Когти тигра

     / быль /

     Начальник химической службы атомных субмарин капитан-лейтенант Виват Москаленко был большой оригинал. Одно имя, данное родителями в момент поднятия рюмок при очередном семейном торжестве, уже намекало на то, что родившийся рыжеватый, громко кричащий младенец, станет человеком неординарным. Действительно, будущая судьба офицера складывалась так, что в этом далеком, забытым богом «медвежьем» углу, где служил Москаленко и уже пять лет ходил в закоренелых холостяках, лишний раз подтверждала его неординарность.

     В то время, когда многие из его друзей, оставив прежних жен, которыми они сдуру обзавелись на первых курсах учебы в военных училищах, потихоньку стягивали трусики со следующих будущих кандидаток на эту трудную, но почетную должность жены морского офицера, их верный друг Виватик еще не «склеил» и первой.

     Многие объясняли это тем, что у Москаленко между ног висел вечно спящий «банан». Но, как потом оказалось в действительности, все они просто ошибались. «Банан» у холостого Виватика был, что надо: целых двадцать пять толстых сантиметра. Он всегда был готов с резвостью тигра запрыгнуть на самую вертлявую бабенку, о чем многие из них несбыточно мечтали, чтобы поиметь в кровати такого молодца вместо спящих, храпящих, пахнущих водкой усталых мужиков, у которых уже к началу ночи их могучие «Бананы» почему-то превращались в маленькие, сморщенные перчики, которые их женами были уже не востребованы. Поэтому гарнизонные «леди» не уставали мечтать о могучем «Банане» нашего героя, а их мужья, завидев Москаленко в гарнизонной сауне, чернели от зависти.

      — С этаким богатством и неженатый, — недоумевали одни.

      — Таким «Прибором» можно было бы давно передрать самых высокопоставленных элитных Московских шлюх, и щеголять на проверках флота в свите Главкома, — сокрушались другие, мечтавшие о карьере в Белокаменной.

     Но Москаленко, казалось, не замечал этих ехидных намеков, продолжая демонстративно игнорировать прекрасную половину человечества, пока в гарнизоне не объявилась, словно упавшая звезда с неба, Татьяна Кваша. Она устроилась официанткой в офицерской столовой, имея лицо Джаконды и зад величиной с корму авианосца.

      — Верных двенадцать кулаков, — прикидывали одни, когда официантка стояла к ним задом.

      — Ха! Там верных все двадцать. — усмехаясь, вторили им другие.

     Однако никто из окружающих не осмеливался теоретические прикидки размеров этой части женского тела подтвердить практикой. Один, наверняка подпитый, все же как-то умудрился прикоснуться к этому интересному месту могучей женщины, но тут же отлетел метров на пять, выплюнув выбитый зуб.

     Муж официантки, видимо, не перенес такого изобилия и однажды сбежал прямо с супружеского ложа, тут же запрыгнув в постель к тощей, как жердь, жене комбрига. Тот ушел на субмарине в море, но так и не вернулся, как и все остальные, которые с ним были. Им пропели вечную память в местной церквушке, бросили венок в море на то место, где погрузилась подлодка, крепко напились на поминках и вскоре забыли.

     Так повелось на Руси, что вдовы не скоро выходят замуж. Мужики почему-то их обходят. Нет, они не против крутнуть любовь с этими бабенками, но и только. Но Москаленко оказался иного мнения и все благодаря своей неординарности.

     Как-то в один из вечеров наш Виватик неуклюже топтался у двери новоявленной холостячки, пряча за спиной какой-то сверток.

      — Можно? — неуверенно спросил кавалер, когда дверь перед ним внезапно открылась.

      — Входите, — тихо ответила женщина, не ожидавшая визита незваного гостя.

     ... Он сидел за столом на кухне, дымя в потолок, а она жарила картошку на сале, то и дело вытирая руки о фартук на крутых бедрах. Трое детей хозяйки, мал — мала меньше, лежали гуртом, посапывая, на ее кровати, а мать, явно не умещавшаяся с ними, видимо располагалась на небольшом диване, где уже было постелено.

      — Чаю не хотите? — спросила хозяйка после того, как они допили бутылку водки и доели последнюю картошку.

      — Можно и чаю, — снисходительно кивнул гость.

     Они пили чай и продолжали изучать друг друга.

     «Ну, что он во мне нашел?!» — терзалась сомнениями женщина.

     «И какой леший занес меня сюда?» — дивился он.

     Когда часы пробили три после полуночи, они очнулись от взаимного созерцания.

      — Я постелю на полу, — предложила она.

      — Угу, — бросил он, направляясь в туалет.

     ... На полу было жестковато, но просторно. Он обнял ее за шею, притянул, поцеловал. В этот миг, когда «Банан» у него уже стоял по стойке «Смирно!», кровать скрипнула, и раздался в темноте боязливый детский голосок:

      — Мам, ты где?!

      — Здесь, — подхватилась она.

      — А что ты делаешь на полу?

      — Отдыхаю... А ты спи, котик...

     На кровати опять все стихло, только слышалось посапывание маленьких носиков.

      — Уснули? — спросил он.

      — Да. Поехали, — прошептала она.

      — А ты не боишься, что родишь четвертого?

      — Не... Я кое-что предусмотрела...

      — Тогда держись...

     Он старательно, потихоньку вправлял в нее свой «Агрегат», и когда достиг дна, она вздрогнула, обхватила его голову обеими руками, крепко прижала к себе и впилась жадными губами в его пересохшие губы.

     Поиграв своим языком с его, она оторвалась, прошептав:

      — Ну, что вставил?

      — Почти...

      — Тогда качай. Только потихоньку, не то заору. Потихонечку, вот так, молодец, я хочу его лучше распробовать...

      — Как мороженое? — усмехнулся он.

      — Я забыла, когда его ела...

     Он старательно продолжал накачивать ее, словно шофер колесо. Она предательски стонала, крепко зажав обеими руками рот.

      — Что ты чувствуешь? — садистски спросил он.

      — Как твое дышло уже через горло вышло, хихикнула она.

      — Я могу вынуть...

      — Что ты! Мне так хорошо. Я — летаю, — она обхватила его руками за ягодицы и живо заработала тазом. Чтобы он больше не задавал ей глупых вопросов, она снова впилась в его рот, засасывая в себя все его содержимое. Ни одна из прошлых баб его так не целовала и ни в чьем теле его член не чувствовал себя столь уютно и комфортно, как теле этой молодой и такой страстной женщины. Он почувствовал, как томная сладость заливает все его тело. Он напрягся, изогнулся, и тут его пульсирующая струя стала заливать ее лоно. Она не отстранилась от него, еще сильнее прижимая к себе. Так раскаленная и потрескавшаяся земля от лучей летнего беспощадного солнца с жадностью глотает потоки первого и столь долгожданного дождя, порождающего и продолжающего жизнь.

     Когда все было кончено, он встал, не зная куда идти.

      — Иди в ванную. Вода в ковшике...

     Он ушел, пошумел в ванной, затем вновь нырнул к ней под одеяло.

      — Чем это ты цокал по полу? — спросила она, слыша его шаги.

      — Когтями тигра...

     Она села, запустила руку к ступне его ноги.

      — Мамочка родная! — подхватилась она, чиркнув спичкой. И тут же обомлела. Ногти на пальцах его ног были длинными, как у собаки. Они далеко выступали за края пальцев, загибаясь книзу...

     ... Утром он принес чемодан с вещами. Она стала их перебирать, готовя к стирке.

      — А где носки? — спросила она.

     Он замялся, а затем, нехотя, ответил:

      — Знаешь. Я их как-то не ношу...

      — Теперь будешь носить, — положила она перед ним носки бывшего мужа.

     Он согласно кивнул, поняв, что настало время расстаться не только со своей свободой, но и с когтями тигра...