По мотивам русских народных сказок.

     Накинул Иван-царевич плащ-невидимку, подхватил любимую свою супругу на руки, спрятав её под полами плаща, да и вышел вон. И двинулся он по коридорам замка, спеша вынести Василису к желанной свободе, да отыскать сундук с погибелью Кощеевой.

     — Скажи, ласточка моя, где у Кощея сад? — спросил он Василису.

     — Зачем тебе, Ванюша?

     Рассказал царевич ей, что хочет смерть Кощея достать.

     — Ой, Ванечка, неправду Горыныч сказал тебе, — неожиданно заявила Василиса.

     — Как это? — Иван аж застыл на месте и сильнее сжал жену в своих руках.

     — А так, сокол мой, носит Кощей на груди оберег. Точно глаз его, тёмно-синий, глубокий. И однажды он похвалился мне, что, дескать, в этом-то обереге и спрятана его погибель.

     — И ты ему веришь?! — Иван с сомнением смотрел на Василису.

     — Верю, Ванечка, верю. Я же сама эту иглу видела.

     — Это что же, выходит, смерть всё-таки в игле?

     — Да, милый, смерть — в игле, а сама-то игла ‒ в камне драгоценном. Он ещё тогда сказывал мне, что ежели стану я его женой, то он мне доверит хранить тот кулон и беречь его пуще глаза. Дескать, никто лучше супруги не сохранит его. И знаешь, Ваня, — Василиса задумалась на мгновение, — сдаётся мне, что не злодей он...

     Признание жены так ошарашило царевича, что он остановился.

     — Да, что ты такое говоришь?! Кощей — не злодей?! Василиса, да в своём ли ты уме?

     — Ванечка, сокол мой, не гневись! Он, конечно, злой и... — Василиса опустила голову, — но... Его ведь никто не любит, понимаешь?

     — Ага! Его никто не любит и поэтому он стал супостатом! Василиса, ты под чарами его! Нет, надо скорее выносить тебя из проклятого места, — и царевич прибавил шагу.

     — Ваня, Ванюша, вот всегда ты торопишься! — зашептала ему жена. — Да посуди сам, ежели человека никто не любит, так он же на целый свет зло таить начинает, счастью чужому завидует... Слышала я, что была у него любовь когда-то. Да только он не сберёг то, что имел, растерял. Не разглядел счастья своего.

     — Ну... не знаю... — Ивана одолевали сомнения, слова Василисы показались ему разумными.

     Однако уж больно по-бабьи всё это выходило. Влюблённый Кощей! Да разве ж может быть такое?! Нет, уж его голубушка чересчур мягка сердцем. Вроде и не дура баба, да только в корень не зрит. «Игла, может статься, и в кулоне, — прикидывал царевич, — но про доброту его — всё сказочки для детей малых. Всякое во свете деется, но не такое».

     — А почему же тогда Горыныч соврал? — спросил он.

     — Не знаю... Может, он просто не знал про самоцвет. Кощей ведь мог иглу из сундука вынуть и в камень перепрятать, — предположила Василиса. — Ванюша, а у меня план есть, как иглу добыть, — вдруг сказала она, лукаво улыбаясь.

     — Говори, — улыбнулся в ответ царевич.

     Приблизившись ротиком к уху мужа, зашептала, жарко опаляя его своим дыханием. Едва удержался Иван, чтобы не облобызать её прямо здесь, под сводами Кощеевого замка.

     — Нет, ни за что! — отрезал он, услышав план Василисы.

     — Ну, Ванюша, Ванюшенька, — заканючила она, — почему же нет? Чем плох мой план?

     — Всем. И не перечь! А не то осерчаю и отшлёпаю по задочку твоему, — пригрозил строгий муж, сводя брови.

     — Ну...

     — Нет! Ты жена мне, али кто?

     — Жена, милый, жена...

     — Вот. А посему слушать должна. И не перечить! А сделаем мы иначе.

     ***

     Яга сидела перед зеркалом и молча перебирала украшения в шкатулке. Вот гурмыцкое ожерелье ‒ дар красавца купца, из-за морей привезённый. Розовый крупный жемчуг оттеняет нежную кожу шеи красавицы. А вот на ладони лежит синий баус.

      До сих пор помнит она глаза того, кто похитил её сердце. А теперь только и осталось у неё, что вот этот кулон с чудесным сапфиром. Смотрит она в него и как наяву видит.

     Широкое ложе. Два тела сплелись в жарких объятиях.

     — Моя! Только моя будешь! — шепчет пылкий любовник, лобзая пышную грудь. Ненасытные губы блуждают по прекрасному телу рыжеволосой юной чаровницы. Плоский живот опаляют их прикосновения. Стонет дева, трепещет, вплетает пальцы в волосы любимого. А поцелуи перемещаются всё ниже. Вот он ласкает внутреннюю сторону широких бёдер, разводит их. На мгновение замирает и смотрит ей в глаза. Изумрудный взгляд красавицы затуманен, уста алые горят, как и её цветок меж ног.

     — Милый, я сгораю... — признаётся дева.

     — Сейчас, ведьмушка моя сладкая, сейчас, — его язык скользит по лону точно на качелях ‒ снизу-вверх, сверху-вниз, заставляя деву стенать и выгибаться.

     Тонкие пальцы впиваются ему в волосы. А голодный язык устремляется глубже: уже проникает в горячий грот рыжеволосой прелестницы. Она кричит и начинает двигать бёдрами, стараясь пропустить язык любовника дальше. И взорвавшись в безумном освобождении, одаривает его рот сладким любовным напитком.

     Вдруг громкий стук в двери прервал сладостное видение Бабы Яги. Изба закудахтала, заквохтала и заплясала на месте.

     — А ну, стой! — поморщившись, вскричала ведьма. — Кого там нелёгкая принесла? — спросила недовольно. — Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

     — Открывай, Яга, некогда мне с тобой по попусту воду в ступе толочь, присказки твои выслушивать! — послышался женский голос.

     — Ишь ты, какая прыткая! — проворчала ведьма.

     Открыв скрипучую дверь, удивлённо застыла на месте.

     — Вот дела так дела! Люди добрые, гляньте! Совсем наша сорока хватку теряет! По лесу сама Василиса идёт, такая новость, а она — ни сном, ни духом. Ну, проходи, проходи, сердешная!

     — Здравствуй, Баба Яга, — в избушку лесной ведьмы вошла Василиса собственной персоной.

     Лицо её запылилось, волосы из косы выбились, сарафан помялся.

     — Входи, входи, — засуетилась Яга. — Чайку с дороги? Вижу, притомилась ты.

     — Некогда чаи распивать! — отрезала Василиса. — По делу я.

     — Ага, вижу, — Яга улыбнулась и подмигнула зелёным глазом, кокетливо поправила платок, — ко мне иначе не захаживают. С Иваном что?

     От этого её вопроса из глаз красавицы хлынули слёзы, сквозь рыдания она стала рассказывать.

     — Пропал мой Ванюша! Совсем пропал! Ежели ты не поможешь, сгинет он у Кощея.

     — А ну, прекрати реветь! — прикрикнула хозяйка избы. — Говори толком. Тебя-то спас, живёхонька. Так что у вас произошло?

     — Он... он... сказал, чтобы я его дожидалась... Плащ дал, а сам вернулся во дворец. И не пришёл... Я видела, как стража поволокла его куда-то. А я кинулась на берег... Там нас Горыныч должен был забрать и перенести с острова. Он меня не хотел переносить... Но я уговорила. И решила к тебе отправиться... Ванечку спасать надо!

     Внезапно она резко замолчала и с изумлением уставилась на шкатулку с украшениями.

     — Откуда это у тебя? — спросила, нахмурившись.

     — Что? А это, — ведьма улыбнулась, — так, цацки... Ну, сама же понимаешь, женщина я интересная... Поклонников много, подарочки дарят...

     — Нет! Вот это, — Василиса шагнула и взяла в руки кулон красоты невиданной, — вот это откуда у тебя?

     В тёмно-синей глубине камня виделись какие-то клубящиеся вихри. Казалось, в сапфире что-то постоянно меняется и один вихрь сменяется другим. Всё это великолепие было оправлено в изящную золотую вязь и подвешено на крупной золотой цепи.

     — Тебе-то что?! — Яга отобрала у гостьи кулон. — Моя игрушка... Хочу — говорю, хочу — нет...

     — Я просто... уже видела такую... У Кощея. Он на груди носит... точь-в-точь... Сказывал, смерть его там.

     — Смерть?! — ведунья с удивлением уставилась на Василису.

     — Ага, там внутри игла спрятана... Иглу он мне тоже показал...

     — Погоди! — Яга беспокойно заходила по горнице. — Это что же выходит? — рассуждала она вслух. — Я, когда бежала от него, стянула камушек на память... И думать не думала, что там смерь может быть. Камень и камень. А он повтор ...

  смастерил? Но зачем?... Или мне подделка досталась? — она посмотрела на Василису, словно та могла знать ответ.

     — А... можно мне? — Василиса протянула ладонь, прося кулон.

     Ведьма дала. Василиса стала рассматривать украшение, и через мгновение камень резко откинулся вверх, внутри покрытой золотом полости лежала большая серебряная игла.

     — Вот так да! — хихикнула Баба Яга. — Ой, и дура же я! Ой, дурища! Столько лет могла его сама к ногтю прижать, а вместо того сидела и слёзы лила...

     Она плюхнулась на лавку.

     — Но вдруг подлинник у него, а у тебя подделка? — Василиса вернула иглу в кулон.

     — Да уж... — Баба Яга совсем была сбита с толку и расстроена. В зелёных глазах металась тоска. — Я же люблю его до сих пор, чёрта окаянного! — вдруг призналась она и всхлипнула.

     И неожиданно заревела, уронив голову на стол.

     — Ну, Яга, Ягусенька, — бросилась к ней Василиса, — не плачь! Стой! Кажется, я придумала!

     Ведьма подняла голову и взглянула в лицо Василисы. Та сияла, как медный грош.

      ***

     — Ах, Парашенька, — царь Емельян откинулся на подушках. — Сладка ты! Ох, сладка!

     — Всё для вас, царь-батюшка, всё для вас, — хихикнула девка, прижалась, мягким маслом растекаясь по его груди, а пальчиками охватила опавший царский член.

     — Ух, чаровница! — расплылся в истомной ухмылке царь-государь. — Опять, егоза, шалишь! Совсем с тобой опустел, всего до капли выдоила.

     Уже целый день кувыркались они в постели царской. Женив сыновей, Емельян совсем затосковал. Дети при семьях, а он что же? Сиди, да внуков жди? А ведь он ещё молодец хоть куда! Так думал царь-государь. И всё чаще взор его устремлялся на Параню. Как пройдёт она, очи потупив, да бёдрами широкими покачивая, у государя ажно сердце захолонит, чресла заломит, штаны тесными сделаются. И возвёл он её во боярыни да к себе приблизил. А Параня девка сметливая. Да и разве ж резон от счастья отказываться? Царевич уплыл, а царь вот он — сам в рученьки ласковые стремится. Опять же, добрая Парашка, отказу сделать не может. И вскоре всё у них сладилось: стала Прасковья постельной боярыней самого государя. Можно сказать, первой бабой при дворе русском. И почувствовал себя Емельян как заново родившимся.

     — А вот мы сейчас посмотрим, всего ли! — вновь засмеялась Параня и лизнула головку царского достоинства.

     И ну пальчиками гладить, а язычком по дырочке играть. Воспрял царский меч, опять силой налился. Снова в бой рвётся! А Параня медлит, в ротик возьмёт, соснёт, как леденцового петушка на палочке, да и опять выпустит, лукавым взглядом на Емелю посмотрит и вновь сокровище в уста берёт. Истомила царя, так, что тот аж стонать начал.

     — Паранюшка! Светик мой! Моченьки боле нет! Взорвусь сейчас, — взмолился государь.

     — Ваше величество, не изволите ли иначе попробовать? — хихикнула девка.

     — Делай, как хочешь, — выдохнул царь.

     — Ну, уж нет, тут вы сами должны, — отрезала она и явила перед очи царски свой пухлый да румяный зад.

     Вильнула им, хихикая.

     — Не изволите ли этого попробовать, царь-батюшка?

     Совсем разум отшибло у государя. Зарычав он вскочил и натянул на меч коричневую звёздочку Парашки. Входил в неё по самые рукоятки свои. И выплеснув своё семя, упал едва дыша.

     В этот момент двери в царские покои распахнулись, и в спальню ворвались две бабы, а за ними несколько слуг и стража.

     — Ваше величество! — заговорила одна из ворвавшихся. — Дозвольте слово молвить!

     — Что?! Это что ещё за свинство?! — завопил Емельян, натягивая одеяло. — Как вы посмели?! Кто такие?!

     — Василиса я, супруга сына вашего Ивана.

     — Ха! Василиса? Иван Емельяныч на лягушке женат! — ехидно заметила царская девка.

     Царь кивнул.

     — Я и была лягушкой, — Василиса смерила её презрительным взглядом. — Батюшка, вот, глядите, — она протянула ему руку, где на пальчике красовался изумрудный венчальный перстень.

     — Она могла его похитить, — громко зашептала в царское ухо Паранька.

     — Я беру только своё. А вам, государь, не гоже кого попало слушать! А впрочем, ежели вы от дел отошли, то может, стоит мне пойти к сыну вашему старшему, Фёдору Емельянычу? Уж он-то точно не откажет в помощи.

     — Говори, — разрешил Емельян, строго посмотрев на Парашку, которая тут же с головой юркнула под одеяло.

     — Иван в полоне у Кощея. Чтобы его вызволить, надобно вам, ваше величество, породниться с Бессмертным.

     — Ха! — оживился царь. — Сам давно мечтаю о сём. Да как же? Ни у него дочки, ни у меня!

     — И всё-таки вы немедля издаёте указ, что предлагаете ему в жёны свою законную дочь.

     — Что?! — от удивления Емельян выскочил из-под одеяла и голый заметался по комнате.

     — Успокойтесь, батюшка, — с улыбкой молвила Василиса. — Срам-то прикройте, берите перо, да и пишите, что я диктовать стану. А с дочкой дело не станет. Будет у вас царевна.

     — Пишите, пишите, государь, — закивал дьяк, протягивая царю перо.

      ***

     — Хм, что бы всё это могло значить? — прикидывал Кощей, уже в сотый раз перечитывая послание русского царя. Оно гласило буквально следующее:

     «Мы, император всея Руси, царь-государь Емельян Первый, изволим предложить Вам руку дочери нашей. В качестве приданного отдаём пять сундуков с каменьями самоцветными, земли в Гусляндии, примыкающие к морю, в котором лежит Ваш остров. А также, в случае принятия Нашего предложения, Вы получите право беспошлинной торговли на всех русских землях. Взамен Мы требуем вернуть сына Нашего Ивана-царевича. В случае непринятия сих условий в течение суток, Ваш остров подвергнется нападению объединённых войск Руси, Подлунной драконьей империи и, родственников Наших, князей Полянских».

     — Что-то я не припомню, чтобы у Емельяна была дочь, — заметил Кощей, обращаясь к русскому послу.

     — Есть, ваша светлость, — отвечал тот.

     — И как же зовут её? — прищурился чёрный князь.

     — Имя нам не велено разглашать. Но не извольте беспокоиться. Самая настоящая царевна.

     — Она, небось, стара, как смертный грех, — вновь предположил Кощей.

     — О, нет! Самая пора. И потом, разве брак с русской династией и наши условия вам не по нраву? — возразил русский посланник.

     — Хорошо... — Кощей поднялся из-за стола. — Я сейчас же продиктую ответ, и мы сможем приступить к договорённости о приезде царевны.

     — Зачем же тянуть, ваша светлость? Царевна прибыла с посольством.

     — Что?! Так что же вы молчали?! Я должен её увидеть.

     — Извольте, — посол подал знак своему помощнику.

     Дверь отворилась, и на пороге Кощеева кабинета предстала такая красавица, что не в сказке сказать, ни пером описать. Сарафан из бирюзовой парчи подчёркивал зелень глаз и тонкий стан. Глубокое декольте открывало удивительной красоты пышную грудь с молочно-светлой кожей, и крошечная родинка красовалась на высокой шее.

     Побледнел Кощей, покачнулся. Вскричал хриплым голосом:

     — Ядвига!

     И бросился к вошедшей царевне.

     — Ты ли это? Как это возможно? — спрашивал, сжимая её дрожащие тонкие пальцы.

     — Да... Я, Кристиан... Это я...

     — Ты... помнишь моё имя?

     — Конечно, — её голос дрожал, как и его. — Я помню всё...

     — Но почему, почему ты тогда ушла?! Ты оставила меня одного! Совсем одного! — глаза чёрного князя блестели, казалось, что в них стоят слёзы.

     — Я подумала, что не нужна тебе... Ты хотел власти. А мне она не нужна, — красавица опустила глаза. — Я хотела только любви... Тебя...

     Они оба бросились в объятия друг друга. И когда слезинка выкатилась из прекрасных зелёных глаз и упала на грудь мужчины, он вдруг сказал:

     — О, как мне тепло! Все эти годы я замерзал... Ядвига, ты согрела моё сердце... Посмотри.

     Он показал ей свою руку. Бледная синеватая кожа словно возвращалась к жизни, как по волшебству превращаясь в смуглую.

     — Я оживаю с тобой! Любимая, ты станешь моей женой?

     — Да, — отвечала Ядвига, целуя синие ...  

     глаза Кристиана. — Но сначала... я должна вернуть тебе вот это.

     Она протянула ему сапфировый кулон.

     — Я не знала, что в нём спрятано... Просто этот камень напоминал мне твои глаза.

     — Тогда ты тоже прими вот это... Пусть эти два сапфира скрепят наш союз, — и Кощей протянул любимой свой кулон.

     Два оберега и правда были похожи, как две капли воды.

     — Я буду носить его, не снимая. Ты можешь быть спокоен за свою жизнь, — глядя в его глаза сказала невеста.

     — Жизнь? — он вдруг улыбнулся, широко, светло, так, как не улыбался, наверное, никогда. — Ведьма моя родная, всё это сказки!

     — Сказки? Что ты хочешь сказать?

     — Ну, всякие небылицы о сундуках, яйцах мастера Фаберже, в которых будто спрятана моя смерть на кончике иглы. Нет ничего. Понимаешь? Наш род хранил и поддерживал эту легенду из политических и других соображений.

     — Кажется, я начинаю понимать... — она тоже улыбнулась и вдруг спросила, — Ты хочешь сказать, что ты не бессмертный?

     — Меня нельзя убить... Как и тебя, кстати... Здесь мы бессмертны. Мы принадлежим к родам, прибывшим с далёкой звезды. И всё, что мы с тобой можем, на этой планете считается волшебством.

     — Скажи, зачем ты тогда похитил меня? — зелёные глаза впились в его лицо, словно она хотела прочесть его мысли.

     Увы, сейчас ведьма-Яга ощущала себя обычной смертной женщиной и действительно, затаив сердце, ожидала ответа Кощея.

     — Девушка из рода Яггов должна была стать моей женой... — признался он. — Наш ребёнок унаследовал бы нашу силу... Силу нашей далёкой родины. И смог бы вернуться туда. Пророчество гласит, что построить Летучий Корабль сможет только наш сын.

     — Так только поэтому?

     — Нет! — он сжал её плечи. — Похитив тебя, я влюбился. А потом ты ушла... И я решил, что мой удел жить Кощеем... Моя сила ослабела... Этот холод... Повсюду мне было холодно! Я специально сделал второй кулон. Пусть думают, что в нём моя смерть. Забавно, меня столько раз доставали всякие богатыри! Всё сундук с яйцом искали. Знаешь, у меня целая толстенная тетрадь сказок накопилась. Русские напридумали тысячи историй про мою иглу. Смешной народ... Определённо, если у них такая фантазия, они многого добьются.

     — А Василиса тебе зачем была нужна? — надула губки Яга и шутливо шлёпнула его по щеке.

     — Она твоя двоюродная сестра. Но у неё нет твоей силы... Я просто надеялся, что ребёнок — дитя двух звёздных родов — всё-таки сможет воплотить пророчество. Я глупец! Не думал о других... Она ведь любит своего Ивана-царевича. Он смелый малый, но больно горяч, думать лениться.

     Долго они ещё говорили, до утра просидели. Но сказка моя на том не закончилась.

      ***

     Долго ли, коротко ли минул месяц. А Василиса всё ждала своего царевича, сидя на пригорке.

     — Ваня! — она, едва завидев мужа, сорвалась с места и кинулась ему навстречу.

     Только она поравнялась с ним, он быстро подхватил её и усадил перед собой на лошадь. И слились их уста в поцелуе. Таком горячем, что не было ему схожего на свете.

     — Сокол мой ясный... — шептала красавица, пальчиками проскальзывая за ворот рубахи царевича.

     — Скучала? — спросил он с довольной улыбкой.

     — А то? — сверкнули тёмные глаза. — Как увидала, что тебя полонили, сразу к Горынычу кинулась. Насилу уговорила его, чтобы к Яге доставил.

     — Смотри-ка, озерцо наше, — заметил Иван и приостановил коня. — Окунёмся?

     — Охальник ты, Ванюша, среди бела-то дня, — хихикнула Василиса, разрешая ему снять себя с лошади и отнести на берег озера.

     — Погоди, я сказать тебе должен, — его взгляд стал вдруг сосредоточенным, — люблю я тебя...

     — Знаю, Ванечка, — Василиса спрятала лицо на груди мужа, — давно знаю...

     — Давно?

     — Глупый ты, глупый, — она опять хихикнула. — Не томи. Коли хочешь, дело делай. Не то появиться кто, не ровён час.

     Раздели они друг дружку. Иван стал осыпать поцелуями лицо любимой, ниже, ниже спускался. Насладившись персями сладкими, на колени пал, да и ну миловать лоно её, язычком меж складочками проникая, нектар пряный вкушая. Сам жену руками поддерживает — упасть не даёт. А потом подхватил и понёс в воду. Развела Василиса ножки точёные, да обняла стан мужа, впустила его в свои недра горячие. Меч Иванов скользнул глубоко, и ну пронзать лоно женино до основания. И такая страсть была меж ними, что едва не закипели воды озера. И выйдя на берег, утомлённые уснули они на пригорке муравчатом, как в свою первую ночь.

     А в это время за триста вёрст от них...

     — Мнн, и что ты мне можешь предложить? — сверкая зелёными глазищами, Ядвига облизнула яркие пухлые уста, на которых играла манящая усмешка.

     Как же она была великолепна в своей наготе! Крупные тёмные соски, как две лесные малинки дерзко торчали на вершинках двух бледных грудей, точно ягодки на сладких пудингах. Рыжие кудри, как монисты из чистой меди, кольцами рассыпались по спине, несколько прядей, будто лоза дикого винограда, вились на груди. Кристиан смотрел на неё, не скрывая восхищения. Его жена — самая прекрасная женщина в мире! Во всех мирах!

     

     — Что только пожелаешь, — он поудобнее растянулся на широком ложе, больше напоминавшем целую горницу.

     Его возбуждённый меч взметнулся вверх, демонстрируя желание, а потом, словно в восхищённом поклоне склонился, и пунцовая головка едва не коснулась пупка. Из отверстия показался нектар.

     — Может, тебе такое угощение по нраву придётся? — с усмешкой спросил Кощей, глядя в глаза жене.

     Та устроилась меж ног его и наклонилась, встав на четвереньки. Её язык осторожно вкусил выступившую капельку.

     — Мнн, да, пожалуй, мне по вкусу твоё угощение, — засмеялась она и скользнула кончиком языка по двум весомым достоинствам, заставляя мужа застонать.

     Потом стала посасывать драгоценный мешочек, подбираться к самому основанию.

     — Ягачка, какая же ты у меня умелица! — восхищённо прохрипел он, изгибая спину и пропуская своё орудие ей в рот.

     Направив её голову за волосы, сделал несколько толкающих движений, а потом вдруг отстранил её.

     — Я хочу увидеть тебя на мне, — попросил с грешной улыбкой. — Обожаю, когда ты скачешь!

     — Как пожелаете, мой господин, — она изменила позу, уперевшись руками ему в грудь.

     Напряжённый, готовый к сражению меч, находился как раз у самого входа в горячее жерло влажного вулкана. Кощей помог Яге — он чуть раздвинул припухшие губки, втолкнул конец в отверстие. Рыжекудрая опустилась на него, полностью приняв меч.

     Кристиан обхватил, сжал ладонями бёдра красавицы-супруги. Стенки уютного местечка были столь тесны, что Кощей едва сдерживался, чтобы не взорваться раньше времени.

     — Ты огромный! — зелёные глаза удивлённо расширились.

     — Разве это плохо? — спросил он и вдруг признался: — Лично я в полном восторге, давно не был в этаком плену... Тесная рукавичка! Ненасытная!

     — Да! Это чудесно! — ответила Яга, а про себя подумала, что как же давно она не испытывала такого: каждое движение отдавалось каким-то удивительно приятным импульсом внизу живота.

     И вскоре, уперевшись руками в широкую грудь супруга, она гарцевала на нём, словно горделивая амазонка, объезжающая жеребца. Каждый её толчок заставлял его глаза вспыхивать необычайно таинственным огнём. Его руки потянулись к налитым персям и принялись безжалостно выкручивать соски. Запрокинув голову, с гривой рассыпавшихся кудрей, она сама напоминала дикую кобылицу. Из раскрытых алых уст вырывались крики. Вскоре скачка переросла в необузданный, несдерживаемый ритм, а потом они оба вознеслись в звёздную высь.

     Тут и сказке моей конец. Скоро она сказывается, а любовь не скоро деется. Счастье даётся только тем, кто не боится идти за ним в путь-дорожку дальнюю, кто не пугается признать неправоту свою. Многие лета прожили Иван с Василисой да Кощей с Ягой, любовь свою детям да внукам передали. А на ней род стоит и вся земля наша.

     ______________________________________________
Автор второй иллюстрации Андрей Малиновский.