Я шел по улице и пытался оправиться от шока. Тютин и Юлия Борисовна. Поразительно! Как быстро все меняется! Еще четыре года назад это был обыкновенный дерзкий юнец, а теперь этот муд*к пихает в жопу моей классной руководительнице. Пусть и бывшей. Мне было необходимо во всем разобраться, ибо так я оставить это дело не мог.

     Квартировал я у себя, в полузабытой запыленной однушке, которую мы с родителями так и не смогли продать. Опустившись на кровать, принялся думать. Кровь бурлила во мне. Стыд, страх, желание и... ревность буквально кипели в душе. «Как она могла, думал я, неужели она оказалась просто аморальной теткой, а не строгой цивильной учительницей? Да что оказалась, так и есть! Ебаться с каким-то Тютиным, паршивым ублюдком...»

     Я понимал, что эмоции говорили за меня. Приняв холодный душ, успокоив нервы валокордином, найденным где-то в закромах кухни, мне стало думаться легче и свежее. Я достал из-под кровати свою старую школьную доску, на которой в детстве когда-то рисовал, повесил себе над диваном и принялся писать вопросы.

     Итак, вопрос первый. Были ли у Тютина и Юлии Борисовны отношения до этого момента. Аккуратно выводя мелом буквы, я раздумывал. По ее интонации нельзя было сказать точно, трахались они раньше или нет. Реплики Тютина в стиле: «я хочу тебя больше жизни» склоняли к тому, что все у них было в первый раз. Но с другой стороны, поведение Юлии Борисовны, ее томное отнекивание говорило об обратном. На ум приходили ее слова «не здесь, нас могут увидеть, не сейчас». Словом, все туманно.

     Вопрос второй. Как Юлия Борисовна дошла до секса с каким-то детдомовцем? Этот вопрос вытекал, скорее, из первого. Ее бросил муж? Но ведь она говорила, что замужем. Ей не хватает секса? Так ведь тоже вроде взрослая женщина, могла бы себе и приличного мужика найти, тем более формы позволяют. Хотя, постойте-ка, может, ее просто заводит пикантность ситуации? Настоящий роман получается, секс с сиротой в школе, в жестком стиле к тому же. А вот это уже интересно. Раньше я бы сходу отмахнулся от этой мысли, но теперь она мне буквально не давала покоя: если она способна отдаться ученику прямо во время уроков, значит, на уме у нее может быть всякое. При условии, конечно, что он ее не просто принудил.

     Вопрос третий. Даже не вопрос, а утверждение. Любовь. Могла ли она проскользнуть между ними. Такие разные: взрослая состоятельная женщина и дерзкий юнец, который наверняка уже кололся раз двадцать и гоняет народ по вечерам в парке. Но, скажу честно, возбуждает это не на шутку. Член мой даже затвердел, но я вновь сконцентрировался на вопросе. Могла или нет? Скорее нет, чем да. Все-таки Тютин не был романтиком, который мог бы привлечь внимание утонченной, как я считал ранее, Юлии Борисовны.

     Чуть ниже я написал и подчеркнул два раза: «насилие» и прилепил рядом небольшой вопросительный знак. Пока все сводилось к этому. Эх, вот бы за ними понаблюдать, да какой только повод найти?

     Но тут я сам себя остановил. Какого черта я должен за кем-то наблюдать? Почему бы просто не пойти на открытый диалог с Юлией Борисовной, а затем на прямую конфронтацию с Тютиным? Хотя нет, с противостоянием лучше повременить, а вот учительницу хорошо бы выцепить, да поговорить по душам.

     И тут первая мысль: не поверит. Какие у меня есть доказательство того, что я видел их секс с Олегом? Тем более, вдруг они заодно, и она скажет Тютину и тогда прощай моя журналистская молодость... Но, секундочку, я ведь сделал фото. По наитию, инертно, можно сказать. Я мигом достал телефон из кармана джинсов и посмотрел снимки. Ужас и похоть охватили меня. Борисовна была в чрезвычайно сексуальной позе, выпрямив раздвинутые ноги, на каблуках, она отдавалась полировавшему ее промежности, уже вспотевшему, Тютину. Член в штанах снова начал твердеть, но я усилием воли заставил себя абстрагироваться от похотливых фантазий...

     Значит, доказательства у меня есть. На разговор с ней пойти вполне можно, тем паче, что повод есть, бывший ученик зовет поговорить в... Но тут проблема. На ресторан денег нет. Так, наверное, стоит просто поговорить с ней в школе? Время сейчас полседьмого, учителя в школе до семи, успею, стопроцентно. До завтра ждать сил нет, поэтому придется рисковать сейчас.

     Накинув на себя толстовку, я отправился по выверенному за долгие годы маршруту обратно в школу. В голове у меня все еще вертелись и Тютин, и Юлия Борисовна, и отчего-то вспомнилась Яна. Где она теперь? Надо бы у Синицына поинтересоваться, как раз сегодня в десять у нас встреча. Из школы уже точно вернусь, хотя, как знать, может, опять застану кого-нибудь врасплох...

     Я уже выходил из того самого небольшого парка за школой, где мы когда-то впервые совокупились с Яной, как вдруг услышал странные стоны откуда-то сзади. Оглянулся — никого. Вернувшись на пару шагов назад, мой взгляд едва скользнул по кусту сирени, который колыхался, прямо скажем, не по ветру. Я медленно подошел еще ближе и увидел какую-то пару. Голый мужик юлозил над стройной девушкой, джинсы которой сползли до колен, а подобия майки и куртки тряслись где-то на уровне шеи. «Вот зараза, подумал я, теплым майским вечером кто-то решил развлечься. Весьма пикантный способ, учитывая то, что до темноты еще далеко. Видимо, напились пива».

     На самом выходе из парка я увидел пару разбитых бутылок.

     Увы, но таковы были реалии спального района уездного города N.

     Школа уже показалась за тополями, как вдруг в меня влетела какая-то старшеклассница.

     — Какой красивый мужчинаа, — протянула блондиночка — не угостите девушку?

     — Не пью, — хмуро отозвался я.

     — Так давай начнем.

     Даа, явно шкура какая-то. Обтягивающие лосины, розовая маечка адидас, килограмм жвачки во рту — типичная представительница гопо сапиенс, то есть гопника-разумного. Серьезно, такие ведь должны были остаться в 2007, что еще за новости?...

     — Извините, я занят.

     — Шары в карманах катаешь, что ли?

     Это правда. Руки мои были в карманах джинсов, но на подобную дерзость я отвечать не стал, ибо не то увлекало мои мысли сейчас.

     — Так ты пойдешь со мной или нет? — с интонацией обезьянки спросила блондиночка, надув свои плохо накрашенные губы.

     — Тебе хоть 18 есть?

     — Пошел нах*й, суть не в возрасте, а в мироо... в мирооо, отщу... мироощущении, бля*ь!

     В чем 2007 выигрывал у нашего времени, так это в том, что тогда не у всех подобных шкур был доступ к Вконтакте.

     Я помахал ей рукой, ускоряя шаг:

     — До свидания.

     — Я с тобой не прощаюсь, ты, епта бля. Ты еще узнаешь, кого отверг!...

     Да мне, в общем, и знать не хотелось.

     Миновав все преграды на своем пути, я наконец добрался до школы. На этот раз обошелся без приветствия с дядей Васей, а скорым шагом прошел к учительской. На мое счастье, из нее как раз выходила Юлия Борисовна, слегка помятая, но как будто посвежевшая. Оказалось, что она меня ниже почти на полголовы.

     — Федя, — воскликнула она — надо же, ты пришел! Как давно я тебя не видела.

     Мы обнялись. От осознания того, что это тело, почти вплотную прижавшееся ко мне на несколько мгновений, лапал какой-то подонок сводило зубы и на душе стало как-то жутко: будто кошки по стеклу скребли. Я старался поймать каждый миг, наносекунду ее прикосновения и в то же время старался как можно быстрее вырваться из объятий. Меня словно рвало на двое. Однако прикосновения полы ее юбки о мои штаны было мне безумно приятно.

     — Я бы хотел с вами поговорить, — отпрянув, сказал я.

     — Да, конечно, — улыбнулась она мне.

     Какая приятная, лучезарная улыбка. Как я этого раньше не замечал? Стал взрослее, просто. Только и всего. Видимо, романтичные девочки вроде Яны или моих петербуржских пассий мне становятся не по душе.

     Интересная тенденция в связи с последними событиями.

     Юлия Борисовна быстро нашла ключи от кабинета, соседствовавшего с учительской, мы зашли туда и присели. Она, как и подобает, за учительский стол, а я — за первую ...

  парту, примыкавшую к нему.

     Юлия Борисовна села, элегантно закинув ногу на ногу. Я в очередной раз подивился стройности ее ножек и поморщился от того факта, что чуть больше часа назад их лапал какой-то гандон из детского дома. Или я слишком строг в суждениях и Тютин изменился? Гадать не хочу, сейчас в любом случае все выяснится. Юлия Борисовна смотрела на меня своими большими голубыми глазами, наполненными теплотой, доверием и неким любопытством. Она сказала:

     — Ну давай, рассказывай. Как Петербург, как учеба? В магистратуру пойдешь?

     Во рту у меня пересохло. Да что это со мной, черт побери? Кашлянув пару раз, я ответил:

     — Учеба нормально. Журфак живет, как говорится. Вот только журналистом я не хочу быть больше?

     Она состроила удивленные глазки:

     — Как не пойдешь? Как все что ли хочешь, в менеджеры?

     Я слегка улыбнулся:

     — Отнюдь нет, я решил пойти в магистратуру на филфак. Думаю, славист из меня получится неплохой. Не так денежно, конечно, но, думаю, что удовольствия от работы получу больше.

     Юлия Борисовна задумчиво покачала головой. Теперь я обнаружил, что ее прическа, как минимум, далека от идеала: сзади волосы хаотично торчали во все стороны, а челка чуть сбивалась вправо.

     — Но ведь ты планируешь оставаться там, в Питере?

     Я кивнул.

     — А что ж приехал тогда?

     В ее голосе я уловил усмешку. Как это на нее похоже, будто в старые добрые школьные времена вернулся!

     Я отвечал:

     — У меня ведь дед ветеран, а в этом году юбилей и его, и Победы, приехал поздравить.

     Она снова закивала со словами:

     — Молодец, уважаешь старшее поколение. У меня вот дедушка, тоже ветеран, скончался в прошлом году.

     — Соболезную

     — Да я не жалуюсь...

     Воцарилось неловкое молчание. Юлия Борисовна мерно покачивала ногой под столом, глядя в стол, а я все никак не мог подобраться к теме, меня интересовавшей. После бесконечно долгих секунд молчания, я нашелся с вопросом:

     — А как работа у вас? Какой класс новый?

     Юлия Борисовна картинно закатила глаза, как она всегда делала и чрезвычайно уставшим голосом произнесла:

     — Ты знаешь, покоя мне не дают, балбесы этакие...

     Я напрягся.

     — Я ведь два года 10—11 брала, — продолжала Юлия Борисовна, рукой поправляя волосы и выгибаясь в спине так эротично, что у меня немедленно образовалась парусина в штанах — Столько с этими экзаменами у них мороки! Когда ты учился, вам, и нам, кстати, было легче. Теперь же сущий ад.

     Она вновь села прямо, глядя мне в глаза. «Фух, думаю, вроде начало отпускать»

     — А я вот тут Тютина в школе видел, — несмело начал я — его что, в одиннадцатый класс взяли?

     Юлия Борисовна на мгновение изменилась в лице, даже покраснела, но тут же взяла себя в руки и непринужденно сказала:

     — Да, знаешь, он вроде как лучше учиться стал. В девятом классе литературу в качестве дополнительного сдавал.

     — А брат его...

     — Про это ничего не знаю, — сухо сказала Юлия Борисовна.

     Так вот откуда ноги растут, думаю. Поди специально подлец поближе пристроиться решил.

     Ее ступня случайно задела мое колено под столом.

     — Ой, извини, Федя.

     Я сглотнул:

     — Ничего страшного.

     Пора было предпринимать активные действия. Не мудрствуя лукаво, я полез в карман штанов со словами:

     — Юлия Борисовна. Вы знаете, я невольно стал свидетелем одной картины — она вдруг побледнела, но более ничем не выдала себя, однако мне и этого было достаточно — в которой участвовали вы.

     Вот так вот — сухо, лаконично, без всяких эффектов и красивостей. Правда, какая она есть.

     Лицо Юлии Борисовны выражало непонимание:

     — О чем ты? Какая картина.

     — Вот эта.

     И я показал ей фотографии.

     Тут на меня излился живой поток сознания. Сначала ор, крик, затем доверительные просьбы молчать, а далее — тихий плач. Я вышел из-за парты и чуть приобнял Юлию Борисовну. Она заплакала мне весь рукав, но довольно быстро оправилась. Глядя на меня своими распухшими глазищами, он произнесла:

     — Пожалуйста, никому не говори. Федя, пожалуйста! Мой муж на полгода улетел в Австрию, мы с дочерью совсем одни, начнется травля... Господи, Федя, не надо, не говори никому, прошу тебя. Умоляю!

     Я погладил ее по голове, что было достаточно фамильярно с моей стороны, и сказал:

     — Клянусь Богом, я ничего никому не расскажу. Но мне надо разобраться. Ответьте на мои вопросы, расскажите, как вы дожили до... такого.

     Я отошел от нее. Юлия Борисовна некоторое время смотрела на меня, будто оценивала. Ее недоверчивый взор блуждал по моему сосредоточенному лицу. Наконец, она прошептала:

     — И это цена твоего молчания?

     Я покачал головой:

     — Ни в коем случае не цена. Мне просто нужно разобраться. Мне нужна правда.

     Юлия Борисовна судорожно вздохнула, глядя на меня несчастными глазами, помолчала еще с минуту и сказала:

     — Я согласна. Думаю, мне давно надо было кому-то высказать это. Вот только я была уверена, что это будет, скорее, психолог, а не бывший выпускник.

     Она, придвинула стул ближе к столу. Я снова сел напротив, готовясь выслушать ее рассказ.

     Юлия Борисовна начала:

     — Три года назад, когда Тютин был еще в девятом классе, директор мне объявила, что я буду классным руководителем у 10А. Туда он и попадал. Но там был достаточно сложный класс, никто учиться не хотел и в десятый оставались всего восемь человек. Мне сказали, что надо число довести хотя бы до 15. И я, как могла, натаскивала еще пока не свой 9А на русский и литературу. У них ведь теперь два предмета надо в девятом сдавать. Вот они все поголовно и выбирали общество, физику, историю... А Тютин выбрал литературу. «У меня, говорит, к ней страсть». Ну я и стала его дополнительно готовить.

     Мы всегда сидели после уроков в лаборантской. Ну ты помнишь, да, я ведь там же тебя готовила. Тут-то я и начала замечать за ним странности. То он мне руку на колено как бы невзначай положит, то плечом обопрется. В лаборантской же не как здесь сидят, а бок о бок. Но я поначалу не придавала этому никакого значения. Уроки он готовил исправно, все читал, все делал.

     Вот однажды у них отменили физкультуру. И мы вторым уроком пошли с ним заниматься. Тогда я начала ловить от него бегающие взгляды, он словно раздевал меня. А я, дура, тогда еще платьице то праздничное надела, с розами, так как Новый Год уже наступал. Ты не помнишь его? Там еще вырез вполне большой, да и длиной оно всего как то, что сейчас на мне. Так вот, он, значит, возьми, да и скажи:

     — Юлия Борисовна, вы такая красивая сегодня, я вас поцеловать хочу.

     Я смутилась, само собой. Попререкалась с ним и дала все-таки в щечку себя поцеловать. Какая я глупая была! Сижу я такая, глазки прикрыла, а он в мою щеку едва ли не языком долбится. Еще и руку свою мне на талию запустил, а второй спину гладит. Я изумилась, быстро убрала его руки, отодвинулась, встала быстро, чтобы накричать на него и тут, видимо, о спинку стула или он так рукой придержал... В общем... у меня рукав левый порвался, и платье соответственно чуть вниз по левой стороне съехало, а там лифчик, грудь наполовину видна ему стала. Его взгляд... это не передать словами. Я его тогда впервые испугалась. Даже отчитать на мгновение забыла — все пыталась платье поддернуть. А я его выше начала поднимать, заодно и кричу на него, мол, что он себе, бестолочь такая, позволяет, а у самой платье до верха чулок подниматься начало. Олег глаза потупил, конечно, извинился, говорил, что случайно вышел, что так больше не будет. А я выбежала из кабинета и домой быстрее пошла, чтоб переодеться.

     С тех пор его зырки похотливые, прости за выражения, Феденька, на меня чаще обращены стали. И подмигнет мне на уроке, и тетради донести вместо меня потребует и стул отодвинет — и все это как бы с иронией, с насмешкой.

     Подготовила я его каким-то чудом с грехом пополам к экзамену. Он сдал. Прилично так, по баллам ...   если считать. Даже сама удивилась. На радостях даже обнял меня в школе. Я испугалась сначала, да он вроде ничего сверхъестественного и не вытворил в тот раз. После этого бдительность моя и испарилась куда-то. Подумала, что вот, наконец, исправился, отбросил все эти мысли поганые в сторону.

     И тут выпускной нарисовался в конце июня. Да-да, Федя, теперь и у девятых они тоже бывают. Поздравили мы всех, успешно и безуспешно сдавших экзамены, спели по традиции песню учительскую: «не забывайте нас ребята, вам путь-дорога предстоит, вам от своей уютной парты до взрослой жизни шаг пройти... «. Спели, дети потом выступления свои показали. А затем танцы начались. Мы с учителями сначала сидели тихо в сторонке, а потом Вера Викторовна, физику ведет, она первый год тогда только пришла, ты ее не знаешь, словом, она нам и говорит:

     — Айда, девчата, потанцуем с молодежью.

     С молодежью, блин. Сама только год как ВУЗ закончила, а все ей «молодежь» подавай. Зачем мы ее только послушались... Вышли небольшой кучкой, а тут как назло медляк, как вы говорите, начался. Вера начала с Колей Гробовским танцевать, они с Олегом одноклассники. Вдруг и Тютин появился рядом. Я вас, говорит, приглашаю, Юлия Борисовна. Вы не имеете право отказать.

     Поначалу все гладко было. Танцевали, качались неспешно. Стинг играл, «Shape of My Heart» помнишь такую?

     — Я вырос на ней, Юлия Борисовна.

     — И вот, — продолжала она — туда-сюда снуем по актовому залу... На мне тогда платье то же самое было, подшитое, как полагается и легкий пиджачок бордовый сверху. Танцуем мы, значит, мои руки у него на плечах, его — у меня на талии и вдруг он одну руку запускает мне под пиджак. Я разозлилась, захотела вырваться, но он крепко прижал меня к себе...

     — Подождите, — перебил я — а разве этого никто не видел?

     Юлия Борисовна покачала головой:

     — Ты ведь знаешь, это медленный танец. У нас и так с освещением проблемы, а здесь еще и специально лампочки погасили. Потом туман напустили... Ничего не было видно. А он, гад этакий, у меня все под пиджаком по спине водит, гладит так аккуратно. Но, думаю, ничего страшного, видимо, балуется так. Однако потом я почувствовала, что он мне молнию стал расстегивать на платье. Зря я расслабилась тогда, конечно. Говорю ему:

     — Олежа, что ты делаешь, ну-ка перестань!

     А он улыбается и так самодовольно:

     — Да бросьте вы, я ведь ничего такого и не делаю криминального...

     «Ничего криминального... « а сам уже по голой спине своей рукой юлозил. И под резинку лифчика ладонью залезет, и до бока гру... груди доберется, но все вроде... Значит... о, мне тяжело говорить.

     Я быстро встал, подошел к кранчику, достал из стопки пластиковый стаканчик и налил в него воды. Юлия Борисовна молча выпила, повсхлипывала, затем отпила еще. Тряхнув своими пегими волосами, она продолжила:

     — Вот... я ему и говорю, что так нельзя, это неприлично... А он — раз — и отстегнул крючок на лифе. Один за одним. Я буквально онемела от злости. Даже в глаза ему посмотреть не решалась. Бог знает, чем бы это все закончилось, но тут танец кончился, позажигали свет, он тут же отскочил от меня, а я пошла в туалет привести себя в порядок. «Что, думаю, этот бесстыдник себя позволяет?» Устроила ему разнос на следующий день, когда он документы в 10 приносил. Он сказал, что бес попутал, алкоголь сыграл свое (представляешь, учителю сказать о том, что ученик пил на выпускном!), потом извинился, разумеется. Я так его и простила. И мужу ничего не сказала.

     Больше я его до осени не видела. А в сентябре он никаких признаков симпатии не проявлял. Продолжал учиться с грехом пополам, уроки пропускал по два-три раза в неделю, но на литературу и факультативы по ней приходил исправно. Я даже удивилась: вот смена Федьке Ларионову подросла! Я у него тоже классной руководительницей стала. В классе 18 человек набралось, еще троих из соседних школ переманили. Зажили вроде все спокойно. У него даже девочка появилась, Лена Павлова, я заметила. Они с ней так гуляли красиво: он, балбес со двора, и она, примерная отличница. Вот только он испортил ее. Вмиг та с отличниц съехала, тоже по дворам стала шастать, семечки щелкать, на лавочках сидеть...

     Никак не могу забыть тот случай, когда мы на весенних каникулах в десятом поехали на турбазу. Помнишь «Брюсовскую»? Как обычно, заказали там. Пять домиков по пять комнат, два 10 класса и я, Вера Викторовна и Ольга Геннадьевна. Она то уже совсем немолодая женщина, но классный руководитель класса Б. Значит, приехали мы, самодеятельность ученики показали, потом наступил вечер и понеслась душа в рай. Вот ты думаешь, что мы, учителя, не знаем, как вы отдыхаете на турбазах? Да мы лучше вашего все понимаем! Итак, громко, музыка не смолкает, уже вечер, прохладно. У меня есть обыкновение гулять по набережной, когда мы на «Брюсовскую» приезжаем. Озеро, тайга — красота! Но тогда я решила задержаться подольше. В учительский домик вернулась затемно. Захожу в коридор, снимаю плащ, а из-за нашей с Веркой двери слышу какие-то стоны. В окно видела, что ночник горел, а шторы были задвинуты. Я в замочную щелочку заглядываю, а там Коля Гробовский поставил, извини меня, раком Веру Викторовну и... ну, занимались они сексом. Ты ведь Веру не видел еще, девушка она симпатичная, и бюст хороший, и сама стройная, и не замужем... А она так орет, так ему подмахивает, целует его... я ужаснулась сначала ее аморальности, но потом вспомнила, что Олег вытворял... потом вспомнила, что они друзья с Колей... Тут мне еще страшнее стало.

     Портить вечер я Вере не хотела, поэтому решила нагрянуть к своему классу с проверкой. Они в карты играли. На раздевание. Бутылку, видимо, припрятали, когда я зашла. Тютин тоже с ними. Только свитер снял. Торс у него такой... О, боже, это не правильно, но... Он был тогда реально красив. Смотрел на меня своими голубыми глазами и буквально пожирал меня. Я спросила его, где Коля? (дурацкий вопрос, но ничего в голову больше не пришло)

     — А он развлекается! — заявил с усмешкой Олег.

     Я кивнула, будто не поняла, про что он и уже собиралась выходить из их комнаты, как вдруг Олег спросил меня:

     — А вы с нами не желаете сыграть?

     Я тут же что-то закричала на него, отругала, мол, как он смеет, что себе позволяет. С сими словами и ушла от них. Иду медленным шагом обратно, а навстречу мне Коля. Счастливый... понятно из-за чего.

     Прихожу к нам с Верой в домик, а она лежит на кровати совсем голая, аж соски вверх торчат.

     — Юлечка, — протянула она задушевно — ты не поверишь, что сейчас было...

     Она мне рассказала, что пока меня не было к ней пришел Коля, принес бутылку вина, они распили его и Коля предложил ей... заняться сексом, словом. Ну она понятное дело, девушка молоденькая, всего изведать хочется, вот и согласилась. Тем более, говорила она, Гробовский на нее давно уже внимание обращал.

     Я отчитала Веру, что за это ее и посадить могут, а она все трясет своими черными, как смоль кудрями и только смеется.

     — Зато мне было хорошо-о!...

     Стали мы ложиться спать. Первый час ночи, уже и свет погасили. Я лежу в одной ночной рубашке без... Извини, Феденька... Без нижнего белья... и заснула, значит... Просыпаюсь от того, что кто-то мне живот придавил, и по ногам холодок идет какой-то. Просыпаюсь и вижу: надо мной черный человек какой-то возится, лечь на меня хочет. Первая мысль: насильник. Вторая: вернулся Коля и перепутал кровати. Я ногами оттолкнула его, закричала, а человек этот раз — и в окно. Не успела я даже свет включить. Перепугалась жутко. Вера тоже проснулась, изумилась. Сказала, что Коля прийти не должен был. Сам понимаешь, на кого у меня подозрения сразу пали.

     Но больше вроде происшествий не было. Или, по крайней мере, Олег себя ничем не выдавал. С тем и начался 11 класс. С Леной они расстались, и этой зимой стала замечать я, что Тютин косо поглядывает на меня. А ...  

     тут я рассказала в учительской, что у меня муж на 8 месяцев в Австрию улетает. Уж не знаю, догадался ли об этом Олег или выведал у кого-нибудь, да только стал он совсем вальяжно себя вести. После факультатива подойдет — по попке хлопнет, да не просто, а так в ложбинку ребром ладони залезет. На все замечания — ухмылки либо извинения.

     Но я не знаю, что страшнее — то, что он это делал или то, что мне, в конце концов, стало все равно. На его легонькие шлепочки после сдачи денег на ремонт, охрану я уже не реагировала. На факультативах ему ничего не стоило положить мне руку на талию или на плечо. И я все ему спускала.

     И, наконец, произошел сегодня тот случай, который ты запечатлел... После факультатива подходит он ко мне, уже в коридоре, говорит:

     — Юлия Борисовна, вы знаете, я вас люблю. И хочу здесь и сейчас.

     Я оторопела, а он уже прижал меня к стенке и начал руки свои совать...

     О дальнейшем я знал. После окончания своей речи, Юлия Борисовна вновь заплакала. Я рассуждал про себя:

     «Значит, этот подонок ее все же принудил. Нахал! Хотя он не промах. Разрабатывал он свою жертву четко, методично. Но ошибся с последним: в отличие от этой Веры Викторовны и Коли, Юлия Борисовна не захотела его... Или нет?»

     Я и решился задать вопрос на прямую:

     — Итак, он вас якобы любит. А вы его?

     Она подняла на меня заплаканные глаза и прошептала:

     — Я люблю мужа, конечно... у меня есть дочь... а он... Не знаю...

     После первой реплики я уже готов был спокойно выдохнуть, но последние ее слова отнюдь не вселяли в меня надежду. Значит, зерно в этой почве все же есть...

     — Конкретнее, пожалуйста...

     — Ну я знаю, что у них были проблемы с Леной... расстались они. Не знаю, почему, но мне даже это... понравилось... на душе легко стало. И когда муж уезжал... я свободнее себя почувствовала. Ты не подумай, у меня мыли не было ему изменить. Как ученика я люблю Олега, но тебя любила даже больше...

     Подобно молнии ударили меня эти слова. «Только как ученика, сокрушался я, а этого м*дака? Ты же подмахивала ему, я все видел... Посмотрим, что ты, то есть вы мне еще расскажете...»

     Но ей нечего было мне говорить. Она в очередной раз взяла с меня честное слово, что я никому ничего не расскажу.

     — Знаете, — наконец-то я нашел решение — мы должны с вами завтра вновь встретиться. Я приглашаю вас в ресторан. Мы все еще раз хорошенько обсудим и примем правильное решение. Я понимаю, насколько тяжело сейчас вам и поскольку я сейчас здесь, считаю своим долгом помочь вам.

     Юлия Борисовна оторопело посмотрела на меня:

     — Я бы не хотела, конечно, чтобы кто-то еще в этом принимал участие, но... Я согласна. Ты так великодушен, Федя! Хоть мне слегка и не по себе от всего этого...

     — Так во сколько за вами зайти?

     Она выдавила из себя улыбку и сказала:

     — Давай встретимся завтра в семь...

     — ... где?

     Она призадумалась, наклонив голову и открыв мне свою идеально ровную белую шею. Наконец, Юлия Борисовна нашлась, что ответить:

     — У моего дома. Ты ведь помнишь, где я живу? Здесь, за углом.

     Она показала мне пальцем в окно и я увидел сталинский бордовый дом, в котором и жила Юлия Борисовна.

     — Тогда договорились, — серьезно сказал я, и мы распрощались.

     Я вышел из кабинета. От всей этой истории голова у меня просто шла кругом. Я поглядел на часы: два часа до встречи с Мишкой. «И все-таки как могла эта неприступная женщина дать слабину? — недоумевал я — как такое вообще может быть? Чем ее покорил Тютин? Или все же не покорил... Любовь это... Нет, кого я обманываю. Это насилие. Над личностью. Этому детдомовскому мерзавцу просто захотелось по*баться со взрослой женщиной. Но, право слово, сколько же он терпел. Гробовскому удалось уломать новую физичку быстрее. Кстати, хорошо бы посмотреть на нее и узнать, где таких шалав в учителя готовят»

     Я шел домой мимо парка озлобленный и неудовлетворенный. Мне хотелось чего-то большего. Член от захватывающей истории Юлии Борисовны стоял колом, но не мог же я разрядиться при ней... или с ней... Хватит, надо гнать эти мысли прочь! Сосредоточься и радуйся, Федя, ты вскоре увидишься с лучшим другом!

     И тут из темноты парка навстречу мне вышла та самая блондинка, которая пыталась соблазнить меня часом ранее. Все в той же маечке, плотно облегавшей ее крепкий бюст, в лосинах, выгодно подчеркивающий ее аппетитную задницу и длинные не совсем стройные, но очень красивые ноги. «Вот дура, — подумал я — холодно ведь уже».

     Она помахала мне рукой и побежала навстречу:

     — Ну что, зубрилка, одумался?

     С чего она решила, что я зубрила?

     — Поаккуратнее с языком, молодая девушка...

     — Да ладно тебе, видно же, что ты умный. И очки носишь...

     Я недоуменно поглядел на нее. Я их носил когда-то, но когда учился в школе...

     — А ты, стало быть, меня знаешь?

     Блондинка самоуверенно тряхнула головой, и сквозь мешавшую ей говорить жвачку проурчала:

     — Ты — Федор Ларионов, учился у нас в школе когда-то.

     Меня словно пыльным мешком по голове ударили. Я опешил.

     — Тебя любой дурак в нашей школе знал, — наклонив голову влево и будто оценивая меня, проворковала блондиночка — даже я тебя помню.

     Это было чертовски подозрительно. Она младше меня года на четыре-пять. С другой стороны, что я теряю. Может, и правда стоит познакомиться? Выглядит она ничего, а мне с подобными историями никакого аскетичного терпения не хватит...

     — А тебя то как зовут?

     — Меня? Я — Лена.

     Она протянула мне руку, но я, вместо того, чтобы пожать ее, поцеловал:

     — Очень приятно. А по фамилии как?

     — Павлова.

     Вот это номер! Бывшая девушка Тютина. Бывшая отличница, чтоб ее. Да, а выглядит неплохо. Тем более, Олег ее обидел, оставил... нехорошо так поступить, даже с подобными ей девушками.

     — Тебе 18 то есть уже?

     — Так я апрельская, — улыбнулась она мне — че, уже трахаться хочешь?

     — Как грубо. Нет, просто поинтересовался.

     — А ты лучше номером телефона поинтересуйся.

     — С удовольствием.

     После этого странного диалога мы обменялись номерами. Что я теряю? Ничего. А отмстить Тютину всегда неплохо бы...

     — Я тебе позвоню как-нибудь...

     — Обязательно, — сказала она, удаляясь и вертя свой задницей до неприличия откровенно — я пока еще свободна.

     — До скорого.

     Я сдержанно помахал ей рукой и, сосредоточившись на своих мыслях, двинул по направлению к дому, откуда позже пошел на встречу с Синицыным.