Текст

     Куратору по работе с запредельными мирами

     члену Верховной палаты Ланга

     Его многомудрию

     Аламу Ланионингу

     РАПОРТ

     агента №13—66 «Зануды»

     Ваше многомудрие!

     Докладываю, что мифы, дошедшие до нас с незапамятных времен, не лишены оснований. Миропорядок планеты, куда я был направлен Вашей многомудрой волей, действительно отличается крайним своеобразием.

     Люди на этой планете (на одном из местных наречий ее зовут «Землей», и я, с Вашего позволения, так и буду называть ее) — люди на Земле биологически идентичны лангианцам.

     Однако, кроме человека, на Земле обитает еще один тип разумных организмов. В целом онсовпадает с человеком; немногочисленные отличия, тем не менее, существенны и касаются внутренних органов, генокода, внешнего вида, а также социальных функций.

     Такой тип называется «женщиной». (Анатомические и генетические схемы присовокуплены к рапорту. См. Приложения 1—665.)

     Понять природу этого избыточного, на первый взгляд, явления непросто. Ведь Вселенная избегает умножения сущностей и, по закону великого Макко, там, где достаточно одного, нет надобности в двух.

     Тем не менее «женщина» органично вписывается в земной миропорядок. Ее сущность проще всего понять через ее функцию в продолжении рода. Как ни удивительно, но в размножении землян участвует не один организм, а два.

     Чтобы исторгнуть Живородящее Семя, земляне не погружаются в священный транс: их организмы способны делать это в обычном состоянии. Более того: на Земле нет Инкубаторов, где из Семени, соединенного с Изначальной Клеткой, произрастают новые организмы. Сама Изначальная Клетка у землян — не рукотворный, а стихийный продукт. Земляне не работают над ее генокодом, не генерируют лучшие черты будущего организма, как наши ученые; они предают эту ответственнейшую задачу в руки слепого случая.

     Как ни трудно в это поверить, но будущий организм произрастает не в Инкубаторе, а в теле вышеупомянутого существа — «женщины». В том-то и состоит ее основная функция — вначале выносить Изначальную Клетку, а затем и будущий организм, который впоследствии выбирается из тела «женщины» в мир, причиняя ужасную боль и ей, и себе. Иначе говоря, «женщина» — одновременно и стихийный генератор Изначальной Клетки, и живой Инкубатор.

     Удивительно, но новый организм может быть как и обычным человеком, так и «женщиной», и земляне никак не могут повлиять на этот факт.

     Лангианская система размножения в целом видится значительно разумней и экономней земной. Кажется, что акт отпочкования новой жизни теряет на Земле свой сакральный смысл, превращаясь в физиологическое отправление. Недаром лангианец, которого ввели в священный транс, ничего не помнит о том, что происходило с ним: этот опыт слишком огромен для того, чтобы человеческая психика могла его принять.

     Такой ситуация видится на первый взгляд. Однако наблюдателю, который провел, как я, на Земле несколько лет, она может раскрыться и в иных своих аспектах.

     Казалось бы, функция «женщины» — вынашивание Изначальной Клетки, а затем будущего организма (эта функция называется здесь «мать» или «материнство») — должна определять роль этого существа в земном обществе. На деле это не совсем так. «Женщина» на Земле — не столько «мать», сколько нерукотворный символ красоты.

     Знаю, что лангианцу, воспитанному на играх разума, будет затруднительно понять, как можно находить красоту в активной протоплазме, пусть и наделенной разумом. Смею утверждать: кто не увидит — тот не поймет. Лишь увидев «женщину», я понял, что никогда ранее не видел настоящей красоты.

     «Женщина» прекрасна. Вероятно, Вы пожелаете спросить — «чем прекрасна? как являет себя ее красота?» — но я не смогу ответить на эти вопросы. На Земле есть критерии оценки женской красоты, но она не сводится к ним. Даже некрасивая по земным меркам «женщина» прекрасна — не среди прочих, а сама по себе. Любая красота поддается иерархии, но красота «женщины» свободна от нее. Стоит вглядеться в ту, которая казалась не столь красивой, как другие, стоит пообщаться с ней, всмотреться в ее глаза, ощутить пластику ее движений — и она уже кажется самым прекрасным объектом во Вселенной.

     Возможно, Вы скажете, что это похоже на внушение, и будете правы. Но я как медик гарантирую, что «женщины» не пользуются гипнозом или чем-то подобным — во всяком случае, в тех пределах, которые доступны лангианской науке.

     В начале своей миссии я быстро и эффективно внедрился в сообщество земных медиков. С помощью мнемографа я вполне освоил здешнюю премудрость и к концу первого года работал в одной из больниц прифронтовой зоны.

     (К слову сказать, жители Земли непрерывно воюют друг с другом. Вначале я думал, что в войнах находит выход их агрессия, но затем понял, чтовойна — тягостная необходимость для землян. Никто из них не желает воевать. Единственная причина земных войн — амбиции местных правителей: каждому из них хочется быть могущественней других. Остается только догадываться, что заставляет землян подчиняться им и добровольно идти на убой. Эту загадку мне так и не удалось разрешить.)

     Мои лангианские знания быстро выдвинули меня в число ведущих специалистов. Мне довелось спасать не одну жизнь.

     Однажды мне в руки попала молодая «женщина» (их здесь называют «девушками»), израненная и сожженная до такой степени, что никто не желал браться за нее. Ее предъявили мне только потому, что обо мне шла слава, будто я умею творить чудеса.

     По правде говоря, я и сам не был уверен, что смогу спасти ее, хоть и делал все возможное. На седьмой день, однако, ситуация переменилась к лучшему: молодой организм (17 лет, что примерно равно лангианским 25-ти: рубеж детства и юности) — молодой организм оказался сильнее пяти осколков, которые я извлек из него, и огня, уничтожившего треть кожного покрова.

     Айрис (так звали ее) потеряла на войне всю семью, и я взял ее к себе. В суматохе, сопровождавшей околовоенную жизнь, это не повлекло никаких правовых проблем. Айрис требовала непрерывного ухода: средствами, известными мне, я собирался не только полностью излечить «девушку» от травм, но и по возможности избавить ее кожу от шрамов. Земные обычаи таковы, что дефекты кожи могут вычеркнуть «женщину» из общества и полностью разрушить ее жизнь.

     Разумеется, Айрис была подавлена: мало того, что война сделала ее сиротой — она еще и отобрала у нее красоту. Единственное, что поддерживало «девушку» — недоверчивая вера (так бы я назвал ее) в меня и мои «чудеса».

     Лечение мое было простым: я покрывал тело Айрис «ланэнэ» — регенерирующим составом, который изготовил собственноручно из земных материалов. «Ланэнэ» окрашивает кожу в иссиня-черный цвет, подобный космосу в иллюминаторе. Кожа остается черной около недели, и затем обновляется, возвращая свой обычный цвет. Возможно, в лечебницах Ланга Вам доводилось видеть таких черных людей.

     Для эффективности лечения необходимо максимально ограничить контакты кожи с твердыми субстанциями. Поэтому все 4 месяца своего лечения Айрис пришлось прожить, не надевая никакой одежды. К сожалению, на Земле нет антигравитационных ванн, и Айрис была вынуждена спать в обычной постели, отчего лечение затянулось и мне пришлось покрывать ее «ланэнэ» много раз, чтобы кожа могла полностью восстановиться. Дело было летом, и отсутствие одежды не причиняло Айрис, как я полагал, никакого дискомфорта.

     Мои социальные навыки, позволившие Вашему многомудрию поручить мне земную миссию, помогали мне освоиться в любой незнакомой среде, уловив ее обычаи так, будто я в ней вырос. Миссия подтвердила это: среди землян я прослыл «чудаком» и «смурноватым», что на местном наречии означает «особенный», «не такой, как все».

     Не скрою — при всей своей скромности я гордился такой оценкой, лестной любому лангианцу. ...

 

     Тем не менее я непрерывно помнил о заведомом несовершенстве разума и старался смотреть на себя земными глазами. Положение Айрис казалось мне оптимальным: окруженная заботой, стоящая на верном пути к выздоровлению, Айрис имела все основания для душевного покоя. Обязательные ежедневные прогулки в моем присутствии должны были углубить этот покой: обнаженное тело, обвеваемое восхитительным ветерком — можно ли представить что-нибудь более умиротворяющее? А осознание целебного воздействия солнца и ветра на кожу, пропитанную «ланэнэ», должно было прямо-таки окрылять юную «девушку». Ведь Айрис так переживала оттого, что утратила красоту — а та возвращалась к ней с каждой прогулкой. Люди, которые встречались нам, радовались за нее и провожали нас улыбками. Ее ласково прозвали «моим домашним чертиком».

     Несмотря на все это, со временем я заподозрил какой-то подвох. Чтобы избавить Айрис от вредных переживаний, я требовал, чтобы та много общалась с людьми, приветливо выходила навстречу гостям и угощала их, как это принято по земным обычаям. Но Айрис относилась ко всему этому странно: все время норовила нарушить режим лечения и прикрыть тело, пряталась от гостей, как пугливый зверь, а на прогулках деревенела, будто ей грозит смертельная опасность. Даже удовольствие от ветра на обнаженном теле не расслабляло ее. Временами она даже плакала, говоря — «вы думаете, легко ходить на людях голой черной образиной, да еще и лысой?» (Чтобы кожа на черепе восстанавливалась вместе со всем телом, я регулярно брил волосы, отраставшие на голове Айрис.)

     Я списывал эти эмоции на психологическую травму, но со временем стал думать, что дело не только в этом. Зная, что у землян, как и у лангианцев, принято прикрывать свое тело, я был уверен, что они понимали: нужды лечения превыше обычаев и приличий. Когда я осторожно спрашивал их об этом, те отвечали мне располагающими улыбками.

     Тем не менее с Айрис явно творилось что-то странное. Более того, я заметил, что столь же странные вещи стали твориться и со мной. Когда обнаженная Айрис подставляла мне свое тело, а я пропитывал его «ланэнэ», делал лечебный массаж или просто мыл мягкой губкой — оно начинало непроизвольно гнуться, а изо рта Айрис вырывались негромкие стоны, будто ей было больно. Айрис пыталась сдерживать их, но у нее не всегда получалось. Вначале я тревожился, но потом понял, что за этим поведением стоит не боль, а какое-то другое, незнакомое мне чувство, связанное с особенностями «женщины».

     Стоны всегда сопровождались обильными выделениями из органа, который находится у «женщины» на месте Живородящего Жезла (см. Приложения 3—18). Я полагал, что такие выделения нормальны для «женщины», но потом опытным путем установил их строгую зависимость от лечебных сеансов. Вероятно, решил я, организм «женщины» таким образом выражает мне благодарность за лечение.

     Но самое любопытное, что сам я во время таких сеансов стал испытывать странное чувство, какого никогда раньше не испытывал. Оно было похоже на состояние во время утреннего сна, незадолго до пробуждения: все тело переполняла сладкая истома, которая иной раз была сильней разума. Из моей груди рвались точно такие же стоны, как у Айрис, и мне едва хватало сил сдерживать их. Мне хотелось... не знаю, как это описать. Чувствительность моих нервов обострилась в разы, и всякий раз, когда я касался тела Айрис, мне казалось, что я получаю удары током. Очевидно, что это ощущение было взаимно, и я долгими ночами ломал голову над странным феноменом индивидуальной нейробиохимической реакции друг на друга. Вероятно, думал я, он сродни аллергии, и выделения из тела Айрис тоже как-то связаны с ним.

     Эта загадочная аллергия имела и много других симптомов. Самым любопытным из них было увеличение Живородящего Жезла. Вначале я лишь фиксировал его набухание, совершенно непроизвольное, будто он жил своей, отдельной от мозга жизнью. Затем я понял, что Жезл набухает всякий раз, когда я вижу либо трогаю женский орган Айрис (см. Приложения 3—18).

     Я ловил себя на желании прижаться к телу Айрис, чтобы ощутить его как можно большим количеством нервных окончаний. Это желание исходило, по всей видимости, из глубин лимбической системы и едва поддавалось контролю. Когда я прикасался к Айрис, оно обострялось до такой степени, что мои прикосновения выходили значительно более сильными, чем было необходимо. Особенно оно обострялось, когда я касался Айрис в районе женского органа (см. Приложения 3—18).

     Все это могло стать помехой в лечении, что доставляло мне немало тревог. Но я чувствовал, что с каждым днем мне все труднее сопротивляться загадочным реакциям, которые пробудила в моем теле Земля. Они становились все более мучительными и для меня, и для Айрис.

     Когда я убедился, что мое лечение проходит успешно, я пошел на хитрость. Сказав Айрис, что ей необходим ночной массаж, я уложил ее к себе в постель. На самом деле я хотел прижаться к ее телу так, как того требовало мое тело. Я надеялся, что, удовлетворив это желание, смогу избавиться от него.

     Никогда не забуду эту ночь. Как только я, освободившись от одежды, лег с Айрис — неведомая сила привлекла наши тела друг к другу. Ощутив ее всем телом — кожа к кожа, клетка к клетке — я как будто провалился в теплую обволакивающую субстанцию, которую не смогу ни назвать, ни описать. Айрис обняла меня, как обнимают друзей, и наши тела каким-то невероятным образом стали общаться, передавая друг другу информацию через кожу. Это была информация любви, расположения, симпатии... боюсь, на языке Ланга нет подходящих слов, чтобы описать этот необыкновенный контакт. Большего блажества я никогда не испытывал... но все это было ничто в сравнении с тем, что случилось дальше.

     Айрис стала «целовать» меня. Так на Земле называется контакт человеческих губ и языков: его используют, чтобы обменяться полезными бактериями. Я думал, что это лишь оздоровительная процедура, даже не предполагая, как это приятно. Губы Айрис как будто всосали меня вовнутрь, язык слепился с моим языком в сгусток сладкого электричества, и я непроизвольно кричал от наслаждения, острого, как боль. Мой затуманенный мозг больше не управлял моим телом, и я мог лишь наблюдать за его действиями: руки мои стали с силой мять тело Айрис, как будто делали ей массаж, спина выгнулась, а бедра сами собой стали совершать поступательные движения, будто хотели проткнуть Айрис Животворящим Жезлом.

     Невероятно, но именно это и произошло в ближайшие минуты. Как-то само собой получилось, что Айрис оказалась подо мной. Ее ноги раздвинулись, распахнув женский орган (см. Приложения 3—18). Никогда не забуду, как меня вдруг озарила эта догадка, подобная великим прозрениям древних: я постиг внутреннюю связь отверстия в теле Айрис (см. Приложения 3—18) и своего Живородящего Жезла, выросшего в десятки раз. Они идеально подходили друг другу: Жезл — и отверстие, смазанное клейкой смазкой, чтобы смягчить трение.

     Но самое удивительное, что наши тела сами направили их навстречу друг другу. Без каких-либо моих усилий бедра подтолкнули Жезл ко входу в отверстие (см. Приложения 3—18), а бедра Айрис точно так же насадили ее отверстие на мой Жезл.

     И он вошел туда! Это было неописуемое ощущение, которому нет названия ни на одном человеческом языке: самая чувствительная часть моего организма окунулась в тело Айрис, и я ощущал, как ее теплая плоть окутывает Живородящий Жезл, срастаясь с ним воедино. Мы были одним телом — я и Айрис, два разных существа, сросшиеся между ног! (См. Приложение 19 с подробной схемой этого феномена.)

     Все это доставляло мне острейшее наслаждение, перед которым померк даже недавний «поцелуй». Наслаждение было таким невыносимым, что я кричал и не мог удержать крик в себе. (К слову сказать, я отличаюсь весьма высоким порогом терпения, что показывают мои болевые тесты, пройденные в обязательном порядке перед отправлением на Землю. См. Приложение 666.) Судя по всему, Айрис испытывала такое же, если не более сильное наслаждение: она тоже кричала, из глаз ее катились слезы, а тело гнулось в жестоких спазмах. Более того: я словно ощущал ее наслаждение изнутри — ее мозгом и ее нервами. Вероятно, наша сросшаяся плоть временно сформировала общую нервную систему, и каждый из нас мог ощущать то, что ощущает другой.

     В какой-то момент, наступление которого я помню не слишком хорошо (сильное наслаждение туманит память, как страх), случилось чудо. Спазмы Айрис передались и мне: мой Живородящий Жезл напрягся, набух сладкой болью — и разорвался в недрах ее тела! Это было невыносимо больно, и ничего блаженней этой боли я не знаю. Мне хотелось, чтобы она не кончалась никогда, — но она иссякла, оставив после себя сладкую истому во всем теле, как после утреннего сна, только в сотни раз сильнее. Мои бедра толкали Айрис, как будто желали протолкнуть в нее Жезл еще глубже, хоть глубже было некуда — мешали тазобедренные кости (см. Приложение 19); мало-помалу эти толчки тоже стали иссякать, и наконец мое тело успокоилось, распластавшись на теле Айрис.

     Она улыбалась и плакала. Я уже сталкивался с тем, что плач землян не всегда выражает горе, и понял, что Айрис плачет от пережитого наслаждения. Более того, я понял, что и сам плачу от него же. Я попытался заговорить — и не смог: видимо, сильным криком я сорвал себе голос.

     А Айрис заговорила:

     — Я думала, ты брезгуешь мной из-за того, что я лысая черная образина, — говорила она сквозь слезы и улыбку. — Но теперь я поняла, что ты просто не хотел трахать* несовершеннолетнюю и ждал, пока мне исполнится 18 лет. Это был самый потрясающий подарок к совершеннолетию! Мне было сказочно хорошо!

     _____________________

     *Слово, обозначающее у землян сращение женского органа и Живородящего жезла (см. Приложение 19). Син.: «сношать», «ебать», «хуярить» и др. (прим. Зануды)

     И она снова принялась обнимать и «целовать» меня, выражая мне свою признательность.

     Я хотел честно, как и подобает лангианцу, ответить ей, что ничего не знал о дне ее рождения и никогда не слышал ни о каком «совершеннолетии», но голос мой не слушался меня, и мне пришлось промолчать.

     По правде говоря, мне и не хотелось говорить — блаженство не покидало меня, и прикосновения Айрис отзывались во теле такой сладкой негой, перед которой меркнут все эмпиреи Тайных Галактик.

     Но самое удивительное произошло, когда наши тела разлепились. Я был уверен, что у меня больше нет Живородящего Жезла — он лопнул в теле Айрис, причинив мне невыносимую боль. Но оказалось, что он ничуть не пострадал, если не считать следов крови на нем. Невероятно, но экспертиза показала, что это кровь Айрис! Воистину, земная «женщина» и ее тайны сулят науке массу открытий...

     С тех пор минула половина земного года. Тело Айрис уже не черного, а обычного человеческого цвета: ее кожа полностью восстановилась, и я перестал пропитывать ее «ланэнэ». На голове у нее выросли светлые волосы длиной с клюв северолангианской птицы нэнге. Ничего прекрасней ее лица и тела я не видел ни в одной галактике. Живот Айрис непрерывно растет: в нем формируется будущий организм.

     Каждый день и каждую ночь мы с ней ложимся в постель и помногу делаем то, что я описал в рапорте Вашему многомудрию. Всякий раз мы оба испытываем наслаждение, равное первому нашему опыту, а может быть, и превосходящее его. Со всей ответственностью заявляю: ничего прекрасней, чем срастись воедино с телом «женщины» и ощутить его, как свое, человеку не дано испытать, в какие бы уголки Вселенной его не занесло.

     Поэтому я, агент №13—66 «Зануда», отказываюсь от своей миссии, а равно и от высокого звания Гражданина Ланга, и остаюсь здесь, на Земле. Вы не сможете найти нас с Айрис: мои профессиональные навыки позволяют мне скрыться от голодных людососов с Бамбу-IV — не то что от Ваших многомудрых шпионов.

     Кроме того, Вы их больше никогда не увидите: всякий лангианец, встретив земную «женщину», поступит точно так же, как и я.