«Нет, она не будет из-за этого терять такое место. Пускай он делает с ней все, что хочет, она ничего не скажет хозяевам, его родителям. Неизвестно, как отнесется к этому хозяйка. Она может не поверить, что все, что сейчас происходит, это его инициатива. Скорее всего подумают, что это она решила соблазнить мальчишку. Совратить малолетнего! Ничего себе, малолетний! Когда он «входит в нее» то ей кажется, что перед ней не ребенок, а какое-то животное. Бык, слон, медведь — словом, что-то крупное и агрессивное. А после половых актов с ним, она два дня не может прийти в себя от боли и стыда. Даже с мужем она никогда не занималась этим так, как с этим малолетним развратником. В последнее время ей стало казаться, что и муж что-то подозревает. Ни с того ни с сего стал интересоваться ее работой — где, когда, да у кого. Даже условия начал ставить — что б в семь часов была дома. Гад. Лучше бы работу искал, да денег побольше домой приносил... А ведь у нее такой же сын. Даже на два года постарше этого «слона». Она на мгновение представила сына на его месте, представила, как тот, роняя слюну с отвисшей губы, вводит член в ее влагалище... Кровь ударила в лицо. Она закрыла глаза и попыталась отогнать от себя эти мысли. Стала думать о том, что еще надо сделать в квартире. «Так, в спальне она прибралась, в гостинной почти закончила, осталось только расставить книжки по полкам и переходить на кухню. Ах, да! Еще нужно прибраться в комнате этого поросенка»...

     ... Шефу Алена понравилась. Он с явной симпатией распрашивал ее — что она заканчивала, где работала. Его глазки ощупывали ее фигуру, в голосе слышались мурлыкающие интонации. Добродушный толстяк. Сразу же предложил коньячку «за плодотворное сотрудничество». Марина несколько раз заходила в кабинет — приносила рюмки, уносила какую-то посуду. Она подбадривающе подмигивала подруге — мол, не тушуйся, смелее. Коньяк подействовал на Алену, она почувствовала себя раскованней и почти не удивилась, когда увидела, как Марина со смехом задрала юбку и стянула с себя трусики. Шеф одобрительно крякнул, поднялся из-за стола и подошел к своей секретарше. Взял ее под мышки и усадил на стол, расстегнул штаны и достал член — большой, с массивной круглой головкой. Затем приблизил ее к раскрытому, с крепкими мясистыми лепестками половых губ влагалищу, и с некоторым усилием ввел ее внутрь. Алена, покрывшись пунцовыми пятнами от смущения или от коньяка, со стыдливой улыбкой на лице наблюдала за происходящим. Она предполагала, что ей придется участвовать в нечто подобном, но не предполагала, что так сразу. Ей как бы демонстрировали, что будет входить в ее обязанности и как их надо исполнять. Шеф, не переставая вгонять член в секретаршу, обратил взор на притихшую Алену.

     Когда-то давным-давно, так давно, что я уже и забыла, что это было на самом деле, а не в сказке, когда у меня еще не было семьи. И не было двух моих дочек. Вот тогда, когда я что-нибудь про себя придумывала, я всегда называла себя Алиса. И вот когда родились дочки, то никто и не задумывался, какое имя дать одной, она с первого своего часа была Алиса.

     «Папа, мама, отрубите мне голову, я больше не могу терпеть этой боли...»

     Я хочу просыпаться рядом с тобой... каждое утро. Просыпаться от твоего запаха — запаха парного молока вперемешку с детским мылом... просыпаться от твоего нежного сопения и, конечно, тепла — тепла дорогого родного тела... Ты ещё спишь, а я любуюсь твоей забавной мордашкой, ямочкой на подбородке, чуть приоткрытым пухлым ротиком, двумя узкими сопелками, и ресничками закрытых глаз... Нежно целую твой висок, ощущая трепет его пульса... тук тук-тук... Он каждый раз хочет мне о чём-то сказать, что-то объяснить, но мне вечно не хватает терпения понять его удивительную музыку ритма... Я коварно стягиваю нагретое одеяло, ты спросонья пытаешься свернуться калачиком... Взгляд успевает поймать мелькнувшие передёрнутые холодом носики ёжиков, ёршик пушистика пониже... Ты, не просыпаясь, переворачиваешься на животик, пытаясь отогреть его о ещё теплую простынь... А мой взгляд уже скользит по лодыжкам, выше... ещё выше... задерживается на тугой возвышенности... Крутой склон к талии, гладь спинки чуть передёрнутая угловатыми лопатками... Шея... О боже, как приятно её касаться языком, одновременно вдыхая твой аромат, твоё тепло Губы уже тянутся ниже, совершая обратно путь, который уже прошли глаза...

     Трамвай номер 48 весело, позванивая своим колокольчиком, так же как и вчера, как уже четверть века, ехал вдоль набережной мимо роскошного ботанического сада, где я, казалось, провел все свое детство. Это был, пожалуй, единственный старичок в парке новых, красивых великанов. Но поразительно, не смотря на свою неуклюжесть и небольшую вместимость, он пользовался невероятной популярностью у жителей нашего небольшого городка. Я был не исключением. Какие-то воспоминания из детства каждый раз всплывали, как только я становился на маленькую подножку этого хранителя истории. Он, словно привязанная собачонка, бегает по траектории, жестко очерченной чьей-то рукой.

     (глава из повести «Год Тигра»)

     Упоительный украинский вечер. Серая вечерняя мгла окутывает степь, а с ним и притаившееся на берегу реки крохотное село. Селяне поспешно возвращаются в свои хаты. Тихая провинция заканчивает дневные заботы, и настаёт время вечерних забав.

     Еще на подходе к школе Hаташа почувствовала, что случилось что-то очень неприятное. И это неприятное касалось ее лично. Она заметила, как в окне на первом этаже мелькнуло и тут же исчезло лицо завхоза, Прасковьи Федоровны, милейшей женщины, которая обычно, заметив Hаташу, расплывалась в улыбке, махала приветливо рукой и активно кивала головой, излучая горячую симпатию к молоденькой учительнице. Девочки из 5-го «В», веселой щебетливой стайкой несущиеся на школьный двор, наткнулись на свою «русичку» и моментально замолкли, смутившись и, как показалось Hаташе, даже покраснев. Она шла по школьному коридору, физически ощущая вокруг себя какое-то поле звенящего зловещего напряжения. Hа подходе к учительской она столкнулась с Hадей-"биологичкой», которая, как и Hаташа, работала в школе второй год и с которой они были в самых приятельских отношениях. Вперив в подругу прямой взгляд Hаташа молча сверлила ее вопросом — «Что!?». Та, попытавшись придать своему лицу безмятежное выражение, как бы говоря — «Ты о чем, Hаташка?» все-же не выдержала — глазки ее забегали, на лице появилась блудливая улыбочка. Величайшим усилием она придала ему (лицу) какое-то подобие озабоченности и горячо зашептала.

     Она не знала, что с ней происходит. Возможно, ей удалось поспать, хотя уверенности в этом не было. Она понимала, что уже не идет, но не могла сообразить, сидит или стоит. Одно не вызывало сомнений: над бесконечным пространством песчаных дюн вставало солнце. Не имели значения даже голод и жажда. Реальны были только небо и песок.