1

     Мой дядя самых честных правил,

     В истории он след оставил,

     И был прославлен на всю Русь,

     Я рассказать про то берусь.

     Его поместье находилось

     В укромном, тихом уголке,

     Где ручейка вода журчилась,

     Давая жизнь большой реке.

     России дивная природа,

     Которой любовался он,

     Была обычной для народа,

     Живущего, в поместье том.

     Так жизнь бежала быстроного,

     И вот шестнадцать лет, в Покров,

     Мой дядя празднует. Дорога,

     Ведёт гостей из хуторов.

     Собралось множество знакомых,

     На бал съезжались все спеша.

     А дядя под святой иконой

     Встал на колени и шептал.

     Вдруг двери тихо отворились,

     И он увидел пред собой

     Ту грудь, которой так стремился,

     Коснуться с детства он рукой!

     Пред ним, вся в бело-голубом

     Стояла дочь отца Степана.

     Она была немного пьяна,

     Но речь идёт тут не о том!

     Захлопнув двери за собою,

     Засов задвинула рукою.

     И повернувшись к дяде Вове,

     Кивнула тихо головою.

     Он отвернулся весь дрожа,

     (Какая нежная душа!)

     В его мозгу всё закружилось:

     Что, где, зачем и почему?!

     И как всё это получилось,

     Что Танечка пришла к нему?!?

     И повернувшись для вопроса:

     < Зачем пришла ты, мол, ко мне? >

     Так и остался безголосо

     Стоять с открытым ртом вдвойне.

     2

     Не удивляйся, друг читатель.

     Я тоже сладостный мечтатель.

     Но время ты не торопи,

     А слушая тихонько жди.

     Я отступлю от темы нашей,

     И расскажу про Танин род.

     Который знал честной народ,

     Как род служителей креста.

     Отец Танюши знаменит.

     Как только колокол звенит,

     В его священную обитель

     Сбегается толпа людей:

     Баб, молодух и проблядей.

     И тихо заходя в обитель,

     Садятся в ряд на лавки все.

     Отец Степан, производитель,

     Улыбку прячет в бороде.

     Росточку малого, от роду

     Был он, но сила не в ногах.

     Огромный член дала природа

     Такой, что путался в штанах!

     И прихожанки знали точно,

     Что грех идти к нему им ночью.

     И в простоте души невинной,

     Своей делились половиной.

     За алтарём, манимых знаком,

     Иных Степан драл даже раком!

     И исповедь приняв её,

     Он говорил: < Иди же с миром!

     Во вторник вновь, дитя моё,

     Я напою тебя эликсиром! >

     Танюша ж жила безутешна,

     В шестнадцать лет, ещё безгрешна!

     Ведь не было у ней партнёра

     Гуляки парня, лихача,

     А ещё лучше б, если хором!

     (Её заветная мечта)

     И если грусть её точила,

     Она брала лопату в руки

     И аккуратно заводила

     В пизду, в экстаза, сладкой муке.

     Бывало, утро настаёт,

     Танюша открывает рот

     И, скаля зубы, так зевает,

     Что носом стенку задевает.

     Встаёт с постели еле, еле

     (Как сильно ноги задубели!)

     И чешет их в одном местечке,

     Пока не началася течка.

     Подходит к зеркалу сонливо,

     Берёт за грудь себя игриво,

     И между ног её зажав,

     Суёт в пизду, соском попав.

     Но так и не войдя в экстаз,

     Пускает менстру в медный таз.

     На конюшню идет молча,

     Где конь копытом землю топчет.

     Залазит молча под коня,

     За член его рукой беря.

     И конь с размаху её раз:

     (А — ж слёзы покатились с глаз!!!)

     Но долго так не продолжалось,

     Однажды Таня наебалась.

     Лягнул коняга её так,

     В навоза кучу отлетев,

     Подняться не могла ни как.

     И после случая такого,

     Искала Танечка другого

     Себе на палку жениха,

     Чтоб с ним познать

     Весь вкус греха.

     Бывало, вся уже дрожит,

     От жажды друга дорогого,

     Но парня нет у них другого

     На хуторе, а он молчит.

     Молчит и дрочит, втихаря

     Её томив, себя губя.

     3

     А сам мой дядя парень бравый,

     И мастер золотые руки!

     Он дрочит левой, дрочит правой,

     Но не с желанья, а со скуки.

     В шкафу, под стопкою тетрадей,

     Свою он тайно книгу прячет.

     О связях половых, внебрачных,

     И о любви к животным, блядям.

     Животных полный дом у них:

     Собаки, куры, овцы, кошки.

     Их Вовочка ебал немножко,

     Но не соседских, а своих!

     Бывало курицу поймает,

     И на хуй молча одевает.

     Та извивается, орёт,

     А он её ебёт, ебёт!

     У ней уж пух летит кусками,

     И курица кричит рывками,

     (Под такт движений его члена)

     У ней из жопы лезет пена,

     Но он её не выпускает.

     И та, предсмертный стон издав,

     Поносом дядю чуть обдав,

     Так умирает без всего,

     Всё ж не приняв любовь его.

     И день за днём домашний скот,

     Берёт у дяди Вовы в рот.

     Хозяйка Вовочку ругает,

     Зачем зверей он обижает?

     Ведь легче блядь найти ей сыну,

     Чем мучить бедную скотину.

     И так однажды, тихо в ночь,

     Она к Степану побежала.

     И попросила, чтобы дочь

     Ебаться Вовке её дала.

     (А Танька лишь о том мечтала!)

     Договорились, в день рождения

     Она придёт к нему в имение,

     И разрешит их все сомнения.

     4

     Итак, продолжу свой рассказ,

     Мы снова в комнате знакомой.

     Вот дядя, под святой иконой,

     Лёг на полу, под ним матрас.

     Лежит он в позе деловитой,

     И словно горюшком убитый,

     Сложил ручёнки на пупок

     (И лучше выдумать не смог)

     А Танечка сидела рядом

     И жадным, полным ласки взглядом,

     Смотрела на его прибор

     (Висящий вяло до сих пор)

     Но вдруг встрепенулась она и зарделась,

     И, встав на карачки, к нему подползла,

     И нежно рукой за головку взяла.

     Поморщилась, крякнула, сплюнув в проход,

     Уста приоткрыв, жадно сунула в рот.

     Головка разбухла и в гландах застряла,

     А Танечка часто и нервно икала.

     < Как быть, промедление смерти подобно?!>

     Подумала Таня в беспамятстве злобно.

     А может, за яйца схватив его кинуть,

     И тут же залупу со рта ложкой вынуть?

     Решила, рванула за яйца, и вот

     Кровь брызнула струйкой,

     Он ей порвал рот.

     И сам весь в крови на колени упал,

     И словно змея, извиваясь дрожал.

     Она всё молчала, и он всё молчал.

     Она не кричала, и он не кричал!

     А утром их нашёл слуга,

     Обоих мёртвых. От греха

     Сбежал он прочь к отцу Степану,

     И рассказал всё без обмана.

     Что дочь его, в улыбке страшной

     Лежит с залупою во рту,

     А рядом, в позе столь ужастной,

     Валялся дядя весь в поту.

     И чтоб скандал не поднимать,

     И прессу к ним не привлекать,

     Их ночью тайно схоронили,

     Лишь чуть припудрили, умыли.

     И с той поры, аж до сих пор

     (Я слышал бабок разговор)

     Лишь только полная луна,

     Взойдёт на небе, как одна

     Выходит тенью из могилы

     И молвит так протяжно: < Милый! >

     И руки тянет, и плывёт.

     И если уж кого найдёт,

     На той дороге в час ночной,

     Схватив утащит за собой,

     В свою могилу, молвит люд.

     Быть может правда, может лгут,

     То я не знаю, Бог уж с ними

     (Они давно лежат в могиле)

     И я закончу свой рассказ,

     Не стану боле мучить вас.