Уже стемнело и я, положив дневник на столик на чердаке, пошёл спать, с трудом «переваривая» необычные воспоминания Павла Ивановича. Не терпелось узнать его дальнейшие приключения, так что буквально с рассветом, хорошенько позавтракав, я взял термос и печенье с собой и вновь уселся на чердаке, тут мне почему-то было уютнее всего. Ну теперь я буду читать дневник весь день, пока не закончу! Раскрываю страницу на закладке и вновь погружаюсь в события давно прошедших дней...

     ... мало того, что команды идиотские, так голос какой-то детский, просто непонятно. Ну сейчас я разрешу все эти непонятки!

     Я всё же вырос в тайге, так что лес для меня — дом родной. Кинув на землю портфель, я метнулся в сторону и, обойдя высокие заросли, зашёл в этим «командирам» сзади и — большой привет! Стоят две молодые девушки, обе сержанты, на зелёных петлицах хитрый знак — змея суёт голову в бокал. Мы шутили над нашими медиками: «Хитрый как змей и выпить не дурак».

     Девушки явно перепуганные, держат в руках здоровенные пистолеты «ТТ», руки у них ходуном ходят, налети немцы, так они и в БТР с пяти шагов не попадут, да и моих шагов не слышат, а смотрят туда, куда я бросил портфель. Подошёл я совсем рядом, обнял их крепко, чтобы с дури не шмальнули, ну и негромко прямо на ухо: «Тихо! Свои! Не стрелять! Тихо!». А девчонки есть девчонки в любом возрасте — они от неожиданности громко завизжали. Ну дуры полные — мы же в немецком тылу, правда после прорыва Вермахта сплошной линии нет, но орать же нельзя! Тогда, сразу получив два увесистых, почти отцовских шлепка по своим упругим круглым попам, они сразу резко замолчали, а обернувшись и увидев меня, взяли, как говорится, под козырек:

     — Здравия желаю, товарищ капитан! Мы тут... — и резко замолчали, потому что одной я зажал рот ладонью, а вторую, аппетитную шатенку, на груди которой почти горизонтально лежала медаль, прижал к себе и крепко поцеловал в её пухлые губы.
В лесу орать и даже громко говорить нельзя, это аксиома — лес шума не любит! Да и немцы совсем не глухие! Достал я фляжку, налил им по колпачку отличного коньяку немецкого подполковника, они выпили как воду — стресс! Потом, показав им свой кулак, тихонько прошипев: «Тихо! Не орать и не визжать! Свои!»

     Видимо чуть придя в себя после сильного испуга, девушки-медички крепко обняли меня и стали тихо плакать, выливая на меня свой страх и свои переживания — вся рубашка на груди у меня стала мокрая. Ну нельзя им, молодым красивым, на эту войну, хотя и без них тоже никак!

     Затем, уже слегка шлёпнув их по соблазнительным попкам, я поднял портфель и быстрым шагом отвёл этих красоток подальше от места нашей встречи, если услышали нас фашисты и прибегут сюда, то нас уже тут нет. И через час, когда мы отошли подальше и девушки еле шевелили своими стройными ножками, мы уселись под разлапистой большой елью в глубокой яме, я там разжёг небольшой костерок и подогрел консервы. Поев, мы заодно и познакомились. Девушек зовут Зоя и Кира, они окончили нормальное трёхгодичное медучилище, сейчас им по 22 года, опыта у них точно побольше, чем у новоявленных врачей, которых порой в армию присылают после третьего курса мединститута.

     Обе считают себя замужними, хотя и не расписаны, последние полгода прожили со своими женихами-лейтенантами вместе, а потом молодых командиров забрали под Сталинград. А тут немецкий прорыв, госпиталь разбомбили, она и убежали в лес и вот прячутся тут вторые сутки, дрожа от холода и страха. В немецком считай тылу, в этом лесу, без еды, без запасной одежды, только сумки с медикаментами захватили, дрожат — в мае всё ещё холодно, хотя солнце и греет вовсю. Ну бабы есть бабы, молодые и глупые, к войне совсем не приспособленные. Да ещё вдруг женские надобности...
Сейчас выдал им одну банку на двоих, девушкам нельзя сразу наедаться, раз двое суток не ели ничего. Ну а раз так дрожат, не переставая, всё же больше от холода — от страха немного отошли, то я Зое выдал из своих трофеев отличную куртку немецкого лётчика, а второй — красивую безрукавку подполковника. И быстро надеть, это не мародёрство, а военные трофеи, я уничтожил их в бою, а не из-за угла застрелил. А мне и так тепло, столько тащу на себе. Поели, глаза у них оживились, сами зашевелились, теперь они могут меня и выслушать и я выдал им своё виденье данной ситуации.

     Я всё же сын лесника, вырос в Сибири, в лесу хорошо ориентируюсь и смогу их вывести к своим по этим лесам. Но! Слушать меня беспрекословно, сейчас некогда спорить и выкаблучиваться, поэтому — в лесу не орать и не визжать. Если страшно или испугались — закрыть рот руками, а я буду идти впереди, как боевой дозор, не баловаться и впереди меня не забегать! Всё ясно? Скоро будем идти, тогда команда — разуться!

     — Товарищ капитан, а что за команда такая? Вы ещё скажите — раздеться! А мы не будем выполнять! Вот!

     — Хорошо, товарищи сержанты медицинской службы! Команды нужно выполнять быстро и беспрекословно, иначе мы никуда не дойдём. Ну раз вы команды мои не выполняете и слушаться не хотите, то скажу сразу — прощайте! Счастливо оставаться! А я пошёл к нашим.
Некогда мне с ними этот детский сад разводить — то не хочу, этого не буду, а вот консервов ещё хочу. Это армия, а не посиделки в саду. Армия — это чёткое и беспрекословное выполнение приказов! Вперёд, время не ждёт! Воды я набрал, поправил немецкий спальный мешок на ранце, портфель на ремне повесил через плечо и, сверившись с компасом и подробной немецкой картой, быстро пошёл по выбранному направлению. Минут через десять я остановился и, отлив под деревом, двинулся дальше, как слышу — точно стадо оленей через лес ломится, аж сучья трещат.
Вот чертовки, сто раз говорил им — лес шума не любит! Став за деревом, я ловко поймал бегущих девушек в охапку и тут же они получили вновь мои смачные и весьма увесистые шлепки по своим упругим попам — я же сто раз приказывал не пищать и не визжать! Они тихо взвыли, потом стали охать, зажав рот одной рукой, а второй — потирая свои аппетитные попы, заодно с испугом вылупившись на меня. Откуда Вы выскочили, товарищ капитан? Из лесу, вестимо, не шуметь и не орать, мы в тылу!

     — Товарищ капитан, мы всё поняли. поняли, что мы дуры, мы пойдём с Вами. Только не бейте больше, у меня уже попа сильно болит. И слушаться Вас мы будем, только не бейте, всё выполнять будем, — мычит сквозь пальцы Кира.

     — Ну если вам иначе не доходит, буду бить. А сейчас — бегом отсюда, раз нашумели, здесь нельзя дольше находиться. Немцы не идиоты, у них есть спец-команды по ловле таких, как вы.

     Отвёл я их подальше, затем посадил Зою на небольшой пенёк и сам, сняв с неё сапожки, осмотрел её ноги. Медички! Конечно — натёрли ступни! Смазал спиртом и зелёнкой, что подала Зоя, поднимая её ножки с маленькими ступнями так, что мне были видны её синие рейтузики, намотал вновь портянки, запашок уже от портянок есть. Теперь Зоя с удивлением отметила, что ногам хорошо стало в сапогах. Мотать портянки — это искусство, а носки за пару дней просто истлеют в сапогах. Таким же образом переобул Киру, только рейтузики у неё были розовые. Вот теперь мы можем идти дальше, ноги не натрём, теперь понятно, почему я вам приказал тогда разуться! Они покивали и пообещали слушаться во всём. А вы подумали, что я вас насиловать буду? Самое время! Надо же думать хоть немного, милые медички!
По дороге у нас было ещё приключение, но прибыльное. На одной поляне какие-то окруженцы готовили что-то типа кулеша в большом котелке, поставив его над костром. Идиоты — в лесу вечером костёр виден издалека! Я поздоровался из-за дерева, вдруг пальнут, а эти герои перепуганные, услышав мой голос, вдруг рванули в разные стороны. Так что котелок я снял с рогулек и понёс с собой — мы сами доварим и, что естественно, поедим горячего. Через пару часов девушки совсем выдохлись, явно в походы не ходили, а я ведь им давал и передышки, чтобы восстановить свои ...

 

     силы. Да ладно, уже вечереет, нужно устроиться, поужинать и спать до рассвета. А с первыми лучами — вперёд! И без песни!

     Смотрю — а в стороне большой закрытый овраг, да ещё и крохотный ручеёк журчит по нему. То, что нам и нужно! Мы отлично поели горячего кулеша, потом я помыл котелок, налил воды и, подогрев её, отдал девушкам новую команду — «Раздеться!» Девушки остолбенели, да щелчок курка их же «ТТ» и вскоре, громко всхлипывая, они стояли совсем голыми, с ненавистью глядя на меня.
— Насиловать будешь под пистолетом, да? Ты не капитан, а подонок, вот ты кто! — ох и Кира, глаза её красивые просто молнии мечут. Ну а Зоя стоит молча, только так смотрит исподлобья, мол, чему быть — того им не миновать.

     — Намного хуже, красавица Кира, намного хуже. Сейчас вы, милые девушки, будете немного удивлены моими действиями.
Накинув плащ подполковника на Киру, я полил Зою горячей водой и стал её намыливать мылом из несессера этого бедолаги-подполковника. Чудесно пахнущее мыло, создавая классную пену, так волнующе скользит по изгибам аппетитного тела Зои, а её пухлая упругая попка так ласкает мои нахальные пальцы. Обалдеть как приятно, так мне хорошо, что мои галифе затянуты, а то мой «старый друг» уже шевелился вовсю, явно мечтая побывать в чудесных недрах тела этой возбудительной медсестры. А какая у неё грудь, у Киры намного меньше. Я даже слегка помял и с удовольствием погладил её шикарную грудь, одновременно намыливая, Зоя стояла тихо, изредка всхлипывая, но руки держала по швам. Затем смыл мыло с неё горячей водой, Зоя так сладостно охнула, явно ей было приятно после всех скитаний ощутить свежесть своего чистого сейчас тела. Я тщательно вытер девушка и уложил её в спальный мешок немецкого пилота совсем голую.

     Таким же образом помыл и Киру, та уже немного успокоилась, хотя точно надеется на изнасилование, вон как глазами своими большими сверкает. А когда я её вытер, то быстро схватила свой «ТТ» и направила на меня. Ну смех и грех с этими женщинами на войне! — он же без патронов и даже обойма пустая, как вы воевать собрались, даже не проверили оружие! А патроны у вас есть? Ладно, ложи пистолет, вот тебе чистые кальсоны и рубашка, шелковые и совершенно чистые, смотри сама, и я тактично не говорю ей, что забрал у немчуры, а то у этих девушек одни эмоции...

     Уложил я Киру на свой реглан и укрыл тонким-тонким одеялом из пуха — запасливый был немецкий пилот!
Их портянки и рейтузы я простирнул с мылом и повесил на дерево, заодно пошутив, что если немцы возьмут воду из этого ручейка, то точно отравятся, девушки только тихонько похихикали. Помылся и сам, так что «Отбой!». Обойдёмся без караульных, немцы в глубину леса не пойдут, тут ими и не пахнет и залез в спальник к Зое. Она спросонья громко пискнула, но сразу замолчала — я крепко зажал ей ротик. И тут же я прошипел, как рассерженная кобра — повторяю в последний раз, что в лесу нельзя орать! В следующий раз просто пристрелю, ясно! И чтобы стало ещё понятнее, впился в ей сладкие губки, а она, закинув мне руки на шею, тоже сильно, чуть не боли, стала целовать меня. Вскоре я тихонько, а потом всё быстрее двигался между её ножек — во время войны секс острее! Зоя разрешила кончить в неё и мы вскоре крепко уснули.

     Проснулся я рывком — где-то вдали послышалась канонада, а потом и далёкий шум моторов. Рано немцы начали свой очередной прорыв — первые лучи солнца только стали щекотать меня и и нежный носик Зои, она даже тихонько чихнула. А девушка хорошо устроилась рядом со мной — голову свою, обрамлённую короткими пушистыми волосами, положила на плечо мне, заодно закинув на меня свою горячую ножку. А какие у неё вкусные сладкие губки, я вновь с удовольствием поцеловал девушку. А Зоя, сладко застонав, ответила мне, крепко обняв в теснине спальника. А как меня обжигает ей пышная грудь! Вскоре, сильно возбудившись, я расстегнув боковушку спальника и навалился на упругое тело Зои, а она быстро раздвинула ножки и своей рукой впустила меня в свою горячую норку. Это было такое чудесное утреннее пробуждение! Да ещё она разрешает кончать в неё!
Вот так бы каждое утро просыпаться!