Вы не жид, — заговорил он с сильным украинским акцентом на не правильном языке — смеси русских и украинских слов, — но вы не лучше жида. И як бой кончиться, я отдам вас под военный суд. Булгаков М. А. «Я убил»

     Сегодня еврейский пригород Львова буквально взбудоражен.

      — Софочка! Софочка! Ви слышали? Сагочка помегла!

      — Та ви шо! Не может этого бiть! Кто вам это гассказал?

      — Таки и помегла?

      — Это ж надо такому случиться! А вчега ещё и Абгамчик...

     Пригород чудом уцелел и оставался населен, несмотря на то, что на дворе был 1943 год... Фашисты забирали всех: и женщин, и детей, и стариков. Да ещё и бендеровцы совершали свои набеги, избивая и грабя евреев.

     Сегодня скончалась девушка Сара. Вместе с Абрамом они были чудесной парой. Но их родители, по каким-то им одним ведомым причинам, запретили влюбленным встречаться. Тогда молодые люди не нашли ничего лучше, как выпить побольше лекарств от бессонницы и заснуть навсегда. Теперь, конечно же, их родители подружились. Они дружно рвут волосы друг у друга на головах. Дружно они отругали и аптекаря Моню, продавшего детям лекарства. Как будто ему сейчас легко...

     На следующий день детей похоронили на близлежащем еврейском кладбище.

     Ночью, когда уже и поминки закончились, а безутешные родители пытались лечь спать, к тени кладбищенского забора добавились, по очереди, три человеческие тени. Они неуверенно цеплялись за острые колья забора, а потом прыгали вниз, смешно размахивая руками. Сквозь решетку они протащили лопаты.

     Я не буду скрывать их имена, тем более что они все равно выдуманные. Впереди, гордо оттопырив усы в стороны, шёл Степан. За ним, сутулясь и потягивая сопли носом, шёл Петро. А последним, положив лопату на плечо, шагал племянник Степана — Микола. Микола был ребенком из несостоявшейся семьи, поэтому и жил с дядей. Дядя приобщил его к новым, мрачным развлечениям. Петро же пошел на кладбище, в основном из-за горилки, что нес с собой Степан. На всех троих были черные кожаные фуражки со свастикой и такого же цвета форма с повязкой на левой руке. На повязке также была изображена свастика.

      — Ну, що? Скоро вже? — поминутно спрашивал Петро Степана.

      — Та вот, вже почти прiшлi. — отвечал Степан. — Гэй! Плiмяшка! Ни змерз?

      — Та ни, дядько. — отвечал ему Микола.

      — Мiкола, — спрашивал Петро мальчика. — А ты-то будеш сьогоднi эту бабу ебать?

      — А як жишь, дядько Петро.

      — А ты що, ни можешь себе нормальну дiвчину расшукать?

      — Пошему ни могу. Могу. Тiльки эта будет робiть усё то, що я з ней захочу робiть.

      — Степан, а нас тут не расшукають? — спросил Петро Степана.

      — Та ни! А що? Дажi если i расшукають? Що з того? — спокойно ответил ему Степан. — Мы ж бендеровцы!

     Наконец, они пришли. Переводя дух, пропустили по первой. Потом, Степан поднес фонарь к могильной табличке (памятник ещё не успели поставить) и по слогам прочитал:

      — Са-ра Сну-лич. 1927—1943. Тю ё! Бачь — усего шешнадцать рокiв! Сьогоднi вдачнiй дiнь!

     Петро взял лопату и начал копать. Потом его сменил Микола. А Степан, приняв ещё на грудь, обошел могилу вокруг, проверяя, нет ли кого поблизости.

     Втроём они вынули гроб из могилы и поставили рядом. При помощи фомки Степан открыл крышку и кинул её рядом. В деревянном ящике лежала молодая девушка, даже девочка. Она была очень бледна в свете фонаря и луны. Белый бант на длинных черных волосах и такое же белое платье. Степан запустил руку под платье и сжал белую ляжку. На его небритом лице застыла вожделенная и отвратительная улыбка.

      — Ну, що, Мiкола? Глянеться она табi? — спросил он племянника. — Бачь, яка прiнцесса.

      — Глянеться, дядьку. — неожиданным басом ответил Микола.

     Петро молчал, так как пил горилку. А Микола нагнулся над девушкой и стал целовать её в оттопыренные пухлые губки. Перед смертью они сжались так, как будто она целовалась. На самом деле так оно и было. Перед своей кончиной она прижимала к этим губам фотографию любимого.

      — Ну, буде! Хватiт челмокаться! — сказал Степан. — Давай её iншi гарности побачiм. Петро, дуй сюды!

     Степан взялся руками за воротник платья и изо всех сил дернул. С легким треском белая материя разошлась. Под ней обнаружилось белое девичье тело. Грудки выпирали из тела на полпальца, не больше. Огромные розовые соски, которые сейчас отдавали синевой, в миг оказались зажатыми между большими и указательными пальцами Степана. Он оттягивал их изо всех сил, выкручивая в обе стороны. А потом зажимал всю грудку ладонью и оттягивал её целиком.

      — Дядько! Дай i мине полапать, — попросил Микола.

      — Тiше, бейбас! — Степан отпустил один сосок и отвесил парню подзатыльник. — Ты ще спостерiгача позовi!

     Но он отпустил, и мятые груди трупа принялись ласкать мальчишечьи ладони. А член Миколы стал при этом выпирать из штанов. Степан в это время окончательно разорвал платье и выдернул его из-под тела. Трусики он также разорвал, не снимая. Бритая писька еврейской девочки привела его в умиление. Из-за этой детали своего тела она казалась ещё моложе. Степан облизал большой палец и просунул его между нежных розовых складочек. Он водил им туда-сюда. Через минуту он добавил ещё один палец, а потом ещё один. Вдоволь потрахав труп пальцами, Степан стал обеими руками растягивать влагалище, заглядывая внутрь. При этом тихо, но дико ржал. Пожалуй, к телу не проявлял интерес только Петро. Он пил горилку и ему дела не было до того, что делает его друг.

     А Микола закончил гладить груди Сары. Он встал на ноги и стал расстёгивать штаны.

      — Ну, гарно, Мiкола. Так i быть, — сказал Степан племяннику. — Ты будiш першiм.

     Микола смазал свой член салом, чтобы тот лучше входил в мертвое влагалище. Его дядька ненадолго отлучился, чтобы составить компанию своему пьяному другу. А Микола раздвинул ножки трупа пошире и, разведя её складочки в стороны, просунул головку смазанного члена внутрь. Потом он мягко толкнул и, подняв лицо к небу, сделал несколько толчков. Потом его небольшой член вывалился из влагалища девушки и Миколе пришлось перевести свой взгляд со звёзд на её вагинку.

      — Дядьку! Дядьку! Бачь! У неё кров! — снова закричал парень.

     Его член и правда был в крови.

      — Вот мудак! Скiлкi раз я те гуторил — нi ори! Ну i що — кров. Ты що, кровi ляхаiшься? Может она ще целкою була. А ты ей её порвав. Она ж ще совсiм свежая...

     Микола успокоился и снова, задрав голову к небу, имел бездыханное тело. Но теперь он делал это аккуратнее, чтоб член не вывалился. Постепенно, входя в раж, он потихоньку постанывал. При этом он ещё крепче сжимал белые, странно светящиеся в кладбищенской темноте ягодицы девочки.

     Степан закусил кусочком ржаного хлеба и теперь, продолжая ощущать во рту щиплюще-горячащий вкус алкоголя, направился к покойной. Он избавился от штанов, понимая, что если продолжит принятие алкоголя дальше, сделать это будет сложнее. Потом он приоткрыл рот девочки и просунул туда свой кол. Его друг сел рядом на крышку от гроба и закурил. А Степан аккуратно приседал надо ртом девочки. Но алкоголь возымел своё действие и мужчина, потеряв равновесие, опустился задницей на нежные грудки с мёртво-розовыми сосками. Тогда, отступив чуть назад, он принялся водить концом по этим розово-синим кругам. При этом он слегка подрачивал. Вскоре к нему присоединился племянник, который, чувствуя что вот-вот кончит, положил свой член на другую грудь девочки и теперь гладил его по головке. И скоро он кончил. Его сперма растеклась по грудям девочки, и он размазал её.

      — Що ж, я бачу ты вже кончив....

  Тогда я тiперь её поебу, — сказал Степан. — А ты пока ступаi з Петро вiпей, а то змерзнешь...

     Петро и Микола пошли пить, а Степан поднял труп девочки своими огромными ручищами под мышки. Сам он сел на крышку гроба, а девочку усадил себе на колени. Потом он, придерживая её под живот, чтобы она не упала, другой рукой просунул свой член в её маленькую, совсем недавно девственную норку. Крепко сжав маленькие, покрытые спермой грудки, он стал трахать её.

      — Мiкола. А ты мiне тут нагрев, — довольно крикнул он племяннику.

     В ответ услышал ворчание — дескать, сам орешь, а мне и нельзя. Но Степан не обращал внимания, а подкидывал на себе девочку, стараясь загнать ей как можно глубже. Выпивавшие слышали, как её ягодицы тлёкали по ляжкам Степана. Мужчина при этом издавал звуки, красноречиво говорившие о том, как ему хорошо. Тем более, он здорово удобрял их украинским матом. А голова его мёртвой партнерши, свесившись набок, как бы кивала ему в знак согласия. При этом она клацала зубами, что ещё больше забавляло Степана. Он, выйдя на более высокую степень возбуждения, бил труп ладонью по грудям и по животу.

     Когда же Микола вернулся, дядя сказал, что пора бы обе дырочки этой целке порвать. Он лег на крышку гроба, положив девочку на себя. А Микола зашел сзади и старательно смазал попку трупа. Потом он раздвинул белые, как снег, половинки маленькой попки в стороны и просунул туда свой конец. Холод мертвого анального отверстия окружил его член.

      — Усё готово, дядьку! — сказал он.

     Дядя с племянником задвигались. Постепенно они наращивали темп. При этом они, уже не стесняясь, кричали. На них пьяными глазами взирал Петро, чуявший, что здесь что-то неладно, но все равно не желавший уходить. Племянник улёгся на холодную и белую спину трупа и с остервенением драл его в попку. Дядя почувствовал, что ему стало как-то тяжело, но всё равно загонял свой толстый член в уже теплую вагину девочки. От возбуждения он целовал лицо трупа. И дядя, и племянник порядочно вспотели. От возбуждения они не заметили маленького огонька между деревьев, мелькавшего за спиной Петро, расхрабрившегося, наконец, на то, чтобы засунуть свой опущенный конец девочке в рот.

     Дядя и племянник одновременно кончили, заполнив холодное тело горячей спермой. При этом они громко гакнули, а из-за деревьев вышел мужчина с фонариком.

      — Ггаждани, а что зтесь гобиться? — он пытался говорить по-украински, но его картавость выдавала в нем еврея.

      — Тю! Гляды — жiд прiпёвсi! — крикнул Степан, сбрасывая с себя труп девочки.

     Теперь подслеповатый сторож разглядел, что здесь происходит. А, разглядев, торопливо стал наматывать свои бакенбарды на уши.

      — Та вi что, то iсь що! Я нi жiд! У мiни пгосто дефект мовы!

      — Та ты нi ссы, — сказал Степан. — Жiть ты будешь. Ну-ка, Петро! У тебя вже встал, я бачу. Так поеби его. А потом мi з Мiколкой его тожi покахаiм.

     Еврей испугался, но покорно стал раком, приспустив штаны. А пьяный Петро стал его трахать. В это время Микола лег на крышку гроба и, положив на себя труп, принялся его ласкать. От этого его опавший член снова стал подниматься. Степан же взял лопату наперевес и пошёл разрывать могилу рядом. А его племянник целовал холодные губы и водил своим членом по молодым, но уже мертвым ляжкам. Снова раздался крик — Петро спустил прямо в анус Мойше-сторожу.

      — Тiхо, дiбiл! Хто там наступнiй? — Петро позвал следующего претендента на анус сторожа.

     Но никто не ответил — Микола был увлечен прелестями Сары, а Степан вовсю раскидывал землю из соседней могилы. От выпитого в нем возникла нечеловеческая работоспособность. Тогда Петро подвел еврея к тому месту, где Микола ласкал труп девочки. Петро помог парню попасть членом девушке во влагалище. Заодно он следил, чтобы каждый раз, когда член мальчика выпадал из мертвой киски Сары, Мойша облизывал его.

     Тем временем Степан в одиночку вынул ещё один гроб. Из него он извлек новый труп. Но, к сожалению, это был труп мальчика. Впрочем, это не остановило его, и он принялся пердолить девственное, ещё даже не покрытое волосами очко. А Петро сношал новый труп в рот.

     Когда осквернители могил кончили, Петро вдруг сказал:

      — А що, у нас зараз еда кончiвась. А я ще жрать хочу.

      — Слышь ты, як табi там, спостерiгач! — сказал Степан. — Розводь вогнище.

      — Да нет, ви шо. Здiсь никак нельзя костер. Це ж кладбище, — отозвался Мойша, натягивая штаны.

      — Я бачу ты ще пару палок захотiв, — сказал Степан более грозно.

      — Та ни, ви шо. Я вже иду за дгровами...

     А Степан стал раскапывать ещё одну могилу. Она была не такая свежая. С голого тела Степана пот потек струями. Но, с помощью Петро он извлек гроб и, открыв его, увидел там труп какого-то мужика. Достав нож, Степан стал разделывать труп, к необычайной радости Петро и рвотному рефлексу Мойши. Тот уже развел костер и раздувал пламя. Отрезав тонкий кусок мяса от ноги трупа, Степан повесил его на палку и протянул Петро. Тот принялся жарить его над костром. Потом Степану пришла новая бредовая идея. Он отрезал хер трупу и протянул его Мойше.

      — На, вот. Бачь, яка играчка гарна! Пососi его, — сказал он, а увидев отказ, добавил. — А то ще съicть заставлю, або ще краше — твоi отрiжу.

     Мойша живо взял обрубок в рот и зачмокал сквозь слёзы. А Степан рубил новые куски от трупа. Их ел и Петро, и Микола. Немного осталось и Степану.

     Тем временем над лесом появилось белое зарево. Светало.

      — Ну, що, хлопцi? По послiднему разу? I усё — пошпiндюрiм домоi! — сказал Степан.

     Микола первым подскочил к Саре и, приподняв её за ноги, стал трахать стоя. При этом труп девочки доставал лицом до земли. Хорошо смазанный член с легким звуком вжикал в её влагалище. Степан подошел к трупу и приподнял девочку, поддерживая её за грудки. Он направил свой член ей в рот. Теперь её тело, болтая безжизненными руками, двигалось взад-вперед, насаженное на два члена. Рядом стоял Петро и дрочил.

      — Петро! Ты що? Iдi вон спостерiгача покохаi! — посоветовал ему Степан.

     Петро послушно развернулся, а Мойша послушно сдёрнул штаны.

      — Слышь, Мiкола! Даваi ей два хуя в пiзду вставiм, — сказал Степан.

      — Нi знаю дядьку. Як бi нi порватi.

      — Та ну. Ей вже усе равно.

     Степан лег на крышку гроба. Спиной на него Микола положил Сару. Затем он как следует смазал её вагину обсаленными пальцами, запустив пальцы даже внутрь. Потом вставил туда член дядьки. Заведя пальцы под губки, он стал отодвигать их в сторону. Когда же образовалось пространство, почти подходящее для его стоящего члена, Микола прислонил головку члена и стал давить. Пот выступил у него на лбу. Но влагалище поддалось, и его член устремился внутрь, скользя по дядькиному. А Микола оперся о землю и принялся целовать крохотные грудки. Снизу изо всех сил пыхтел Степан. Его член почти не двигался в тесном влагалище. В данный момент его куда больше тер член племянника, нежели влагалище мертвой девочки.

     Петро уже спустил в жопу сторожа и сейчас, довольный, курил рядом. Мойша, потирая отодранную попу, стоял рядом и, похоже, плакал. Вероятно, его унижение сильно порвало струны его души. Кроме того, было задето его чувство уважения к усопшим. А самое обидное — это то, что он не мог ничего сделать, кроме как плакать. И то чуть слышно.

     В это время два крепких члена, засаженных во влагалище трупа, стали терять свою крепость, спуская её в виде спермы. Дядя и племянник стали на колени и стали вытирать свои обспермленные члены об лицо мертвой девочки. Степан при этом ещё и плевал трупу в глаза.

      — Усё, ступаi! — сказал Степан сторожу и стал ... 

     одеваться.

     Но Мойша не успел уйти. Послышался лай собак и на кладбище выбежал десяток овчарок в сопровождении фашистских женщин-офицеров.

      — Претьявить дакумент! — раздалась команда какой-то женщины из офицеров. Она

     говорила на ломаном русском, но украинцы неплохо это поняли.

      — А вi хто? — испуганно спросил Петро.

      — Хто! Хто! — передразнила его другая. — Це мi, полiцаi.

      — Та ну! — храбрился пьяный Степан. — Тогда я з украiнего розщука...

     Через три часа осквернители очнулись. Полностью разколбашенные, они были на какой-то базе, вероятно недалеко от Львова. Абсолютно голые, они были прикованы к кафельным стенам. При этом они стояли на коленях. Все вчетвером — сторож Мойша тоже был здесь. Вонь стояла неимоверная — наверное, когда-то здесь был туалет. Дверь открылась, и вошли четыре немецкие женщины-офицера. Ниже пояса из одежды на них были только хромовые сапожки. Не говоря ни слова, они прижались к лицам пленных своими ощетинившимися лобками.

      — О я! Я! — застонала женщина, которой лизал Степан. Впрочем, остальные делали то же самое. — Зер гут!

     От её стонов Степан начал возбуждаться. Он уже готов был подумать, что ничего страшного не произойдет. Но тут же получил ногой по яйцам и возбудившемуся члену. Причем получил не легонько, как в реслинге, а чисто конкретно. Почти до потери пульса.

      — Стоять, сфолочь! Нет возпуштаца! Найн! — визгливо заорала женщина, давшая Степану по яйцам.

     Потом она нагнулась над его лицом и плюнула два раза, стараясь попасть в глаза. За мат в её адрес, Степан получил ещё раз сапожком по яйцам и два раза в живот. Подруга той женщины (а ей облизывал племянник Степана) попросила её подождать. Она подошла к Степану и тоже нагнулась над его лицом. Затем она засунула два пальца в рот и, поиздавав рвотно рычащие звуки, блеванула прямо на рожу украинского некрофила.

     Потом женщины сняли сапоги и заставили пленных облизывать их потные ступни. Петро от этого стало нехорошо, но любая задержка каралась одним ударом по яйцам. Степан это уже понял и не матерился. Тем более, что это было не самое страшное. Потом женщины надели сапоги и заставили пленных вылизывать их ноги уже в сапогах.

     После офицеры вышли. Через четверть часа они вошли, уже одетые. Теперь их было человек пятнадцать. Одна из них, наиболее злобная, держала в руке какой-то листок. Затем стала читать:

      — Фи есть наш пленники. Зтесь фи путете пока путете нам полезтны. После этоко места фы отпрафитес ф концентрационный лакерь. Фам понятна? Ферштейн?

     Пленники молчали.

      — Панятна, я спрашифаю? — она перешла на крик.

     Не дожидаясь ответа, остальные подбежали к мужчинам и стали бить их по лицам. Били до тех пор, пока те не подтвердили, что им понятно. Тогда главная продолжила:

      — Кажтый тень фи бутете облизыфат нам всё, что ми фам сказайт. Кроми токо: у нас нет тля фас никакой еты и питья. Поэтому бутете есть то, что ми фас застафим — все то, что вытаст фам наши организм. Это панятна? Пака всё. И помните — лючше фам бить полезным нам.

     Честно говоря, пленные не поняли насчет еды. Не поняли пока. В течение последующих трёх часов они исправно лизали разнообразные влагалища офицеров. Потом все ушли, и пленники могли поговорить. Правда, сказал лишь Мойша:

      — Ну, усё, хлопцi — тiперь нам каюк...

     Через час в камеру зашла одна из офицеров.

      — Кто хочет пить? — спросила она. Все молчали, тогда она указала на Миколу. — Ты, мальшик.

     Приспустив штаны и трусы, она подошла к Миколе.

      — Открой сфой рот, — сказала она.

     Тот не открывал. Тогда она больно ударила его по лицу и зажала ему нос.

      — Нi, нi надо! Дядку, кажi ей! — закричал Микола.

      — Ты що, сука фашiстска, моiво племiнника! — закричал на неё Степан.

     Но женщина воспользовалась тем, что рот у мальчика оказался открыт, и пустила туда струю желтой жидкости. Она не отпускала его нос. Микола захлебывался и не глотал, но часть мочи все-таки попала в его желудок, тогда как остальная растеклась по его голому телу. Когда полицайша отпустила его нос, из него пошла кровь.

      — У, сука! — только и сказал Степан.

     Женщина ушла, дав напоследок Миколе по яйцам ногой. Но вслед за ней сразу же вошла вторая.

      — Тут гофорят, что ты, мразь, — и она указала на Степана. — Очень хочишь кушат. Почти готофо.

     Она проделала незамысловатую операцию со своими штанами и села на лицо Степана. От усталости он не мог ничего поделать и под тяжестью её попки, опустил свой зад на засеренный пол, где ещё не высохла блевота. А женщина резко просунула пальцы в рот Степану и дернула его нижнюю челюсть. От боли Степан взвыл, а офицерша, закатив глаза, выпустила ему в рот длинную черную какашку. Степан выплюнул говно, но женщина, удивив всех, не стала его бить. Она лишь сказала:

      — Ничеко, ничеко. Когта есть захочешь, бутешь Бока молить, чтоп у меня запора не пыло...

     Вытерев попку о подбородок мужчины, она одела штаны и ушла.

     Капли росы заискрили волшебными каменьями в первых лучах восходящего солнца. Где-то неподалеку засвиристел жаворонок. Он пел гимн новому дню. По мере того, как солнце поднималось выше и выше, температура воздуха повышалась. Вот уже и роса высохла и перестала искрить на солнце. Но под солнцем лежали два детских трупа, извлеченные из разрытых могил.

     В это время труп девочки пошевелился. Или мне это показалось? Да нет, вот она открыла глаза и шевельнула рукой. Труп мальчика тоже стал подавать признаки жизни. Как странно. Вот они оба встали на ноги, стыдливо прикрывая интимные места, и, широко открыв глаза, смотрят друг на друга.

      — Сара, мы умерли?

      — Наверное, — ответила девочка. — Где это мы? Похоже на кладбище.

      — Да точно. Вот наши могилы. А это ещё что, — и он показал на обглоданный труп.

      — Какая гадость.

      — Наверное, мы в Раю, — сказал Абрам, убирая руки от своего члена. — Пойдем отсюда, здесь нам никто не запретит любить друг друга.

     Да, читатель. Если ты это прочитал до конца, то я рад. Но, надеюсь, что ты прочитаешь и это окончание, дабы у тебя не сложилось неправильного мнения обо мне и о моем творчестве. В первую очередь это относиться к тем, для кого этот мой рассказ будет первым.

     Так вот, я, в своем творчестве стараюсь не стоять на месте. Всегда хочется написать что-то новое (а к этому надо стремиться и в жизни). Так, что вот это — тоже нечто новое.

     Это было во-первых. Во-вторых, у кого-то может сложиться впечатление, что я националист. Нет, это не совсем верно. Я, в куда большей степени расист, чем националист. Кстати, мысли о том, что я украинец/еврей/фашист тоже можете смело отбросить. Просто украинский язык мне нравиться из-за того, что там много прикольных и смачных слов.

     И, наконец, в-третьих, если кого-то из украинцев оскорбит то, как я безграмотно (ну, скорее всего) употребил тут их речь, то с меня спрос невелик. Все эти слова я знаю по анекдотам и по рекламе, что видел, когда отдыхал в Крыму.

     Не знаю, будет ли Вам интересно, но проект «Осквернители могил» замышлялся на самом деле, причем в настоящее время. Первой была осквернена статуя ныряльщицы в Нескучном Саду. У меня имеются фотографии этого действа, но я не знаю, куда их девать. Так что, если кто интересуется, то можно договориться-поменяться.

     Ну и до новых встреч, а я надеюсь, их будет ещё немало. В смысле — до побачення, як гуторят на Украiне.

     Imperior. Октябрь 2002.