В один прекрасный день не предвещавший ничего хорошего я прогуливался по Гостиному двору и не знал чем бы заняться: И вдруг в моём кармане завибрировал телефон: Мой член от этой вибрации начал набухать: Я почувствовал что этот день станет для меня особенным: Я поднял трубку заходя в магазин с машинными маслами
«Совершенно неожиданно мне позвонил старый друг, проживший много лет за границей. Сказал, что собирается провести всю осень в родительском доме, недалеко от того места, где прошла моя юность, и что очень хотел бы меня видеть. Этот звонок заставил меня основательно переворошить прошлое и имел самые неожиданные последствия. Школьного товарища я не видел несколько лет и согласился на эту встречу главным образом из любопытства.
Она верила в любовь с первого взгляда. Она много читала про нее и понимала, что умные люди не будут врать в таком важном вопросе, над которым уже столько веков тщетно бьются сердца. А умные (и талантливые) люди, как вы знаете, не только признают такое чувство, но и (самые умные и талантливые) признают единственно возможным. Поэтому она не удивилась, когда в один прекрасный день, выскочив после экзамена на горы, названные сначала в сомнительную честь мелкой пичуги, а потом — в сомнительную честь Большелобого, она увидела у перил глаза, заключенные в совершенную оболочку молодого, спортивного тела. Эти глаза прожгли ее, как кислота, оставив дымящийся восхищением след. Глазам, надо сказать, немало помог Город, раскинувшийся на фоне, с видом на бывшую помойку, превращенную в храм для таких же, как Он, спортивных и ясноглазых богов. Он посмотрел на нее приветливо, без тени смущения, как будто они назначили здесь встречу, и она опоздала не более чем на девятнадцать лет. А это вам не пятнадцать минут, после которых появляется сердитая складка на лбу и букет с цветами летит под откос. Это всего лишь девятнадцать лет терпеливого ожидания, добрую треть которых скрывает пелена счастливого детского беспамятства. Такое опоздание не успевает обзавестись сердитой складкой меж бровей. Да и букета у молодого человека не было. Она подошла к нему легкой, стремительной походкой, на ходу обдумывая первую фразу. Фраза не придумалась, поэтому она свернула в сторону и, облокотившись на перила, стала смотреть в сторону монастыря, рядом с которым покоится много умных и талантливых сердец. Он подошел к ней сам и... Потом, ночью, лежа в траве на той же горе, в угольном мерцании дотлевающего Города, они оба смеялись, потому что не могли вспомнить ни его первую фразу, ни ее ответ на нее. и того, что было потом в этот солнечный, пронзительный день. Она помнила только одно. Ее душный поезд из тоннеля, освещенного редкими лампочками полнолуний, вынесло на сверкающую, блистательную поверхность бытия, где за право накормить и напоить ее досыта сцепились все стихии — ледяной блеск воды, накрахмаленное сияние солнца, пронзительный ветер в грудь, по собачьи спокойное и преданное ожидание мягчайшей земли. А еще — оркестр запахов от полевых цветов, улыбки встречных и поперечных, далекий смех детей, собственное алчное сердцебиение, веселые, будто игрушечные, автомобили. И ему досталось сразу и много. Поезд, выскочивший из тоннеля, поршнем вытолкнул перед собой целый мир, взорвавшийся у него перед глазами долгим до мучительного озноба фейерверком. Как бы то ни было, они не помнили, как познакомились, и я, притаившийся рядом с одной из своих ведьм, их не расслышал. о зато я хорошо помню, как они, дети, ласкались в густой траве, встречая и провожая свою первую ночь. Сначала они принялись было целоваться на скамейке, но она, как норовистый мустанг, сбросила их в траву, оставив лежать в беспомощной нежности друг к другу. Мимо проходили люди. Трезвые (реже) или пьяные (чаще) они шаркали по асфальтовым дорожкам, выгуливали собак, говорили о завтрашней поездке на рынок, сдержанно ссорились, выясняли отношения. Она, не выпуская изо рта флейту, любезно предоставленную его высочеством, то и дело смешливо прыскала, рискуя причинить невольную боль своему ненаглядному. Он же, со счастливым пониманием происходящего, только пытался разглядеть звезды на бедном небе вечно горящего Города и, если ему это удавалось, восторженно вздыхал, вызывая у нее новый ответный взрыв нежности. Он, видите ли, умел вздыхать очень хорошо, сочетая нежнейший вздох со сдержанным рычанием. В перерывах между ее неутомимыми ласками он и сам раболепно прислуживал ей, выполняя все прихоти своей жадной и бесстыжей девочки. Они тешили друг друга, сочетая невинные ласки с безобразиями, которым только и можно дать волю в Первый, Самый Сладкий День. Они пили пиво, и на следующее утро старушка, собирающая бутылки, показала мне целых двенадцать сосудов греха, лежащих в траве, еще хранящей силуэты двух тел. При этом они не расставались, и, если кому-то их них приходило в голову облегчиться, второй был тут как тут, принимая всем своим телом, ртом, глазами все безобразие, проистекающее из сокровенных мест. Да, бедный читатель, дело происходило именно так, и не иначе. Порой они вскакивали друг на друга, грязные и мокрые, уставшие от поцелуев, и, извиваясь на одним им слышном сквозняке, проветривали свои души и тела. Они терлись друг об друга, как медведь, очнувшийся от спячки, терзает бессловесную сосну. Они мучили друг друга, вплетая сладкий матерок в дежурные признания, и порой хлесткая пощечина вызывала к жизни новый всплеск раскаяния и понимания. И Одиночество корчилось в двух шагах от них полураздавленным червем, хватая за ноги случайных прохожих. Утром, чумазые и пахнущие черт-знает-чем, они не смогли поймать машину, и ушли пешком. Они разошлись каждый своей дорогой, и солнечная медуза все норовила заплыть сбоку, чтобы ужалить их в бесстыжие глаза. Горы проводили их птичьим хором, за бывшей помойкой мудро улыбались купола церквей. Пыльный, шумный Город просыпался и прогонял наваждение, как умел. А умел он это хорошо. Придя домой, она пошла в ванную и привела себя в порядок. Как никак, сегодня у нее снова был экзамен. Я лично поднес ей букет роз, когда она сдала его на «отлично» и снова вышла на горы, названные в честь самого замечательного в мире воробья. Улыбнувшись мне, она пошла к перилам, неотрывно глядя в глаза красивому спортивному парню. Он отличался от вчерашнего только ростом (выше), плечами (уже) и цветом волос (светлее). Они постояли, говоря о чем-то вполголоса, потом, обнявшись, ушли есть мороженное. Она верила в любовь с первого взгляда. а другую у нее просто не хватало терпения. © Mr. Kiss, Сто осколков одного чувства, 1998—1999гг
В этот день Лена с Юлей использовали меня в качестве своего туалета еще несколько раз, после чего решили пойти спать. Они легли в Лениной комнате, а мне бросили одеяло в ногах, у дивана. Перед тем как потушить свет, Лена подтянула одеяло до колен и сказав Юле: «Смотри», приказала мне
Это было жаркой ночью, очень жаркой. Все, что я помню, это звук шумящего леса. Я ворочался в своей кровати и никак не мог заснуть! Шейла была в следующей комнате с ее дружком. Шейла, моя старшая сестра, она была очень возбуждена только вчера отпраздновав свой 20-ый день рождения, она гордилась тем что стала взрослой. Но я к сожалению не был взрослым. Я был сильно развит и очень развращен для 15-летнего парня. Но, какое это имело значение. Важно было то, что в соседней комнате существо последний раз замеченное мной в фильме Чужие III трахает мою симпатичную сестру.
Жил-был султан Гжамид, хозяин огpомного госудаpства, котоpое пpостиpалось от беpега моpя до бескpайней пустыни. Султану исполнилось только тpидцать пять лет. Волосы у него были чеpные и пpямые, глаза такие темные, что зpачок от pадужки невозможно отличить. Солнце окpасило его тело в цвет темного шоколада. Гpудь, плечи и pуки заpосли густыми темными волосами.
(Своеобразное представление автора о любви оставим на суд читателя — Прим. Ре) Молодой красавец Янко Итальянку любит Бьянку, Пригласил ее не пьянку Тот красавец в ресторан. Он поил, поил красотку Коньяком, вином и водкой И хотел загнать ей в глотку Хуй, огромный как чурбан! Дева взвизгнула истошно: — Мне и так от водки тошно, Да еще ты как нарочно В горло лезешь мне, болван, Норовя в порыве хищном Удушить меня хуищем, Что длиною с удилище И диаметром с чурбан! Молодой красавец Янко Итальянку любит Бьянку — Лихо, знать, красавца Янко Захлестнул любви аркан! Нрав у парня был не кроткий: Сцапав за уши красотку, Вновь давай пихать ей в глотку Хуй огромный, как чурбан! Дева долго вырывалась, Чуть без уха не осталась, Разрыдалась, раскричалась: — Ты, нахал и хулиган, Так и прешь, подобно танку! И вообще я лесбиянка — Что безногому портянка, Мне дурацкий твой чурбан! Рассердился Янко жутко: — Блядь ты, курва, проститутка — Лесбиянка? Нет уж, дудки, Хуй тебе — держи карман! Ты, блядь, брось мне эти шутки — Уж попляшет в эти сутки, Сука, блядь, в твоем желудке Хуй мой крепкий как чурбан! Молодой красавец Янко, Провожая деву с пьянки, На автобусной стоянке Все — решился на таран!! Рассчитав атаку четко, Устремился на красотку И с разгону вбил ей в глотку Хуй, огромный как чурбан!!! Не успев и удивиться, Только дернулась девица И давай хуём давиться, Корчить в муках гибкий стан! Колбасила-колесила, И уже теряя силы, Конвульсивно откусила Хуй, огромный как чурбан! Пейте с горя валерьянку — Иностранца с иностранкой Обнаружил спозаранку Милицейский капитан — Обескровленного Янко И задохшуюся Бьянку, И торчал из горла Бьянки Хуй, огромный как чурбан...
(отрывок из повести «Золотой трилистник»)
Кейт и Линда оставили аллею, и решили поехать в центр города, и посмотреть « к кому бы еще пристать «, как Линда назвала это со смехом. Кейт все еще зудела о своем подвиге, который она совершила в ресторане, и все время терла промежность сквозь короткую юбку, которая была на ней одета.
Смена дня и ночи. Слишком частая для того, чтобы успеть сосредоточиться на множестве мелких, но таких волнующих деталей действительности. Это начинаешь понимать в те моменты, когда неведомая сила выдергивает тебя, как пойманную на удочку рыбу, из теплых и привычных вод родного пруда: Лей стояла посреди комнаты, судя по всему библиотеки, оглушенная неожиданно возникшей вокруг тишиной. Борхес, Лем, Эко: Кто же еще успел за недолгие шестнадцать лет жизни нашептать ей на ушко повести о странных местах, прозванных кем-то и когда-то библиотеками? Ну, конечно же, — этот вечно старый и мудрый дядюшка Хэм: «Ты забыла еще про разных архивариусов», — пошелестело в ее голове. «Неправда! Как я могу забыть о них, если вот один сидит прямо передо мною в кресле». Глаза Лей никак не хотели оторваться от ног в коричневых вельветовых брюках и глянуть в лицо незнакомцу. Мелкая дрожь приступами охватывала все ее практически обнаженное тело и как бы уходила в пол через пальцы миниатюрных ножек. Невесомая, совершенно прозрачная белая распашонка едва прикрывала грудь и вряд ли доходила до середины попки. В комнате было очень тепло, но ладони, сжатые в кулачки оставались ледяными. «Подойди ближе», — бархатная звуковая волна прокатилась сквозь Лей, отразилась от стены и подтолкнула в спину. Ей оставалось только успевать делать шаги. Ступни утопали в мягком ворсе ковра по самые щиколотки: