Ну, вышло все неслучайно, было бы лицемерно сейчас, спустя уже несколько лет (подумать только!) делать вид, что получилось это, скажем, из-за неудачного совпадения планет и светил...

     Скажем, я вполне обыкновенный семьянин среднего возраста. То есть, когда я только заводил семью, мне казалось, что уж у меня-то она непременно будет необыкновенная — я, конечно, видел уже не один десяток брачных союзов, где супруги теряли взаимный интерес и, частенько, не только в смысле секса, но и во всех прочих, увы, тоже...

     Поэтому я женился не сразу, довольно поздно, осмотрительно выбирая себе подругу жизни. Рекомендации при этом никакой роли не играли — до сих пор не считаю правильными поучения иных «бывалых», типа «нагуляешься, тогда уж и... «.

     Я никогда не был ветреником, никогда количество женщин в моей постели не превышало одной, и никогда и до свадьбы не заводил себе подругу, предварительно не расставшись с предыдущей... И я не считаю, что это плохо. В конце концов, животная похоть — это не совсем то, что определяет суть нашей жизни, разве нет?

     Ну, вообще, мой расчет удался в полной мере. С моей женой Ольгой мы прожили почти двадцать лет вполне счастливо — не разу у нас не было серьезных ссор, ни разу она не вызывала у меня желание все бросить, не было у нас ни жесткого матриархата, ни моего домашнего тиранства — словом, спустя много лет я могу быть свидетелем. Такое тоже возможно!

     В постели Оля была для меня идеальна настолько, насколько хороши бывают ножны, специально изготовленные для конкретного клинка. Уж и не знаю, как это происходит у других мужчин, но все эти годы свой немалый без похвальбы, темперамент я направлял только на жену, которая была младше меня на шесть лет — и всегда был исключительно доволен результатами... И в первую очередь, потому, что всегда довольна была она. Не знаю почему, но я вообще принадлежу к тому типу мужчин, который получает удовольствие от соития только чувствуя взаимность партнерши. В том числе поэтому я никогда не испытывал интереса, скажем, к проституткам, хотя и отношусь к ним без особой брезгливости. На мой взгляд, бывают люди куда хуже, к которым общество относиться куда лучше... Таким образом, наша жизнь текла вполне обычно. Пока мы были молоды и бедны — мне в момент свадьбы было около тридцати, мы жили в общежитии университета, где преподавал. Позже мне пришлось уйти из науки, о чем я и сейчас очень жалею, и заняться тем, что вольно именуется «коммерция», правда, с научной базой... Моему предприятию повезло, и мои разработки имели успех на узком рынке средств радиоэлектронной борьбы, сначала для нужд плодящихся, на манер грибов, охранных структур, потом мы вышли и на международный рынок вооружений, когда «законодатель дал добро»... Вот тут у нашей семьи появились настоящие деньги, которых раньше и видеть-то не доводилось...

     К тому моменту, как мы переселились из однокомнатной квартирки в личный коттедж в городской черте, нашей дочке уже исполнялось 17, и она закончила школу. Я высокий сухой блондин, а моя жена — среднего роста, и светло-русая. Поэтому, очевидно, наша Наташа уродилась чем-то среднем — ростом выше матери, стройная, но не худая, волосы русые, но светлее чем у Ольги, а глаза — ярко-голубые... Таких глаз не было ни у меня, ни у Оли. У нас обоих глаза невыразительные — то ли зеленые, то ли серые. Говорят, такие же голубые глазища были у моей бабушки, которую я, к сожалению, не застал... Разумеется, мы очень любили свою дочку, но, честно говоря, скорее мы любили её как продолжение друг друга, чем как живого человека, личность. Что ни говори, а по-настоящему любовь до поры у нас была одна: у меня Оля, а у неё — я...

     В школе Наташа особыми успехами не блистала, но в старших классах обнаружила вдруг страсть к иностранным языкам, а потом неожиданно для всех, включая учителей, незаурядные способности. Когда она возвращалась из школы, никто бы не принял её, высокую длинноногую девчонку в джинсовом сарафанчике, с густым хвостом пшеничных волос, за полиглотку... Я вообще думал, что она выйдет замуж сразу после школы — уже лет в двенадцать её личико светилось незаурядной красотой, и поклонников было, хоть отбавляй. Но ничего этого не произошло. Девочка со всей душей ударилась в учебу, и вскоре знала (!) именно знала, замечу, испанский, португальский, английский, французский, немецкий и вдобавок подбиралась к славянской группе языков. Подумывала и о скандинавах...

     Короче, видеть её мы стали все реже — чаще всего тогда, когда она запершись в своей комнате с наушниками на голове зубрила очередной курс. Я знал, что у неё по крайней мере года два был постоянный парень, и жена уже начинала примерять на него роль будущего зятя (мне он не особенно нравился, но пожалуй, был ничем не хуже своих сверстников), но тот, похоже не выдержал Наталкиной страсти к разноязычию, и срулил с курса. Что она ему там позволяла — не знаю... Наверно, поцелуи, да по коленке погладить, разве что. Припоминаю её тогдашнюю, и с трудом вериться, что она могла позволить залезть себе, скажем, в лифчик... Хотя у бедняги, наверное, возникало искушение не раз, — дочка росла спортивная, подтянутая и крепенькая, как свежая репка, размер её бюста, в 16 лет, мне как-то сказала жена — аж третий, а тугая попочка наверняка призывнейше перекатывалась под тканью юбочки, когда она вышагивала своей пружинистой, целенаправленной походкой... Но я на все это не обращал никакого внимания. И Оле, которая иногда самозабвенно, даже с некоторой грустью хвалила дочку, что мол все при ней, верил скорей на слово, чем предметно — на самом деле, дочка росла, но как-то не мог воспринимать Наталку иначе, чем ребенка, по сути я относился к неё также, как будто она только начала ходить самостоятельно...

     Когда Наталка закончила школу, мы уже постановили. что учиться она будет за границей, и платно. Во-первых, у нас были на это деньги. Во-вторых, в совершенстве владея почти всеми европейскими языками, наша девочка умудрилась остаться почти полной невеждой во всех прочих науках, особенно в точных. Это создало бы дополнительные сложности при поступлении в хороший отечественный ВУЗ, например в МГУ. Удивительно, но факт — требования к студентам у нас по-прежнему были выше, чем, скажем, в Германии. Наконец, сам факт её способностей позволял избежать затруднений при учебе в любой европейской стране, да и в некоторых неевропейских...

     Так что мы отложили требуемую сумму, сделали необходимые запросы, справили документы — и Наташа поступила в древний европейский университет с шести вековой историей, изучать славянские и прочие среднеевропейские языки. Прошло еще пара месяцев, в течении которых Наталка только и делала, что учила материал, и мы проводили её на самолет...

     Прошел год. Мы знали, что она учиться хорошо, да и вообще дела у неё идут отлично. Сначала она много писала мне и Оле на и-мэйл, присылала уйму фотографий, потом стала чуть реже, — ссылаясь на занятость в учебе, потом и вовсе раз в месяц. Зато один раз мне написал по-английски её декан, где от души поздравил с успехами дочери, она выступила с каким-то докладом. Блестяще, как я понял. Было чертовски приятно, но слегка странно, что она сама нас не порадовала... Мы оба работали (Оля категорически не пожелала сидеть дома в свое время, и сейчас её рекламное агентство давало уже ощутимый прибыток), так что только по вечерам, бывало, разговаривали о ней, как там Наталочка, как все складывается... Увы, в основном приходилось гадать. Когда в конце зимы Наталка написала, что на лето хочет вернуться в Россию отдохнуть, характер наших разговоров изменился. Мы стали планировать, как будем проводить вместе время, Оля даже предлагала совместное путешествие на Юга... Я бы предпочел наоборот, Карелию или даже Финляндию, но в целом идея была хороша. Сейчас мы могли и просто отдыхать, не особенно заботясь о времени. Ну, не так что бы совсем не заботясь....

 .. но уж месяц-то выгадать могли. Время летело быстро, и вот настал день, когда самолет с Наталкой должен был приземлиться в аэропорту нашего города. Мы с женой почему-то страшно волновались, принарядились, и изрядно подергались, полчаса проторчав в зале ожидания аэровокзала, — приехали, понятно, значительно раньше, чем надо было. Оля вышла к нам навстречу в густой толпе приезжих, но я увидел её сразу между десятками других юношей и девушек... Сразу почувствовал неимоверную радость — странно, но почти за год я ни разу не ощущал особой тоски по дочери, как я уже говорил, мы с женой были слишком самодостаточны... Но тут будто что-то защемило мне сердце, когда я увидел её. Она шла со спортивной сумкой на плече, в джинсовых шортиках чуть выше коленок и зеленом топике с нашитыми кармашками, волосы отросли еще длиннее, и теперь над голубыми глазами развивалась пушистая, трогательная челка... Все Наталкино тело было покрыто ровным, золотисто-шоколадным загаром, волосы тоже чуть выгорели, а вот глаза так и остались кусочком нашего северного неба на лице мулатки... — Хай ма! Хай, дад! — она с ходу швырнула сумку, и повисла на плечах сначала у меня, потом у Оли... Я отчетливо почувствовал тугие дыньки её грудок, когда она прижималась ко мне, пахло от неё необычно, — как-то... остро, что ли. Не знаю, но когда она оторвалась от меня и прижалась к Оле, я еще несколько секунд чувствовал этот запах...

     Она начала взахлеб рассказывать, как провела время. Оказывается, долгое время она училась в Греции, изучая славянские корни новогреческого, для своего очередного доклада. Там, ясное дело и загорела, да... Она шла чуть впереди, под руку с Олей, и без конца щебетала, Оля её слушала и задавала вопросы, а я... как бы это сказать... Я шел чуть поодаль, нес её сумку (очень тяжелую, кстати, а ведь она несла её без напряжения) и... любовался дочерью. Ничуть не стыжусь этого и сейчас — я просто глаз не мог отвести от её загорелого плоского животика, крутых округлостей бедер, стройных мускулистых ног, изящной шеи, плавного подбородка... Эх, как молодо, зовуще колыхались её груди при каждом шаге! Как она ступала — будто приплясывала, покачивая бедрами, перекатывая крепкие, как два яблочка, ягодички!!... Странно, ведь прошло не так много времени, — но как же изменилась наша девочка, какой сладкой спелостью наполнилось её тело!..

     Я участвовал разговоре, и тоже, время от времени, задавал вопросы, те что меня на самом деле интересовали. Жена, если заметила мой взгляд, то вряд ли списала его на что то иное, кроме радости встречи — слишком мы друг к другу привыкли. Я же откровенно услаждал взор всю дорогу до машины... Дома Наталка, устав от смены часовых поясов, тут же завалилась спать. А мы разъехались по делам...

     Оставшаяся неделя прошла прекрасно — Оля и я все свободное время проводили с дочкой. Подруг у неё было немного, и она быстро совершила все визиты вежливости, так что обычно мы заканчивали вечера втроем, дома, или в какой-нибудь кафешке, или вместе ходили в кино. Я продолжал постоянно любоваться дочкой — казалось, не насмотрюсь никогда... Её прекрасное тело только выигрывало от любого наряда — и в вечернем платьице, и в застиранных джинсах и клетчатой рубашке Наташа смотрелась просто чудно. А для меня будто наступил новый прилив сил. В свои пятьдесят я еще очень даже ничего, но теперь я и вовсе не ограничивал себя ни в чем — едва уединившись, набрасывался на Олю и, как в молодости, овладевал ею, даже не раздевшись до конца... Всю неделю я не переставая любовался на дочь, и жадно, страстно насиловал жену при первой же возможности — в разных позах, утром и вечером, днем во время обеденного перерыва и неожиданно просыпаясь посреди ночи... При этом секс был тот же, что и все двадцать лет — я соединялся с Олей, никого не воображая себе. Не верите? Но на самом деле так и было. Оля бы мигом почувствовала неискренность, уж поверьте... Она была очень довольна, и приписывала мою страсть весне — правда, был уже июнь, а я был рад и такой простой отговорке...

     На выходные мы запланировали поездку за город, на одно из наших знаменитых озер. Для купания было рановато, а вот порыбачить, позагорать и посидеть у костра можно было замечательно... Но уже к субботе выяснилось, что Оля будет занята все выходные — по крупному контракту ей пришлось долго консультировать большую торговую фирму, по вопросам открытия отдела в торговом центре. Открытие ожидалось как раз в понедельник, и к нему надо было серьезно подготовиться, а в бизнесе выходных, увы не бывает... Так решено было, что мы поедем вдвоем с Наташей. Надо сказать, что это меня не сильно обрадовало. Я привык такие вот уик-энды, как нынче говорят, проводить с женой, и только сознание, что у нас впереди еще все лето, примирило меня с этой мыслью... В субботу ранним утром мы с Наталкой собрались, сели в машину, куда было уже погружено все необходимое, и выехали за город. Всю дорогу я боролся со сном — ночью я задал хорошую «трепку» Оле авансом за все выходные, так что люстра качалась, и 0если жена осталась досыпать положенное с помятым телом, но довольная душой, то я проснулся ни свет ни заря, чтобы успеть к утреннему лову. Что до Наташки, то она едва усевшись на сиденье рядом со мной, немедленно заснула сном праведницы, оставив на меня роль капитана и штурмана... Оделась она в шортики и маячку с глубоким вырезом, так что я мог слега порадовать себя видом её почти обнаженных шикарных грудок, мерно покачивающихся в такт дыханию, когда время от времени на неё косился...

     Мы приехали на место довольно рано. Это была наша старая, еще со студенческих времен освоенная стоянка, — так что не пришлось особо суетиться, чтобы расставить палатку, заготовить дров, и заняться рыбалкой. Надо сказать, Наталка проявила завидную сноровку в лагерных заботах, оказывается, в Греции они, студенты, жили почти исключительно в палаточных лагерях, и она многому научилась. Я невольно заглядывался, как изгибалось её стройное тело, когда она нагибалась за очередной веткой для костра, или натягивала тент... Во общем, убедившись, что девочка справится, я пошел на берег с удочкой. Воздух был чистый и по-утреннему свежий, с озера несло влажной прохладой, легкий ветерок создавал чуть заметную, невесомую рябь на поверхности темной воды... нет, жить определенно стоило!

     Клевало, правда, не шатко ни валко. Просто я упустил самый замечательный для рыбной ловли предрассветный час... Тем не менее, я просидел на берегу почти до полудня, украсив садок дюжиной довольно крупных сигов и кое-какой мелочевкой. Больше надежды на улов не было, и я пошел к стоянке, дабы немедленно употребить рыбу по назначению, — сварить свежую уху...

     Когда я пришел к лагерю, первое, что меня удивило, была его ухоженность — впечатление было, будто мы собрались основаться здесь надолго. Дрова высились изрядной кучкой, обложенный кругляшами костер трещал и обдавал жаром, оба котелка — для чая и ухи, — были полны свежей воды, палатка стояла на самом правильном во всех отношениях месте... Наталка отдыхала от трудов праведных, лежа на надувном матрасе в тонюсеньком купальнике — казалось, его вот-вот сдует ветром. Я не знаю, как такие называются — трусики буквально состоят из нескольких веревочек, удерживающих узкий треугольничек ткани на лобке, а вместо лифа — два вовсе уж непонятно на чем крепящихся клинышка, прикрывающих только соски, да так, что они явственно угадываются под тканью... В первый момент я вообще подумал, что доченька встречает меня голышом. От этого зрелища я просто потерял дыхание, и только убедившись, что ничего особого не происходит — девушка греется на полуденном солнышке, только и всего, — пришел в себя...

     Еще раз «облизнул» взглядом округлые колени, нежно-упругие ляжки, крутые бедра, рельефный животик, и конечно, практически обнаженные груди, тугие, налитые сводящей ... с ума живой тяжестью, с твердыми вершинками-сосцами. В этот момент я и почувствовал, что кровь вовсю кипит, а трусы явственно становятся тесноваты... Мне стало стыдно. И за себя, и почему-то за Олю. Я тем не менее, улыбнулся непонятно чему, и весело похвалил дочку за отлично разбитый лагерь. Она повернулась ко мне, и ответила, что уже заждалась. При этом взгляд её был какой-то... Ожидающий, что ли? Я мысленно отругал себя последними словами, и стараясь на неё не смотреть, принялся за уху...

     Уха на самом деле столь же нехитрое блюдо, что новомодная лапша быстрого приготовления. Умеючи, можно управиться минут за пятнадцать. Столько времени мне хватило, чтобы собраться с мыслями. Кажется, я переусердствовал, любуясь дочкой... Какие бы мотивы не двигали мной раньше, сейчас я точно знал, что испытываю — я её попросту хотел, как мужчина, без всяких сомнений... Вот и сейчас при мысли об этом я почувствовал сладкую греховную истому, а член опять начал твердеть, будто и не побывал в работе только сегодня ночью... Я быстро высыпал нарезанные овощи в котелок с рыбным бульоном, мелкую рыбешку выбросил, а сигов разложил на тарелке, отделяя белое, сочное мясо от костей. Наташа сначала с любопытством следила за моими действиями, затем принесла пенку и села рядышком, обняв руками колени.

      — Папка, а ведь я тоже умею уху варить, — внезапно сообщила она, видимо чувствуя мою неловкость.

      — Когда же ты успела научиться? — спросил я. В походы она с нами ездила редко, обычно проводя выходные дома...

      — Меня один рыбак научил, на Эгейском море. — улыбнулась она. Ох уж эта улыбка, эти ямочки на щечках...

      — Так они же морскую рыбу варят, — подумав, заметил я, — Это не одно и тоже. — Ну, он почти все делал как ты, правда, они там редко из одной рыбы варят суп, обычно кладут креветок или октапусов каких-нибудь... Очень вкусно, и никаких особых тонкостей, главное, все свежее...

      — Ну им хорошо, возле моря-то, — поддакнул я, — а как ты познакомилась с рыбаками?

      — Там был один русский, представляешь? Молодой парень, лет двадцать. Из белоэмигрантов еще... Он меня с ними познакомил, и всему научил. Его Андрей зовут. Семья у него совсем бедная, вот он и рыбачит во время каникул, чтобы на учебу заработать...

      — Как интересно! — заметил я, понимая, к чему клониться разговор, — Вы подружились с этим Андреем?

      — Да не то чтобы... — глаза Наталки слегка затуманились... — Он неплохой парень. конечно, но такой... Такой меркантильный! Думает только о деньгах. Он и за мной начал ухаживать, как потом оказалось, потому что решил, что я дочь российского олигарха.

     Что и говорить, есть у меня такой знаменитый однофамилец. Даже жалко немного простофилю Андрея, право слово...

     Наталка меж тем продолжала:

      — ... он такой красивый парень, там климат такой, и либо человек сразу высыхает и гниет, либо вырастает в такого вот загорелого полубога... Я просто балдела поначалу, так красиво он все делал...

     Я её не перебивал. Дело было ясно как божий день, — предприимчивый рыбачек навешал лапши красивой и богатой, по его разумению, дурочке... Попутно обдав романтикой аттических заливов и сладким запахом морских водорослей. — ... все было замечательно, но меня напрягало, что он все время расспрашивает про родителей, про их жизнь и прочее. И однажды после таких расспросов я не выдержала, и мы объяснились. Ну, все и выяснилось. Он был потрясен не меньше меня!

     Еще бы.

      — Правда, кажется и такие родители его вполне устраивали, но я его уже видеть не могла!..

     Ну что тут сказать? Я как не старался, не мог изобразить отцовский гнев — какое там, скорей уж сдерживал снисходительную улыбку от южной предприимчивости... Парня можно понять, причем в обоих смыслах. Как ни крути, словом. Хорошо хоть, что он не показал высший класс, — иначе наверняка был бы уже моим зятем. Ну, а то что «смахнул пыльцу девственности»...

     Я никогда не питал особого-то почтения к этой самой «пыльце». И женушка моя, хоть я её и не расспрашивал о былом, досталась мне уже не девочкой. Ну и что? А сам я был ли девственником? Чего же тогда спрашивать с других?! Поэтому я только улыбнулся, и дружелюбно, как мог, погладил дочку, выглядевшую исключительно несчастной, по золотистому плечику:

      — Хоть удовольствие-то получила?

     Она вновь расцвела своей шикарной улыбкой «с ямочками». — Ну еще бы! — заговорчески подмигнула она, поняв, что скандала не будет, — А чего я, думаешь, так повелась-то, дура?

     После этого что-то переменилось. Я, чтобы подбодрить её, немедленно рассказал историю из собственной молодости, как меня едва не женили на дочке какого-то председателя сельсовета, девушке привлекательной во всех отношениях, но на удивление неумной...

     Мне, честно говоря, почему-то стало сразу легче... Я разлил ушицу, вкусную и наваристую, по тарелкам, и мы с удовольствием поели. Наташа для порядка одела футболку, и хотя та была слишком короткая чтобы я совсем не бросал взгляды на её бёдра и литые икры, смотрелась почти пристойно... Она старалась всячески поучаствовать в трапезе, то отрезая мне хлеб, то подкладывая в тарелку рыбы — словом, явно пыталась обозначить свою признательность за понимание...

     Солнце уже припекало по-летнему, температура поднялась до тридцати. Какое-то время мы просто нежились под солнцем, переваривая обед, а потом мне захотелось окунуться в воду... Я разделся, с удовольствием подставив свое худое, жилистое тело лучам, какое-то время, оставаясь в одних плавках, стоял перед берегом, а затем погрузился в холодную, еще не погревшуюся озерную воду... Я вообще всегда стараюсь окунуться в реку или озеро, если есть такая возможность, это какой-то акт слияния с природой, что ли... Плавал я долго, время от времени глядя на фигурку дочери на берегу. Холодная вода наилучшим образом подействовала на мозги — теперь я вполне ясно понимал, что надо делать. Да просто ничего... Все и так хорошо, право слово. Убейте меня, я не считаю себя мерзавцем только от того, что возжелал родную дочь — просто контраст, новизна подействовала на мой организм. Причем, скорей благотворно, в конце-то концов, в моем возрасте редко ощущаешь такие сильные страсти, этому надо только радоваться, не так ли? Таким образом успокоив себя, я еще какое-то время поплавал, пока не почувствовал, что мышцы немеют от холода, и повернул к брегу...

     Когда я вышел, то, как и обычно, почувствовал в полной мере, до какой степени замерз. Все тело свело приятной тяжестью, по коже бежали мелкие мурашки... Я едва добрел до матраса и грузно упал на него, вытянувшись во всю длину. На лице у меня, должно быть, было написано такое блаженство, что Наталка невольно заинтересовалась, и, не спрашивая разрешения, стала стягивать футболку. — Холодно, — предупредил я, но она ведь только что видела, как я плавал в озере почти полчаса? Наталка, несмело копотя босыми ногами по прибрежной гальке, пошла к озеру... Я только блаженно смотрел ей в след, мысленно поглаживая крепенькие ягодицы, такие округлые, гладкие, что я будто ощущал их под своими ладонями... Стройная, с мускулистой спиной, крутыми бедрами, ладными крепкими ногами и тонкой, как горлышко восточного сосуда, талией, она смотрелась как фотомодель, кинозвезда, словом, существо не из нашего мира... «Нимфа», — подобрал я подходящее определение... Хвост блестящих густых волос раскачивался, обдавая волной почти всю загорелую спину. Она неуверенно попробовала воду носочком, очаровательно вытянув ножку. Отдернула назад... Что ж, водица была совсем не та, что в каком-нибудь Мраморном море... Но характер у неё определенно был — как и все новички, она не стала отступать, и набрав в легкие воздуха, с разбегу влетела в холодную воду, подняв фонтан ... 

     Хоть чем-то! Почему ты только сейчас на меня обратил внимание? Я был шокирован еще больше, если это вообще было возможно. Ну не помню я никаких Наталкиных знаков внимания к себе, хоть убей... А может от того и не помню, что не обращал на неё особого-то внимания всю её жизнь? Что ж, в этой части упрек был вполне справедливый, мы с Олей куда больше интересовались тем, как Наталка питается, учиться, одевается, чем тем, что у неё вообще на уме. Просто красивая девочка, вот как я её воспринимал... Что еще нужно красивой девочке от родителей?

     Вот, оказывается, к чему это может привести! Нда-а... Разумеется, все эти мысли я оставил при себе.

      — Ну... Ты выросла. Я почувствовал, что ты стала женщиной... ничего не мог с собой поделать, винил себя — ведь это извращение, грубо говоря. Боялся тебя напугать, покоробить... — я объяснялся виноватым тоном, да я и впрямь чувствовал себя виноватым. Не в том, конечно, что не совратил Наталочку еще в пору созревания, а в том, в чем и вправду был виноват... Надо было потеплей с дочкой, поласковей, только и всего... Впрочем, после случившегося каяться было уже поздно...

      — Ты ведь давно хотел меня, правда? — спросила дочь, заглядывая мне в глаза.

      — С того дня, как ты приехала, — ответил я чистую правду. — Тогда давай ты будешь мой, пока я отдыхаю дома, ладно? Я люблю маму, но и мне это очень нужно. Очень. Я мечтала об этом все время там, за границей... Никого не надо обманывать — мы же можем бывать вместе? Недолго, папка? Всего несколько недель...

     Самое ужасное, что больше всего сейчас я хотел не разговаривать с доченькой, а... поставить её в классическую позу и засадить промеж тугих ягодичек, вот в эту самую ложбинку, самой природой проложенную под мужской член...

     Перспектива наслаждаться её телом все лето не только меня не пугала — она восхищала.

     Но меня пугали две вещи — я не знал, как смогу скрыть измену (хотя как-то и не ощущал себя изменником) от Оли, и с трудом представлял, кем же мы будем с Наталкой приходиться друг другу в будущем. Отец и дочь? Простите, не верю. Любовники? Бррр... ненавижу даже само слово. Муж и жена? Глупости. Наталка еще растущая личность, ей захочется узнать еще многое, а я, наоборот, старый тюлень, и недолго еще смогу выдерживать её энергию и молодость, разочаровывая её. Понятно, что я говорю не только и не столько про секс...

      — Ладно, посмотрим. — сказал я наконец веско. — Приедем домой, поглядим как все будет, доченька... Я хочу тебя, ты же видишь? Просто проблем будет много, это тоже надо понимать... Кстати, ты что же, предохраняешься? — спросил я с улыбкой, надеясь, что она вышла не очень напряженной...

      — А как же... — улыбнулась моя дочурка, — Я когда ехала, дала себе залог тебя окрутить. Надо было все предусмотреть. Я теперь мужчин знаю... Я не выдержал и рассмеялся, шлепнул её по попке, и отправил на озеро подмываться...

     Остаток дня я провел... с удочкой. Ловил, кроме шуток, рыбу... После полудня жара стала спадать, и сиг пошел уже плотной чередой, благо место было очень хорошее. Потом я взялся за спиннинг, ушел подальше и взял двух приличных тайменей, в одном, мне одному известном, месте. Пока я этим занимался, Наталка тоже увлеклась, и пополнила садок еще четырьмя сигами... Когда стало смеркаться, мы выпили чаю, убрали дрова подальше, и забрались в палатку... На этот раз Наталка решила не быть пассивной — дав мне чуть-чуть насладиться свой грудью и бедрами, она решительно расстегнула ширинку моих джинсов, резво стянула трусики и запрыгнула на меня верхом... Я порядком устал после столь насыщенного дня, и с удовольствием отдался созерцанию того, как моя раскрасневшаяся от усердия доченька ритмично раскачивается, насадившись на мое естество... Как трепещут её обнаженные груди, скатываться между ними на плоский животик капельки пота, как раскачивается собранный в резинку хвост волос... Наталка двигалась сначала неспешно, жадно, то насаживаясь на мой член целиком, то почти выпуская его из себя... Затем её движения стали резче, глаза затуманились, она прикусила губу и крутилась вдоль его ствола все быстрее и быстрее. Казалось, он вошел в неё небывало глубоко. Было чувство, будто я пронзаю её насквозь — от промежности, до гортани... Мой орган не столь уж и велик — но и не мал, зато в толщину весьма незауряден. Моя жена бывало говорила, что такое — редкость... А сейчас на нем вертелась, постанывала, запракидывая голову, оттапыривая прекрасную грудь, моя дочка... Какой-то сюрреализм. Ощущения были даже острее, чем в прошлый раз — влагалище дочери охватывало меня еще плотнее, и проникновение было глубже...

     Наконец, Наталка не выдержала, застонала глубоким горловым стоном, и упала мне на грудь, подергивая бедрами... Я еще не был удовлетворен, поэтому вынужден был действовать... Обхватив её полубесчувственное тело, я решительно поставил её на колени, согнул, и все так же не снимая джинсов, глубоко въехал сзади, почти как и хотел совсем недавно... Её золотистые ягодички были покрыты мельчайшими капельками пота, которые время от времени сползали в ложбинку, особенно во время мощных толчков, которыми я сотрясал Наталкино тело... Зрелище её обнаженной спины с рельефом напряженных мускул и цепочкой ракушек-позвонков небывало возбудило меня... Я запустил пальцы в её шелковистые русые волосы, и загонял, раскачивая все тело, долбил её, как рабыню, невольницу, то вновь становился нежным, целовал её плечи и поясницу... Она сначала приходила в себя после прошлого оргазма, затем стала по-кошачьи выгибать спину, привыкая к новой позе, отдаваясь мне полнее... В очередной приступ нежности я почувствовал её напряжение, готовность, и ускорил ритм. Когда она застонала, кусая подушку, я тоже прибавил, и с очередным толчком неспешна, нежно кончил в неё, перебирая между пальцами мягкие пряди... Некоторое время мы не расцеплялись, но вскоре усталость взяла свое, и мы упали рядом, плотно обнявшись и ощущая приятную дрожь по всему телу...

     На следующее утро мы проснулись, почти не веря во все вчерашнее, но растерзанный вид обоих и чувство приятной легкости убеждали в обратном... Мы провели почти что обычный день — из эротических переживаний могу вспомнить только затяжной поцелуй, после особенно удачного пойманного тайменя. Ближе к вечеру собрались, и поехали домой...

     Дома все обернулось проще, чем я думал. Усталость после выходных была более чем естественной отговоркой от супружеских обязанностей, которые, впрочем, мне никто никогда силком и не навязывал (скорей уж наоборот). Наталка вела себя прекрасно — абсолютно честно рассказала матери о наших выходных — ну, разве что, о чем умолчала... Так что врать не пришлось не мне, ни ей. Оля решительно ничего не заподозрила — да и многие бы на её месте додумались о ТАКОМ?! Так что жизнь прошла своим чередом... К моим супружеским добавились, так сказать, еще и «отцовские» обязанности, которые, по чести, были скорей приятнейшим дополнением. Могу уверенно ответить, обе мои женщины были довольны, а я был доволен собой. Мы с Наталкой занимались любовью по нескольку раз в неделю — обычно, когда я мог приехать с работы пораньше, или выезжая, как и первый раз, на природу или просто на прогулку. Дочурка была готова предаваться страсти в любом положении, и в любое время — дома в спальне, в машине, в душевой, в палатке, но больше всего любила когда я охаживал её в классической, «миссионерской» позе, на нормальной застеленной постели. А мне больше всего нравилось овладевать ею по утрам, в ванной — согнул её к раковине, приспустил трусики, и засадил от души... Наталка говорила, что это отдает «советским общажным плебейством», но я и не спорил — что ж, такая вот у нас была молодость...

     Путешествие как-то не сложилось. Во-первых, мы оба, я и Оля, были очень заняты, как это ни прискорбно. Во-вторых, почему-то сама идея постепенно забылась всеми — по разным, разумеется, причинам... Поэтому лето мы провели дома, вместе. В августе пришла пора Наталке собираться на учебу. Оля наготовила ей с собой кучу гостинцев, нашего, северного приготовления, с целью контрабандного провоза и угощения обделенных такими деликатесами европейцев... Я подарил дочери ноутбук, новенький, и весьма недешевый даже для нас. Она была в восторге... Перед её отъездом мы долго не могли уловить минутку, но наконец я заманил её в гараж, и мы очень нежно, неспешна отдались любви на заднем сиденье, причем чтобы заглушить стоны, Наталка, зажала в зубах полотенце... Кончили мы одновременно, что было для нас редкостью...

     Когда мы оклемались и привели себя в порядок, еще долго сидели вместе...

      — Папка, я ведь не дура, и все понимаю, — наконец вздохнула доченька, — Ты любишь маму по-настоящему, почти никто так своих жен не любит... — Конечно люблю, милая, — улыбнулся я.

     Это было правдой. Я никогда в течении этого лета не забывал про Олю, хотя и предавался страшному греху, никогда не строил планов бросить её. Нас с Наталкой связывала любовь отца и дочери, страсть юной девушки и еще не старого крепкого мужика, да по сути и все. Это немало — но недостаточно, чтобы Оля выпала из моего сердца. Годы вместе, в бедности и богатстве, радости и горе, мы вместе вырастили прекрасную дочь, вместе похоронили родителей... Как высказать все это моей девочке, чтобы она поняла?! Звучит это скорей фальшиво, затасканно. Оно и не должно звучать, это надо чувствовать...

      — Я для тебя всегда буду дочкой, вот это ужасно... — протянула Наталка вновь.

      — Глупости, доченька. Ну а как еще может быть? Именно доченькой, моей любимой доченькой... Так получилось что мы любим друг друга... необычно. Но почему мы должны менять что-то? Разве мы полюбим друг друга сильнее? Она кивнула, то ли моим словам, то ли своим мыслям... Мы проводили её на самолет, и не видели с того момента почти два года. Мы жили с Олей счастливо, пожалуй, даже лучше чем раньше... Дочка, её голубые глаза, её прекрасное тело как бы оставались со мной все это время. Мы переписывались, часто общались по телефону — она нас вовсе не забывала. Потом она снова приехала, еще красивее и взрослее, чем была. И вновь было такое же лето, веселое и свежее, как весенний ветерок...

     В начале прошлого года Наталка погибла, года её самолет, летевший над Красным морем, попал в грозу... На поверхности воды были найдены только несколько тел, и нашей дочери среди них не было.

     Вот так и закончилась моя повесть. Я живу — но уже не знаю для чего, ибо моя Оля после смерти Наталки потеряла тягу ко всему. Она все больше и больше уходит в себя, теряя остатки связи с реальностью... Я же живу — ем, пью, куда-то еду... Думаю. Я все время думаю, кем же мне себя назвать — любящим отцом, слишком поздно отдавшим долг любви, или просто — старым козлом, сомлевшим перед молодой попкой... Я до сих пор не знаю, к чему все это было. И нужно ли это было хоть кому-то?

     Просто жду конца...

     Будет же он когда-нибудь...

     E-mail автора: [email protected]