Добро пожаловать в бредовую жизнь сексуально озабоченных. Утро здесь обычно начиналось с минета, жесткого, горлового, который я всегда ненавидела, поскольку рвотный рефлекс никто не отменял, и порой было очень сложно его сдерживать. Ненавидела и текла, ведь меня возбуждал его запах, вкус, да и просто присутствие рядом. А в теле появилось вечное желание получить разрядку, непреходящее желание оргазма. Только Евдокимов был жесток, даже неумолим. Теперь, уезжая, он не только приковывал меня ногой к батарее, но и связывал руки за спиной, чтобы я не могла для снятия постоянного возбуждения, засевшего в моем организме, использовать пальчики. Бред, состоящий из постоянного неудовлетворенного желания. Жестокая пытка, придуманная, чтобы меня разговорить или свести с ума.

     Все попытки наладить какой-то диалог с похитителем просто-напросто игнорировались. Евдокимов вообще со мной не разговаривал, только по самым низменным, бытовым вопросам. Я предложила ему приготовить что-нибудь, ведь то, что стряпал на плите Евдокимов, есть получалось с большим трудом. Нет, не позволил... молча принес сосиски с переваренными недосоленными макаронами. Впрочем, в моей голове и теле засел совсем другой голод, поэтому было абсолютно всё равно, чем потчует меня Андрей.

     В обед, если Евдокимов никуда не уезжал, он тоже брал меня. Жестко, быстро, прямо на матрасе или стоя сзади моего тела около стены. Ощущения, особенно во второй позиции, были такие острые, всепроникающие, что ток мгновенно бежал по телу, проникая в каждый нерв, моментально добирался до подсознания, которое билось и кричало: «Я хочу кончить! Пожалуйста!» Но, как только близился финал и предоргазменная волна разливалась по телу, Андрей выходил из алчущей разрядки щелки, а потом заканчивал, дроча руками свой член, или, поставив меня на коленки, разряжался густыми потоками спермы в мой рот.

     Вечером тоже был секс, обычно под струями воды в душе. Мой мучитель совмещал приятное с полезным. Столько много секса, столько много удовольствия без настоящего удовлетворения. Я закусывала губы, пытаясь не просить, не умолять его об оргазме. Должна же во мне остаться хоть капелька гордости. Должна... Но конечно, доведенная до грани, в полубеспамятстве от желания разрядки, всё равно просила, умоляла, плакала даже. Только разжалобить моего Андрея было невозможно. Перманентное состояния вечного возбуждения, которое усугублялось ничегонеделаньем и отсутствием благ цивилизации в виде телевизора, компьютера и книг. День складывался из постоянного возбуждения и ожидания, когда же Евдокимов обратит внимание на своего Ангела. Какой-то бред, постоянная пытка, лишающая последних остатков гордости и воли.

     — Андрей, расскажи, какая там погода?

     Молчание, ответом мне всегда было молчание. Андрей вот уже несколько часов лежал на диване, смотря что-то в тоненьком беленьком ноутбуке, моем ноутбуке. И этот факт тоже заставлял нервничать. Я всегда старалась быть очень осторожной, не оставляла паролей и ничего не рассказывала о себе в сети. А вдруг Андрей читает книги Анны Степановой? Надеюсь, он не догадается, что это я их писала, ведь они нечто совершенно интимное, выставленное, правда, в открытый доступ для тысячи людей, но это безликие читатели, точнее, читательницы, а когда тексты изучает твой персональный маньяк, держащий тебя посаженной на цепь, тут невозможно оставаться спокойной.

     — Андрей, ты в детстве боялся темноты?

     Быстрый взгляд черных глаз в мою сторону. На секунду... Ну почему так мало?! Посмотри на меня еще. Пожалуйста.

     — Я боялась. Знаешь, мама всегда включала мне ночничок в виде полумесяца. Мне казалось, что из мрака прямо в мою постель заползет Кикимора. Почему-то именно Кикиморы я боялась больше всего, хотя весьма смутно представляла, как она выглядит. Наверное, меня неприятно завораживало сочетание звуков. Как ты считаешь?!

     Молчание, даже взглядом не удостоил. Если бы я знала тогда в детстве, что Кикиморы не самое страшное, а настоящий мрак в мою жизнь принесут вполне обычные, даже симпатичные мужчины. Мрак, грязь... Каким чудом ты еще живешь, Ангел?! Почему до сих пор не сошла с ума!

     — А потом, когда немного подросла, самым страшным казалось, если на мне никто не женится. Это дедушка Митя виноват, он, помнится, постоянно твердил: «будешь такой вредной, тебя замуж не возьмут». И я каждый вечер спрашивала маму или бабушку, а правда, у меня будет жених, я же совсем не вредная, только плакса немножко, но девочкам ведь это позволительно. Они, конечно, успокаивали: «Будет, причем самый красивый, добрый и благородный».

     — Замолчи, Ангел, ты меня отвлекаешь.

     — Я-я не могу, Андрей. Поговори со мной, пожалуйста!

     Нет, слов я не дождалась. Евдокимов лишь устало закрыл глаза, перестав пялиться в монитор моего компьютера.

     — Андрей, а какое твое любимое кушанье?

     Опять молчание, полное игнорирование моей глупой болтовни.

     — Знаешь, в детстве я очень любила вишневый компот, точнее, вишни из него. Бабушка специально закатывала для меня полторалитровые банки, штук по тридцать. А на даче у нас была целая вишневая роща. Представляешь, как там было красиво в пору цветения!

     — Ангел, заткнись! — в голосе предупреждение.

     Не хочу, не могу я заткнуться, до чертиков надоела эта тишина!

     — А Мишка, ну, парень, в которого я первый раз влюбилась по-настоящему, знаешь, я была тогда довольно зажатой. Неудивительно, учитывая то, что воспитывались мы с Данькой бабушкой, а она была очень строгая и немного старомодная. Во дворе меня многие так и называли «профессорская внучка». Он сначала терпеливо ждал, когда я созрею для физической любви, потом ему надоели мои постоянные отказы. Мишка начал настаивать, причем, возможно, чрезмерно, и, когда я согласилась попробовать, мне так и не удалось раскрепоститься. Мы занимались петтингом, но я ничего не почувствовала кроме смущения, была сухая и в первый и во второй раз. Он назвал меня фригидной, психанул, переспал с моей одногрупницей. А потом погиб...

     — Заткнись Ангел, я ничего не хочу о тебе знать! Мне все равно.

     Обидно, больно... А что ты себе воображала, Лина? Думала, если расскажешь ему о себе, он сжалится, поговорит с тобой, а потом подарит немного нежности. В моей жизни так мало нежности... Нет, ничего подобного я не думала, просто больше нет сил переносить эту беззвучную пустоту. Я схожу с ума, а внутри зреет истерия.

     — Андрей, ты был на озере Рица?! Знаешь, это самое красивое место, которое я на данный момент видела в своей жизни. Хочется еще разочек там побывать и поплавать на лодочке, любуясь снежными склонами гор.

     — Я же сказал, замолчи! Ты не понимаешь слов?!

     — Не понимаю, Андрей, не понимаю!! — закричала я. — Мне сложно переносить тишину, сложно ничего не делать. Я не могу больше так!!

     — Лина, замолкни!

     Евдокимов посмотрел наконец-то таки в мою сторону. Странно, на его лице не было злости, оно казалось абсолютно спокойным. Как он может быть спокойным, когда внутри меня такое бешенство, ураган, целый шквал боли! Словно пружина, подскочила с матраса, одеяло, которым я прикрывалась, сползло на пол, обнажая тело. Вот и отлично, схватила одеяло и запустила им в Евдокимова. Хотелось попасть в его равнодушное лицо, нет, до головы не долетело. А сидящее внутри бешенство еще требовало безумств. В злости подняла матрас. Тяжелый... его не подбросишь, как одеяло.

     — Я больше не могу так, купи себе резиновую куклу, маньяк хренов, да трахай её! Она не будет тебя доставать разговорами.

     Отпихнула матрас подальше от себя. Чем же еще бросить в эту излучающую спокойствие морду. Поблизости ничего не было.

     — Я не собачка, чтобы сажать меня на цепь!

     Сейчас на лице Андрея изумленное любопытство, он разглядывал меня, словно новую разновидность какой-то непонятной твари, гадая, чего еще можно ожидать ...

 

     от этой умалишенной. Да, ты тварь для него, мерзкая гадина. Смирись, Лина, Евдокимов никогда не взглянет на тебя по-человечески! А уж тем более с любовью, как бы тебе хотелось где-то в глубине души. Нет надежды, только тишина и пустота. Как же мне больно! На красивых губах Андрея появилась издевательская улыбочка, кажется, мои страдания ему доставляют радость. Это окончательно снесло крышу. Напрочь!! Кинулась к нему дикой кошкой, нет, всего лишь взбесившейся собачкой, посаженной на цепь. О, черт, цепь! Совсем о ней забыла, стальные звенья держали крепко, поэтому добраться до Андрея не получилось, упала на четвереньки, больно ударившись носом о диван, на котором полулежал Евдокимов. Взвыла. Из глаз побежали слезы, перед глазами — темные мушки и недоумевающее лицо Андрея. Только физическая боль не отрезвила, наоборот, подхлестнула все дикое внутри. Вскочила на ноги и, как кошка, стала царапать воздух, потому что добраться до Евдокимова ближе невозможно. Выгляжу, наверно, смешно, голая, трясущая сиськами и шкрябающая пустоту девушка. Он усмехнулся. Гад! Скотина!!

     — Я не могу больше так, в тишине! Не могу больше чувствовать себя животным! Убей меня, слышишь, убей!! Чертов свихнувшийся ублюдок!

     Молчание, опять молчание и темный не показывающий эмоций взгляд. А внутри клокочет ярость. Завыла, царапая скрюченным пальцами пустоту. А потом, не в силах дотянуться до Андрея, схватилась за свои волосы, больно потянув их в стороны.

     — Успокойся!

     — Да пошел ты!!

     Разбежалась, но теперь в противоположную от лежащего на диване мужчины сторону, и со всей силы о стену. Больно! Хочу еще больше боли, хочу потерять сознание или окончательно свихнуться, от боли. Если мне нельзя разорвать Андрея, можно разбить, размозжить свою голову. Снова отскочила и снова о стену, да прямо лбом. Взрыв. Темные конфетти заплясали перед глазами.

     — Дура, мать твою! Что ты делаешь?!

     Евдокимов подскочил с кровати, в несколько шагов оказался рядом. Рядом... Этого я и добивалась! Теперь со злостью бросилась на него, по-мужски ударив Евдокимова кулаком в бок. Он тихонько охнул, схватился за мои тянувшиеся к нему в попытке разодрать, руки, завел их за спину. Но я абсолютно ненормальная, начала со всей силы биться об мужское тело головой.

     — Совсем с катушек съехала, идиотка!!

     Боль! Хочу еще больше боли, доставить себе, ему, всем! Андрей поднырнул вниз, пальцы опять схватили пустоту, а он начал отстегивать цепь от моей лодыжки. Боднула Евдокимова другой ногой, сильно, так что он отлетел в сторону. Молниеносно поднялся, схватил меня и перекинул через плечо. Только я обезумела, лягаюсь, кусаюсь, до крови царапая мужскую спину.

     — Сука, да что ж ты делаешь?!

     Евдокимов втащил меня в ванну и включил воду. Холодную... Холоднющую!

     — Ооо!! — завыла я, судорожно втягивая в себя воздух.

     Кожа моментально стала гусиной. Рванулась из мужских объятий, но Андрей держал крепко. Ледяные капли лились на голову, плечи, тело, пробирая каждую клетку ознобом. Зубы сразу же начали выбивать морзянку. И злость под напором холодной воды потухла, замерзла, превратилась в мерзлую глыбу боли, застывшую в груди. Мне срочно нужно оттаять, растопить сплошной мрак в своей душе. И я опять делаю немыслимые вещи, схватившись за широкие мужские плечи, припадаю изголодавшимся по теплу цветком к твердым губам Андрея. Пытаясь согреться, выбраться из бредового состояния возбужденной тишины, всосасываюсь пиявкой в его влажный рот. Евдокимов тоже весь мокрый, тоже дрожит, а на полу ванной потоки из скатывающихся с наших тел струек воды. Но Андрей немилосердно оттащил себя. Зачем?! Нет!! Безмолвной дрожью холода запротестовала я.

     — Успокоилась?!

     — Н-нет!

     И снова холодная вода наотмашь бьет по голове, плечам, груди. Больше не могу, сейчас превращусь в сосульку.

     — Успокоилась? — через некоторое время переспросил Андрей.

     — Д-да...

     Ледяные капли перестали терзать тело, Евдокимов завинтил кран с водой. Только, кажется, стало еще холоднее, и в наступившей тишине стал отчетливо слышен стук моих зубов.

     — Ан-ндрей, м-мне х-холодно! Оч-чень х-холодно!

     Темные глаза Евдокимова неотрывно смотрели на мои груди, где вставшие от холода соски просто молили о тепле и ласке. Судя по этому взгляду, внутри Андрея очень много так необходимого мне огня, прямо адский кострище пылает. Нет, мужские руки, державшие мои предплечья, разжались. Евдокимов отошел на несколько шагов. Ноги подогнулись, опустилась на дно ванны и захныкала маленькой обиженной девочкой. Какая к черту гордость! После такой ледяной ванны, она тоже замерзла ледяным комом внутри, как и все остальные чувства. Андрей вернулся с большим махровым полотенцем, которым почти бережно укутал моё тело. Но разве полотенце сможет растопить ту вечную мерзлоту боли, которая внутри. Нет, мне нужны его руки, необходимы поцелуи моего Андрея. Прошу:

     — Ан-ддрей, п-пожалуйста, согрей м-меня.

     Евдокимов немигающе смотрит на меня, дрожащую, сжавшуюся мерзлым комочком на дне ванны. Потом тащит за подмышки наверх, берет на руки и несет в комнату. Быть может, Евдокимов смилостивится? Согреет. Прислушиваясь к неровному стуку его сердца, затаилась испуганной мышкой в мужских руках. В комнате меня вполне осторожно опустили на диван, о который, помнится, я совсем недавно больно стукнулась носом.

     — Прошу тебя, Андрей! — в мольбе протянула к нему руки.

     Полотенце распахнулось, обнажив тело. В черных глазах адский кострище полыхнул еще сильнее. А мне чувствуется, если он оттолкнет сейчас, я точно замерзну, заледенею изнутри, побежденная холодом и мраком. Слезинка скатилась по щеке.

     — Ангел, — бархатисто и проникновенно прошептал Евдокимов.

     Затем одним нетерпеливым движением, все так же пристально смотря на моё подрагивающее в ознобе тело, сдернул со своего торса мокрую футболку, а вслед за ней стащил с ног серые спортивные штаны. Выдохнула облегченно. Согреет... поскольку ему нужно поделиться со мной пожаром, который засел в его глазах, иначе ведь можно сгореть изнутри к чертям собачьим. Рывком подтащил меня за руки к себе. Вскрикнула, когда стоящие маленькими пиками сосочки прикоснулись к мужской груди. Пальцы Евдокимова зарылись в мои волосы, карие глаза поглотили темной ночью, а горячие губы накрыли мой трепещущий рот. Как много в нем страсти, как много, оказывается, её может быть в такой холодной ледышке, как я. Оттаяла мгновенно... Обняла руками широкие плечи, прислонилась как можно ближе к мужскому телу и с жадностью ответила на поцелуй. А ведь это наш первый поцелуй после разлуки. После возвращения, Евдокимов только лишь методично, по-животному трахал мое тело. Вместе со страстью внутри проснулась нежность, и я стала ласково гладить моего Андрея по волосам, сильным плечам, спине, одновременно вскрикивая под напором требовательных мужских губ. А горячая смазка желания уже выделалась между моих подрагивающих, то ли от холода, то ли от нетерпения, ног. Мужские пальцы прошлись по животу и дальше вниз, легли на лобок, осторожно раздвинули губки и умело заскользили во влажной промежности, лаская круговыми движениями клитор. Потрясенно завыла прямиком в целующий меня рот. Бредовое состояние вечного возбуждения вернулось, его даже холоднющая вода не в состоянии остановить. Пальцы аккуратно, почти нежно, проникли внутрь. А потом в самую глубину между влажных подрагивающих стенок, да там задержались, теребя и потрахивая. Под напором тысячи искр тока, прошедшихся волной по хребту, выгнула назад шею. И опять животное проснулось в нем, во мне, пальцы бешено стали вонзаться внутрь, а большой палец весь в моих соках снова лег на клитор. Какие умелые руки! Горячие губы атаковали шею. Боже... это шквал, настоящее безумие, нет, настоящее чудо, возникшее между нашими телами. Если он сейчас оттолкнет, я буду способна на убийство. Но я не прошу о продолжении, боюсь разрушить лишними словами это хрупкое состояние страстной нежности между нами, снова превратив моего Андрея в чертового маньяка. Слава богу, пальцы продолжали вонзаться внутрь и возбуждающе скользить по клитору. Запрокинула голову в попытке вдохнуть. Вот она, предоргазменная волна. Сильная-сильная, высокая-высокая, поражающая своей яркостью. Только не оттолкни, прошу тебя! Или я умру.

     — Какая же ты шлюшка, Лина! — прошептал Евдокимов, продолжая ласкать пальцами клитор и, не нежничая, потрахивать трепещущие стенки моей вагины.

     — Дааа!! — счастливо завыла я. — Ооо, дааа...

     Внизу живота яркими вспышками салюта взорвалось наслаждение. Я буду для тебя шлюхой, сукой, ангелом, да кем угодно, ведь только с тобой я испытываю этот чёртов, потрясающий, великолепный оргазм! Теперь мне жарко, горячо, божественно! А мужские пальцы двигаются и двигаются внутри, продлевая моё удовольствие.

     — О дааа! Спасибо! — опять завыла я, благодарно заглядывая в черные глаза моего Андрея.

     Толчок, упала навзничь на диван. Буквально через секунду мужское тело накрыло меня сверху, а между ног одним мощным ударом вклинился твердый член. Снова задохнулась от остроты ощущений. Потянулась к нему руками, пытаясь обнять. Нет, прижал мои руки по обе стороны от головы, а я, желая объединения, максимального сближения, обвила, оплела словно лозой, мужские бедра своими ногами.

     — Ооо... — застонали мы друг другу в губы.

     Потом Андрей начал двигаться, интенсивно, по-животному, в самую глубину еще не отошедшей от первого оргазма промежности. И снова ток прошелся по хребту, и я закричала, жадно подаваясь навстречу новому удовольствию.

     — Ангел! — блаженно завыл в мои губы Андрей. — Сука Ангел!

     — Андрей, милый, — ласково прошептала ему в ответ я.

     Удар, удар, он сейчас вобьет меня в жесткую обивку видавшего виды дивана. Но его зверство мне по вкусу, ведь я сама сотворила этого маньяка. Разве такое возможно? Разве такое бывает с фригидными ледышками?! Однако внутри снова зреет предоргазменное напряжение. В ожидании еще одной вспышки удовольствия совсем перестала дышать. В голове единственная мысль:

     — Продолжай, Андрей, пожалуйста! Ещё чуточку! Пожалуйстааа...

     Удар, удар, удар в самом центре зарождающегося марева.

     — Кончай, Ангел, кончи для меня! — со злостью орет Андрей, продолжая все так же интенсивно накачивать горящее междуножье своим членом, своей страстью.

     Удар, удар, удар... Всё, я полетела...

     — Оуу! — зашлась я в крике, выгнулась дугой, пораженная силой очередного фейерверка в своем теле.

     Ха... оказывается, бывает, и холодные ледышки способны испытывать сразу несколько оргазмов.

     Еще парочка бешеных толчков.

     — Оуу... — застонал Евдокимов, изливаясь в моей пульсирующей глубине.

     На меня теплой периной навалилась нега, блаженно закрыла глаза, нежно поглаживая влажную кожу находящегося сверху мужчины. Его тяжесть мешала дышать во всю грудь, но была такой теплой и уютной. Нет, наслаждение не длилось долго, вскоре Андрей перекатился с моего тела и, тяжело дыша, лег рядом. Опять замерла испуганной маленькой мышкой. Неужели он меня прогонит на матрас? Не хочу больше тишины, не хочу больше чувствовать себя животным. Сама развернулась к Евдокимову.

     — Андрей, прошу, не прогоняй меня! В самом деле, я же не собака, чтобы держать меня на цепи.

     — Спи, Ангел!

     Сильная рука обняла за талию, а мужские губы ласково коснулись виска. Теплая перина сладкой неги вернулась.