Одна его рука придерживала ее за бедра, немного управляя быстротой и амплитудой ее движений; вторая производила схожие действия, но уже в области плеч; третья находила и обрабатывала попадающиеся под все восемь пальцев трепещущиеся выступы и углубления ее тела. Каждый раз когда тела их соприкасались, большинство нежных салатовых сосочков, находящихся на ее левом боку, точно попадали в широко открытые, жаждущие рты на его теле, что показывало немалый опыт такого рода отношений у этих двоих. Когда же тела снова расходились, то на соски набрасывалась четвертая его рука, не давая таким образом схлынуть растущей волне наслаждения. Ей было приятно, он знал это и видел это. Ее основной половой орган, который однако не был зачаточным, находился точно посередине головы и напоминал небольшую складку кожи, обычно плотно прикрытую, сейчас наборот широко раскрылся. Его ЗРАВ входил, разворачивался внутри, открывая крутящийся глаз, внимательно наблюдавший за окружающим, сворачивался и снова выходил, и так на каждое пятое телодвижение. Она же, изнывая под ним, считала и ждала именно этого пятого двжения. Глаз на зраве позволял в полной мере насладиться зрелищем того, насколько она была возбуждена и подготовлена к завершающей стадии всего действия: внутри почти ничего не было видно из-за беспрерывно набегающей влаги, но иногда все же можно было заметить, что цвет ее внутренностей медленно меняется с салатового на ярко синий. Она была на грани и ему оствалось только перенести ее за эту грань, чтобы потом она была благодарна ему ВЕЧНО. Зрав в очередной раз приник к истекающему отверстию в ее голове, но больше не вышел. Руки еще сильнее, быстрее и одновременно в тысячи разболее нежно впились в ее тело. Рты на его теле в очередной раз приняли в себя ее соски, но не выпустили их, сильно сжимая и теребя их маленькими язычками. Она прижалась к нему и окружающее пространство огласилось резким звуком, который не утихал, а только менял свой тон, показывая насколько велико ее наслаждение. Зрав, который уже долго был в ней, внезапно раскрылся сильнее и больше чем обычно, почти полностью ЗАПОЛНЯЯ ЕЕ ГОЛОВУ. Ее тело забилось в судорогах, точно так же как и его. На спине его медленно открылись несколько отверстий, из которых начала обильно сочится шипящая коричневая жидкость. Он крепко прижал ее дрожащее тело к себе всеми четырьмя руками и весь отдался своим ощущениям. Текущая из него жидкость медленно покрывала их и через некоторое время они стали похожи на шипящий комок плоти. Поверхность постепенно переставала шипеть и стала покрываться коркой, твердеть, и процесс этот довольно быстро целиком завершился: ЯЙЦО вылупится примерно через 86 зуммов, а через где-то 30 зуммов определится его пол. Для полного полового созревания новой особи понадобится еще где-то около восьмидесяти зуммов, а потом он или она встретит свою любовь и на свет появится новое яйцо. И так до тех пор, пока в итоге не останется всего одно, последнее яйцо, которому будет уже некого любить и которого никто никогда любить не будет...

     Выйдя на подиум, он какое-то вpемя пpодолжал чувствовать себя частью той массы людей, что сидели в темном несимметpичном зале. Hо гpаница уже легла между ними. Он стоял, освещенный мягким кpасноватым светом пpожектоpа, а они pаствоpялись в полумpаке и могли позволить себе гpимасничать, шуметь, говоpить, смеяться и до непpиличия откpовенно pазглядывать его.

     1 Здравствуйте, меня зовут Рик. Я хочу вам рассказать историю, приключившуюся со мной тогда, когда мне было 17.

     Светке на ящик приходило много писем, после того, как она разместила свою анкету на одном из любовных сайтов. Смысл всех писем был одинаков, все хотят сексуальных приключений. Месяца два назад таким образом она познакомилась с Максимом, который сначала флиртовал, а потом взял да и рассказал о своих пристрастиях. Он был симпатичный молодой человек 28 лет и вполне обеспеченный, девушки у него не было, да и работа занимала у него достаточно времени, чтобы уставать и редко куда выбираться. Светлана в тот момент несколько месяцев была одна. Последний роман закончился не красиво и скандально и она приходила в себя.

     Меня всегда возбуждало смотреть, как писают женщины. Нет, я не забирался в женские туалеты и не искал возможности специально подсмотреть это зрелище, но если случайно оказывался свидетелем, то получал от этого удовольствие. Моя подружка, Лена иногда писала при мне и зная что мне это нравится, делала это демонстративно в шаловливой манере. Но один раз она превзошла все ожидания. Мы выли в гостях. Она довольно много выпила вина и была навеселе. Около одиннадцати вечера мы собрались домой. Этаж был восьмой и выйдя на лестницу мы выяснили, что лифт не работает. Мы пошли пешком. На Лене были туфли на высоком каблуке, так что спускались довольно медленно. В этот вечер вид у нее был очень сексуальный — короткое облегающее черное платье, черные чулки и парадные туфли на высокой шпильке.

     Я помню ее с давних пор, когда она еще была мальнькой девочкой. Она была некрасива, с большим ртом, была чрезвычайно длинной для своего возраста. Никто не обращал на нее никакого внимания. Однако прошло время и она превратилась в поразительно красивую девушку, Высокую и с прекрасными длинными волосами глубокого черного цвета. Она была очень красивая еврейка.

     Один, а то и два раза в неделю я брею свои большие губы и лобок. Иногда на лобке оставляю немного волос. Еще больше мне нравится, когда мою киску бреет кто-то. Чаще это мужчины, но иногда и девушки. Помнишь мою дачную подругу чуть старше меня, с которой мы писали на мальчика. Мы с ней несколько раз брили друг дружку. Очень приятно. В институте была девушка моложе, у нее в гостях мы вместе залезли в ванну и побрили друг дружку. И еще — как-то я осталась ночевать в общежитии после девичника. Мы были изрядно пьяные. Мы остались втроем и решили побрить друг дружке письки. Брили прямо в комнате с тазиком. А потом устроили настоящую оргию. Все разделись, танцевали голые, терлись друг о дружку. Волосы щекотали соски, чьи-то руки гладили шею, ласкали грудь. Потом начали целоваться и завалились в одну постель. С безумством, соревнуясь, мы лизали друг дружке, иногда вдвоем у одной, а иногда и все одновременно. Оргазма не было, но было очень приятно. Утром, уже протрезвев, мы романтично и интеллигентно повторили оргию. Каждой досталось по сладкому оргазму. Я же, как всегда, описалась. Что впрочем, девчонкам понравилось. Один раз мальчик, который брил мне губки, попросил меня взять мои волосики с собой. Это меня возбудило до дрожи. Тогда у меня были приличные заросли, он стриг меня и складывал каштановые кудряшки в пакетик. Я чуть не кончила, не начав. Ему же я как-то подарила свои белые хлопчатые трусики, которые весь день носила.

     Единственный путь к пизде Глен отыскал в медицине, а именно, в гинекологии. Он потерял веру в то, что какая-либо женщина когда-нибудь заинтересуется им. С детства лицо его было покрыто мерзостными пятнами экземы, и люди избегали смотреть ему в глаза, а смотрели в лоб — единственное место, которое оставалось почему-то чистым. Вот из-за чего до тридцати пяти лет он и остался девственником. Проституток он панически боялся, потому что они были воплощением доступности женщин, которой он вожделел, но и в такой же степени страшился. Свой страх по отношению к проституткам Глен объяснял себе опасностью заражения венерическими заболеваниями. Ему уже вполне хватало экземы, и всякая иная болезнь, даже обыкновенная простуда, вызывала в нем непомерный ужас. Последние несколько лет Глен в общественных местах всегда носил белую маску. Носил он ее и на приемах в поликлинике, объясняя это гигиеническими соображениями. Маска прятала его лицо, оставляя на виду только лоб. Таким способом он скрывал от пациенток свою болезнь. Из-за своей профессии и постоянного голода Глен воспринимал женщин прежде всего как гениталии. Женщина для него была символом пизды. Например, когда он видел идущих по улице женщин, он думал так: Выгуливают пизды. Гэйл, пациентка Глена, обожала ходить к гинекологам. Почувствовав такое влечение, она сначала убеждала себя, что причиной его является забота о собственном здоровье. Но постепенно ей пришлось признаться, что наслаждение, которое она получает при осмотре врачом ее нутра, является единственной, но вполне основательной причиной. Гэйл не шла на прием к женщине-гинекологу. Она не ходила подолгу к одному и тому же гинекологу-мужчине, а меняла одного на другого, разочаровываясь в них, как в обыкновенных мужчинах. Мужчина влек Гэйл, только если он был гинекологом. Ибо только гинеколог смело давал ей указание раздеться ниже пояса и лечь на гинекологическое кресло, а иными словами — раздвинуть ноги, и тем очаровывал ее своей мужской бесцеремонностью и самоуверенностью. Гэйл сразу становилась мокрой и поначалу стыдилась этого, но потом, наоборот, хотела, чтобы врач заметил ее влажность и по-мужски отреагировал на это. Ее влек профессиональный опыт обращения с женскими половыми органами, которым обладал всякий гинеколог. Она знала, что он не будет отводить глаза от ее разведенных ног, как это делали многие мужчины, перед которыми ей приходилось оказываться в подобной позиции. И, как следствие такого опыта и бесстыдства, ей предвосхищалось в гинекологе сексуальное мастерство: уж он-то знает, где находится клитор, и сколько наслаждения он приносит женщине. Каждый раз, когда она ложилась на гинекологическое кресло, она ждала, что врач, находящийся в такой удобной позе, прильнет к ее распахнутости ртом и точным попаданием языка доведет ее до оргазма. Однако этого не происходило, и Гэйл записывалась на прием к следующему гинекологу. Глен был вполне возможным воплощением ее мечты. Он обладал неоспоримой властью над женщинами, и перед ним любая женщина расщепляла ноги. Но на этом, увы, все и останавливалось. Изощреннее пытки было придумать невозможно. Для большинства мужчин главным препятствием при овладении женщиной являются одежда и ее сдвинутые ноги, но после того, как она раздета и ноги раздвинуты — совокупление гарантировано. Для Глена же все было наоборот: женщина раздевалась и раздвигала ноги без всякого сопротивления, но именно после этого совокупление для врача с пациенткой становилось преступлением. Глен воображал каждую пациентку своей любовницей.

     Влада сидит передо мной, с азартом наблюдая, как я с восхищением рассматриваю эскизы. Наконец, я откладываю её рисунки, и поднимаю глаза на неё.

     День, пока, был безукаризненым, таким, каким он может быть раньше семи часов утра. Слегка облачное небо, почти безветренно и около восемнадцати градусов тепла. Абсолютно удобная погода для утренней поездки на велосипеде по холмам к побережью, чтобы потом вернуться до девяти утра назад и приступить к делам, обычным для конца недели. Это было почти всё, о чём размышляла Мишель, пока внезапно не почувствовала судорогу в животе.