— Пошли быстрее к остальным, — сказал я, выключая питание, — нужно найти несчастную девушку и сообщить в поселок о случившемся. Кажется, Алёна говорила, что все рабочие местные жители. Если так, то я их знаю.

     В хвосте самолета я нащупал десятилитровую канистру бензина, и мы, чавкая размокшими ботинками, быстрыми шагами стали удаляться в сторону лагеря. Примерно на середине пути, шедшая впереди китаянка вдруг резко остановилась.

     — Ты что? — спросил я, чувствуя как стая «мурашек» вдруг пробежала по спине.

     — What is it? — произнесла она, повернув ко мне испуганное лицо.

     Сосны над нами вдруг с шумом зашелестели, пригибаемые ветром. Мне показалось, что я услышал какой-то вой. Стало жутко. Лин сильно прижалась ко мне, обхватив руками за талию. Девушку била дрожь.

     — What is it? What is it? — повторяла она без остановки. Меня тоже охватила необъяснимая паника.

     — Бежим! — не своим голосом крикнул я и, схватив китаянку за руку, рванулся по тропинке. Я даже не знал, что способен так быстро бегать с канистрой бензина в руке. Камни вылетали из-под ног, постоянно заставляя приседать и спотыкаться. Лин несколько раз падала, но тут же вскакивала и устремлялась вслед за мной. Тропинка поворачивала к горе, но я уже заметил блеснувшую далеко в чаще белую ткань палатки, и рванулся к ней напрямик через кусты и коряги.

     Когда мы, задыхаясь, выскочили на пахнувшую дымом поляну, то рухнули на землю без сил, хрипя, как загнанные лошади. Сердце готово было выскочить из груди. Саднило содранное колено. Первым к нам подскочил худощавый француз. Он что-то тараторил на английском, внимательно заглядывая мне в лицо и тряся за плечи. Лин ответила ему и протянула ноутбук.

     — С-с-с-той, — я взял его за рукав и указал на генератор, пытаясь немного отдышаться, — на-до... за-ве-сти...

     Он понял. Выхватил из моих рук канистру и побежал к бензогенератору. Ошарашенный китаец присел на корточки и о чем-то заговорил с Лин на родном языке.

     — Что случилось? — из палатки выскочила перепуганная Алёна.

     — Не знаю, — я поднялся с земли и с трудом стянул с себя мокрую от пота водолазку. В самом деле, что же случилось? Чего это я так драпанул? Алёна еще раз с тревогой осмотрела меня.

     — Вы что-то видели?

     — Нет. Просто... не по себе как-то стало. Не могу объяснить.

     — Как в самолете?

     — Что? Да, пожалуй. Какой-то необъяснимый страх. Нужно срочно зарядить телефон и сообщить в поселок об изнасиловании, — я окончательно пришел в себя и вспомнил о видео.

     — Каком изнасиловании? — Алёна нахмурила брови.

     — Ту девушку... медсестру, про которую ты мне говорила, — я сам того не замечая перешел на «ты», — изнасиловали рабочие. Это есть на видео.

     — Что? Когда? Она ничего такого не говорила, — Алёна повернулась лицом к палатке, где у входа стояла француженка рядом с медсестрой из нашей поселковой больницы. Кажется, ее звали Таня. В больнице я бывал редко, но это пухленькое лицо с кудрявыми темными волосами запоминалось сразу.

     — Знакомьтесь, это Татьяна — местный фельдшер. Она была у входа в пещеру, когда мы пришли сюда.

     Девушка смущенно кивнула мне головой. Она тоже меня узнала. В этот момент над ухом оглушительно взревел генератор, выбрасывая на поляну облако синего дыма.

     Татьяна сообщила, что рабочие сбежали, оставив ее одну в палатке. Забрали лодку, часть продуктов и уплыли, пока она занималась сортировкой медикаментов. Девушка рассказала, что вход в пещеру они обнаружили как раз в том месте, на которое указал в своих расчетах китайский профессор. «Это было просто нагромождение валунов, поросших мелким кустарником, но когда Сашка с Женей (так звали двоих рабочих) откатили мелкие камни, из расщелины между крупными осколками скал повеяло ветерком. Целый день они разбирали завал, освобождая вход в пещеру, а вечером собрались поужинать», — Таня рассказывала все это, постоянно морща лоб, как будто воспоминания суточной давности давались ей с большим трудом: «Во время ужина всем вдруг стало плохо. Парни засуетились. Пошли еще раз проверить пещеру. Когда они ушли, мне сделалось совсем жутко одной, и я забралась в палатку. У меня сильно болела голова. Потом вдруг услышала топот шагов и крики. Ребята на бегу прыгали в лодку. На мои окрики они никак не реагировали. Я так и не поняла, что их испугало. Ну, и вот осталась тут одна. А потом пришли вы».

     Алёна закончила переводить слова девушки на английский, и мы с Лин тревожно переглянулись.

     — Почему у вас не было топлива для генератора? — спросил я фельдшера.

     — Оно есть. Его сгрузили и оставили на берегу. Просто ребята еще не успели принести.

     — А почему они все же убежали?

     Татьяна пожала плечами.

     — Если честно, я бы тоже убежала. Тут очень жутко. Необъяснимо жутко.

     — Ладно, хватит об этом, — прервала мой допрос Алёна, — пора уже ужинать.

     — Хотелось бы посмотреть на пещеру своими глазами, — попросил я.

     Уходя по тропинке вслед за Алёной, я все же незаметно кивнул Лин на забытый всеми ноутбук и приложил палец к губам. Молчи. Она согласно кивнула головой, как бы невзначай задвинув его под полог палатки.

     — Признаюсь, я немного напуган, — честно сказал я провожатой, когда мы стали подниматься по каменной насыпи вверх. По пути она узнала о просмотренной нами записи, и о том непонятном, ничем не объяснимом ужасе, который застал нас на пути к лагерю, — предлагаю зарядить телефон и срочно связаться с поселком. То, что девушка ничего не помнит, может быть результатом действия какого-нибудь препарата или гипноза. Она ведет себя очень странно.

     — Да, мы так и сделаем, — согласилась Алёна, — но спешить, я думаю, не стоит. Таня очень сильно подавлена и напугана. Возможно, память к ней вернется сама в ближайшее время. Лучше подождать, чем шокировать ее этим видео. Кроме того придется проводить экспертизы, будут допросы полиции. Ей это сейчас ни к чему. К тому же, тот панический ужас, который овладевает сразу несколькими людьми одновременно, разве можно объяснить действием препаратов?

     Я пожал плечами. Прямо перед нами из густых зарослей карликовых берез и низкорослых кустов ягельника вырастала отвесная скала, подножие которой было сплошь усеяно мелкими и крупными обломками скальной породы. Чуть левее лежала куча каменных валунов. За ней виднелся темный проем, шириной сантиметров шестьдесят и высотой чуть менее метра. Оттуда, действительно тянуло холодком, значит, где-то есть еще один вход, обеспечивающий сквозняк.

     — Вы заходили внутрь? — спросил я Алёну.

     — Пока нет. Таня была там. Она говорит, что пещера дальше немного расширяется и уходит вверх. Но без нормального освещения там делать нечего.

     Мы постояли в тишине.

     — Ладно, пойдем в лагерь, — наконец решил я, — я настолько устал, что даже на мысли сил не осталось.

     ***

     На ночь мы расположились все в той же палатке-шатре, тюленями развалившись на полу, застегнутые в спальные мешки. Я сразу разомлел, наполнив желудок горячей пшенной кашей с тушенкой, и избавившись, наконец, от мокрой одежды. Какое-то невероятное спокойствие окружило меня, как в водоворот, засасывая в таинственное царство морфея.

     Когда я открыл глаза, трудно было понять ночь ли еще, или уже наступило утро. Светло было все также. Где-то в вышине над нами громко шумели кроны сосен. Упругий ветер трепал тент... Но разбудило меня другое. Какие-то странные монотонные стоны. Я медленно повернулся на бок и расстегнул молнию спальника, в котором было уже жарко. Рядом, поверх спального мешка, мирно спала Лин, свернувшись калачиком, а в дальнем углу палатки... обхватив руками обнаженные бедра своей жены, француз распалённо и размашисто надвигался на нее животом. Его кальсоны были приспущены и я хорошо видел, как член с влажным звуком входил в горячее нутро француженки. Движения были резкими, упругими, словно автоматическими. Когда ...

 

     их животы соприкасались, Анабэль издавала протяжный стон и сильнее сжимала мужа ногами. Вокруг все мирно спали. Я тихо отвернулся к стенке, стараясь не обнаружить своего пробуждения. «Ну, хоть бы уединились где-нибудь в другом месте». Только сейчас до меня дошло насколько я возбужден. Кальсоны стали тесны, и пришлось незаметно стянуть их вниз. Стоны и шлепки не прекращались. Казалось, они готовы заниматься этим всю ночь. В ушах появился какой-то шум. Словно шумело далекое море. А, может, это волны на озере. Постепенно стоны и шумы слились для меня в единый звук, больше всего напоминавший звон шаманского бубна, когда упругий удар по сильно натянутой коже, завершается россыпью десятков звенящих колокольчиков. Так я и заснул.

     Яркое полуденное солнце заливало вершину горы. Упругими порывами ветер развивал волосы. Где-то там, далеко внизу блестело непокорными волнами знакомое и такое родное горное озеро, а над головой оглушал окрестности протяжными криками одинокий беркут. Холодные струи ветра приятно охлаждали разгоряченное долгим подъемом тело, заставляя позвякивать маленькие бронзовые колокольчики, привязанные к кожаным браслетам, стягивающим предплечья. Щелчки горящих дров и запах дыма заставляют меня повернуться. Совсем рядом, в двух метрах от меня, перед высоким пламенем костра, стоит шаман. Толстые кожи его одеяния, сшитые грубой оленьей жилой, золотом отливают в ярких солнечных лучах. На голове прочный кожаный обод, с множеством, развивающихся на ветру косичек. По обе стороны от шамана стоят две молодые обнаженные девушки, весело глядящие на меня серыми глазами. На их бедрах развиваются длинные кожаные полоски, прикрепленные к узкому поясу.

     Шаман, прикрыв веки, заводит тихую протяжную песню, иногда чередуя ее резкими гортанными выкриками. Девушки легкими шагами приближаются ко мне и, положив руки на плечи, становятся рядом. Упругий и гулкий удар в овальный бубен, изрисованный странными угловатыми рисунками, и шаман начинает невысоко подпрыгивать на полусогнутых ногах, исполняя ритуальный танец. На лицах девушек улыбки. Они жестами приглашают меня прилечь на мягкий, прогретый солнцем, ягельник. Я закрываю глаза, щурясь от яркого солнца, и чувствую, как что-то теплое и влажное обхватывает мой половой член, погружая его в мир удовольствия. Звонкое пенье шамана и звон колокольчиков в его бубне, сообщают, что ритуал начинается. Мир вокруг наполняется томными стонами и вздохами. Солнце уже не слепит, и я открываю глаза.

     Сквозь сонную пелену, я угадываю трепещущий на ветру потолок нашей палатки, но сфокусировать зрение никак не получается. Я вижу хорошо, только то, что находится в центре. Сбоку же размытая темнота, словно на глаза накинули темные шторы, оставив узкий просвет между ними. Звуков бубна больше не слышно, но стоны продолжаются. Причем идут они со всех сторон. С трудом удается приподнять голову. В узком фокусе получается разглядеть, что лежу я на своем спальнике со стянутыми кальсонами, а в районе паха ритмично движется какое-то темное пятно. Напряженные глаза очень долго настраивают резкость картинки, и только через несколько секунд я понимаю, что темное пятно впереди, это растрепанные волосы китаянки. Лин легким движением откидывает их назад, открывая совершенно безумную картину: ее пухлые губки медленно скользят по стволу моего возбужденного члена. Глаза девушки прикрыты, а непослушные волосы снова скатываются по худеньким голым плечам вниз, скрывая от меня лицо. Тело слушается с трудом.

     Я попытался еще приподняться, но вместо этого увидел, как моя ватная, уже неподвластная мозгу рука, медленно поднялась и легла на затылок девушке, сильнее прижимая ее к себе. Сил сопротивляться не было совсем. Я снова упал головой на спальник и закрыл глаза. Неизвестно, что сейчас происходило в палатке, но стоны и влажные причмокивания доносились отовсюду. Лин ускорила свой темп, и мысли стали плавно покидать мою голову. Тело словно окоченело, и все чувства собрались в горячей перевозбужденной плоти детородного органа. Сначала медленно, но с каждой секундой все стремительней и стремительней я стал проваливаться в объятия экстаза. Тёплый упругий язык Лин ласкал и щекотал основание головки, пухлые губки сильно засасывали мою плоть. Долго терпеть такое было невозможно, и я рефлекторно сжал кулаки, изливаясь в диком оргазме.