневых ореолов вокруг себя, покрыв гладкую нежную кожицу морщинами. Она не проронила ни слова — она просто ждала.

     — Мама... Я хочу увидеть твою... ПИЗДУ.

     Последнее, заветное слово вырвалось с придыхом, на одном дыхании. Как будто электрический разряд прошел через все ее тело от макушки до пяток. Обмякнув на мгновенье, через секунду она пришла в себя, и не спеша, как в замедленном кино, развела ноги... и одним резким движением забросила их на бельца кресла.

     — О-о-о-о — непроизвольно вырвалось из моей груди.

     Вот он вожделенный объект всех юношеских фантазий, и ночных поллюций. Он был прямо перед моими глазами. Влажная внутренняя поверхность бедер, скомканные волосы на лобке и... розовая, зовущая внутренность, этого чуда природы. Капля густой белой жидкости вытекала откуда-то из глубины ее влагалища, и медленно стекая, неумолимо двигалась по ее промежности. Остановленная вдруг естественным барьером, в виде выпирающего светло-коричневого, слегка припухшего, бутона ануса, она растекаясь вокруг, канула в пространство между ее ягодицами и черной кожей сиденья. Головка клитора, нагло выглядывала промеж губ, обрамленная скромным капюшоном, как лысина маленького монаха.

     Вопрос, можно ли прильнуть к этому чуду — даже не стоял. Это было естественное желание на тот момент, и казалось, ничто, и никто не сможет этому помешать.

     Словно слепой, новорожденный котенок, я лакал влажную, нежную розовую плоть. Глаза не видели ничего, только язык погружался в податливую внутренность. Одурманивающий запах и ошеломляющий вкус — вот единственные ощущения, к которым свелась вся вселенная. Плотное, мускулистое маленькое тельце клитора, оказавшееся вдруг в моем рту, напомнило о хозяйке столь сладкой сдобы. Чья-то рука (мамина конечно) сильно схватила меня за волосы и, буквально, вжала, распластав мой нос, в свое лоно. Язык трепетал, как бабочка, облизывая, щекоча, покусывая этот крохотный орган сладострастия. Мамино тело периодически пронизывали волны конвульсий, ноги непроизвольно сжимались, прижимая мою голову еще крепче, рука еще больней тянула за волосы. Я уже давно оставил в покое свой член, а освободившимися руками только разводил обратно мамины бедра после очередной попытки раздавить мою голову.

     — А-а-а-а-а-а — низкий монотонный вой (по-другому не назовешь) исходил из ее груди.

     Все мое лицо было мокрым от ее влаги. Ее влагалище, как неиссякаемый источник на целинном поле, орошало своего «пахаря». Вдруг, мелкая дрожь, как озноб стала бить все ее тело, бедра мелко задрожали, спина изогнулась неимоверной дугой, и громкий крик сорвался с ее губ.

     — Yes, yes, yes.

     Мамино тело билось в конвульсиях, из пульсирующего влагалища периодически выбрасывалась одна за другой струя жидкости, орошая мое лицо. Я застыл от неожиданности, и боялся пошевелиться.

     — Не бойся. Это не то, что ты думаешь — собравшись с силами, прохрипела мама, быстро вытирая полотенцем мое лицо.

     Да, это, в самом деле, было совсем не то, чего я так боялся. Согласитесь, быть обосцанным, хотя и во время оргазма, уж больно на любителя. Мамина странная жидкость не имела ни специфического вкуса, ни запаха. Это все просто пахло ЖЕНЩИНОЙ. Взрослой, возбужденной до предела

     ЖЕНЩИНОЙ.

     — Ты не кончил? — пришла она окончательно в себя, и уставилась на мой стоящий член.

     — Ты ведь учила контролировать эмоции, и сдерживать себя — выговорил, сам, удивляясь моему неугасающему возбуждению.

     — Я рада, что ты усвоил мои уроки, но каждое начатое дело нужно доводить до логического конца.

     Мама с нескрываемым восхищением смотрела на меня сверху вниз.

     — Пойдем в ванную.

     Поднявшись с трудом на ноги, она двинулась к двери, прихватив с собой мое полотенце.

     Струи теплой воды обмывали тело, принося долгожданное расслабление. Мамины теплые ладони намыливали мои руки, грудь, живот. Намылив лобок, и лишь черкнув ногтем мизинца по тугому члену, она переключилась на мои ноги. Мама явно игнорировала мою вздыбленную гордость.

     — А он у меня не маленький? — спрашиваю, чтобы хоть как-то привлечь ее внимание к своим тринадцати сантиметрам.

     Мама подняла голову, в глазах ее играли чертики.

     — Нет, нет. Не маленький. Главное не размер, а умение.

     — Теперь твоя очередь — она поднялась и всучила мне мыло.

     Я медленно намыливаю ее руки, плечи, неумолимо опускаясь к огромным, белым грудям. Намыливая их снизу, запускаю руки между немного отвисшей плотью и верхом живота. Во, какие они тяжелые. Толстые, набухшие соски выскальзывают из-под моих мыльных пальцев. А может, это просто руки дрожат? Немножко выдающийся вперед животик, пикантная дырочка пупка... и все ниже, ниже... да, рученьки, явно, дрожат.

     — Мам... можно я ее... помою.

     Мама вопросительно смотрит на меня.

     — Мам... можно я помою твою П-И-С-Е-Ч-К-У.

     Именно это слово, мне показалось наиболее уместным сейчас. Хотелось нежно и ласково ЕЕ как-то назвать.

     Мама взяла мою дрожащую руку, и осторожно протолкнула ее между своих ног.

     — Это у маленьких девочек ПИСЯ, а у мамы уже давно ПИЗДА взрослой женщины — томно прошептала она мне на ухо.

     Это грубое слово, сорвавшееся с маминых уст возымело определенный эффект на меня. Да, где-то, мама была права. Моему члену это понравилось, уж точно.

     Нежными движениями старался то ли мыть, то ли ласкать сие сказочное место, стараясь проникнуть в запретную глубь.

     — Все, все. Достаточно. Там, у женщин, своя микрофлора. Не надо туда еще мыла добавлять.

     Рука застыла, пальцы запутались в черных вьющихся волосах ее лобка.

     — Поворачивайся, спинку помою — шлепнула меня по попе, резко отрывая мою руку от заветного треугольника.

     Я подчинился.

     — Нагнись немного, мне так будет удобней. Во, какой вымахал.

     Упершись руками в холодный кафель, я согнулся, выпятив назад задницу.

     Мама начала с шеи, перешла на спину, побаловала вниманием ягодицы, бедра, голени... и снова вернулась к попе. Намыливая обе половинки моих полушарий, ее большие пальцы то и дело, оказывались внутри, массируя по очереди мою дырочку. Как бы ничего особенного, обыкновенная гигиеническая процедура,...  

      которую каждый из нас делает ежедневно. Но, как-то, уж слишком тщательно мама выполняла ее. Одна из ее рук вдруг замерла, и оттянула мою половинку поболее необходимого, палец потоньше, явно не большой, начал настойчиво, концентрическими движениями втирать мыльную пену в самое, что ни есть... Ну, вы поняли. Ее движения становились все сильней и уверенней. От неожиданности, я даже сжал ягодицы, но это не остановило ее. «Если насилие неизбежно — лучше расслабиться, и получить удовольствие» — неожиданно пришла на ум поговорка. Я так и сделал.

     Как минимум, целая фаланга указательного пальца маминой руки, преодолела сопротивление мышечного колечка моего ануса. Почувствовав, как обмякло, расслабившись, мое тело, мамина рука начала двигаться все напористей и интенсивней. Вдруг она замерла... и мягкая подушечка ее пальчика стала нажимать и массировать какую-то точку на верхней поверхности моей девственной кишки. Член при этом смешно дергался, следуя в такт с ее нажатиями.

     — Это, кстати, называется массаж предстательной железы. Крайне полезная процедура для мужчин в преддверии климакса.

     — Что, что? — попытался я даже обернуться, услышав столь странные вещи.

     Она вынула свой палец, хорошенько с мылом намылила руки, и продолжала свою лекцию.

     — Да, да. Ты думал только у женщин бывает климакс? Зря ты так думал. Климакс — это угасание полового влечения с возрастом, и перестройки организма. И касается это всех: и мужчин, и женщин. И не минует никого — таков закон природы. Но не беспокойся, до этого тебе еще лет тридцать, как минимум.

     Я стоял, весь в мыльной пене, как истукан, пока мама обмывала меня душем.

     — Я смотрю, небольшой экскурс в физиологию, не помог тебе расслабиться — улыбаясь, промолвила она, глядя на мой стоящий, до сих пор, член.

     — Что у нас тут есть подходящее? — она отодвинула шторки ванной кабинки, и перебирала свои баночки, скляночки и тюбики на туалетной полке.

     — Вот это подойдет! — радостно вскрикнула она, доставая бутылочку с детским маслецом Jonson's Baby.

     Налив полную пригоршню, она вылила ее сверху на мой член, и принялась тщательно втирать, то и дело, скользя вверх-вниз. Это уже мало смахивало на гигиеническую процедуру. Мамина рука буквально порхала по моему стволу. Обилие смазки существенно облегчало процесс, и воспринималось не так уж и остро, если бы, она делала это сухой рукой.

     Это было блаженство, это было седьмое небо. Возвратно-поступательные движения сменялись массажем головки. Мама делала это то одной, то другой рукой поочередно, то обеими сразу, как будто доила меня, как молодую неопытную телочку. Масляные руки не забывали и о разбухших яичках. Казалось, удовольствие может продолжаться вечно.

     — Ну, я не робот, конце концов. Устали рученьки — засмеялась мама, бросая это бесполезное занятие, поняв, что я не собираюсь кончать.

     Взяв в одну руку душ, а в другую мыло — она стала намыливать член, и смывать его водой, удаляя все остатки Jonson's Baby.

     — А знаешь, какой излюбленный способ женщин делать ЭТО... ну... когда они сами в душе? — загадочно улыбаясь, спросила вдруг мама.

     Я лишь отрицательно помотал головой, не зная, что ответить.

     — Ну, выглядит это примерно так.

     Левой рукой она взяла меня резко за яички, большим пальцем, при этом, прижав член плотно к животу, и натянув кожицу. Правой рукой с лейкой душа, она направила распыленную струю воды прямо на мою головку, как раз в то место под ней, где расположены все наши рецепторы. Ну, вы догадались. Хлесткие струи, как сотня мелких иголок, описывали круговые движения, двигались вверх-вниз, вонзались в яички.

     Вы знаете, что такое душ Шарко? Так вот это было что-то подобное, только сосредоточенное сугубо на члене. Такой себе генитальный душ Шарко. И тут уже не до расслабления. Я собрал все нервы в кулак, зажал все мышцы, какие возможно только было, но... знакомое предоргазменное чувство неумолимо приближалось.

     — Ма-а-а-мочка. Я конча-а-а-а-ю — только успевал прохрипеть я, расслабляясь, и предвкушая неумолимый конец.

     Мама резко отвела душ в сторону, и свободной рукой сильно сжала мою головку. Та даже побагровела от натуги.

     — Смотри, работает — обрадовано закричала она, радуясь отхлынувшему оргазму.

     Еще бы, конечно, работает. От резкой боли, глаза чуть на лоб не вылезли — какой тут, нафиг, оргазм.

     Опершись на холодную стенку, я медленно приходил в себя, закрыв глаза. Кровь начала отливать потихоньку от опадавшего уже члена. Бедняга, много выпало сегодня на его долю. Пришло время расслабиться. Теплая влага нежно окутывала его. Вот так, хорошо — отдыхай миленький. Я с трудом открыл глаза... и... о, ужас... не увидел своей родной, своей любимой розовой головки.

     Она скрылась уже в мамином рту. Вот, значит, почему стало так влажно и тепло. Вот, значит, почему стало так комфортно и уютно. Блаженство и седьмое небо вновь стало возвращаться. Пение райских птиц вновь зазвучало в ушах: «Кончай, кончай, кончай...»

     Мамин язык щекотал головку, стараясь проникнуть прямо в узенькую щель. Сосуще-чавкающие звуки только повышали градус моего возбуждения. Ну, вот я стал членом еще одного клуба — «Клуба одиноких любителей оральных ласк». Обсасывая головку, как огромный розовый Чупа-Чупс, она не забывала регулярно подрачивать и мой ствол.

     Вот она оставила в покое головку, и привстала, стараясь перевести дух. Душ лежал на полу, и теплые струи воды приятно щекотали ноги. Вдруг, мама развернула его, потокам воды кверху, зажала плотно его ступнями, не давая тому вывернуться, и... стала медленно опускаться, раздвигая в сторону бедра. Сбоку это походило на балетное па. Мама-балерина, ухватив меня за талию, как балетный станок, приседала, плотно сжав ступни. Она, буквально насаживалась на мощную струю, бившую из душа. Так это еще что? Ее голова также насаживалась на мой член, поглощая его все больше и больше. Векающие звуки рвотного рефлекса наводили на другие ассоциации, но в то же время, дико возбуждали. Вот ее губы коснулись основания члена, и головка как кляп застряла у нее в гортани. Мама постоянно векала, слюни нескончаемым потоком вытекали из ее рта.

     Резко поднявшись вверх, она даже закашлялась, на глазах выступили слезы. Мама принялась размазывать свои слюни-сопли по щекам, пытаясь вытереть их тыльной стороной ладони.

     — Извини, всегда хотела попробовать. Вот уж точно говорят, что первый блин — комом — пыталась она улыбнуться, и все перевести в шутку.

     — Наша тетя Таня в этом мастерица — добавила мама, явно собираясь предпринять вторую попытку.

     Я мучительно старался припомнить, как же называется эта техника. Ага, вот Deepthroat. Вот я уже член и еще одного клуба, вернее, того же самого «Клуба любителей оральных ласк», но теперь уже в высшей лиге.

     Вторая попытка была удачней. Удачней, в смысле, по времени — мама продержалась дольше, а вот слюней и веканья было не меньше. Член просто блестел от обилия ее Saliva (слюней). На третью попытку она не решилась — попросту встала, обхватила мой член двумя руками, и принялась помповать его, что есть силы. Головка душа брякнула, вывалившись из-под ее ступней, поливая все вокруг себя. Ждать пришлось не долго. Оргазм накатил, как девятый вал, смывая все на своем пути.

     Наши глаза встретились. На этот раз, я смело и открыто смотрел в их бездонную черноту. Есть в английском языке выражение — Falling in love (влюбляться). Если переводить дословно — впадать (падать) в любовь. Вот я и падал сейчас в эту бездну... бездну ЛЮБВИ к своей матери.