Я напрягся вспоминать, вспомнил одну мужскую болтовню на эту тему.

Миша зашел в комнату и огляделся. В комнате был полумрак от задвинутых штор. У стена стояла кровать, и на ней спала женщина. Этой женщиной была Петина бабушка. Больше в комнате никого не было. Миша подошел к кровати и нагнулся к самому лицу пожилой женщины. Ее дыхание было ровным и спокойным. Миша высунул язык и лизнул женщине щеку. Она не шевельнулась. Тогда он осторожно стащил одеяло немного вниз и посмотрел на ее груди. Груди были прикрыты полупрозрачной сорочкой. Но это не могло скрыть тот факт, что груди у пожилой женщины были обвисшими.

     Петиной бабушке было 62 года. Но Мишу это нисколько не смущало. Наоборот, это было для него очень важным фактором — её возраст. Мише нравилось наблюдать за ней, когда он приходил к Пете в гости. Когда в комнате никого не было, он подбегал к стулу, с которого только что встала эта немолодая женщина, падал на колени и начинал нюхать то место, где только что покоилось седалище взрослой женщины. Он нюхал стул, и ему казалось, что это занятие само-собой разумеющееся для очарованного зрелым телом юноши. Нос был его пропуском в мир фантазий. В этом мире царствовали женщины, которых вряд ли можно было отнести к молодым и стройным. Но Мише очень нравилось погружаться в него. В этом мире он был как рыба в воде. Там его фантазия почти не имела границ.

     В центре комнаты стоял большой крест из потемневшего от старости дерева. В предрассветном сумраке был виден силуэт привязанной к кресту девушки. Ее руки были привязаны к перекладинам креста, а ноги были прикреплены к ржавым железным кольцам, торчащим из каменного пола. Глаза ее были завязаны. Она была полностью обнаженной.

     
— Алло, слушаю, — выдохнул мягкий женский голос из динамика телефона.

     Война с чужими. Часть 2.

     Иногда я перестаю себя чувствовать человеком, женщиной. Когда-то мне сказали, что я не смогу иметь детей. Эта мысль должна была меня разрушить или придать иной импульс. Я не буду останавливаться на слезах и остром чувстве неполноценности, я лучше скажу о том, что отсутствие страха перед зачатием освободило во мне чувственность. Причем какую-то злую, беспощадную и стремительную. Во мне пропала жалость к мужчинам, они потеряли для меня ценность в том смысле, что могут помочь даровать жизнь, теперь это потеряло смысл. Осталась просто жадность к удовольствиям, которые они могут дать, при старании, конечно. Такая холодность к людям делает меня очень сильной, я не беру в расчет их переживания, только если мне надо их использовать. Что будет потом, когда я постарею или дальше — за границей жизни? Такие мысли посещали меня, но чувственный поток был сильнее, я отгоняла их, ведь то, что я имела сейчас, позволяло утолять самые острые желания.

Рассказ основан на здешней публикации — серии .

     В 2568 году наша цивилизация впервые столкнулась с внеземной жизнью, и все было, так как предсказывали предки — началась война за планеты. Материнская планета Земля была началом нашей ветки развития в космосе, и она же была первым ударным флотом. Мы захватили около двенадцати новых планет и основали колонии, но на тринадцатой все изменилось. Мы были лишь вторыми колонистами. Первое знакомство с чужой цивилизацией не увенчалось успехом. Чужая раса получившая название «Инсекторы» (Инсекторат), не питала иллюзий и сразу выступила против наших колонистов. Разгром нашей колониальной группы в сорок вымпелов и более пяти миллионов поселенцев был очень серьёзным ударом для нас. Мы перешли на путь войны.
Инсекторат на протяжении трехлетних боестолкновений показал себя как очень агрессивный и страшно плодовитый организм, который насчитывал более сотни разновидностей видов и подвидов двух типов — членистоногие и беспозвоночные. Все успешные компании врага объяснялись их неугасающей численностью, на каждого нашего солдата они были готовы положить до трех десятков своих особей, это был выгодный для них обмен.
В 2570 году впервые был обнаружен улей чужих, который был уничтожен полностью. Позже был найден еще один улей. Было принято решение об изучении улья перед его ликвидацией.

Сыро здесь, темно. Замыленное окно пропускает мало света, да и хорошо — черт с ним, со светом, хоть бы ему пропасть. Никому еще ничего хорошего не сделал этот свет. Пыхчу все, двигаюсь, разминаю свою подругу. Хапнули водки давеча. Стоны ее, будто неврастеничные, жир этот ее по бокам, за который мне так хорошо хвататься. Чавкает пизда, взбухшая плоть всегда призывно охает. Трясется. Она ахает, как и обычно, выплевывает слова вместе со слюной. Семя мое хочет, значит. В пизду, туда, чтобы сладострастие утолить. Тело — оно того, требует. Что сделается? Я не то расскажу.

     В помещении «похоронного» участка, где за 130 нормочасов и 2, 5 кубометра обрезной доски делали изделие «200». Налиты рюмки «За упокой» и «Земля пухом». Все попытки руководства пресечь «обряд» заканчивались коллективными жалобами, что опять стали сниться «жмурики». Самая главная угроза заключалась в отказе мыть покойничков в трезвом виде. Руководство махнуло рукой на «неприкасаемое помещение» с надписью: «Вход в противогазе».