Сильным кроссом ты вновь отправила мяч в поле возле самой линии. Да, удары были превосходными, но, кажется, не они помогали тебе громить меня сет за сетом. Я с трудом мог сконцентрироваться на мяче во время приема, а собственные подачи бездарно расстреливал в аут. Пальцы мои то слабели, то судорожно сжимали ракетку, стоило тебе только сделать рывок в сторону или наклониться за мячиком... Несколько раз я сильно зажмуривал глаза, тряс головой, словно пытаясь сбросить сладкие оковы видения, возникающего за сеткой. Но видение не исчезало — ведь там была ты, настоящая теннисная богиня, королева красоты и мастерица соблазнения...
Этот отпуск мы планировали много лет. Можно сказать, что мы ни разу ещё вместе и не отдыхали. В том смысле, что сидение на даче с детьми наврядли тянет на совместный отдых. Но на этот раз мы решили, что наши мальчики наконец подросли и мы теперь вправе, распихав их по дедушкам-бабушкам, посвятить 2 недели друг-другу. Проинспектировав наши финансовые возможности, мы остановились на варианте с поездкой в Болгарию. Я уже был там один раз ещё до того, как познакомился с Натальей. Тогда ещё, молодой и холостой, я поехал туда со своим приятелем, таким же беззаботным молодым человеком. Мы весело проводили время, шатались по ресторанчикам, коих множество на побережье, знакомились с такими же беззаботными девушками, короче, всё как положено. Но теперь мне — глубоко за 30, со мной — жена. Распорядок наш был таков: утром — на пляж, после обеда — либо в Варну, либо просто валялись в номенре, а вечерами мы выползали поужинать в каком-нибудь ресторанчике. Каждый раз — в новом. Вот однажды, сидя за столиком такого ресторанчика на открытом воздухе, созерцая ночное море и слушая музыкантов, мы познакомились с Толиком и Мариной. Они были из Москвы. Толику было наверное 40 или чуть более. Не очень высокий, плотный, с тёмными волосами, обрамлявшими лысину, он был готов часами болтать на любую тему, демонстрируя своё красноречие и здоровые зубы. Марина, его жена, лет на 10 помладше мужа, невысокая, с длинными тёмными волосами, в футболке с вырезом, через который угадывались контуры красивого и большого бюста, и в короткой юбке, обтягивающеё не самую худую на свете попку. По обоим было видно, что их предки не обошлись без смешения славянских и еврейских кровей.
Это произошло с сомной когда мне было двенадцать лет. Мама меня оставила со своей подругой которую звали Лорой и было ей тогда 42 года. Сейчас будучи взрослым молодым человеком я прекрасно понимаю, что это была женщина совсем нестарая как мне тогда казалось. Она неплохо к комне относилась, приходя в гости к нам всегда приносила мне какой-то презент, целовала прикусывая мочку уха, а иногда в процессе затяжного поцелуя подставляла свою коленку как бы невзначай к моему члену. Её губы были такие горячие, что это не могло меня не возбуждать и конечно она это всё понимала. Меня тянуло заглянуть ей между ног и всякий раз, когда она общалась с мамой я старался придумать какуету затею чтоб оказаться на полу.
Она лежала на диванчике, вытянув вверх правую ножку, и разглаживала на ней ладонями тонкий белый нейлон. Я наблюдал это бесподобно эротичное зрелище, возбуждаясь, все больше, и восстанавливая кондиции после только что пережитого оргазма. Прошла уже неделя с того дня, как я почувствовал, наконец, в своей жизни полную гармонию... Я — босс крупной компании.
Единственный путь к пизде Глен отыскал в медицине, а именно, в гинекологии. Он потерял веру в то, что какая-либо женщина когда-нибудь заинтересуется им. С детства лицо его было покрыто мерзостными пятнами экземы, и люди избегали смотреть ему в глаза, а смотрели в лоб — единственное место, которое оставалось почему-то чистым. Вот из-за чего до тридцати пяти лет он и остался девственником. Проституток он панически боялся, потому что они были воплощением доступности женщин, которой он вожделел, но и в такой же степени страшился. Свой страх по отношению к проституткам Глен объяснял себе опасностью заражения венерическими заболеваниями. Ему уже вполне хватало экземы, и всякая иная болезнь, даже обыкновенная простуда, вызывала в нем непомерный ужас. Последние несколько лет Глен в общественных местах всегда носил белую маску. Носил он ее и на приемах в поликлинике, объясняя это гигиеническими соображениями. Маска прятала его лицо, оставляя на виду только лоб. Таким способом он скрывал от пациенток свою болезнь. Из-за своей профессии и постоянного голода Глен воспринимал женщин прежде всего как гениталии. Женщина для него была символом пизды. Например, когда он видел идущих по улице женщин, он думал так: Выгуливают пизды. Гэйл, пациентка Глена, обожала ходить к гинекологам. Почувствовав такое влечение, она сначала убеждала себя, что причиной его является забота о собственном здоровье. Но постепенно ей пришлось признаться, что наслаждение, которое она получает при осмотре врачом ее нутра, является единственной, но вполне основательной причиной. Гэйл не шла на прием к женщине-гинекологу. Она не ходила подолгу к одному и тому же гинекологу-мужчине, а меняла одного на другого, разочаровываясь в них, как в обыкновенных мужчинах. Мужчина влек Гэйл, только если он был гинекологом. Ибо только гинеколог смело давал ей указание раздеться ниже пояса и лечь на гинекологическое кресло, а иными словами — раздвинуть ноги, и тем очаровывал ее своей мужской бесцеремонностью и самоуверенностью. Гэйл сразу становилась мокрой и поначалу стыдилась этого, но потом, наоборот, хотела, чтобы врач заметил ее влажность и по-мужски отреагировал на это. Ее влек профессиональный опыт обращения с женскими половыми органами, которым обладал всякий гинеколог. Она знала, что он не будет отводить глаза от ее разведенных ног, как это делали многие мужчины, перед которыми ей приходилось оказываться в подобной позиции. И, как следствие такого опыта и бесстыдства, ей предвосхищалось в гинекологе сексуальное мастерство: уж он-то знает, где находится клитор, и сколько наслаждения он приносит женщине. Каждый раз, когда она ложилась на гинекологическое кресло, она ждала, что врач, находящийся в такой удобной позе, прильнет к ее распахнутости ртом и точным попаданием языка доведет ее до оргазма. Однако этого не происходило, и Гэйл записывалась на прием к следующему гинекологу. Глен был вполне возможным воплощением ее мечты. Он обладал неоспоримой властью над женщинами, и перед ним любая женщина расщепляла ноги. Но на этом, увы, все и останавливалось. Изощреннее пытки было придумать невозможно. Для большинства мужчин главным препятствием при овладении женщиной являются одежда и ее сдвинутые ноги, но после того, как она раздета и ноги раздвинуты — совокупление гарантировано. Для Глена же все было наоборот: женщина раздевалась и раздвигала ноги без всякого сопротивления, но именно после этого совокупление для врача с пациенткой становилось преступлением. Глен воображал каждую пациентку своей любовницей.
Глава 1.
Я стояла за дубовой дверью, которая прикрывала вход в детскую...
С Галочкой Давыдовой он познакомился в доме отдыха. Она была философиней, окончила филфак МГУ и работала сейчас в Институте философии Академии наук. Они оказались за одним столиком. Знакомство продолжилось в Москве. Они назначали друг другу свидания, холили в кино. Однажды она пригласила его домой. Жила она в маленькой комнатушке, в коммуналке на Садово-Кудринской как раз против того места, где Аннушка разлила масло, и трамваем отрезало голову бедному Берлаге. Однажды они попали на «Физиков» Дюренмата, после чего его акции как-то явно возросли. Впрочем, они оба были взволнованы этим произведением и страшной силой воображения, которую может иметь истинный и искренний писатель. Дома она поила его кофе, тогда он еще был до смешного дешевым, из маленьких интеллигентских чашечек. Они были молоды, беседовали о философии, о Гегеле, в то время именно им на нем она пыталась улучшить свое благосостояние, о Сартре, на котором улучшить благосостояние было нельзя, Камю, они находили общие темы, им было интересно вдвоем, кое-что он читал, например, Богданова, которого он очень высоко ставил как прекраснейшего натурфилософа, одновременно издеваясь над «Материализмом и эмпириокритицизмом», считая сей опус пародией на философию, чем приводил ее в смущение.