Седой старик одиноко сидел на лавочке в парке, опершись подбородком о свою потертую трость. Мимо компаниями и поодиночке проходила жизнерадостная молодежь, мамочки с колясками, влюбленные парочки. Кругом кипела жизнь. Погожий денек радовал ласковым солнцем и безветрием. Но ничего не радовало старика. В глазах его отражалась лишь вселенская грусть и тоска...

     Сегодня исполнилось ровно 2 года, как не стало его Манюни. Так ласково он называл свою усопшую жену, с которой прожил душа в душу без малого 60 лет. Умерла она тихо, в своей постели. Просто уснула вечером, привычно поцеловав его на ночь в нос, и больше не проснулась. Она давно устала жить и ждала своей смерти. За неделю до кончины она написала ему письмо, запечатала в конверт и попросила открыть его, когда это случится. Или не открывать совсем.

      — Я виновата перед тобой. Прости, если сможешь, — добавила она странную фразу.

     Старик не стал читать письмо ни после похорон, ни потом. Ему было безразлично, в чем виновата его суженая. Он заранее простил ей все. Но сегодня, перебирая со слезами на глазах ее столь дорогие его сердцу вещи, наткнулся на тот самый конверт и открыл. Внутри был листок, исписанный дрожащим старческим почерком и закапанный слезами.

     «Мой милый Коник...»

     Это нелепое ласковое прозвище она дала ему вскоре после их знакомства. За его манеру громко и отрывисто смеяться. Да так и звала потом без посторонних до самого конца.

     «... Мы прожили с тобой очень долго. Почти 60 лет. Для некоторых это целая жизнь. Для меня это и была вся жизнь. Всякое у нас было, но плохого я сейчас и вспомнить-то не могу. Самое главное — я всегда знала, что ты любишь меня, а я люблю тебя. Но есть одна вещь, которую я не могу унести с собой в могилу...»

     То, что старик прочел ниже, заставило его сердце сжаться от боли. Но не от того, что он узнал. «Почему? Почему она не сказала мне раньше?! Как она могла носить в себе это всю жизнь?! Бедная Манюня... Неужели она боялась, что я не прощу ее?»

     * * *

     Он познакомился с ней в этом самом парке. В субботу, возвращаясь с друзьями после работы, он впервые увидел ее. Радостную, цветущую, в веселом развевающемся ситцевом платьице, с двумя задорными косичками и милым курносым носиком. Она скакала вприпрыжку им навстречу и улыбалась всем встречным лицам. Он замер, впервые увидев ее, а потом еще долго провожал взглядом. Начавшим было подтрунивать над ним приятелям, он твердо сказал тогда: «Она будет моей женой!»

     Позже он каждый день приходил в эту аллею, чтобы увидеть ее вновь. И ровно через неделю ему повезло. Она была подавлена каким-то горем, но ее заплаканное лицо все равно показалось ему самым прекрасным на свете. Он перегородил ей дорогу и пристально посмотрел в ее сделавшиеся вдруг испуганными глаза. Он хотел сказать ей очень много, но утонув в этих ее глазах, все слова для него вдруг показались такими незначительными и пустыми, что потеряли всякий смысл. Вместо них с языка сорвалось то, чего он на самом деле хотел больше всего в жизни:

      — Девушка, Вы мне очень... очень нравитесь! Выходите за меня замуж!, — и он бережно взял ее за локотки.

     Она не вырвалась, не убежала, а долго и как-то странно посмотрела на него. А потом вдруг улыбнулась, шмыгнула носом, вытерла бежавшую по щеке слезинку и спросила:

      — Тебя как зовут?

      — С-сережа...

      — А меня — Марина. Я согласна, Сережа.

     «Что это было, как не любовь с первого взгляда? Настоящая любовь! И разве долгие годы не доказали это?» Так думал старик до сегодняшнего дня. Но утром он узнал, что не любовь заставила тогда Манюню сказать «да». А отчаяние. В тот день она поняла, что носит под сердцем ребенка. Ребенка того человека, которого полюбила всем сердцем, и который просто бросил ее. Исчез. Без следа. Только передал через коллегу по работе какую-то странную записку и все!

     Сердце вновь напомнило о себе острым уколом боли. «Неужели она думала, что я перестану относиться к Наташе, как к своей дочери? Какие глупости! Она — МОЯ дочь! И точка! Кто забирал ее из роддома? Кто не спал по ночам? Кто нес ее, завернутую в тулуп, в райбольницу за пять километров через пургу и мороз? Кто отводил ее в первый класс? Глупо... Глупо!»

     Они сыграли свадьбу уже через неделю. Тогда это было просто. Собрались только их друзья. Каждый принес, что мог: спиртное, закуски, соленья... Застолье было бедным, но безумно веселым. А как могло быть по-другому, когда все молоды, здоровы, когда страна сбросила с себя тяжелые оковы военных лет и широкими бодрыми шагами шла к счастливому будущему?

     Молодоженам негде было жить, но разве тогда это тревожило их? Друзья великодушно освободили для них комнату в рабочем общежитии на целую неделю. Настоящие хоромы! Старик вспомнил, как привел туда молодую жену после празднества.

     Той ночью, через неделю после знакомства у них все случилось в первый раз. Марина тщательно задернула шторы и попросила выключить свет. Они сели рядышком на скрипучую железную кровать и долго молчали, не решаясь заговорить и даже прикоснуться друг к другу. Наконец он осмелился обнять ее за талию. Марина тут же положила голову ему на плечо, прильнув всем телом.

      — Мне страшно, — тихо сказала она

      — У тебя это в первый раз?

      — Нет... Поэтому и страшно. Хочешь я расскажу?

      — Не хочу. Ничего не хочу знать. Никогда! Это неважно. Я люблю тебя!

     Она не ответила ничего. Любила ли она его? Тогда, наверное, нет. Слишком свежа была еще рана. Сергей впервые услышал ее признание гораздо позже. Уже после рождения Наташки. В тот день он пришел с работы грязный и усталый. Манюня встретила его необыкновенно взволнованной. Едва он переступил порог, как она бросилась к нему на шею и стала страстно обцеловывать его испачканное лицо. А потом... Потом сказала ТЕ САМЫЕ слова... Старик улыбнулся и вновь перенесся мыслями в их первую брачную ночь.

     Платье Марина сняла сама. Просто взяла и сняла. А потом долго смеялась над неловкими попытками жениха справиться с пуговками ее сатинового лифчика. Руки Сергея отказывались слушаться. Его сердце бешено колотились. Тело его любимой было так близко, так желанно, но эти проклятые пуговки... ! Наконец, она сжалилась над ним. Вырвалась из его рук и наощупь нашла выключатель. Вспыхнул до боли яркий свет.

      — Хочу, чтобы ты видел меня! Всю!

     Она завела руки за спину, и через мгновение ненавистный лифчик полетел на пол. Потом Марина одним движением стянула с себя пыжики, выпрямилась и развела руки в стороны, оставшись совсем голой. Он с восхищением смотрел на изгибы ее точеной фигурки, на ее высокую грудь с торчащими в стороны бледно-розовыми сосочками, на ее поросший светлыми кучерявыми волосками лобок. Она явно ждала, что он тоже обнажится перед ней, но он не смог. Сняв только рубашку, он дальше банально струсил! Мальчишка! Бросившись к противоположной стене Сергей, выключил свет и сгреб жену в объятия. И поцеловал... Это был первый настоящий поцелуй в его жизни. Не стыдливо-скомканный поцелуй, как с одноклассницей под школьной лестницей. Не тот робкий — с девушкой, с которой он гулял в фазанке. И совсем не такой, какими они обменивались с женой после криков «горько». Это был настоящий страстный поцелуй любви. От такого подкашиваются ноги, сбиваются мысли и смешиваются чувства. Потом его рука впервые в жизни легла на ничем не прикрытую девичью грудь. Сжимая эту упругую теплую плоть, целуя любимую в губы, прижимаясь к ее горячему обнаженному телу, Сергей потерял чувство реальности происходящего. Он не помнил, как избавился от своей одежды, как упал вместе с Мариной на кровать, продавив почти до пола сетку. Не помнил, как оказался сверху, как долго не мог попасть в столь желанное лоно, и как, наконец, попал. Или не попал. Или это Маринкина рука направила его в нужное место.

     Сергей позорно кончил почти в ту же ...

  секунду, как его член оказался внутри горячей и влажной плоти. Он помнил рассказы старших друзей о своих многочасовых сексуальных подвигах, и ему стало нестерпимо стыдно за свою слабость. Но Марина все понимала. Она всегда все понимала!

      — Не переживай. Это нормально. Все получится. У нас впереди еще столько времени. Не уходи. Останься во мне.

     Поток ее ласковых слов вернул ему уверенность. Его орган вновь стал стремительно наливаться кровью. И во второй раз все действительно получилось! Сергей не знал в то время даже такого слова — «оргазм». Но тогда у Манюни точно был именно он! Ее эмоции были настолько сильны, что даже напугали его. Она забилась в судорогах, со всей силы обхватила его тело ногами, а ее ногти впились в его спину. Сергей начал испуганно трясти ее за плечи. Марина пришла в себя не сразу:

      — Дурачок, мне просто было хорошо. Ты даже не представляешь себе, КАК хорошо!, — и она счастливо засмеялась.

     От этих волнующих воспоминаний сердце старика вновь защемило. Но на этот раз совсем по-другому. Нечеловеческая боль охватила все его истерзанное годами тело, и старик провалился в темноту. Он уже не почувствовал, как повалился на лавочку и не услышал громкий незнакомый женский голос: «Помогите! Дедушке плохо! Скорую! Вызовите скорую!!».

     * * *

      — Очнулся, голубчик! Ну и слава богу. Полежи, милок, сейчас доктора позову.

     Сергей смотрел на незнакомую пожилую женщину в белом халате и мучительно пытался понять, что с ним происходит. Белый потолок, синие свежевыкрашенный стены и бьющий в нос характерный карболовый запах явно указывали на то, что он в больнице. «Милок? Какой я ей к черту милок?! Она ж мне в дочери годится!» Но эти мысли тотчас сменились другими: «Черт! Неужели не помер? Да сколько ж можно?! Когда это закончится?!». Слабость была настолько сильной, что он не мог пошевелиться, просто смотрел в потолок и ждал. Вскоре над ним склонилось добродушное лицо доктора средних лет в круглых старомодных очках.

      — Ну что, герой, очнулся? Удивил ты меня, молодой человек, удивил!

      — Где я?, — язык еле слушался Сергея, и он не узнавал собственного голоса.

      — В больнице, где ж еще! Неужели не помнишь, как сюда попал?

      — В парке... сознание потерял...

      — В па-арке?!, — удивился врач, — да нет! Путаешь ты чего-то! С вокзала тебя привезли.

      — С к-какого вокзала?

      — Вопросы потом. На молоточек смотрим, — эскулап поводил перед его глазами серебристым инструментом, проверил пульс, уколол булавкой по очереди каждую руку и ногу, — Реакции нормальные. Очень странно. Видно, мало мы еще знаем про человеческие возможности. С такой травмой, и сам в себя пришел! После месяца в коме! Поразительно!! Недаром, видно, тебя Виктором назвали. Виктор — значит Победитель!

      — К-какой Виктор? Меня Сергей П-петрович зовут...

      — Да нет, парень!, — доктор взял в руки какую-то карточку, — Тебя с документами нашли. Анисимов Виктор Иванович. Герой-фронтовик, орденоносец. Бумаги твои из окружного госпиталя, где ты наблюдался, к нам переслали. И сослуживцы тебя опознали. Приходили недавно.

      — Вы что-то путаете. Я Бояршинов Сергей Петрович. Вы дочери моей сообщили?

      — Подмена личности? Очень интересно! Не знаю, огорчу или нет, но дочери никакой у тебя нет. Вообще родных нет. Детдомовский ты. А, кстати, сколько тебе, по-твоему, лет, «Сергей Петрович»?

      — 79

      — Мда... Но это ничего. Это пройдет. Если уж силы нашлись из такой передряги выкарабкаться, то и с этой напастью справишься.

      — Какой напастью? Что со мной?

     Врач вновь посмотрел в карточку:

      — Так вот тебе не 79, а всего 27 лет. Сильная контузия головного мозга. Обширная внутренняя гематома в правом полушарии. Ранение получено 5 мая 1945 года. Частичная амнезия. Несколько лет по госпиталям потом мотался. Так ничего и не помнишь?

      — Нет.

      — Так это ж хорошо! Такое и правда лучше не помнить! Все! Напрягаться тебе нельзя. Лежи, отдыхай. А завтра с утра пришлю к тебе твоего ангела-хранителя. Весь месяц с тобой возилась. Понравился ты ей чем-то. Не теряйся, — доктор подмигнул, — девушка хорошая! Поживешь еще!

     Он собрался было уходить, но Сергей остановил его.

      — Подождите... Какое сегодня число?

      — 12 апреля, — пожал плечами доктор.

      — А... год?

      — И год не помнишь? Дела-а... 52-й на дворе. Все! Хватит с тебя вопросов. Сказано — отдыхай!

      — Подождите!, — чуть не взмолился пациент, — зеркало! Зеркало можете принести?

      — Принесут.

     Мысли бешено крутились в голове. Что это? Бред? Галлюцинации? Ведь такого просто не может быть! Вернулась недавнишняя пожилая сиделка и поднесла небольшое треснутое с краю зеркало. Оттуда на него смотрело чужое небритое лицо молодого человека, обезображенное шрамом от уха до переносицы.

      — Спасибо. Уберите.

     Сергей закрыл глаза. Он очень устал. Даже думать сил не осталось. Вскоре он погрузился в глубокий сон.

     Утром его разбудило прикосновение чего-то влажного к лицу. Открыв глаза, Сергей опешил. На него смотрела с улыбкой его Манюня! Молодая, красивая, такая, какой она была в день их первой встречи. Сердце ухнуло куда-то вниз, к горлу подкатил комок. Он не находил слов. Просто смотрел на нее и улыбался. Глаза наполнились слезами, сделав любимое лицо расплывчатым. Сергей сморгнул, но это не помогло.

      — Ну, милый, зачем плакать? Я ведь не больно делаю. Просто обтираю. Как Вы себя чувствуете?

      — Очень хорошо... Ты даже не представляешь себе как...

      — Я тоже так обрадовалась, когда Павел Иванович сказал, что Вы очнулись. Сразу к Вам побежала. Никто не верил, что Вы поправитесь! А я точно знала! И всем говорила!

     Смотреть на нее, слышать ее голос, вдыхать ее запах было высшим наслаждением. Сергею было плевать, бред у него или нет, сон это или явь. Главное — он снова был с ней! И если Господь захотел, чтобы это случилось, значит он будет хоть Виктором, хоть кем угодно!

      — Говорят, Вы ничего не помните?

      — Кое-что вспоминаю.

      — И имя свое вспомнили?

      — Да.

      — Здорово! Теперь Вы точно поправитесь и больше никогда-никогда не будете болеть!

     С этого дня его дела действительно стремительно пошли на поправку. Врачи удивлялись. Собиралось несколько консилиумов, но ни один так и не смог определить, почему он до сих пор жив. Приезжал даже седой смешной старичок-профессор. Он долго рассматривал рентгеновские снимки, вчитывался в историю болезни и все время забавно качал головой. Закончив осмотр и изучение документов, доктор задумчиво почесал свою жидкую бородку и скрипучим голосом обратился к Сергею:

      — Ну что, голубчик... Порадовать мне тебя, к сожалению, нечем. Но ты человек сильный, воевал, поэтому скажу все, как есть...

      — Сколько мне осталось?

      — Хм-м... По всем законам медицины, ты вообще сейчас не должен бы со мной говорить. Есть у нас такой термин: «Паталогия, несовместимая с жизнью». То, что ты жив — это уже чудо. Поразительное, необъяснимое чудо! А сколько осталось? Этого тебе никто не скажет. Кризис может наступить через неделю, или через месяц, или... через 5 минут.

      — То есть месяц максимум?

      — Сожалею. Хотя рад буду и ошибиться. Ты ведь уже опроверг все медицинские учебники, выйдя из комы.

      — Спасибо, доктор, — Сергей отвернулся к стене

      — Ну-ну, не раскисай. Ты же солдат! — сочувственно произнес профессор.

     На этом разговор был окончен.

     Сергей сидел на скамеечке больничного ...  

     сквера и ждал Манюню. С тех пор, как врачи разрешили ему выходить, он часто гулял с ней по этому скверу. Благо май выдался необыкновенно теплым. Каждую свободную минутку девушка бежала к нему, чтобы хоть немного побыть вместе. Ему было легко с ней, ведь он знал ее даже лучше, чем она знала себя. Очень скоро Сергей понял, что Марина без памяти в него влюбилась. Он не препятствовал этому, и не ограничивал себя в проявлении собственных чувств. Зачем, если они так давно любят друг друга?!

     Сейчас же он пребывал в мрачном настроении, сидел, ждал и думал. Он до сих пор не был на 100% уверен, что все происходящее — не плод его воображения. С другой стороны, настоящее было настолько реально, что не давало его сомнениям по-настоящему поднять голову. Но как тогда ему вести себя с Мариной? (Эксклюзивно для sexytales.org— секситейлз.орг) В конце концов, он решил, что если это больной бред, то пусть этот бред длится как можно дольше. А если это реальность... Раз господь дал ему шанс побыть с любимой еще несколько дней или недель жизни, значит, так тому и быть! Даже если их расставание причинит ей боль.

     Она появилась в дальнем конце аллеи и с лучезарной улыбкой, знакомой припрыжкой устремилась к Сергею. Он встал и пошел к ней навстречу, стряхивая с себя невеселые мысли. Они встретились посередине. Марина взяла его за руки, сделалась вдруг серьезной и тихо сказала:

      — Пойдем со мной. Меня отпустили на 2 часа.

     Сопровождаемые одобрительными взглядами прогуливающихся больных, они направились к больничному корпусу. Девушка молчала, ведя своего Виктора за руку. Ее целью оказалась кладовая, где хранилось чистое постельное белье. Марина закрыла за собой дверь, и Сергей понял, ЧТО сейчас должно произойти.

      — Ты уверена, любимая?, — ласково спросил он.

      — Да. Я хочу этого. Я... люблю тебя, Витя, и сегодня я разрешу тебе все-все! Кастелянша ушла по делам, и нам никто не помешает.

     Хоть Сергей и страстно желал этого, решение Марины все равно оказалось для него неожиданным. Ведь до этого они всего несколько раз украдкой целовались. Он замер в нерешительности. Девушка подошла к нему вплотную, потянулась на цыпочках и нежно поцеловала в губы.

      — Все нормально. Я так решила.

     Она сделала шаг назад и стала медленно расстегивать пуговицы своего медицинского халата. Под ним оказалась короткая хабэшная комбинация. Девушка стянула ее через голову, оставшись в одних трусиках, почти таких же, в каких она была в их первую брачную ночь. Буря эмоций захлестнула Сергея, когда он вновь увидел свою будущую жену обнаженной. Бороться с этим он не хотел, да и не смог бы. Влюбленные сплелись в объятиях и вместе повалились на мягкие тюки...

     Он любил ее, как в последний раз в жизни. Хотя это, возможно, и был последний раз. Ни один уголок ее тела не остался необласканным им. Марина отдалась ему вся без остатка. Лишь однажды она напряглась, когда он впервые спустился вниз и с благоговением припал губами к ее сокровенной щелочке. Но это сопротивление длилось лишь мгновение. Наслаждение, которое он дарил ей, было невероятным, волшебным, божественным. Она с радостью принимала самые смелые его ласки. А он не спешил. Ему хотелось дарить ей и себе радость как можно дольше. Сергей практически довел девушку до исступления. Ее голова металась из стороны в сторону, а дыхание было частым и тяжелым. Несколько раз она сама чуть не силой пыталась заставить любимого войти в нее, но он не торопил события. Они занимались любовью, потеряв счет времени и забыв все на свете. Сергей уже несколько раз заставил Марину подняться на вершину блаженства, используя только язык и руки. Ему нравилось держать в объятиях ее влажное от пота тело, бьющееся в оргазме. Или прикусывать в момент ее наивысшего наслаждения губами маленькую пуговку клитора и ощущать пульсацию девичьей плоти. Но в один прекрасный момент он понял, что пришло время для самого главного. Сергей, наконец, ввел головку члена в сочащуюся расщелину и уперся в невидимую преграду.

      — Да-а, — хрипло чуть не прокричала Марина, — Сделай это со мной. Умоляю!

     Он подал свой таз вперед и с первой попытки преодолел препятствие. Девушка не издала ни звука, а только прикусила губу и закрыла глаза. В ту же секунду Сергей начал изливаться в нее...

     * * *

     Наталья Сергеевна сидела перед больничной койкой и держала иссушенную годами руку своего умирающего отца. Рядом тоскливо пищал медицинский монитор. Врач накануне сказал, что шансов у ее папы нет. Вот так. Безо всяких оговорок. Но вместе с тем вселил надежду, что он еще может прийти в себя на короткое время. Дочь не хотела упустить возможность в последний раз услышать от отца хотя бы пару слов или просто посмотреть в его глаза. Поэтому она, несмотря на свой тоже преклонный возраст, сидела тут уже больше суток и ждала. И вдруг что-то произошло. Писк стал чаще, а через минуту папочка открыл глаза.

     Он посмотрел на дочь взглядом, полным любви. Потом с трудом приподнял руку и попросил жестом приблизиться. Наталья склонилась над ним. Говорить Сергею Петровичу было трудно, но он ДОЛЖЕН БЫЛ это сказать:

      — Там... В маминой шкатулке... Письмо... Прочти...

     Он прикрыл глаза. Писк начал раздаваться с тревожными перебоями. Наталья Сергеевна оглянулась, ища помощи, но в этот момент отец снова очнулся.

      — Дочка... МОЯ ДОЧКА... Прощай... Я увижу Ма...

     Монитор пискнул в последний раз, зеленая кривая дернулась напоследок и вытянулась в длинную прямую линию...

     * * *

     Пожилая женщина, обливаясь слезами, в третий раз перечитывала прощальное письмо своей мамы. Невозможно передать те чувства, которые она переживала. Внезапно, она обратила внимание на то, что уголок внутренней обивки маминой шкатулки слегка отходит. Она потянула за него и с легкостью оторвала потертую бархатистую ткань, под которой обнаружилось всего две вещи. Наталья Сергеевна сразу поняла, что она нашла. Сначала она осторожно взяла старую фотографию, вырванную из какого-то личного дела. С карточки на нее смотрел симпатичный в общем-то молодой человек. Если не считать уродующего шрама через пол-лица. Вторым предметом была пожелтевшая записка:

     «Дорогая, любимая моя Манюня. Я не могу объяснить, что значит для меня то время, что мы провели вместе. Все очень сложно. Скажу главное: больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива. И я знаю, что так и будет! Поэтому я должен исчезнуть. Мне нестерпимо больно писать тебе это. Просто поверь, что так будет лучше. Я люблю тебя. Любил всегда и буду любить до самой смерти. И если ты испытываешь ко мне то же самое, то не отказывай парню, который скоро подойдет к тебе в парке и предложит стать его женой.

     И еще. Не спрашивай его обо мне. Мы не знакомы.

     Прощай. Вечно твой Виктор»