О том, что было, что стало, чем сердце успокоится.

     Пространство вокруг меня проявлялось медленно и не очень чётко, но всё-таки проявлялось. Вот одёжный шкаф, вот спинка дивана, чей-то чулок переброшен через него. А я голый, под покрывалом. Но дома. На все сто. Это же мой шкаф, мой диван, люстра моя, я сам, а вот чулок совершенно не мой. Попытка приподнять голову, окончилась сумятицей в голове, желанием послать всё и уснуть. Однако сидящий внутри меня человек, всегда помнящий, контролирующий и укоряющий, после произошедшего, напомнил, что сегодня у меня самолёт в далёкую, жаркую и гостеприимную африканскую страну. К которому я обязательно должен быть, как огурец. Скрепя как старая телега, я поднялся, поддержал себя, уцепившись за спинку дивана. Второй чулок лежал рядом со мной на диване. Вернее, чьи они и кто у меня был? Отвальная событие обязательное как утренняя чашка кофе, чая, саке или ещё чего там кто-то пьёт по утрам. Я прошёлся по стеночке в коридоре, усыпанном моими туфлями, среди которых выделялась пара женской обуви, заглянул на кухню, спальню, ванну. И обнаружил, что: а — в спальне стоят два собранных чемодана, закрывай и в такси, б — на кухне относительный порядок. Даже посуду помыл кто-то, в — в ванной, туалете тоже всё было прилично. Так от чего же в моём рту, словно кошки гадили? Гадать долго не пришлось. Пепельница на балконе, полная долбанов, оставленные рюмки, какая-то заветренная уже закуска, книжки, сложенные для удобства сидения, стопкой. Значит, наведя порядок, мы переместились сюда и тут продолжили? Мда. Я посмотрел на часы, как приказал внутренний голос. До времени, когда моя нога должна пересечь порог собственного дома оставалось совсем ничего — шесть часов. Я пошёл на кухню. В холодильнике должны были быть пакеты молока. Я пью молоко после того как, чтобы прийти в себя. А пока я в командировке, соседка снизу, Вероника попользуется моим холодильником, присмотрит за моим домом, цветами. Ну, и, конечно же, за ЖКХ. Куда же мы без этого ЖКХ?

     Нет, Вероника не моя любимая соседка, к которой я хожу как домой, или она ко мне как домой. Мы не делим с ней кровать — наспех, с украдкой и затаённой тревогой. Просто существуют женщины, с которыми действительно может быть дружба. Простая человеческая дружба, без подтекстов, ловушек, недомолвок. Вот, она такая. Она замужем, есть дети — двое нормальных пацанов-погодков, работает. В один момент, зайдя по-соседски на наш шумный развод, она поддержала меня. А развод был шумный. После армии, учёбы, не менее сложной, чем служба в ВДВ, после защиты своего диплома по новым способам добычи нефти удача улыбнулась мне. Мне предложили поработать сначала на Севере, а потом пригласили поработать по контракту в известной французской компании в одной из тёплых стран в международной команде. С языком как с английским, так и с французским проблем не было. Вернее сказать, с английским проблем не было, французский же давался не с трудом, но со скрипом. Но именно он был решающим при отборе меня из кипы анкет. А за год до этого я женился. В двадцать шесть женился, в двадцать семь выехал, в двадцать восемь развёлся. Такой вот марафон. И обидно было не то, что она изменяла мне с французом, обидно было, что на нашей кровати.

     Вернувшись как-то раньше из поездки по удалённым точкам, я вошёл в наш домик неслышно, собираясь удивить её своим появлением. Даже какие-то цветы купил. А обнаружил её с этим Лурье на нашей кровати, где избранница сердца усиленно сосала у него, а он её. Нет, я не стал кричать, бить морду обоим. Хотя имел на это полное право. Зачем шуметь? Я наоборот удивил их. Скинув одежду, появился на пороге, бросил цветы на кровать, ухватил её за бёдра не позволяя её соскочить с него, и вдул ей по полной. Лурье визжал от счастья, она от удовольствия, я же драл её с одной мыслью — «наступит время и ты всё узнаешь». Нет, я не злопамятный, просто такое не прощается. А если не прощается тут, сразу, то наказание должно быть подготовленным. До конца срока оставалось пять месяцев, в течение которых я не прерывал тройственный союз, а по возвращению просто выгнал её из дома, выбросив чемоданы на лестничную площадку. Она, конечно, бросилась в суд — половина её. Но тут вышел облом. У неё, не у меня. Квартира и прочее не моё. Отец владелец всего. Я выкрутился из всего этого только потерей машины. С которой расстался спокойно. Ездить на ней, каждый день вспоминая, как я драл её на заднем сидении? Нет, спасибо!

     После этого развода я уже два года находился в свободном полёте. Нет, я, конечно же, не вёл монашеский образ жизни, но и не усердствовал. Мне ничего не хотелось. А тут опять компания вспомнила обо мне, предложила контракт, избавляя меня от рутиной работы в офисе. Ура! Опять жаркая Африка с непомерными расстояниями, чудной природой и не менее чудными людьми. Вернувшись в Россию после первой командировки я понял почему мне было так легко там — расстояния, широкие просторы. А то, что там малярия, антисанитария и прочее так это вы не были на пляже в октябре месяце. Там такое, что вызывает сначала оцепенение, а затем вопрос «и я в этом купался?». Шутка. Шторма уродовали пляжи так сильно, что к весне некоторые приходилось местным властям приводить в чувство. Да, было мусорно, хлама всякого выбрасывало. И всё. Не более.

     В дверь звякнули. Я натянул на себя кем-то приготовленные шорты, пошатываясь, пошёл к двери. Ничего, что конец сентября. В квартирах не топят, а полярные медведи не боятся холода!

     На пороге стояла Вероника. Она кивнула мне, мол, привет, шагнула в квартиру. По-хозяйски, без всяких жеманств.

     — Ну, что очухался? — Она пошла на кухню.

     — Слушай, а вчера? — Как спросить-то? Что было? Или как было?

     — Всё было нормально. Отвальная прошла в норме, никто не упился.

     — А?

     — Это потом, когда остались мы с Мишкой, ты, Керзон и эта Юлька, всем в голову вступило на посошок припрятанный коньяк употребить. Ты вдруг после первой выступил, сказал, что надо беречь труд женщин, убравших на кухне, полез на лоджию. Все тебя поддержали. Пили потом там. — Она ставила кофе, что-то крутилось в мельнице, кухня оживала.

     — А? — Я сделал жест рукой в комнату.

     — А. Это? — Она хихикнула. — Юлька так надралась, что сначала решила, что ты едешь в какую-то арабскую страну. Стала приставать, чтобы взял её с собой. Так как она умеет многое. Даже танец живота! Который и стала показывать, начав, почему-то. со снимания юбки. Когда её остановили, сказав, что ты едешь в эту Африку, она закричала, что это не честно, так как она не знает ни одного африканского танца. И потом, — она поставила чашку себе и мне, — с криком, что стриптиз все понимают, попыталась его станцевать. Чулки успела снять, а потом вырубилась.

     — А голый я? — Да, кофе сейчас то, что надо.

     — Сам разделся. — Она хохотнула. — Мы с Мишкой убираемся, а ты такой красивый из ванны.

     — Мда? — Наверно, не очень удобно спрашивать чудил ли дальше.

     — Ты прямо на диван. Прямым ходом. — Она усмехнулась, села на стул, подтянула сахарницу. — Не чудил, не показывал стриптиз и, вообще, был пай мальчиком. Только выворачиваться из покрывала не хотел. Так и оставили. — Фу! Слава богу! Отлегло от сердца.

     — Наверно, слишком много принял на грудь. — Я шмыгнул носом. Нет, больше не пью!

     — Так это Юлька тебе помешала коньяк с пивом. Типа, запивка такая. — Она глотнула кофе. — Гнал бы эту Юльку!

     — Так она же подружка Севы. — Я стал приходить в себя. Даже стал ощущать звуки нормально. — Подружка.

     — Подружка? — Она покачала головой. — Ладно. Твои дела. Но вчера он её бросил у тебя и ушёл со Светкой.

     — О как! — Я удивился. Светка-недотрога, глазами пожиравшая меня весь вечер, ушла с Севкой? Вот и хорошо. А то если бы Вероника сказала, что чулки её после бурного вечера, то мне было бы значительно трудней выходить из ловушки, которую Светка расставляла вокруг меня. — Вот и чудно!

     — Очухался? — Она налила ещё кофе. — После этой в душ и контрастный. Тёплая ...

 

     — холодная, горячая — ледяная. Помнишь?

     — Слушай, Вероника. — Я поднялся, расправляя плечи. — Ты случайно не была...

     — У меня трое мужиков. — Она посмотрела на часы. — И один обалдуй, которому нужна хорошая жена. Давай, время!

     ***

     Видно, пилот был из военных, вон как бодро рванул. Самолёт резко пошёл в небо, оторвавшись от земли после короткой пробежки. Подождав, пока не потухнет сигнальное табло, я побрёл к стюардессам — хотелось воды. На меня посмотрели, понимающе кивнули, мол, не ты один маешься в этом самолете, но налили пятьдесят грамм коньяка. Коньяк нырнул вниз, затрепетал под ломтиком лимона, который нырнул следом, и ударил по голове. Спать! Единственно о чём я пожалел, проваливаясь в глубокий сон, что не спросил у этой красавицы как её зовут. Нет, Аэрофлот, хоть и хаят его, иногда радует человеческим отношением стюардесс. Стюарды и глазом не моргнут, а эти войдут в положение, найдут способ помочь. Что ни говори, небесные красавицы.

     Она сидела на камне у дороги, спокойная, величавая, испуская искорки своими монистами на шее. Красная шаль или кусок красной материи, на которой она сидела, ярким пятном светилось среди этой запылённой зелени. Откуда она тут? Хотя это сон.

     — Что стоишь? — Она не повернула голову ко мне. — Садись, если не боишься свою судьбу узнать.

     — Так, что же знать? — Я шагнул к ней, явно сойдя с повозки. — Что было знаю, что есть тоже. А что будет? Надо ли?

     — И не тянет? — Она усмехнулась. — Женщины вокруг тебя табуном ходят. Все тебя хотят. А ты как свободный конь, только гривой трясёшь. Не кроишь кобылиц. Не имеешь потомства.

     — Так. — Во сне спор? А почему бы и нет? Тем более, сон это комбинация вариантов развития событий от твоего психологического и ментального сознания. — И что ты думаешь? Это плохо?

     — Тебе решать. — Она свернула карты.

     — Погоди, не уходи. — Я сел рядом на камень. — Мне хочется семью, детей.

     — А жены не найдёшь? — Она покачала головой. — Боишься опять стать третьим? — Чего стесняться перед самим собой? Сам себе же не наврёшь.

     — Да. — Солнце стало играть солнечными зайчиками на её и моём лице. — Хочется женщину, которая меня будет любить не за то, что я богатый или там такой какой. А за то, что я это я.

     — Э! — Она покачала головой. — Мать в жены не возьмешь.

     — Это да. — Я почувствовал, как мне в руки стали падать какие-то листочки. — Но очень хочется.

     — Когда старая, но новая женщина пройдёт через тебя, когда сердце твоё сожмётся в тоске, тогда будет тебе женщина. — Она повела плечом. — Сможешь её понять, будет твоей, нет, то нет. — Она отвернулась. Прямо сцена из фильма. Гадалка у дороги, а я как тот пан, сижу, гадаю. — Я тебе сказала, а ты уж сам думай. Проснитесь!

     — Что?

     — Проснитесь! — Меня теребили за плечо. — Мы садимся. Пристегните ремень.

     — Да? — Где гадалка? Тьфу! Сон с явью перепутал! — Уже садимся?

     — Да. — Стюард исправил соседу ремень, который почему-то отказывался застёгиваться. — Мы прилетели раньше времени. Ветер попутный был.

     — Да? — На несколько минут сократили полёт, сэкономили горючки. А спал я весь полёт — от взлёта до посадки. Даже не ел. Да, и не хотелось!

     ***

     Столица есть столица, даже этого африканского государства, с трудом вспоминаемого при первом его официальном названии. Кратко все знают, а вот если со всеми регалиями и руладами, то шишь кто поймёт, что это. Народу толпы, все галдят, таксёры крутятся как и везде, норовя срубить побольше. Но я иду прямо к стойке с надписью «Информация». Там меня ждёт представитель компании в стране, который и доставит меня сначала в отель, а потом, завтра, отправит на базу специалистов, где и проведу я все три года, а может быть и больше, выезжая на точки добычи. Представителем оказался белобрысый немец, державший в руках табличку с моим именем и названием компании мелкими буквами, большой эмблемой компании. Типа для идиотов, которые различают только символы и не знакомы с буквами. Но, к моему удивлению, он залопотал по-русски, отчаянно коверкая падежи, склонения, забывая добавлять нужные предлоги, не забывая, при этом, вставлять слова «блядь», «сука» и «нахрен». (Специально для — ) Последнее было видно особо дорого ему, так как он говорил это с видимым удовольствием. После минутного обмена мнением о полёте, жаре, надоедливых таксистах и прочем, которое всё «надоиздь нахрен» мы пошли к машине. Нет, приятно, вот так, вдали от благословленных просторов Руси, услыхать, хоть и исковерконное русское слово, приправленное чисто выговариваемым «нахрен». Пауль оказался весёлым парнем. Он тут же ввёл меня в курс дела — куда ходить не надо «там бандит, сука, много», куда можно, но группами «можно ходить, но, блядь, один плохо, много хорошо», а куда можно и одному, и без опаски «один можно, нахрен, чисто». Гостинца оказалась даже приличной. В коридорах чисто, обслуживающий персонал франкоговорящий, в основном, чистый, без воровато бегающих глазок.

     После обеда или ужина, по моему времени, я отвалился в номер. Во-первых, надо было поменять наряд, во-вторых, всё-таки понять, чего не положили в чемодан. Скинув одежду, я открыл окно, благо оно выходило в сторону бассейна, присел, рассматривая содержимое чемодана. Пока в городе, успею что-то докупить, что не сунул сам или не сунула Вероника. Вот же повезло Мишке с женой! Красавица, к тому же такая вот хозяйственная. Звонок в дверь оторвал меня от созерцания богатств, обнаруженных внутри чемоданов. Кого принесла нелёгкая в этот момент? Я натянул шорты-трусы, скользнул в вытащенную свежую майку.

     На пороге стояла европейка — загорелая, чуть датая, чуть встрёпанная. Майка тоненькими лямками обхватывала плечи, чуть прикрывала лифчик, стягивающий грудь, загорелые ножки торчали из-под обреза то ли шорт, то ли юбки.

     — Новый жилец? — Она спросила это по-английски, совершенно не заботясь, понимаю ли я её. — Понял-то?

     — Ну. — Что сказать? Пьют они недавно, а сидят в этой стране давно. Раз потянуло на разговоры с незнакомцем. — Понимаю, если не будешь петь песен или читать стихи на древнем.

     — Гы. — Она пошатнулась, ухватилась за косяк. — С юмором. Тут, значит, приживёшься.

     — Да? — Я шагнул, пропуская её внутрь. Из открытой наискосок двери номера неслась музыка, кто-то ржал, шумел разговор. — У вас тут пати?

     — Да, есть немного. — Она села в кресло. — Удрала от них. А то жрут свой джин, виски как бензовозы. Куда вмещается?

     — Наверно, им это в удовольствие. — Я захлопнул чемоданы, прикрыв разложенные красоты, богатства. — Воды холодной будешь?

     — А? Давай! — Она откинула голову. — Ты из какого агентства?

     — Агентства? — Я пожал плечами. — Я не из агентства.

     — А откуда? — Стакан с холодной водой дрожал в её руках.

     — Из России. Нефтяник. — Слово ёмкое, профессиональное.

     — О? — Она сделала удивлённое лицо. — Слушай, а русская водка есть?

     — Есть. — Я достал бутылку.

     — Давай по маленькой? — Она облизнулась. — Давно не пила настоящей русской водки.

     — А ты кто?

     — Я корреспондент этого долбанного агентства Рейтор! — Она ухватила стакан цепко. — И сижу без замены уже год. И всё в этом пропахшем неграми отеле. Ты не боишься слова негр?

     — В Африке живут негры, в Европе европейцы. — Я сел напротив.

     — Вот и я об этом! — Она опрокинула свою порцию в грамм пятьдесят, промокнула губы ладонью. — А к чёрту! — Она стянула майку, щёлкнула застёжкой лифчика спереди, встала, сбрасывая на пол шорты. — Давай трахнемся!? Просто так, без обязательств. Ну, муторно мне!

     — Презерватив? — Какой к чёрту презерватив? Максим рвался в бой, вытягиваясь в струнку.

     — А так? — Она покачнулась. Я её подхватил, положил рядом с чемоданами. — Так, разве нет доверия? В мире нет доверия.

     — Молчи. — Я прикрыл её рот, прихватил сосок губами. Мда, женщина либо не имела мужчину очень давно, либо она так заводится от водки. Она засопела, руками заметалась по поясу моих шорт, ища пуговицу.

     Трусики у нее не слетели. Она сорвала их с себя, решительно, одним движением. Они, затрещав нитками, взлетели, ударились об стенку. А Максиму было это и надо. Он завозился у входа, постукивая по губам, которые уже ждали его прикосновений. Голые, выбритые губы пухло обхватывали его головку, вновь сжимались, когда он отклонялся от них.

     — Ну? — Она приподнялась на локте.

     — Ты этого хочешь? — Я дразнил её.

     — Я тебя сейчас сама. — Она ухватила член под самый корень, потянула, направляя внутрь жаждущих губ. — Вперёд! — И охнула, когда член вошёл в неё, раздвинув и первые, и вторые ворота. А потом заскользил дальше, погружаясь вглубь корреспондентской души. Как говорила одна моя мимолётная корреспондентка, одеваясь после бурной ночи — вся душа корреспондентки находится именно тут — в пизде. Та, что нетленна, богобоязненная, она, конечно же, есть, там в глубине, а корреспондентская, женская корреспондентская находится именно тут. Все жаренные новости там, все печатные материалы на первой полосе там, да и, просто, всё там.

     Агентство Рейтер скулило, металось подо мной, шепча что-то, тискала мои яйца, дурашливо крутила глазами, внезапно так глубоко погружаясь в волны наслаждения, что меня брали завидки, как она может так отключаться. Туннель я разработал в ней достаточно широкий, поэтому оргазм случился только тогда, когда поставленная раком, она свела под моими руками ноги, сузив проход для члена до минимального размера. Через минут десять она, заткнув в рот подушку, металась, взбивая и без того торчавшие во все стороны волосы. Но я держал её, как держат выбивающуюся из-под контроля неразумного ребёнка — аккуратно, нежно, не останавливая при этом своих движений. Максим нырял и нырял внутрь, скользил по текущим губкам, тёр клитор, постукивал по коричневому кружочку анала, вновь наполнял туннель своим телом.

     Здравствуй, Африка!