«Если бы я тогда не пошла на эту вечеринку и не увидела моего любимого Васечьку, обнимающегося, явно не просто так, с самой большой давалкой нашей школы — Элькой, сейчас всё было бы по-другому. Когда я вижу его с другими девчонками, меня наизнанку выворачивает. А по натуре он такой козел!!! Все козлы! Он никогда не будет моим. И вообще, вокруг столько разных парней, которые готовы всё отдать, чтобы быть моими. А мне нужен только этот кабель. Ну и ладно, буду одна, завязываю с парнями». — Размышляла Лена, идя из школы. Сзади послышались шаги и тяжелое дыхание.
Да, их было ровно сто. Не больше и не меньше. Сто незабываемых розовых ночей, подаренных мне очаровательным ребёнком по имени Лили, которому я, в свою очередь, подарил жизнь пятнадцать лет назад (затейливые переплетения этого предложения напоминают мне... Впрочем, об этом чуть позже).
Перед уходом гостей Жанна смазала их анусы специальным составом, так как их задние дырочки только что были лишены девственности, а их надо было еще разрабатывать и разрабатывать, а поэтому — беречь.
Понедельник. Прекрасное, немного жарковатое, июльское утро и... звонит будильник. Я просыпаюсь в своей широкой кровати, слегка приоткрыв глаза и взглянув на часы. На них 6.30 утра. «Ещё 15 минут, и подъём» — тихонько бормочу себе под нос, одновременно переворачиваясь на спину, максимально распластавшись на своём ложе. Моё обнаженное тело частично освещено солнцем, пробившимся сквозь шторку на окне. Его лучики падают на тоненькую полоску пушистых волосиков, украшающих мой белоснежный лобок. Как хорошо, если бы так было всегда, изо дня в день. Лежишь себе, нежишься в постели, наслаждаешься приятными впечатлениями от нового тёплого, ясного дня, ласково проводишь рукой по своей очаровательной пипке и не думаешь ни о чём. Однако, хозяйка природа подумала не только о приятных лучиках, которые скользят у меня между ног и о том, что там находится, она не забыла (почему-то) о месячных. При одной только мысли о них, моё настроение ухудшается, а ведь сегодня тот самый день...
С показным спокойствием и с нейлоновым скрипом Маргарита снова закинула одну плотную ногу на другую. Она волновалась, впрочем, так волнуются многие, кто впервые летит за границу. До отлета еще было время, в голове сумбурно теснились мысли, иногда возникали цветистые монологи-отрывки из письма, которое она напишет Надьке, как только окажется там, за бугром. Именно сейчас, сидя в шереметьевском кафе и потягивая коктейль, Рита впервые оглянулась на свою жизнь и педантично поделила ее на 3 этапа. Первый — скука — от рождения до 17 лет: школа, музыка, репетиторы по французскому, первые сексуальные игры с Вовкой Чердаковым, о которых она никому ни гу-гу, только Надьке — лучшей подруге. Она сама старалась это забыть, чтобы фамилия Чердаков никогда даже рядом не стояла с ней. А ведь, собственно, именно Чердаков подарил ей первый оргазм, присосавшись к клитору пухлыми юношескими губами. И он же безболезненно пронзил ее, сделав женщиной раз и навсегда. Все равно, это детство, скука. Второй этап — разврат — с 17 до 22 лет. Начался он в ресторане, который местные называли «Зеленый огонек». Затащила туда Надька, старшая подруга-лимитчица. Мама не одобряла эту дружбу, а папе не нравилось, что соседняя квартира была общежитием лимитчиков, его раздражало их веселье, пьянки-гулянки. В этом он был ни сколько не оригинальнее своих соседей-москвичей. Лимиту не любили. Но Надька производила благоприятное впечатление. А что? Приличная девушка из провинции, не поступила в педагогический институт, устроилась санитаркой в психбольницу. Это временно. А вообще-то девушка мечтает преподавать французский язык, любит детей. Именно так охарактеризовала Рита Надьку своим родителям, после чего ей разрешили бывать у них дома. «При случае Надюша с французским Риточке поможет», — мечтала мама. Шли годы, Надька все работала санитаркой, так и не поступив в институт, сдавая, впрочем, регулярно вступительные экзамены. После школы к ней присоединилась Рита, тоже не набрав нужное количество баллов. «Девочкам не везет», — констатировала мама, — будут вместе готовиться еще год». С Надькой было легко, весело, она все понимала, но, честно говоря, блядь была прожженная. Рита знала о ее жизни, о мужчинах. Надька ей рассказывала все до мельчайших подробностей. И вот сманила она Риту — приличную москвичку — в «Зеленый огонек», где потный майор предложил 75 рублей за ночь с Ритой. «Ты че, — шептала Надька истерически, — 75 мне отродясь не предлагали, не отказывай вояке, вот те ключ от моей комнаты, иди, не пожалеешь, мужик, сразу видно, приличный, я маме твоей скажу, что ты у репетиторши задержалась, иди, поймай кайф».
Она не понимала, почему ее жалеют, хотя и привыкла к этому с самого рождения. Ее мир был не хуже того, другого, о котором она знала понаслышке. Ее миром были запахи, звуки, прикосновения. Они говорили ей о многом. Иногда они кричали ей, и тогда она закрывала уши. А еще ее миром были сны — странные, каких не видит никто на свете. Кровь, которую она слышала в себе, несла в себе чью-то память, образы, виденные другими, далекими и близкими, которые жили раньше.
Мой сосед Андрей недавно купил собаку. Поскольку на всём этаже я слыла самым опытным собаководом, он обратился ко мне с многочисленными вопросами, которые появились у него после приобретения животного.
Оксана — невысокая, плотная девушка лет восемнадцати с рыжими волосами и веселыми, живыми глазами. Она общительна, очень красива, особенно когда смеется. Говорит не много, но разговаривать с ней всегда приятно. Я удивился, когда узнал сколько песен (таких, которые я любил и пел ещё в детстве) она знает наизусть и как замечательно она их поет, — совершенно не стесняясь и не ломаясь. Да, Оксана в чем-то совсем как ребенок, её хочется защищать, ласкать, делать только приятное. Большинство встречающихся мне молоденьких девушек — полные дуры. Они мало что видели, мало что знают и ничем не интересуются. Возникает чувство, что современный идеал подрастающего поколения — наштукатурившаяся до неузнаваемости девушка с сигаретой в зубах — типичная блядь. На подобные горестные и, наверное, не совсем справедливые мысли наводит меня вид из моего окна на кухне — вид на среднюю школу.
Пары, которые живут однообразной жизнью часто расходятся. А, все из-за того, что «жена» не захотела попробовать, а «муж» боялся спросить. Поэтому редко кто живет хотя бы год, т. к. в семье начинаются неурядицы, споры, скандалы, а мужья в большинстве случаев уходят на лево. Жены кстати тоже, далеко не исключения. Мой муж не боится разнообразия и меня это радует, т. к. если бы боялся я не знаю что бы было с нашими отношениями:.
Она всегда любила качественные вещи, будь то одежда, мебель, автомобили, еда или табак. Она понимала, что труд сотен мастеров своего дела всегда будет отличаться от мутного потока ширпотреба. И теперь, сидя в отличном, красивом кресле, она с удовольствием пила хороший ликер и курила дорогие вкусные сигареты. Одну за одной. Одну за одной. Она всегда нервничала перед приходом своего Мальчика. Ей каждый раз казалось, что чуда не повторится, что пронзительная фальшивая нота зачеркнет все, что накопилось в ее памяти горсткой тайных сокровищ. Много ли нужно, чтобы прихлопнуть эту маленькую и беззащитную пичугу — счастье. Достаточно одного неверного слова или взгляда, чтобы позволить уродливой Жизни заполучить маленькую, заботливо выпестованную ложь. Но он всегда поступал и говорил правильно. В этом мальчишке интуитивно жил умница-актер, способный вытащить любую провалившуюся сцену. Он всегда умел распознать ее настроение и подыграть в безошибочно найденном тоне... Было время, когда она не боялась этих встреч. Все начиналось так просто и предсказуемо, что у нее не болела голова над тем, что следует говорить и делать. Мальчик был другом ее сына, и в первый раз она увидела его, смешного и неловкого, когда они репетировали какую-то песню в студии, громыхающей динамиками. Эту студию она, не скупясь, соорудила для своего прыщавого, некрасивого, неродного отпрыска. Деньги, которые она тратила на него, помогали ей забыть о том, какая она плохая мать. Они сидели, обложившись пивом, громко обсуждая какую-то ерунду. В динамике надрывался безголосый придурок, но им было по кайфу слушать его крики, и она ничего не имела против. Сын смотрел на Мальчика с почтением. Он всегда выбирал друзей, перед которыми преклонялся, и, если кто-то из них давал слабину, он всегда обрушивался на вчерашнего кумира со всей спесью богатого избалованного ребенка, способного ленивой фразой поставить на место нищего выскочку. Новый кумир выглядел не слишком уверенно, и ее это позабавило. Долго не продержится, подумала она, оглядывая его безвкусный прикид и руки, не знающие, куда себя девать. о потом Мальчик посмотрел на нее, вскользь, как на мебель — и она вздрогнула, как от удара хлыстом. За телячьей поволокой проволочно блеснула острая, мгновенная вспышка. Она фотографически осветила ее изнутри. а мгновенно засвеченном фото она увидела себя — стареющую суку, жалкую, никому не нужную, трижды проданную и продавшую, красотку с обложки в пивном кабаке, в пятнах от воблы и мокрых кружек... Звонок в дверь. Это он. Всегда так — под его пальцами звонок как будто тише, чем у остальных. Позвонит — и скребется, как кот, своими длинными гитарными коготками. Она бросилась в прихожую и сумела замедлить шаг только у двери. Ледяной замок охладил ее руку, она прижалась к нему лбом и только после этого отворила дверь... Заполучить его было для нее привычной бабьей игрой. Сначала она выведала у сына телефон, потом подстроила его приход в гости в отсутствие ее отпрыска, потом поила его чаем, разговорами, намеками, взглядами. Он не отстранялся, но и не помогал ей в ее осадных мероприятиях, наблюдая за ними с откровенной скукой. Так продолжалось несколько дней, и с каждым днем она запутывалась все больше, чувствуя, что привычная игра с им не проходит. Возможно, впрочем, он просто набивал себе цену. Во всяком случае, потом, когда эта цена прозвучала, она поняла, что доход от одной из небольших фирм придется пускать в новое русло. И, увы, она совершенно, то есть абсолютно, не могла торговаться. Этот загадочный мальчишка не был блядью в штанах, профессиональным жиголо. Он жил в мире своих фантазий, и Ей нашлось там странное место в виде безобразной драконши, чахнущей над златом. Медяками здесь было не откупиться... Он чертовски безвкусен, этот гений притворства. Вот и сейчас, не взглянув на дорогой ликер, он откупоривает отвратительное пиво и закуривает этот свой Житан. Он сидит в кресле, не сняв куртки, с поднятым воротником, глядя на нее раздраженным взглядом бродяжки, которому налили супа в столовке для бомжей. Смешной, родной до отвращения стиль. А ведь за последние полгода этот мальчик стал богат, даже по взрослым меркам. Почему он плюет на все, что для нее является символом астоящей Жизни?... Он даже не купил себе машину, хотя об этом, вроде бы, должен мечтать каждый мальчишка. Он тискает ее, как девку на дискотеке. Ее, перед которой трепещут начальники в больших кабинетах, где даже мухи жужжат на полтона ниже. Ей это нравится, нравится его грубый напор, его не по детски сильные руки. Ей нравится, когда он валит ее на ковер и там, в луже опрокинутого пива, она принимает его горькие поцелуи, пахнущие французкой махоркой. Мир ее красивых вещей оказывается смят, растоптан, уничтожен. Этому мальчику удается сделать то, что никогда не удавалось ей самой — сорвать покровы, плюнуть на фальшь, скомкать и выбросить упаковку жизни, принимая ее содержимое таким, какое оно есть — не радуясь и не морщась. Они барахтаются среди тонущего мусора, пол бродит под ногами, как палуба, их объятия из любовных становятся отчаянными. Спасательные круги его глаз оказываются близко-близко перед ее барахтающимся одиночеством. И вот она замирает — миг наступил. Шестнадцатилетней девчонкой, живущей во власти книг и фильмов, она падает без движения в долгую секунду. Слышна улыбка Фауста, звучит странное танго, в мире нет больше грязи и лжи. Он принимает ее остановившееся тело и вступает во владением им. Сначала он настраивает его, как инструмент (ох уж эти музыканты!), касаясь по очереди всех струн и чутко исправляя звук тех, что фальшивят. Его язычок, который кроме умения и ловкости обладает еще и ценнейшим свойством — терпением — проникает в святая святых и поселяется там, обустраиваясь и наводя порядок. Как дирижер собирает музыкантов, грозя тем, что зазевались и, улыбаясь тем, что поспешили раскрыть ноты, он приводит к слитному звучанию всю гамму ее ощущений, заставляя ее после тихой настройки отозваться мощным и согласным аккордом... И — начинается музыка. Ее тело воздушным шариком поднимается над собой и улетает за окно. Щурясь на солнечный свет, она летит над домами, подмигивает памятникам и пугает зазевавшихся голубей. Люди за столиками кафе начинают целоваться, дворники, разинув рты, слепо глядят вверх, пенсне одинокого окна встречает ее солнечным зайчиком. Она улетает далеко, за город, к тому месту, где до сих пор лежат камни вокруг костра, погасшего много лет назад, на глазах у маленькой девочки, решившей плюнуть на собственное детство. Она хочет остановить эту девочку: — Не надо! Нет! Не смей!... Но музыка нарастает, ветер превращается в ураган и, подняв ее на незрячую высоту, бросает вниз, мимо города, мимо костра, мимо бульваров — на ковер в дорогой и решительно никому не нужной квартире... Он отваливается на бок, закуривает. В его непонятных глазах дотлевают опасные искры. Она хочет ласкать его, но он привычно ускользает. Никогда, ни разу за все полгода, он не позволил ей приласкать себя. и разу не обнаружил свой голод и не дал ей утолить его, как она ни старалась. Потом он берет деньги и уходит. Если она кладет ему больше, чем полагается по уговору, он бросает лишнее на стол. Впрочем, иногда оставляет у себя, виновато улыбаясь. И тогда она понимает, какой он еще маленький — ее сказочный Мальчик. © Mr. Kiss, Сто осколков одного чувства, 1998—1999гг