Не так давно я принялся разбирать свои архивы. Смешно, прямо, как старик, какой! Но всё самое приятное и увлекательное — уже осталось в молодости, потому то отыскание примет прошлых жизненных путей даёт и радость и волнение душе. В руки попались старые снимки, и вспомнилась мне старая жизнь, когда я работал на предприятии простым наладчиком, дежурил в Доме Кино, как дружинник, и увлекался эротической фотографией. Сам, конечно же, снимал мало, поскольку моделей тогда просто не было, а жена позировала редко и неохотно. Другое дело, что были в нашей жизни моменты, когда она и сама была не прочь против фотографирования, но с художественным инструментом такое позирование имело мало сходства, да и выставлялась она, как правило, не перед моим объективом. Это был её инструмент выражения своей независимости и провокации моей звериной ревности, инструмента межсупружеского общения, как вызова, который должен был либо больно уколоть меня, либо стать рассказом про то, о чём сказать мне сама она не смела. И третье предназначение снимков для моей любимой — это получение сильного эмоционального возбуждения от перешагивания через черту с обыденным поведением, демонстрация себя в самых смелых, а зачастую и порнографических экспозициях, в моменты занятия порицаемыми ласками, и, даже запрещаемыми и отвергаемыми обществом. Такого рода фотографии и теперь, уже спустя многие годы после их рождения, находят меня.

     Жена вновь и вновь давала мне намёк. Зная о том, что я не совсем круглый дурак, и сумею извлечь из «зеркала» очередного её приключения выводы для себя. Не все они, эти гонцы любви, попадали ко мне, скорее только некоторые, но она продолжала бросать в волны моря эротики очередные «бутылки», и даже не столько уже для меня, сколько для самой себя, чтобы пройти рядом с опасностью быть застигнутой за этим занятием знакомыми или друзьями. Чтобы пощекотать себе нервы, посещая мужчин, которых не в праве была одаривать своим телом и тогда она, упиваясь своими запрещёнными свиданиями, зорко вглядывалась в моё лицо, стремясь как можно точнее определить то, что стало твориться в моей душе, по прочтении снимка, если он попадал в мои руки.

     Когда-то, давно, я думал, что снимки, хранившиеся у её врачихи, и которые та по чуть-чуть сливала мне — это своего рода возбуждающий препарат, и таким образом она меня провоцировала на бурный и страстный секс с супругой, но оказалось, что кроме столь простого объяснения существует и другое, указывающее на иную причину — желание жены, не стесняющейся, а напротив, бравирующей запретностью, развратностью, и некоторой жестокостью её соитий, запредельных, по своей обильности, невероятное желание знать про то, что я знаю о её развлечениях. О её откровенном блядстве, которое притягивало её, как наркотик. И этого наркотика постоянно хотелось больше: ей хотелось самой всё более изощрённого, всё более грязного и жёсткого, болезненного и чрезмерного секса с самыми отвратными и самыми огромными мужскими пенисами, и, даже, пенисами животных. Она хотела видеть мои душевные страдания — высшее доказательство преданности в любви... То время ушло. Остались эти зеркала прежней жизни. Я берегу их, и ценю, как ценят коллекционные вина: чем позже сделан снимок, тем ниже его ценность, хотя и такие могут здорово зацепить за душу, если, конечно, сумеешь прочесть в них то, что, говорит мне моя «модель»: во взгляде, в позе, в бесстыдстве, в компании с другими мужчинами, но... моя: в искренности чувства, нежной и чистой любви ко мне.