В тот день я пораньше ушла из школы, потому, что почувствовала недомогание. Моя сестра работала в больни-це, и я позвонила ей. Она сказала, чтобы я шла домой и ложилась отдыхать, она обо всем позаботится. Дома я выпила чаю и уже хотела переодеться, чтобы лечь в постель, как в дверь позвонили. Это был молодой мужчина лет тридцати и де-вушка, чуть постарше меня. Они сказали, что их зовут Сергей и Ирина, они медработники и их просила приехать моя сестра. Я пригласила их пройти в комнату. В гостиной у нас стояла софа, и Сергей попросил, чтобы я прилегла. Он был спокойным и уверенным в себе, и я сразу почувствовала какое-то облег-чение. Он приподнял мне кофточку, расстегнул пояс на юбке и осторожно ощу-пал живот. Ирина в это время достала из своего саквояжа термометр и фонендо-скоп. Сергей дал мне термометр, и я сунула его подмышку. Он задавал мне обычные в таких случаях вопросы, а Ирина все старательно записывала. Я по-няла, что она еще не медсестра, а практикантка из мед училища.
... Смерть Дельвига была страшным знаком того, что последняя часть предсказания немки начала сбываться. Тогда я этого еще не понимал, но теперь все предстает значительным и завершенным. Кольцо, оброненное во время венчания, и потухшая свеча бесповоротно убедили меня, что из женитьбы ничего хорошего не выйдет. В конечном счете мы сами себе предсказываем судьбу. Чтобы совсем не упасть духом, я утешал себя предвкушением брачной ночи, первых радостей обладания Н., и молил Бога продлить их как можно дольше в моей семейственной жизни. Жажда полного счастья влекла меня к женитьбе. Именно женитьба представлялась мне всеисцеляющим лекарством от моего беспутства и тоски.
Сашу и Марину мы с женой знали довольно давно, можно сказать дружили семьями. Часто ходили друг другу в гости, иногда ездили к ним на дачу, жарили шашлыки, отдыхали.
Ей было плохо. Кружилась голова, солнце било в затылок, рука, онемевшая еще утром, порой взрывалась колокольной болью. В глазах копилась спасительная темнота, и, собравшись в кулак, прогоняла жару коротким освежающим забытьем. Она точно знала, который час, и это было ужаснее всех остальных мук. Отвратительные часы, в которых не осталось ни одной царапины на циферблате, которую она не прокляла бы, тикали, и секунды муравьями карабкались по ее воспаленной коже, без цели, мерно, терпеливо, шевеля усиками стрелок. Она вспоминала вчерашнюю девочку — хорошо одетую, со вкусом накрашенную, слегка влюбленную и слегка пьяную. Как звали эту девочку? Была она или только пригрезилась, встав в сегодняшнюю очередь воспаленных видений? Среди которых был и он — ее ненаглядный дурачок, красивый и такой чистый, что сейчас ей хотелось блевать при одной мысли об этом. Особо помнилось: «Скажи только «Хватит!» — и я достану ключи». Ха! И еще раз. Ха! Погоди, милый, мы еще поиграем. Он начал праздновать труса еще вчера вечером. Тогда наручники были игрой, после головокружительного кайфа, пойманного в крайне неудобной позе, она готова была простить временные неудобства, вызванные правилами игры. Отвалившись от нее, он спросил: «у, что? Хватит?» Она неожиданно резко и злобно рассмеялась. Он смутился и сел за стол, молол чепуху, курил, выпивал и наливал ей. Она не отказывалась, курила и пила вместе с ним, стряхивая пепел в заботливую пепельницу. Жара парила их обоих, голых, уродливых в свете грошовой лампочки без абажура. Он суетился, не сдаваясь, уговаривал глазами, запирая слова сигаретой. Она молчала. Он теребил ключи, несколько раз клал их поближе к ее свободной руке. Она напилась и только хохотала, бессмысленно перекладываясь с места на место на раскаленном линолеуме. Ключи блестели на столе, ртутью перекатывались из угла в угол. Его тяготила эта игра. Он и рад был бы ее закончить, да не тут то было. Она смотрела на него, не отрываясь, и молчала. И он убрал ключи, ушел в душ. Плескался там, как тюлень, норовя забрызгать пол в коридоре. Она смотрела на ледяную росу и смеялась. По ее коже ручьями тек пот и, смешиваясь с запахом духов, взрывался по всей кухне невидимыми шутихами... аконец, его проняло. Он выскочил из ванной и набросился на нее в лучших и скучнейших традициях охотника и жертвы. Она кончила почти сразу, взорвавшись, как фейерверк, и тут же прогнала его, отбрыкиваясь ногами и свободной рукой. Он, злорадно усмехаясь над ее беспомощностью, встал рядом и добил сам себя, сопровождаемый ее пьяной руганью. Потом он предложил ей перестать валять дурака и бросил ключи на живот. «Хватит!» сказал он. «Поиграли — и будет!». Она взяла ключи и, раньше, чем он сообразил, что она делает, выбросила их в отрытое настежь окно, в жару. Он щедро плеснул себе водки, выпил и спросил: «И что дальше?» Беспомощно добавил: «В конце концов, тебе же надо будет сходить в туалет?...» Она рассмеялась, расставила ноги широко, как только могла, и, раскрыв пальцами губки, не говорящие по-русски, пустила струю, достойную Петергофа. Он вскочил в ярости, матерясь, пытаясь спастись от расстрела, но, увы, водка — не лучший друг координации, не говоря уж о реакции. Она торжествующе заорала, и он попросту сбежал из кухни. Что он делал дальше, она могла только предположить. Похоже, он искал фонарик, потом ушел на улицу за ключами, потом... Потом было утро, и с первыми лучами солнца она поняла, что игра не так очаровательна, как показалась ей вчера в пьяном угаре. «Что ж — сказал жучок под левым соском — так даже интереснее... « И началась пытка жарой. По бухгалтерски суча черными рукавами, подобрался отходняк, занес в убыток каждую вчерашнюю рюмку. Рука онемела, и собственные пальцы казались чужими. Он заставляла себя шевелить ими, понимая, что боль — признак жизни. Его не было. Уходя, он оставил ей ключи от наручников и телефон под рукой. Кроме того, он заботливо вытер все лужи, кроме той, которую она пустила случайно, как щенок, заигравшись в зачарованном месте утренним сонным пальчиком. И вот теперь, под колокольный набат головной боли, она ждала его возвращения. ужно ли говорить, что ключи снова полетели в окно?... А что она об этом не жалела? Правильно. Я люблю тебя, умница-читатель. В 16.28 (часики, ау!) он вернулся домой со товарищи в количестве трех человек. Они, как видно, были подготовлены к тому, что их ожидает на кухне, поэтому долго бессмысленно расшаркивались в коридоре. о, конечно, в конце концов, они пришли на кухню. И она, счастливая, что вместо стоглавой летней духоты пришел четырехглавый ручной дракоша, принялась командовать им с ленивой наглостью распущенной королевы. Опустим занавес над этой сценой, оставив, впрочем, достаточно прорех для наших дотошных, немигающих, любопытных... Исполнилось ровно двадцать четыре часа с момента, когда был сделан первый ход. Ферзь, неосмотрительно названный королевой, пошел в обратный путь, чтобы в конце доски быть разжалованным в пешки... Четыре пьяных тени, слоняющиеся под окнами в поисках... Чего? Спрошу еще раз. Чего? Тень от забора — как воровской слепок ключа. Смех ведьмы из окна... Хватит!... Хватит!... Хватит!... © Mr. Kiss, Сто осколков одного чувства, 1998—1999гг
После того эпизода Клэp объявила, что маленькая Энн бyдет вpyчена мне всякий pаз, когда я ее захочy, и что я могy забавляться ею по своемy полномy yсмотpению. Если я сочтy, что девyшка недостаточно идет мне навстpечy, или если она неловким движением вызовет во мне недовольство, ее подвеpгнyт жесточайшемy наказанию.
Сегодня я видел в метро девушку моей мечты. Она была прекрасна. Не знаю чем конкретно она сразу привлекла мое внимание, но я был убит сразу и наповал, едва взглянув на нее. Казалось бы неброская одежда. Строгая. Белая блузка под черным пиджаком. Но ведь меня не проведешь. Я не видел одежду — я видел то, что под ней — ее желания, чувства, разум. Её тело — да, не описать словами. Это упругое спортивное тело, я прямо чувствую, что она виртуозно владеет каждой его частицей. Как бы я хотел, чтобы она управляла им в моих руках. Её усталое личико не скроет от меня за недавними невзгодами своей истинной красоты. Её губы кричат о поцелуе. Пухленькие влажные губки, чистая белая кожа. Такого не бывает... нет бывает! Она сама сексуальность. Даже не подозревает об этом. Вижу, что ее волнуют другие проблемы. Но тело ее хочет ласки. Она хочет меня — нет, она конечно же не хочет меня. Закрываю глаза и представляю, как я приседаю перед ней на колени на грязный пол вагона и — а что дальше? Не знаю... откуда же мне знать что будет дальше, если я настолько слаб волею, что даже никогда не смогу так поступить, никогда не упаду перед нею на пол, обняв ее колени, земерев на мгновение, ведь в это мгновение я получу то в чем нуждаюсь... что дальше неважно. Такая обычная девушка — необычная девушка. Чем же она меня так притягивает? Нет ответа. Я не нахожу чего — то общего между теми девушками, что меня дьявольски привлекают. Они все разные. И блондинки и брюнетки. Со спортивной фигурой и просто худенькие. С большими наивными глазами и с глазами хитрыми как у кошки. Вероятно их объединяет только одно — я чувствую что мы очень хорошо поймем друг друга. Что есть что — то такое между нами, чего не видят остальные люди — те люди с которыми у меня нет невидимой связи, те люди, которые мне безразличны когда в пространстве рядом со мной возникает ОНА. Мы друг друга поймем, да что там поймем, мы можем почувствовать друг друга даже без слов. Откуда же я знаю, если никогда даже не пробовал с ними заговорить? Никогда! НИКОГДА!!! В том — то и вся моя беда. Никогда не пробовал, и знаю, что никогда и не заговорю. Но знаю. Просто знаю. Моя интуиция меня никогда не подводит. Я раньше сам себе не верил, но я удивительно чувствую людей. Если мне будут врать, я уже знаю это по одному только движению открывающегося рта. Иногда я даже отвечаю на вопрос, не услышав его начала.
Меня всегда возбуждало смотреть, как писают женщины. Нет, я не забирался в женские туалеты и не искал возможности специально подсмотреть это зрелище, но если случайно оказывался свидетелем, то получал от этого удовольствие. Моя подружка, Лена иногда писала при мне и зная что мне это нравится, делала это демонстративно в шаловливой манере. Но один раз она превзошла все ожидания. Мы выли в гостях. Она довольно много выпила вина и была навеселе. Около одиннадцати вечера мы собрались домой. Этаж был восьмой и выйдя на лестницу мы выяснили, что лифт не работает. Мы пошли пешком. На Лене были туфли на высоком каблуке, так что спускались довольно медленно. В этот вечер вид у нее был очень сексуальный — короткое облегающее черное платье, черные чулки и парадные туфли на высокой шпильке.
Знаешь, в ночь перед нашей встречей я видела сон, где мы с тобой были у тебя дома, почему то там было много народу и мы убежали оттуда через какое-то поле, а потом долго-долго занимались сексом. И нам было очень хорошо вместе.
Ксенья была красивой, стройной девкой. Ноги от ушей, ослепительная модельная улыбка. Как-то раз её пригласили на день рожденья. Она, как обычно, облачилась в мини юбку, обтягивающий свитер и пошла, гордясь тем, что её пригласил сам Сергей, красивый молодой человек, её одну из всех девчонок. Когда она пришла, увидела подвыпившую компанию из шести пацанов. Они мутно посмотрели на неё и подняли возглас одобрения её внешним видом. Ксенья хотела бежать, но Сергей грубым движением бросил её на диван и задрал ей юбчонку. Она взвизгнула, забрыкалась, но Сергей ещё сильней придавил её к дивану. Куда делась его прежняя красота и галантность?
Наконец-то. Последний день выставки. Уже три дня ему пришлось провести на стенде в окружении большого количества посетителей. Отвечать на скучные вопросы и следить за дорогостоящим оборудованием. Он уже обошел экспозицию много раз, лишь ненадолго задерживаясь у заинтересовавших его стендов. Единственное развлечение состояло в созерцании женских ножек, которых на выставке было предостаточно. Было начало ноября, поэтому все ножки были или в брюках (на этих его взгляд задерживался, только если у обладательницы ножек была большая круглая попка), или в колготках (на этих его взгляд задерживался всегда, пробегая по ним снизу-вверх и обратно несколько раз).