Сейчас эти времена кажутся странными, я ушла от себя той очень далеко во всех отношениях. В памяти копошатся отдельные фрагменты; одни приглушенно, другие ярче. Но главное они совсем чужие, мои страхи стали другими, мои ценности изменились, тело преобразилось. Тогда что осталось моим? Но я все же попытаюсь вспомнить.

     Одна девушка, из института, в котором я училась, выбрала меня. Она была старше, что польстило мне, но самое главное она была очень привлекательна. Ну, во всяком случае, на мой малоопытный взгляд, мне так казалась.

     Я еще не знала мужчин, была чрезмерно осторожна и при этом очень полагалась на их понимание вопроса. Сейчас это кажется смешным, я рассчитывала, что ношу в себе некую сверхценность, которая будет ключом к моей последующей жизни. Может это и так в к каком-то смысле, но тогда мне казалось, это что-то неописуемо важное именно как предмет торговли в отношениях, я боялась прогадать. Мне виделось, что сама окончательная физиология с вторжением, очень жестокой, что достаточно «вечных» ласк. Я не хотела признаться себе в их явной недостаточности, и в тайне хотела насилия, чтобы избавить себя от решения все свалив на мужскую необузданность. Сейчас я знаю, что похотливость женщины носит более тонкий и целиком провокативный характер. Так мне кажется сейчас, может быть, ввиду того как я этим научилась пользоваться за всю жизнь.

     Лена меня просто завораживала. Огромные, подвернутые вверх ресницы, и чуть узковатые, в форме сливовой косточки, серые глаза. При вороных волосах, светлые глаза смотрятся холодно и пронзительно. Она умело гасила свой взгляд, словно понимая его силу, переводя его резко в сторону и, потом плавно возвращала его снизу вверх, пока опять не встречалась с тобой взглядом. Даже у меня что-то оживало в нижней части живота, представляю, что творилось с мужчинами.

     А с ними у нее не было проблем, они просто роились вокруг. Мне казалось, что главная ее проблема это не только не упустить ни одного, но и как-то суметь их распределить в пространстве и времени. Лена умела удерживать их на том расстоянии, где отношения не переходят определенную границу, после которой люди становятся собственностью друг друга. Это скорее напоминало затянувшийся флирт, где физическая близость не обязывала ни к чему. Игра на кончиках пальцев, так бы я назвала это сейчас.

     — Йоко, почему ты так смотришь на меня — вдруг спросила она.

     — Что значит, смотрю? — я попыталась прикинуться дурочкой

     — Вообще, часто. Смотришь и все.

     — Не знаю, тебе кажется.

     — Ну, хорошо, хорошо, кажется, так, кажется. — Отступила она и поглядела своим наползающим снизу взглядом.

     Мне очень польстило её внимание, то, что она выбрала меня из многих девушек нашего курса. Обычно я видела ее только с мужчинами. Я почувствовала, это только промелькнуло, что ей что-то нужно от меня, но что именно я не догадывалась, но уже готова была заплатить дорого я её внимание.

     В коридоре института было шумно, студенты повышали голос, стараясь, перекричать друг друга, мне захотелось уйти с ней так, чтобы другие видели это. Я очень ждала её дальнейших слов.

     — Пойдем, покурим, — она сказала это, медленно моргнув, словно помогая мне.

     — Я не курю,

     — Пойдем просто так.

     Мы вышли на улицу. Была весна, май. Листва, еще нежная и робкая, бугрилась на черных липовых ветвях, мокрый асфальт казался плиткой шоколада, а не дорожным покрытием. Было так свежо, что, чувствовалось, как эта свежесть пробирается внутрь твоей головы и проветривает тяжелые зимние мысли. И уже нет места этим стесненным снежным состояниям, когда одиночество так срастается с твоими надеждами, что оно тебе кажется единственным твоим будущим. А сейчас я одевала свои самые короткие юбки, я возлагала на них свои глупые надежды, хотя в век бы не призналась в этом. Но ничего не помогало, никто особенно не смотрел на меня. И вдруг Лена. Что ей нужно?

     Мне казалось, она почувствовала мою проблему — желание подавляемое страхом, так мне захотелось думать. Так мне хотелось принять ее внимание, но, как я поняла позднее, это было ошибкой, я просто понравилась одному из её парней и она решила уговорить меня для него — такой подарок. В этом был чисто спортивный интерес, тренировка обаяния по отношению к женщине, с мужчинами все было в порядке, а тут что-то новое.

     — Почему ты одна, у тебя грустный взгляд — она посмотрела мне в глаза снизу вверх, Лена была небольшой, но с очень ладной фигурой, я же длинноногой, высокой.

     — Не знаю... — я ждала предложения.

     Она осторожно и очень нежно взяла меня за запястье и потянула к себе. Скажу, что этот жест просто подкупает человека, делает его мягким и податливым как воск.

     — Завтра, — продолжила он глядя своими холодными, как свет луны, глазами, — суббота, мы поедем на дачу, не одни.

     — Но я не знаю тебя

     — Мы поедем — её голос перешел на шепот, звучал он жестко и властно — ты дашь тому мальчику, которому я скажу.

     Мне стало жарко и душно, это предложение, особенно неотвратимость его, вдруг взорвало меня, я почувствовала близость чего-то такого, что освободит меня от бремени ожидания. Но, повинуясь древним женским инстинктам, стала возмущаться.

     — Я жду тебя завтра, — сказала она в ответ очень спокойно и утверждающе, — слышишь, завтра у метро.

     Ничего не ответив, я отвернулась, но знала, что сделаю, так как она скажет. Эта странная прокладка в моей воле будет сопровождать меня всю жизнь, я, желая кого-то, только провоцировала на действия по отношению к себе, никогда и ничего не говоря прямо.

     В комнате общежития, где мы жили, было тесно, и очень казенно, но стараясь придать ей, признаки жизни мы разбрасывали вещи по кроватям и стульям и не убирали посуду. Мне было противен этот порядок, но и делать ничего не хотелось. Я понимала, что даже такой слабый стимул, как не сидеть в общаге, мог подвинуть меня на большие решения.

     Вообще в те времена, когда мне было 18 лет, казалось, что каждый поступок мой имеет столь глубокое значение в судьбе, что под тяжестью решений мне проще ничего не предпринимать, чем ошибиться в мелочи. Уже потом, старше, я решила побеждать в тактических боях, чем мучить себя всей стратегией жизни, словно пытаясь проглотить арбуз целиком.

     Но всю ночь я решалась, на то, что в чувства мои уже решили, до утра я убеждала мозг. Что интересно, возбуждение мое, чисто женское, там внутри, не давало мне отступить, хотя умом я выдумывала поводы для отказа или же тешила себя совсем нелепыми возможностями сорваться в последний момент.

     Весенний рассвет чуть тронул небо, надо было вставать или отказываться. Я очень устала от мыслей и просто без сна, но её осторожное прикосновение к запястью вдруг создало нить, странную и бесплотную, Лена будто потянула за нее. Я встала пошла навстречу судьбе.

     — Ты пришла — она, чуть улыбнулась, очень осторожно, чтобы не вспугнуть мою совесть. — Я рада, пойдем.

     Мы подошли к двум молодым людям. Не скажу, что они чем-то мне понравились. Нормальные. Мне показалось, что она тоже как-то влияет на них. Это трудно объяснить, но они находились в ритме её настроения. Она как бы вела их, останавливая, если они увлекались, и, чуть подталкивая, в нужном направлении, то есть ко мне. И я, как очарованная, подчинялась её замыслу. Скажу, что была в этом «адская» прелесть, трудно сопротивляться, когда ведут тебя к каким-то неземным, пугающим в своей неуправляемости, удовольствиям. Хотя, думаю, я ожидала слишком много, просто накручивая себя.

     «Но не я же хочу этого, это она чего-то хочет» — твердила я себе эту нелепость как заклинание.

     Я смотрела, как голубь на асфальте разыгрывал любовный танец перед голубкой. Она клевала несуществующие крошки, а он, вращаясь, оказывался всегда на линии её движения. Он раздувал свои сизые перья, казался быть больше, чем есть, она же словно полное сосредоточение на практической заботе не удосуживалась его даже взглядом. Но, на деле, в их танцах был свой ...

 

     смысл и знаки, непонятный человеку. Голубка, вспугнутая прохожими, сорвалась в стремительный полет, голубь взлетел за ней и они исчезли в нарождающийся листве.

     Мы познакомились и поехали на дачу. Мое согласие на поездку для них говорило о многом, я же пыталась убедить себя в невинности своих поступков.

     Покинув Москву, машина мчалась в потоке дачников устремившихся к своим сырым, после зимы, домам, сбросившим снег грядкам, набрякшей от воды земли.

     — Там большой дом? — спросила я у Лены.

     — Большой. Нам хватит места — она провела по моей руке, словно заклиная.

     Я не знала о чем говорить. Ребята молчали. Была какая-то неловкость в двусмысленности этой ситуации, неловкость в своей очевидности. Я казалось себе сучкой, которую везут на случку, но ее воля не давала мне возможности возразить. Как и почему это происходило я не смогу объяснить, но это было очень приятно, что от меня не требуется решения. Вообще ничего не требуется, просто делать, как хочет она.

     Дам был старый, нелепый, построенный во времена нехватки материалов, словно из досок от ящиков. В погоне за внутренними объемами помещений, строитель экстерьер принес в жертву. Постройка напоминала безобразно разросшийся сарай. Хотя внутри все тщательно отделано вагонкой и довольно прилично, чисто. Видимо, тот настрадавшийся в советское время строитель дама так томился общественными обязательствами в угоду личным, что счел нужным замаскировать дворец под коровник.

     Я глядела на дом, как птичка осматривающая гнездо предложенное самцом. «Именно в этом чужом доме, произойдет это... « — пока я так рассуждала, Лена руководила мужчинами и хозяйством. Мне показалось, что она была близка с обоими, но они, странным образом не ревновали, а были покладисты и молчаливы как рабы. Ёе власть над ними восхитила меня, это окажет влияние на всю мою последующую жизнь. Сила всегда пленит, тем более что я чувствовала свою важную роль в этом спектакле, к которым управляла она.

     Но все произошло не так как хотелось и мечталось. Хотя мужчины и оказывали мне много внимания, один из них был очень ласков. Смотрел на меня немного по-бараньи, чуть опустив голову, исподлобья, но с улыбкой. Мне нравился его многообещающий взгляд. Но потом, Лена вдруг перешла дорогу сама себе. Она позвала его к себе назад, не захотела отдавать мне. Даже наперерез обещаниям. Потом, много позже я поняла ее, женская ревность иррациональна, не имеет границ, во всяком случае, в определенные моменты. Главное, что власть её была столь сильна, что он сразу отказался от симпатий ко мне.

     Это был ужасный удар, я не знала что думать. Хотелось плакать. Мир, казалось, отделился от меня, и я перестала быть его участницей. Рядом ходили люди, что-то говорили, но отгороженные от меня, раздражали своим мельтешением. Хотелось немедленно уйти. Но Лена вмешалась со своей странной, очень неявной, магией. Она зашептала мне на ухо так, что её слова проникали куда-то глубоко внутрь моей головы и вызывали там завораживающее щекотанье:

     — Останься, Йоко. Зачем уходить, ты же хочешь остаться, я вижу. Это игра, прими её и ту получишь удовольствие. Ты же хочешь испытать себя как женщина? Я помогу тебе. Но мне тоже хочется поиграть с ними и с тобой. Не обижайся, все проще, чем ты думаешь.

     Ее слова были просты, и в целом не имели особенного смысла, но вкрадчивость, с которой она это произносила, лишала воли, прямо убаюкивала. Она гладила меня по руке, осторожно поправила мои волосы и пальцем осторожно провела по щеке.

     — Я отдам тебе любого, а хочешь сразу двоих? Они все сделают хорошо, не бойся. Это будет так необычно, ты навсегда запомнишь это. Ты почувствуешь себя в самом центре мужских желаний, они вольют в тебя целый океан энергии. М-м?

     Она задела во мне что-то очень глубокое. Тронула та жадность, с которой, позже я воровала мужчин у тех женщин, до которых могла дотянуться. Да, я хотела быть собрать всю мужскую сперму в себе, стать чем-то вроде муравьиной матки, оставить всех их подруг ни с чем. Эти мысли так напугали меня, что я окончательно замкнулась и выдала твердое — «Нет!»

     — Хорошо, — сказала Лена, чуть усмехнувшись. — Посмотришь на это иначе.

     Запутавшись в своих желаниях окончательно, я решила лечь спать. Мне показали комнату, небольшую, как все дачные комнаты она напоминала сауну, только с окном. Там был диван и большая кровать рядом. Из соображений безопасности, теперь все мои настроения отправились вспять, я легла на узкий диван, не раздеваясь, только накрывшись пледом.

     Свет от фонаря за окном проникал в комнату, рассекаемый оконной рамой он создал странное зрелище. Полосы света и тени чередовались, безжалостно рассекая предметы, все вокруг стало неузнаваемым. Я сжалась и не могла заснуть, то сожалея о своем отказе, то ненавидя все женщин сразу. Постепенно я задремала.

     Вдруг я услышала странные звуки. Кажется, кто-то исступленно всхлипывал рядом со мной, раскачиваясь на соседнем диване. Осторожно обернувшись, я была поражена.

     Лена стояла на четвереньках, сзади, навалившись на нее словно пес, содрогался один из её ухажеров, второй лежал на спине, она плотно прижималась к его промежности. В полутьме сцена показалась мне отвратительной, если бы не вскрикивания Лены. То, что мне показалось рыданиями, а на самом деле это и были рыдания, но не от обиды, а от наслаждения. Видно было, что она совсем потеряла контроль над собой, просто стала облаком желания. Исступление временами её казалось, достигала предела, она даже начинала хрипеть — в этот момент я задумалась, а можно ли от этого умереть? — замолкала вдруг, словно потеряв силы, и потом вновь возвращалась к нарастающим стонам переходящим даже в вой. Это было что-то совершенно животное, но и притягательное в своем чистом и неограниченном желании.

     Я поняла, что это сделано для меня. Что она преподнесла мне яд таких неземных удовольствий, который теперь будет съедать меня, и, в конце концов, подтолкнет к их поиску. Так все и произошло. Но это уже другая история.

     А тогда ничего, собственно, больше и не произошло. Прощаясь, она шепнула на ухо:

     — Ты видела?

     Я кивнула

     — Мы встретимся... — она коснулась губами мочки моего уха, я вздрогнула и опять не смогла отказать ей, в её мире все исполняется, мы встретились позднее, и она преподнесла мне другой подарок.