О данной квартире Галины никто из ее друзей знакомых не знал. Она использовала ее, как дачу. Как место, куда она может сбежать от тягостных прикрас большого города. Когда надоедают огни его шума, она убегала сюда. Все было просто. Она садилась в свой голубой «Сааб» и ехала к одному из вокзалов, по дороге звонила с мобильного владельцу фирмы, чтобы предупредить о начале ее отпуска. Потом быстрый набор номера, что бы о том же предупредить своего заместителя. Голубой Сааб остается грустить на платной стоянке, вместе с сумкой под задним сиденьем в которой остается ее смартфон и ноутбук. Простой сотовый ложится в ее сумочку, которую она возьмет с собой. Покупка билета в кассе и 2 часа на электричке в северо-восточном направлении. Туда где ее и о ней никто не знает. Здесь можно быть любой, какой захочется. Слабой, развратной или просто одинокой. А сейчас можно просто ехать и читать старую, в ветхой обложке книжку, которую так же начала читать по дороге туда ровно год назад. Книжку про древних охотников на лохматых слонах. Или просто смотреть на свое отражение в вагонном стекле, на причудливые силуэты деревьев, пробегающих по твоему изображению. Кутаться в шарф и думать, как завтра пойдешь с корзинкой на рынок, чтобы купить себе еду.

     Поезд в город придет ближе к полуночи, когда он будет почти спать. Маленькой струйкой, быстро растворятся в городе те, не многочисленные пассажиры, кто, решил доехать на нем до конца. Яркий желтый свет и тусклая голубая вывеска, оттененная памятником вождя революции. Томная кассирша и заспанный охранник. Магазин на привокзальной площади, где можно будет купить себе, хлеб, сыр, две упаковки баварских сосисок, коньяк и кофе. А потом около десяти минут пешком, через мост, любуясь видами разлива реки с заснеженными берегами, с деревьями, нависшими надо льдом, с вмерзшими в него двумя старыми пароходами. Что бы там, внутри, все оценить быстрой работой сердца от волнения, что слышишь эту тишину и красоту, и только потом рождением слова — « Красиво» с которого, и начнется ее маленькое одиночество. Дальше будут горячий кофе с рюмкой коньяка и закуска в виде холодной сосиски. Полумрак от старой настольной лампы и электрокамина. Самое главное ей уютно и тепло. Тем более это ощущение у нее от всего, что окружает сейчас. От света единственного фонаря, проникающего сквозь стекло, от тишины, которую она слышит, от того что красный свет от дров электрокамина сливается с зеленым светом ночника, где то в районе круглого стола.

     От не работающего телевизора, стоящего в углу. И пароль для входа на сайт ее анкет, записанного на стене. От настоящего деревенского шерстяного одеяла, связанного пополам с волокнами конопли, когда оно приятно покалывает обнаженные ягодицы, ее раскинутых широко ног. Палец с наманикюренным ногтем, озорно играющий с клитором. И совершенно другие образы, встающие в пространстве между глазными яблоками и веками, когда глаза закрыты. Ее собственный образ, с привязанными ногами и руками, так что не пошевелится, где то в каменной пещере при свете факелов, лежащей на рогоже, и он, сильный, длинноволосый и грубый, пришедший посмотреть на нее. И ради собственного развлечения стимулирующего ей клитор концом своего кнутовища. Господи как хорошо! Ааай! Будто принимая условия игры своего воображения, она, прогибается всем телом не отрывая, ног и рук от поверхности. Ой, ой, ой! И больше нет факелов, нет пещеры, есть только обрывки мыслей о рынке, возможном походе на лыжах, о посещении своих анкет на сайтах знакомств.

     Какой странный сон. Южная страна. Серый камень двора замка. Она, обнаженная, а рядом так же как она одетые женщины, извиваются и раскачиваются в так музыки раздающейся из дудочки. Нет, эта музыка была не из сна. Галина уже проснулась, и лежала, с закрытыми глазами, стараясь только слушать. Это кто-то из соседей разминался, учась играть на флейте, беря в разных тональностях самую простую и получающуюся у всех композицию. До ре ми фа соль ля си и обратно. Конечно, можно было пойти подняться, попросить не шуметь и не мешать спать, но она бывала здесь, в этой квартире, всего лишь две недели в году, так в праве она нарушать сложившийся уклад. Тем более Галина любила музыку, и она ей совершенно не мешала. Да и сама она была приобщенной к ней, как и у многих она так же, в детстве, учила гаммы, тыкая свои пальцы в белые и черные рояльные клавиши.

     Флейта играла, какую то, спокойную, немного грустную, композицию. Галина опять закрыла глаза и вновь, там, в пространстве между веками и глазными яблоками, возникли степи, со своими невзрачными травами и ветер, не дающий покоя им, а также она сама, вернее ее образ, как есть сейчас в халате и шерстяных носках. Там она стояла и смотрела на степь, травы и ветер. « Может я, все-таки, сплю». — Спросила сама у себя Галина. Да нет. Открыв глаза и осмотрев комнату, констатировала она. Не сплю. А почему такие странные звуки странный набор инструментов. Сейчас ей было слышно, как играли саксофон, флейта, губная гармошка и контрабас. Которые исполняли блюзовую композицию. «Странное сочетание инструментов». — Подумала она. Играемая ими композиция, как то странно волновала ее и проникала в душу. Она была знакомой до отвращения. Галина пыталась вспомнить, даже закрыла глаза, но не чего не получалось. Во фрагменте солировавшей флейты, в сочетания звуков ля, до ля фа, ей слышался, почему то обрывок фразы — «Я зову тебя». А в сочетании звуков, ми до соль ля, слово « иди». Причем флейта настойчиво повторяла это. Вступившая в диалог губная гармошка только усилила ощущение, что ее, кто то, зовет, что нет возможности сопротивляться этому. И это «Иди» вперемешку с «и д и ди» — это для нее. «Иди! Я же зову тебя» — включился в этот зов саксофон, а контрабас довершил все это словом «жду! жду! жду!». Галина не помнила, как встала с кровати, как оказалась двумя этажами выше у открытой двери, расстегивающая и снимающая халат, и встающая на четвереньки. Потому что звучащие инструменты требовали это.

     Она почувствовала внешней стороной ног холодную поверхность шершавого бетона. Толкнув головой дверь, что бы можно было пройти, и гордо прогибая спину, она прошла туда, в темноту. Чуть замедлив движение, что бы привыкли глаза к темноте. Это произошло быстро, так как она увидела белое пятно, которое двигалось под ритм музыки. И по мере приближения к нему, она поняла, что это обнаженная девушка, играющая на флейте. Она дождалась когда, Галина приблизится к ней, что бы разглядеть. И стала медленно отступать назад. Медленно, в ритм музыки, пританцовывая и уходя в комнату, где свет. Галина следовала за ней. Не думая о том, что ей может быть стыдно, страшно, не думая о том, что будут делать с ней. () Девушка исчезла в комнате, куда поспешила войти и Галина. И ей было все равно, что помимо играющей на флейте девушки были так же еще одна девушка среднего роста, пухленькая, играющая на губной гармошке, и мужчины, играющие на контрабасе и саксофоне. Девушка продолжала играть, сев на высокий крутящийся стул, раздвинула ноги, приглашая Галину преступить. Галина коснулась языком ее половых губ, вдохнула аромат молодого тела. И все остальное растворилось для нее, исчезло, прекратило существовать. А среднего роста пухленькая девочка нырнула в темноту коридора, начиная, свинговать, свое соло. Вокруг остались только взлетающие звуки флейты, говорящие о развитии и эффективности ласк Галины. Она не видела того, что саксофонист, встал со своего винтового стула, подошел к ней сзади, сделав паузу в своей партии, мощным толчком вошел в нее сзади. Находясь между двух тел, между двух инструментов, ее сознание отключилось полностью.

     Ей казалось, что пространство и воздух, сейчас очень плотное, и она пронизывает его собой, поднимаясь вверх, над травой, над степью, над собой смотрящей на дорогу, представившей руку ко лбу, что бы смотреть вдаль. Она пролетала мост, над плесом с, вмерзшими в реку, пароходами. Ей казалось, что она летит на луну или дальше. А потом стены воздуха стали двигаться на нее, их было очень много, одна за другой. Потом вспышка, говорящая о том, что зажглось солнце, потом еще одно, и самое третье, самое яркое и горячее. Она вернулась назад, от чего то, холодного и мокрого, от капель, которые попали ей на лицо. Музыка уже не звучала, а инструменты были сложены в чехлы и стояли у стены. Галина, в составе еще трех женщин, стояла на четвереньках лакала воду из старого цинкового корыта стоящего посередине комнаты. Сзади стояла одетая девушка, флейтистка, которая смотрела на их возню у этого корыта и улыбалась — « Ну что свинки мои расслабились» — проговорила она. « А теперь пошли вон! Суки ебанные!» — уже зло, подгоняя их пинками ноги по голым жопам, стала выгонять их из квартиры. — «Я кому сказала, шлюхи старые, пошли вон».