Старая новая женщина или чем бы кончилось всё это тогда?

     Через три месяца плотной работы мне удалось кое-как навести порядок на скважинах, в учётах, в состоянии подведомственного хозяйства. Для этого мне пришлось погрузиться в работу по самые уши, отдавая ей всего себя. Она тоже отдавала мне себя. Пару раз чуть не придавила соскользнувшими с пакета трубами, искупала в фонтане пробившейся нефти, отчего я пришлось побриться налысо, помыться в специальной пене, после которой волосы по всему телу выпали. Новые волосы отрастали медленно, словно специально, продлевая эту пытку чесоткой. Но хорошо хоть этим отделался, и что Максим не отвалился. И вот сейчас, наконец, мне представилось время заняться собой, своей норой. Забросив всю одежду в стиральную машину, в одних трусах я крутился по дому, вычищая оставленный после себя бардак. Когда у тебя пару часов между вертолётами, какой там порядок? Я так увлёкся уборкой, что вошёл в раж, выдраивая лестницу от следов своих грязных «африканос» — тупоносых ботинок с толстой подошвой и не менее толстыми высокими берцами. Сучок не пропорет, змея не прокусит.

     Звонок застал меня в самом интересном положении, вниз головой, с тряпкой. Промокшие от пота трусы я сбросил ещё в начале лестницы, отчего полотенце на всякий случай висело на перилах. Отбросив тряпку, я обмотался широким полотенцем, пошёл к двери. Пот, скользивший по моему телу, капал на пол, оставляя в пыли следы-звёздочки — совсем как в комиксах. За дверью стояла Рахиль — жена Клауса. Увидев меня, она замерла, словно кролик, увидевший удава. С чего она так замерла? Ведь, знакомы, и неоднократно пили и пиво, и что потяжелей.

     — Тебе чего? — Я поправил полотенце.

     — Тебя. — Она толкнула меня в грудь, вбивая внутрь. Не успел я ей ответить, как она захлопнула дверь, рванула полотенце, выпуская на свободу голого Максима. — И только тебя.

     — А ты? — Но что говорить женщине, которая обхватила твою мошонку одной рукой, второй прижимает твою задницу, а рот уже занялся чуть вялым членом? Да и нужны ли слова? — Не ошиблась!?

     — — М!! — Она подняла глаза на меня. Её карие глаза исподлобья хитро посмотрели на меня, подмигнули, вернувшись обратно к созерцанию моего пупка с лобком, чуть поросшим волосами. А как же Клаус? Хотя, почему бы и нет? Рахиль девушка весёлая и, как видно, рисковая.

     — Пошли в кровать! — Я рванул её вверх, подхватывая под короткие шорты. Член с чмокающим звуком выскочил из её рта, заколыхался в свободном пространстве. Ох, как же она пахнет! — Грязный пол не место для общения с такой женщиной.

     — Ты такой сильный! — Она потянула меня за шею, впиваясь губами в мои губы.

     Она предпочитала сверху. Устроившись на мне, она водила бёдрами, смотря на меня глазами пьяной ежихи. Или осовевшей от секса лисы. Её крашеные волосы, под стать африканскому закату, всё время падали вниз, закрывая глаза. Она отбрасывала их, закидывая голову назад, наваливаясь на мою мошонку своей кругленькой попкой, втягивая мой член внутрь, не позволяя ему выскочить из её плотной пещерки. И вновь наваливалась на меня, словно хотела влепиться в меня своим вторым номером. Я не отставал от неё. Каждый раз соски её вспыхивали от моих губ, заставляя её охать, сжиматься и вновь раскрываться с ещё большей силой. Поймав момент, я ухватил её за волосы, повалил на бок. Удерживая её от попыток вынырнуть из-под себя, я навалился на неё всем телом, заставляя член идти вдоль её попки, к мокрым губам, призывно торчавшим между складками бёдер. Она заёрзала, сунула руку, ухватила Максима за горло, стала шлёпать им по губам, вздрагивая от каждого прикосновения. Я перехватил её руку, завел вперёд, а второй рукой тихонько шлёпнул по выступавшим бугоркам. Она вытянулась, задрожала. (Специально для — ) Я, погладив, вновь шлёпнул. Она застонала. А потом заторопилась, словно боялась опоздать. Следом шёл и Максим, уже полновластно прорвавшийся через узость преграды, дав хозяйке такой заряд бодрости, что она даже стала приподниматься, пытаясь встать на «мост». Это борцовый термин обозначающий стойку на голове, чтобы плечи не коснулись татами. Касание означает поражение. Я же давил её, приближая к простыне напором своего тела и толканием головкой Максима во что-то мягкое, но упругое. В такой вот молчаливой борьбе, где были слышны только всхлипывания, стоны, скрип кровати, громкое дыхание старающихся не отстать друг от друга, мы провели не более часа. Но когда мы одновременно сжались в такой тесный комок, что у неё, похоже, затрещали лобковые кости, время остановилось. Мы вливались в друг друга, жадно, хищно, с ненасытностью любовников, только что преступивших черту за которой начинается только одно — секс.

     — Ты. — Она лежала, не меняя позы, только раскинула руки. — Ты просто секс гигант. У вас в России все? Такие вот? — У неё смешные маленькие волосики на лобке. Такие же чуть рыжие, как, наверно, она сама в натуральном виде.

     — Нет. — Максим лежал перед её лицом, устало пуская слюну. — Только если не было секса в течение трёх месяцев.

     — А у тебя не было секса три месяца? — Она удивилась. — А местные?

     — А СПИД?

     — Гм. — Наконец, она ожила, погладила куксившегося Максима. — Да, риск есть. Разве что девственница из какой-нибудь мусульманской семьи?

     — Купить? — Член стал вновь набирать силу, двинулся вслед за рукой Рахиль. — И что мне с ней делать?

     — Показать? — Она навалилась на меня. — Сейчас покажу.

     Вечером зашёл Клаус. Я завершил уборку кое-как, оставив двор на самое лучшее время. Тем более, что двор был общим с соседями по другому дому — инженером по бурению, постоянно чуть пьяным Юстасом. И сидел на диване, ощущая какую-то необычайную лёгкость после Рахиль. Три раза подряд это для меня не геройский подвиг, но всё-таки. Он ничего не сказал, когда я открыл дверь. Просто прошёл сразу на кухню, достал бутылку русской водки, поставил её на стол, сел, не поднимая глаз. После небольшого промежутка, в котором мы выпили, он заговорил. Рахиль хорошая девушка, она любит его, а он её. Даже не смотря на то, что как мужчина он не может быть для неё полноценным. Я напрягся — другая половая ориентация? Но, к счастью, выяснилось, что нет. Вопрос только в потенции. У меня отлегло на сердце. Провожая его домой, я честно признался, что такое вот впервые со мной. Я никогда с женой друга, тем более в такой вот обстановке. Он же прижимаясь ко мне, жарко шептал мне на ухо, чтобы никто не услышал, что Рахиль столько тут держалась и он рад, что она нашла себе того, кому он доверяет — нормального, работящего парня. Только. Он даже погрозил пальцем. Дети это его. То есть дети могут быть только от него. А поэтому, предохраняться! Рахиль с благодарностью приняла помощь по укладке пьяного Клауса, а потом поила меня чаем.

     Их встреча, последующая совместная жизнь находилась где-то в промежутке между. Между её и его семьёй, между иудаизмом и католицизмом, между Израилем и Германией, но никак где-то в одном месте. Рассказывая об этом, она то шутила, то отстранённо комментировала события. А жара к ночи спадавшая, в эту ночь наоборот, усилилась, выдавливая из нас волны пота. Когда ты живёшь в жаркой стране, то кондиционеры твои злейшие враги. Они коварно наносят удар, убаюкивая прохладой, наливая в тебя бациллы, простуду и прочую гадость от которой тебе болеть и болеть! Поэтому, семья Круппа пользовалась, как все местные, вентиляторами. И нет риска простыть, регулируешь направление потока, и дешевле. В какой-то момент нашего чаепития она приподняла свою аккуратную попку, подтянула и без того короткое платье.

     — Жарко. — Глаза её смотрели на меня спокойно, словно в них не было несколько часов назад этого безумного пламени. — Душит прямо.

     — К дождю. — Я стянул майку с её молчаливого согласия.

     — Я тебя немного покарябала. — Нежные пальцы проскользнули по царапине от её ногтей. — ...

 

     А ты меня.

     — Это как? — Когда я успел?

     — А вот так. — Она запустила руку под подол. Мне было слышно, как её коготки зашуршали хлопковой тканью трусиков. — Исколол ты меня своей лужайкой. Даже внутри чешется.

     — Да? — Я поймал её пальцы, поцеловал.

     — Не дома. — Она вытянула пальцы назад — аккуратно, нежно. — И не сейчас.

     — Хорошо. — Я поднялся, взял майку. — Я пошёл.

     — Давай. — Она встала, стянула платье, показав свой второй размер с торчавшими в разные стороны сосками, узкую полоску белых трусиков. — Я за тобой закрою.

     ***

     Поспать мне не дали. Представитель на базе с расширенным зрачком зазвонил в дверь практически в шесть утра, словно был пожар. Не попадая в штанину, я скатился с лестницы, распахнул дверь.

     — В семь тридцать, — он втянул воздух, — вертолёт в столицу. Приехал проверяющий из головной компании. Ты можешь понадобиться. Дашь пояснения по схеме проверок буровых, повышению... Ну, то что ты там писал. — Он мало смотрел на мои записи, отсылая всё наверх. Он был администратором, а не нефтяником.

     — А что вчера не сказали? — Я зевнул, кося глаз на кромку джунглей, уже подсвеченную встающим солнцем.

     — Так вот. Только час назад узнали. Внезапная проверка! — Он выругался.

     — Понятно. К нам едет Ревизор! — Процитировал я школьную программу.

     — Что? — К тому же, культурные различия между нами были значительны.

     — Ничего. Что брать с собой?

     — Все свои записи. Вернее, которые могут помочь тебе аргументировать свои предложения. — Он повернулся, пошел. — Если тебя вызовут. — Ага, понятно. Чисто по-ефрейторски, с временным зазором. А на всякий случай, если что, то у нас и виновник тут есть! Вот он.

     Столица вновь крутилась вокруг меня, уже вызывая чувство усталости от грохота. Вдали от такого вот шума, когда тишина вокруг тебя наполнена только звуками природы этот грохот кажется какофонией чего-то ужасного, непреодолимого, конечного. Я забился в номер, принял душ, оделся. Крутанувшись у зеркала, убедившись, что эта загорелая морда с коротким бобриком на голове в отражении одета правильно, рубашка легла на чуть похудевшее тело, скрыв оставленные Рахиль царапины, я шагнул из номера. В десять я должен стоять или сидеть в соседнем кабинете, ожидая вызова. Который может и не случиться, если их сиятельство Ревизор удовлетворится пояснениями. Что и случилось. Просидев пару часов и не получив даже намёка на перспективы, я отошёл к кофейному автомату, где столкнулся с секретаршей представителя. Такой смазливой француженкой, метиски с алжирской кровью, с вьющимися волосами. Пару фраз хватило мне, чтобы определиться со своими планами на вечер. А то, что она готова к такому вечеру, я просто знал. Видел по её глазам, частому дыханию, выбивавшему на тонкой ткани кофточки морзянку бугорками её сосков, скользившему по губам язычку. Она хочет, значит, мы поможем. Только надо захватить презервативы. СПИД он, особенно, в Африке СПИД.

     В шесть часов, я сидел в кафе, потягивал какой-то освежающий коктейль, стараясь не попасть под волны холодного ветра выдуваемого кондиционером. Какой дурак ставит на восемнадцать, когда на улице тридцать? Только американцы или что-то около этого. Сквозь стекло был виден выход из офиса, стоявшие охранники — как местные полицейские, так и нанятые, из Европы. Прекрасное место для наблюдения. Ага, засуетились, стали подгонять машины. Скоро их сиятельство Ревизор появится и сам.

     Я сначала не поверил своим глазам. Даже правильней сказать так. Я не мог поверить в то, что та женщина, в таком строгом, но летнем брючном костюме, в окружении первых лиц местного представительства может быть она — та, что прикрывала столько лет тому назад полотенцем своё голое тело на моём месте отдыха! Я сделала глубокий вздох, наморщил брови, встряхнул головой. Нет. Это была она — чуть изменившийся овал лица, другая причёска, но вот сама! Внутри меня всё ёкнуло. Вскочить, пойти к ней? А что сказать? А надо ли подходить? А если она тот самый «к нам едет Ревизор»? Как будет всё это? Да и вспомнит ли она события такие далёкие, что мне самому иногда казались просто тонким миражом моей юности, наполненной спермотиксикозом, волнением открытия нового для меня мира? Мира секса, наслаждения, сложных отношений, по сравнению с которыми всё отходило на задний план, становясь бледной картинкой. Она же разговаривала и разговаривала, улыбаясь той самой улыбкой, от которой у меня тогда бежали холодные мурашки вниз живота, заставляя Максимку шевелиться. Сейчас же мурашки бежали от волны холодного ветра, который всё-таки выплюнул на меня кондиционер. Мда, надо выходить, иначе заболею. Встав у дерева, прикрываясь им и тенью, я смотрел на неё, не понимая, каким образом всё вот так сложилось? Действительно, неисповедимы пути Господни! Наконец, она села в машину, кортеж со свистом пролетел мимо, раздвигая хаос транспортного потока на две ровные половинки.

     Пока Анжела не вышла, я думал о Виллард. Действительно это она или сегодняшний сон, в котором я вновь и вновь вставал из воды, уже зная, что она лежит там и смотрит на меня? Интересно, а что бы было, если мы тогда продолжили общение? Наверно, ничего. Она же была, как теперь я понимаю, интуристкой. Я же, как есть, автохтон прибрежной части этой акватории Чёрного моря. И не более того. У нас разные направления, разные судьбы. К тому же, судьба не знает этого «был бы, было бы». Так решив, я употребил порцию какого-то сомнительного качества, но очень крепкого напитка. Отчего пришёл в благоприятное расположение духа, в котором, я и встретил Анжелу. Посадив меня позади себя, она лихо ударила по газам, рванула как на гигантском слаломе. Только вместо фишек были люди, повозки, машины, а вместо заснеженных гор, расплавленная африканским солнцем улица.

     Сексом мы тоже занялись также стремительно. Не успела дверь в её квартиру закрыться, как она впилась в меня, даже пританцовывая от желания. Пропустив мои руки между своих ног, отдавая в их власть трусики и что под ними, Анжела тёрла мой член, словно хотела через ткань брюк заставить его кончить. Я оттолкнул её, скинул штаны и трусы одновременно, рванул рубашку. Она же стоя, широко расставив ноги, на которых держались спущенные трусики, тёрла ладонью поверхность стойки. Кухня не самое лучшее место для секса, но мы туда откочевали, меряясь страстностью поцелуев. И менять положение, как мне представлялось, не желал ни я, ни она.

     Перешагнув трусики, соскользнувшие вниз по красивым ногам, она втёрлась в мои руки, подмурлыкивая что ли? Я не стал томить её. Платьё чулком свернулось над её головой, высвобождая ажурный лифчик и практически голый лобок. Так, несколько редких кусточков, построивших какой-то геометрический рисунок. Лифчик она сняла сама, дразня то одной, то другой грудью. Поднося к моим губам коричневые кружочки, завершавшие её острые груди, она отдёргивала назад, ещё больше возбуждаясь от действий мои пальцев, реагировавших на её игру взрывами активности. Наконец, она запрыгнула на стойку, на заранее брошенное полотенце, развела ноги. Но головка Максима не смогла преодолеть такую узкую расщелину. Я напрягся, она шумно задышала, ухватилась за кожу, потянула в стороны, раздвигая губы. Изогнувшись, Максим протиснулся головкой внутрь, вызвав у хозяина стон удовольствия, а у приёмщицы поскуливание.

     — Больно? — Я замер. Делать больно в такой момент?

     — Нет. — Она пьяно улыбнулась, откинула голову. — Не останавливайся. Даже если буду плакать и отпихивать тебя. Не останавливайся!

     — Как скажите, хозяйка. — Я обхватил её бёдра, потянул на себя, сдвигая её вместе с полотенцем.

     — Ф!!! — Она фыркнула, обхватила меня ногами за шею, прикусила губу, хватаясь за край столешницы.

     Я не слушал её. Максим достигнув самого дна, радостно нырял и нырял, с особым удовольствием выскакивая наружу и вновь проходя теснины расщелины. В какой-то момент мне даже показалось, что Анжела действительно испытывает дискомфорт. Но помня её просьбу, я драл её со всей силы, игнорируя просьбы остановиться, расшатывая стойку. Она вскрикивала, выгибалась, стонала, плакала, толкала меня в плечи. А я продолжал насаживать эту сочную, страстную хулиганку на свой член. Маленькая татуировка в виде бабочки на самом начале расщелинки то растягивалась, то сжималась, превращаясь в скрученный лепесток. От наших действий сорвалась и упала вниз сковородка, вызвав у неё всплеск нервного смеха, переросший в оргазм. Сжимаемый волнами сокращающейся матки мой член не проскакивал, а пробивался среди этого, давая сигнал «ещё», «ещё», «ещё чуть-чуть и ты кончишь!». Чуть-чуть наступил после того, как она, ухватившись за вертикальную полочку стойки, не приподнялась, беря Максима на излом. Испуганно смотря на меня, она затихла, давая мне кончить в неё полностью. Наконец, мы сползли на стулья, развалившись на мягких сидушках.

     — Ты прямо. — Она покачала головой. — Я. Ну, ты меня удивил. Я испугалась тебя.

     — Что? — Как же мне хорошо!

     — У тебя было такое лицо. — Анжела встала, потрогала себя за грудь. — М! Горит вся! Как и она! — Поглаживание по лобку было аккуратным. — Ты специально выбрил всё там, чтобы так вот усиливать ощущения?

     — М? — О чём она? Ах, да! О моём, можно сказать, газоне вокруг Максима?

     — Мне понравилось. — Она поднялась, потянула меня за собой. — Пошли в кровать!

     — Пошли. — Я поднялся, обнял её со спины. Какая жаркая попка!

     — Я только на минутку. — Она нырнула в туалет. — Справа в ванной шампунь. — Какая предусмотрительная.

     Тогда же у нас ничего не было бы. Просто помучались бы немного подольше. Могли бы привлечь внимание к себе, усилить ощущения, так сказать. Но не более того. Так решил я, натягивая на заснувшую Анжелу простыню. Спи, красавица и видь хорошие сны. Ты получила своё, я своё и мы довольны результатами. Немного неопределённо для нас обоих будущие отношения, но пусть будет, как будет. Всё должно идти так, как идёт. И предпринимать что-то по изменению, можно, но вряд ли будет что-то по-другому. Как говорят тут мусульмане «ин шала».

     Ночной город всё равно живёт. Невзирая на каком конце света он находится и какого масштаба. Только звёзды видятся по-другому. Тут они более яркие, лохматые что ли? И этот ночной шум другой, более непонятный. Я постоял на балконе, обвиваемый ветерком, шагнул обратно в спальню. Надо спать. Завтра или уже сегодня, мне возвращаться на базу нефтяников, а там работа. И к ней надо быть готовым. Хотя бы не так хотеть спать.