Он уехал вечером на своем Порше вместе с провожавшим его другом и позвонил только на следующее утро, чтобы сообщить, как добрался. Трубку взял папа, и я битые пять минут пыталась ее вырвать у него из рук, чтобы только услышать Митин голос. Наш разговор состоял всего из парочки дежурных фраз, мы попрощались как всегда, словно расстаемся всего до вечера или на день, но Митя пропал для меня очень надолго. Надо ли говорить, как я нуждалась в нем после всего, что между нами произошло, как мне нужна была его поддержка, как мне нужно было выговориться, выплакать свои переживания, а потом часами выслушивать его утешения и шутки. Только никакого общения между нами по сути не было. Да, он звонил, в двух словах рассказывал о делах, задавал мне стандартные вопросы вроде «Как там твоя учеба?» и, ссылаясь на загруженность, поспешно прощался. Создавалось впечатление, что он постоянно не один, и поэтому не может говорить. У меня начали закрадываться леденящие душу подозрения, что у него в Питере появилась новая девушка. Конечно, а чего я ожидала? Чтобы такой как Митя долго оставался один и был до гроба верен своей сестре, которая младше него на 9 лет? Для меня все было по-серьезному и к тому же в первый раз, а для него, возможно, это был всего лишь очередной сексуальный эксперимент. Я разрывалась между бессильной ненавистью и всепоглощающей страстью к нему. Меня просто срывало с катушек. Я не могла толком ни на чем сосредоточиться, стала рассеянной, не высыпалась, и до смерти боялась из-за своей рассеянности и постоянного недосыпа сболтнуть что-нибудь лишнее родителям или подругам.

     В конце концов, поняв, что пока он не приедет на новогодние каникулы, никакого полноценного общения между нами не состоится, я обратилась к нашему знакомому психиатру в ведомственной клинике при компании, где работал отец. Около часа я чрезвычайно убедительно врала, как меня бросил парень, с которым у меня был первый сексуальный опыт, прерывая свой рассказ потоками слез. Очевидно, я обладала некоторыми актерскими талантами, потому что в итоге получила рецепт на 2 психотропных препарата и сочувственный совет больше не связываться с рок-музыкантами, потому что «этим богемным мальчикам ничего не нужно кроме сиюминутных удовольствий и эффекта новизны, за которыми они гоняются всю жизнь, меняя девушек и работу как перчатки, так толком ничего и не достигая в жизни». «Боже, я что, про рок-музыканта что-то наплела?!» в ужасе воскликнула я про себя, когда вышла из кабинета.

     Как бы там ни было, таблетки помогли. Утром вместо того, чтобы плакать, я глупо хихикала над своими проблемами, а вечером просто вырубалась за несколько минут. К тому же лечение помогло сосредоточиться на учебе, и я успешно справлялась с контрольными.

     Так прошли мучительные полтора месяца, пока не наступили новогодние каникулы, и Митя без всякого предупреждения вдруг завалился к нам в загородный дом рано утром 29 декабря, веселый, румяный, какой-то совсем чужой, но невероятно притягательный и красивый с горой подарков, веселых историй, приветов от старых питерских знакомых и ящиком дорогого шампанского, которое мы начали распивать, даже не дожидаясь обеда. Еще с порога он чуть не сбил меня с ног объятьями, когда я сонная вышла в халате посмотреть, кого это радостными возгласами приветствуют родители. На нем было новое шикарное узкое черное пальто на лоснящейся меховой подкладке и с пушистым меховым воротником, на котором еще не успели растаять все снежинки, и когда он меня обнимал, мне хотелось зарыться в это теплое пальто, пахнувшее зимой и новой кожей, согревавшее его мускулистое крепкое тело.

     Мы весело провели в семейном кругу весь день, и я уже даже начала забывать свои обиды на него, но к вечеру, к моему неописуемому разочарованию, он заявил, что поедет ночевать на свою квартиру, потому что ему, якобы, нужно посмотреть, все ли там в порядке. Несмотря на уговоры родителей, он оставался непреклонен. Меня эта его настойчивость так саданула по сердцу, что я упорно молчала, даже когда мама попыталась прибегнуть к моей помощи в уговорах. Когда он стал собираться, я сидела у себя в комнате и даже не вышла его провожать, но он заглянул ко мне, и обворожительно сияя, спросил:

     — Завтра идем на каток?

     Стараясь не показывать своего внутреннего ликования, я сухо спросила:

     — На какой еще каток?

     — На Красной площади, наверное.

     — Идем, — сдержанно ответила я, не в силах скрыть довольную улыбку.

     — Зайду за тобой в 11, малышка. Смотри, не проспи, сурок!

     Дверь за ним захлопнулась, а я готова была как маленькая скакать на кровати и бросаться подушками от радости. Потом первый восторг прошел и я с сомнением спросила себя, глядя в зеркало, что это вообще будет — свидание или просто вылазка со старшим братом на прогулку?

     На следующее утро Митя развеял мои сомнения, завалившись в прихожую с толпой своих приятелей. Было трое его друзей с девушками, и я с содроганием сердца ожидала, что сейчас из-за входной двери покажется новая (или какая-нибудь бывшая) девушка Мити. Но никто не появился. Когда дверь дома за нами захлопнулась, и мы спускались по лестнице на улицу, я немного задержала Митю, потянув за рукав, и тихо, вся содрогаясь от волнения, спросила:

     — Ты будешь один?

     — Я буду с тобой, — он на секунду остановил взгляд на моих глазах. Мне показалось, что в этом взгляде было что-то изучающее, испытующее и в то же время предостерегающее и одновременно угрожающее, словно он предупреждал меня не делать глупостей. В целом впечатление осталось такое, словно меня жестоко осадили.

     — Эй, ну где вы там? — раздался у калитки голос его друга.

     Митя взял меня за руку и, совершенно переменившись в лице, непринужденно закричал:

     — Да идем уже.

     Мы поехали на двух джипах по 4 человека в каждом. Митя был за рулем, я сидела рядом на переднем сидении, но чувствовала себя крайне сконфуженно и нервозно, полностью погрузившись в свои мысли и переживания. Когда Митя протянул мне жвачку, слегка тронув мою руку, я вдруг вздрогнула от его прикосновения, вся залилась краской и, отказавшись, продолжала молчать всю дорогу, только односложно отвечая на вопросы наших спутников, к тому же, кажется, невпопад.

     Мы припарковали машины на Тверской и пешком пошли на Красную площадь, где к нам присоединилась еще какая-то разношерстная компания из парней и девушек. Не знаю, сколько им всем было лет, но, судя по виду, они все были скорее ровесники Мити. Один из его приятелей оказался очень симпатичным и с явным интересом посматривал в мою сторону. Его звали Евгений. Нас мельком представили, но он сразу не решался ко мне подойти. Митя держался как-то отстраненно, хотя все парни держали своих девушек за руку, и я с горечью осознавала свое удручающее положение. На что я только надеялась? Думала, он будет со мной носиться, обнимать за талию, смотреть с обожанием, согревать мне руки своим дыханием и чмокать при всех? Какая же я дура! Вот в чем весь банальный драматизм инцеста! Даже если бы мы пошли одни, мы не смогли бы чувствовать себя уверенно и свободно, потому что всегда бы рисковали быть увиденными кем-нибудь из знакомых. Я ужасно разозлилась тогда на Митю, да и на себя за свою слабость. Ну откуда у меня появилась эта извращенная страсть? Почему я решилась так ее лелеять и подпитывать, ведя этот эротический дневник? Как я могла себе позволить вызвать подозрения у брата своим поведением? И все же с другой стороны, ведь это он меня соблазнил, хотя мог отчитать, оскорбить, пригрозить, запугать, да что угодно! При воспоминаниях о той жадности, бесстыдтстве и уверенности, с которыми он просто свел меня с ума своими ласками, у меня по телу побежали мурашки. Я встряхнула головой, чтобы избавиться от этого наваждения, поскользнулась и обязательно упала бы, если бы меня не поддержал Евгений, все время державшийся где-то рядом.

     — О, спасибо!

     — Не стоит! Держись за меня! Как ты ходишь на таких шпильках по брусчатке? — Женя ловко не только взял меня за ...

 руку, но и приобнял сзади за плечи. Он был намного выше меня, чувствовалось, что он хорошо натренирован и очень смел в обращении с девушками.

     — Сказывается многолетний опыт, — улыбнулась я лукаво.

     — Много это сколько?

     Видимо, я все-таки выглядела очень уж юной, хотя роскошный коротенький полушубок и варежки из жемчужной норки, экстравагантные сапожки, изысканный макияж и роскошные распущенные черные локоны до талии делали меня скорее похожей на опытную избалованную московскую модницу, чем на неискушенную первокурсницу.

     — Двадцать, — бросила я вскользь, чтобы не услышал Митя и другие знавшие меня знакомые.

     Женя хмыкнул, скорее всего не до конца мне поверив, но тот факт, что я лгу, скорее польстил ему, чем сыграл не в мою пользу. На катке мы катались какой-то буйной гурьбой. Парни постоянно толкались, чтобы уронить девчонок и устроить кучу-малу. На нас бурчали другие мирные отдыхающие, но мы только снисходительно над ними посмеивались, картинно-заискивающе прося прощения, чтобы на следующем кругу вновь задеть их, оттесняя в сторону, и зайтись дружным хохотом.

     Митя явно был в ударе. Он веселился больше всех, толкался, шутил, специально падал, хотя отлично катался, и ронял всех, кого было можно. Посреди всеобщего веселья он даже успел познакомиться с какими-то двумя девушками, но делал это настолько комично и вульгарно, что мы только угорали от смеха, а девушки под конец даже испугались его развязности и настойчивости, и ушли с катка.

     Женя, само собой, не отходил от меня ни на шаг. Только пару раз Митя ради забавы с воплем налетал на меня сзади, чтобы вырвать из его объятий, якобы хватаясь за меня в поисках равновесия, отвозил куда-то в сторону и там осторожно валил на лед или заставлял неуклюже въезжать в ограждение. Впрочем, он так делал и с другими девчонками из нашей компании. Несмотря на неослабевающее внимание Жени, я ловила себя на мысли, что постоянно любуюсь Митей и ищу его глазами. Изо всех сил я старалась скрыть свой нездоровый интерес к брату, но понятия не имею, насколько хорошо мне это удавалось. Все-таки мы оба с ним были естественно красивы, статны, обаятельны и, наверное, избалованы роскошью. Все это чувствовалось в некоторой вальяжности, уверенности, разнузданности, которые прослеживались в каждом нашем движении и слове, а также в той завистливой восторженности, с которой на нас смотрели окружающие.

     Женя, казалось, был полностью поглощен мною. Я видела, что он буквально пожирает меня взглядом и, наверное, только и ждет возможности, чтобы увести куда-нибудь и наедине скрутить, даже пусть насильно, чтобы получить свою долю поцелуев и ласки. В тот вечер впервые я поняла, что можно получать удовольствие, мучая мужчину страстью. Жаль, конечно, было распалять в симпатичном, пылком Жене безответное вожделение, но я сама столько страдала от этой напасти, что мне непременно хотелось выплеснуть на кого-нибудь свою злобу.

     Наконец, наши катания подошли к концу. Митя в конец умотался, вспотел и, пока переобувался, сидя рядом со мной на деревянной скамье, нетерпеливо сорвал с себя шапку.

     — Надеюсь ты не хочешь провести праздники в постели? — по-родительски строгим тоном спросила я его.

     — Это смотря с кем, — улыбнулся он краем рта, сверкнув белыми зубами.

     — С градусником под мышкой, если не наденешь немедленно шапку, — гнула я свою линию.

     — Моя заботливая мамочка, — съязвил он, дерзко потрепав меня за подбородок.

     — Тебе почти тридцать, а ведешь себя как ребенок!

     — Тебе восемнадцать всего-то пару месяцев назад исполнилось, так что не тебе меня учить! — вызывающе-весело заявил он, краем глаза через мое плечо явно смотря на реакцию Жени, который, конечно же, слышал весь наш разговор. Я сузила глаза, скорчив злющую гримасу, и изо всех сил пнула Митю в плечо.

     — Не распускай руки, сестренка, а то поставлю в угол и не пущу гулять с мальчиками!

     Я зачерпнула пригоршню свалявшегося снега под скамьей и со всего маху ткнула Мите за шиворот. Он подскочил, извергая ругательства, тоже зачерпнул снег из-под скамьи, но я доверчиво ткнулась в грудь Жени и ухватилась за него мертвой хваткой, чувствуя, как его руки самодовольно сжимают меня в объятиях. Бросив вызывающий взгляд на Митю, я с каким-то безудержным азартом заметила, что в его сверкающих серых глазах пляшут демоны:

     — Значит, нашла себе защитника на сегодня, трусиха! Ладно, ладно. Дома тебе не поздоровится! — хитро улыбаясь, он сладостно закусил губу, как это умеют делать парни с глянцевых обложек, соблазнительно, но не приторно, оттряхнул от снега руки и воротник белого пуховика, и зашагал к выходу с катка вслед за остальной компанией.

     Я подняла настороженный взгляд на Женю. Тот смотрел на меня с тем же жадным восхищением, хотя, кажется, и несколько разочарованный.

     — Твой брат не разрешает тебе встречаться с парнями?

     — Что? С ума сошел! Что-то не припомню такого случая, — задиристо выпалила я.

     — Я бы на его месте точно не разрешил бы.

     — Ну, знаешь... Ты не на его месте, — сморозила я, ехидненько усмехнувшись. Правда, моей усмешки Женя уже не мог видеть, потому что я встала и тоже пошла к выходу.

     После катка мы около двух часов прослонялись по ГУМу, переходя из одного кафе в другое. Некоторые еще мимоходом умудрились себе что-то купить. Часов в 6, когда уже совсем стемнело, мы немного прогулялись по центру, пофотались и отправились к джипам. Женя пошел нас провожать, видимо, надеясь получить мой номер телефона. Митя ему назло постоянно маячил где-то рядом. Это было так забавно! Не мог же он бояться моего брата, который, по-моему, в целом вел себя вполне дружелюбно. Наконец он решился:

     — Марин, давай с тобой еще как-нибудь встретимся, сходим куда-нибудь.

     Я была уверена, что Митя навострил уши.

     — Давай, конечно. Запиши мой телефон.

     Женя даже стал чаще дышать от волнения и пару раз чертыхнулся из-за того, что телефонные клавиши плохо срабатывали из-за перчаток. Я была спокойна и умиротворена. Сегодняшняя прогулка немного меня оживила и я с каким-то неподдельным и несколько отстраненным интересом ждала дальнейшего развития событий, словно сторонний наблюдатель вроде зрителя в кино.

     Когда мы завезли домой наших друзей и остались в машине с Митей одни, я так разволновалась, что даже не знала, с чего начать разговор, а он, похоже, и не собирался ни о чем говорить. Наконец, я решилась, сгорая от нетерпения:

     — Ты сегодня у нас останешься ночевать?

     — А что?

     — Да просто так спросила...

     Он промолчал.

     — Ты мог бы остановить машину?

     — Зачем?

     — Хочу поговорить, — задыхаясь от какого-то восхитительного предвкушения и в то же время ощущения возможного неминуемого краха всех надежд, прошептала я.

     Митя не ответил и некоторое время продолжал вести машину, не сбавляя скорость, пока, наконец, не нашел безопасное место для парковки на опустевшем шоссе. Он заглушил двигатель, минута прошла в молчании, потухло автоматическое освещение салона. Он сидел, упершись в руль руками и глядя в лобовое стекло.

     — Я скучала по тебе, — наверное, мой голос звучал жалобно.

     Он тягостно вздохнул.

     — Я по тебе тоже.

     — Ты... ты сегодня останешься у нас ночевать? — снова пробубнила я как заевшая пластинка, не в силах выговорить что-либо другое, потому что от страха онемел язык и судорогой свело горло.

     Он снова вздохнул, видимо борясь с тем же онемением и судорогой, что и я.

     — Нет, Марин, не проси. Извини.

     У меня жар прошел по спине.

     — Почему? — оттарабанила я, тщетно силясь унять дрожащий подбородок и губы.

     Он молчал, продолжая смотреть в лобовое стекло.

     Я вдруг все поняла и залилась безудержными слезами. Он терпеливо ждал, пока я успокоюсь.

     — Ты можешь хотя бы меня поцеловать?

     Я с упреком и отчаянием уставилась на него, ища в его движениях былую страсть, но тщетно. Он был напряжен, раздражен, зол, возможно, вымотан, ... но все же видно было по всей его позе, что он не собирался наброситься на меня со страстными поцелуями, которых мне так не хватало все это долгое, безумно долгое, нереально долгое время. Он повернулся, только мельком взглянув на мое лицо, протянул руку и прижал к моей щеке. Я потерлась о его ладонь, закрыв от блаженства глаза и чувствуя как ко мне приближается его пышущее жаром лицо. Я приоткрыла рот навстречу его поцелую, но вместо поцелуя в губы, он только сухо коснулся губами моей щеки, прижался к ней своей щекой, крепко обхватив меня за шею, и долго вдыхал запах моих волос и шеи, уткнувшись носом мне в ухо. Его близость просто дурманила меня. Эта темнота вокруг, тихо падающий за окнами снег, потрескивания остывающего автомобиля, запах меха и зимы, звук и тепло его дыхания. В какие-то доли секунды мне казалось, что большего счастья нам и не надо. Я слегка двинула головой, чтобы поцеловать его шею, но он резко меня отстранил.

     — Ты понимаешь, что этого делать нельзя, Марина? — спросил он со злобным отчаянием в голосе.

     — Это ты теперь мне говоришь?! — взорвалась вдруг я праведным гневом, — Теперь? После всего, что было? После всего, что ты со мной сделал?

     — Я с тобой сделал?! — он просто побелел от возмущения, — А что со мной делала ты? Все-таки я тебя не насиловал, насколько я помню! И что ты делала сегодня с этим козлиной?

     — Что? — меня вдруг разобрал досадный смешок, — Значит, ты ревнуешь?

     — Ревную? С какой стати! Но ты, кажется, очень волновалась, что я пойду на каток с какой-нибудь девушкой, а сама тем временем... , — он не договорил, весь взбешенный до исступления.

     — А что я должна была делать? — искренне недоумевала я, — Мы же не можем ходить вместе, обнявшись, как парень с девушкой! — выпалила я, не подумав, и это было моей роковой ошибкой.

     — Вот! — воскликнул он самодовольно, — Вот! Вот именно! Мы не можем! И мы нигде и никогда не сможем на людях проявлять свои чувства! Ты этого хочешь? Хочешь всю жизнь прятаться и бояться, а потом когда-нибудь потерять бдительность?

     — Я... Я только тебя хочу, — мой голос снова ослаб и задрожал, — А как насчет Питера? Может, мы могли бы бывать там вместе?

     — Питер — не Сахара! Я не могу выдавать там тебя за свою любовницу перед своими друзьями и коллегами, потому что правда когда-нибудь раскроется, и тогда нам несдобровать! Особенно мне! Ты это понимаешь?

     — О чем же ты тогда думал, когда делал со мной все эти вещи?!

     — О том, что хочу тебя! Поняла?! — почти с ненавистью выпалил он, — И больше ни о чем!

     Я залилась краской, снова живо вспомнив, что между нами было.

     — Митя, нас сейчас никто не видит. Безопасные места можно найти всегда.

     — Ты что, идиотка совсем?! — он так взорвался негодованием и злобой, что чуть ли не подпрыгнул на месте, со всего маху стукнув в руль, — Хочешь тайком трахаться в тачках и закоулках с родным братом, а на людях корчить из себя милую порядочную девочку, кокетничать с другими парнями и устраивать периодически сцены из-за моих девушек?

     Наверное, это было последней каплей. Мое сердце так рвалось от боли, что я даже плакать уже не могла, с трудом борясь с дыханием. Такого незаслуженного оскорбления я просто не могла перенести и только сдавленно, сухо, холодно прошипела:

     — Отвези меня домой немедленно!

     Он еще раз злобно ударил в руль, завел машину и рванул с такой скоростью, что автомобиль совершенно потерял сцепление с дорогой, и нас сильно занесло. Он с трудом справился с управлением, сбавил обороты и покатил дальше по шоссе в сторону нашего поселка.

     Когда мы зашли в дом, мама по нашим мрачным минам сразу догадалась, что что-то случилось. Я собиралась было прошмыгнуть наверх, в свою спальню, а Митя уже готов был уходить, когда она резко вдруг спросила:

     — Ну и что на этот раз?

     Мы молчали как партизаны.

     — У вас и так теперь мало времени для общения остается, а вы еще и ссоритесь! — произнесла она с упреком, вопросительно заглядывая то в мое лицо, то в Митино.

     Я обернулась вдруг, сама не ожидая от себя такой прыти, и обиженно выпалила:

     — Он не разрешает мне ни с кем встречаться!

     Мама вопросительно приподняла брови, а я, словно оседлав любимого конька, пустилась беззастенчиво сочинять дальше:

     — Там был один парень. Я дала ему свой телефон, и Митя запретил мне с ним встречаться и даже отвечать на его звонки! Он мне столько всего наговорил! Ненавижу тебя! — крикнула я в лицо мрачно молчавшему брату, который и бровью не вел, слушая такую бессовестную ложь.

     — Дорогой, это не слишком? — мама как всегда строила из себя эксперта по семейным взаимоотношениям.

     — Этому так называемому парню, между прочим, уже за тридцать! — сдержанно заявил он маме, а в мою сторону злобно добавил, — А ты лучше бы поменьше крутила хвостом и побольше училась!

     — Что?! — взвизгнула я, входя в кураж от этой вымышленной ссоры, в которую, казалось, мы оба искренне поверили, — Что?! Это я мало учусь?! Может, ты просто не в курсе моей учебы, потому что тебе нет до нее дела? Так почему же тебе есть дело до моей личной жизни? Между прочим, отношениям с противоположным полом я у тебя училась, дорогой брат! А ты — не лучший пример для подражания в этой области!

     Мама ошарашенно молчала. Кажется, между нами раньше не происходило подобных сцен.

     — Твой новый знакомый, между прочим, обычный бармен родом из Хабаровска! Без высшего образования, без перспектив, без прописки и квартиры в Москве. Ты его сама всеми благами надеешься осчастливить или папу попросишь? — холодно парировал Митя, сверкая светлыми как кристаллы льда глазами, — В 18 лет приличная девушка должна учиться, а не шляться с кем попало, раздавая первым встречным номер своего телефона! По крайней мере могла бы быть разборчивее и хотя бы предпочитать сверстников!

     Я уже готова была взроваться потоком новых оправданий и обвинений, но вмешалась мама.

     — Митенька, тебе не кажется, что ты перегнул палку? Мариша и так постоянно учится... И она не встречается ни с кем в том смысле, в каком ты подумал...

     Но он не дал ей договорить, ехидно усмехнувшись:

     — Постоянно учится? Знаешь, мам, тебе уже пора бы избавиться от розовых очков и получше присмотреться к своей дочке! Это я хожу с ней по клубам и вечеринкам, так что, поверь мне, знаю о чем говорю!

     Мама только ошарашенно развела руками. На наш крик пришел сонный папа.

     — Что случилось?

     — Ничего, пап. Извини, мне пора, — сдержанно закончил Митя, пожав ему руку, и, бросив на меня эффектный уничижительный взгляд, вышел на улицу.

     Около часа мне пришлось провести в муторной и бессмысленной беседе с родителями, пока мама не пришла к выводу, что мы оба просто сорвались из-за напряжения, усталости и, возможно, действительно не совсем удачной личной жизни. Про рокера мне и им пришлось рассказать, хотя и без интимных подробностей, про которые насочиняла врачу. Когда я попала, наконец, в свою комнату, то захлопнула за собой дверь и, со всего маху швырнув на кровать свитер, выругалась всеми самыми страшными словами, какие знала. Ну, каков же гад! Это же надо было разыграть весь этот спектакль и свалить, оставив родителей на меня! Я просто вся тряслась от злости, но нервное напряжение постепенно перешло в невыносимую усталость и апатию, так что вскоре я снова начала заливаться слезами. Снова приходила мама, успокаивала, уверяла, что Митя меня очень любит и просто так неловко проявляет свою заботу, что я должна его простить, потому что у него в последнее время слишком много работы, и в Питере совсем нет никакой поддержки. Я даже искренне прониклась сочувствием к нему после этого разговора, но в груди все равно щемило от мысли, что мы не можем быть вместе.

     Господи, что за безумная ночь это была! Я то рыдала, уткнувшись в подушку, буквально давясь ею, чтобы заглушить собственные рыдания и никого не разбудить, то блаженно улыбалась, вспоминая его ласки и недавние слова о том, что он ... просто хотел меня и больше ни о чем не думал. Я уснула только часам к 4ем, а когда проснулась поздно утром на следующий день, уже наступило 31 декабря.

     В общем-то к Новому Году у нас все было давно готово, потому что этот праздник мы каждый год встречали вполне традиционно. Дома накрывали роскошный стол-фуршет для многочисленных гостей, который состоял в основном из блюд, заказанных в ресторанах. Этот стол предназначался для нашей с Митей компании, и его накрывали в гостиной с камином. Родители накрывали стол для своих немногих гостей в большой столовой. Таким образом, мы праздновали давольно-таки изолированно друг от друга, хотя на бой курантов собирались все же все вместе у фуршетного стола. После 12 начинались бесконечные молодежные вылазки сначала к соседям по поселку, потом чуть ли не на другие концы Москвы. Двое наших водителей работали в эту ночь то ли за огромную премию, то ли за небывалую почасовую оплату и в общем в накладе не оставались.

     В три часа дня приехал как всегда вышколенный и роскошно разодетый Митя, выспавшийся, посвежевший и в приподнятом настроении, да к тому же с ворохом подарков. Видя, что я все еще дую губки и даже не хочу смотреть в его сторону, он наигранно повинился и, комично расшаркиваясь, попросил прощения и позволения заранее сделать мне подарок. Родители радостно переглянулись, а Митя с загадочной обворожительной улыбкой на румяных губах передал мне подарочный пакет с изящной коробкой. Я раскрыла ее и остолбенела: это было роскошное коктейльное платье, сплошь усыпанное кристаллами Сваровски.

     — А... оно не слишком вызывающее? — пробормотала я удивленно.

     — Нормальное. Но помни, что big brother is watching you!

     — Что ж, наверное, ты не такой уж плохой брат, как мне вчера показалось, — растерянно пожала плечами я.

     — Просто ты за красивое платье готова продать душу дьяволу, малышка, — весело засмеялся он, грубовато по-братски обнял меня и звучно чмокнул в щеку.

     — Знаешь что! Раз ты у нас такой весь белый и пушистый, я тоже прямо сейчас отдам тебе твой подарок, и тогда посмотрим, кто продастся первым!

     Я убежала наверх за свертками для Мити и родителей, которые тоже уже были готовы к поздравлениям.

     — Вот, — я протянула ему огромную, но относительно легкую коробку. Там был квадрокоптер с видеокамерой на радиоуправлении и к нему очки с мониторами. Как-то Митя восхищался таким в ролике в интернете. Он поставил коробку на диван, сорвал бумагу и открыл крышку. Когда он вытянул пенопластовую вкладку с квадрокоптером, он заулыбался от уха до уха и опустил голову как проигравший.

     — Ну что, кто сегодня продаст душу дьяволу за вертолетик? — засмеялась я.

     — Малышка, где ты его раздобыла?

     — Если я расскажу тебе, ты проникнешься ко мне глубоким, очень глубоким уважением! — восторжествовала я, сияя. Он встал, обнял меня так крепко, что я завопила: «Раздавишь!», приподнял и пару раз крутанул по комнате.

     Что ж. Семейная идиллия была восстановлена в преддверии Нового Года и, наверное, благодаря ему. Мы обменялись оставшимися подарками, а в 6 вечера, разодетые и веселые, начали принимать первых гостей. Я с радостью для себя отметила, что ни одна бывшая девушка Мити не была приглашена, также как и ни в чем не повинный Женя, ставший мнимой причиной нашей выдуманной ссоры и, кстати, звонивший мне уже 3 раза. Надо ли говорить, что я не брала трубку. Просто в тот вечер мы с братом, кажется, наслаждались спокойствием обстановки и старались ничем не испортить друг другу настроение.

     Как только пробило 12, мы вывалили дружной гурьбой на улицу и отправились к соседям пускать фейерверки, потом погрузили в два микроавтобуса несколько коробок шампанского, закуски, и отправились по гостям. Было уже далеко за 3 часа ночи, когда мы оказались на совершенно безумной вечеринке в роскошной квартире лучшего друга Мити, более походившей на лабиринт в дворцовом стиле. Все комнаты так были забиты народом, что просто негде было продохнуть. Мы вошли в какой-то неописуемый кураж, то впадая в танцевальный транс, то обмениваясь восторженными репликами со знакомыми, то произнося душевные тосты в узких кругах каких-то случайно собравшихся на короткие мгновения людей, лица которых, вроде бы, казались такими знакомыми и в то же время такими одинаковыми и потому неузнаваемыми до конца. Митя, кажется, налегал на водку, хотя я не особенно за ним следила. В такой кутерьме даже мне было не совсем до него. Странным образом девушки словно обходили его в эту ночь стороной, словно он заранее сообщил всем, что сегодня он по женским делам «пасс». Впрочем, я знала, что он всего лишь умел их отшивать, когда потребуется. Он вообще не любил навязчивых и предпочитал скромных, воспитанных в лучших традициях патриархата девочек из приличных семей, умеющих сохранять свое достоинство при любых обстоятельствах. Со всеми прочими он мог быть даже чрезмерно груб, так что иной раз мне даже становилось стыдно за него перед окружающими. В какой-то момент я потеряла его из виду довольно на долгое время. Вдруг за руку меня тронул Митин друг, Антон, которому принадлежала квартира.

     — Слушай, Димке там плохо. Тебя зовет. Он в большой ванной, которая рядом со спальнями. Найдешь?

     — Конечно. Перебрал что ли?

     — Похоже на то.

     «27 лет, а ума нет» — пронеслось у меня в голове, и я двинулась через плотную толпу, находящуюся в непрерывном броуновском движении, на другой конец квартиры. Дверь в ванную комнату была заперта, и я постучала.

     — Кто там? — раздался Митин голос.

     — Это я.

     Щелкнул замок. Окрылась дверь. В проходе стоял Митя с какой-то хищной усмешкой на губах и с таким безумным беспощадным взглядом, что я даже несколько содрогнулась при виде его. Его модный узкий галстук был расслаблен и болтался наперекосяк, пуговицы белоснежной приталенной сорочки расстегнуты до талии, а рукава закатаны по локоть, волосы находились в звероподобном беспорядке, и вообще всем своим обликом он походил на огромного дикого, потрепанного, взбесившегося, голодного и при этом злорадно оскалившегося в ухмылке пса.

     — Что это с тобой, — едва успела вымолвить я, как Митя вдруг грубо сгреб меня в объятья, одновременно защелкивая за мной дверь на замок, и жадно впился в мои губы угарным, раскаленным, удушающим поцелуем. От неожиданности и его напора я скорее испугалась, чем успела обрадоваться, и попыталась вырваться, чтобы не задохнуться. К тому же мне действительно было скорее больно, чем приятно.

     — Да отпусти же меня! Ты мне больно делаешь! — извиваясь как змея, зашептала я, выкручивая руки из его железных объятий.

     — Я хочу тебя, малышка! Я хочу тебя прямо здесь! Иди ко мне, — он жестоко схватал меня за руки, скорее всего оставляя на них синяки, жадно целовал мою шею, щеки и губы, и так крепко прижимал меня к себе, что спину и шею у меня мгновенно заломило от такого захвата.

     — Ты с ума сошел! Дим! Дима! Мне больно! Что если кто-нибудь услышит!

     — Дурочка, никто не услышит. Музыка всем бьет по ушам, к тому же все упились вдрызг. Дверь я закрыл, — радостно заулыбался он своей самодовольной, слащавой, наглой улыбочкой, которая выражала то чувственное предвкушение, которое его просто дурманило.

     Я вдруг вспомнила наш разговор в машине и меня охватила паника.

     — Ты, похоже, забыл, о чем ты мне говорил совсем недавно... Я смотрю, совесть старшего брата тебя больше не мучает?

     Словно не слыша моих слов, он бесцеремонно провел горячими ладонями по моим бедрам, мягко поднимая подол бессовестно короткого, переливающегося бриллиантовым блеском кристаллов Сваровски, платья. Его руки нежно и настойчиво поглаживали мои бедра, крепко обтянутые шелковистыми чулками с кружевной каймой, и попку, едва умещающуюся в крошечных полупрозрачных трусиках. Он склонился к моим губам, настойчиво требуя поцелуя и уже запуская под трусики ловкие пальцы.

     — Митя... , — еле выговаривала я на выдохе, уже возбужденная до предела одной его разнузданной внешностью ... хмельного ненасытного и властного повесы, который творил со мной, что хотел, когда хотел и где хотел, — Я прошу тебя... не надо...

     — Сними трусики, зашептал он мне в ухо очень щекотно и горячо, обжигая мою шею сладостными, влажными, ненасытными прикосновениями языка и жгучими укусами. Он отошел от меня на пол-шага, давая мне возможность исполнить его требование, но я колебалась.

     — Послушай, ты пьян! Ты поэтому себя так ведешь! Ты завтра будешь винить меня во всем! Или сбежишь на край света, потому что тебе будет стыдно посмотреть в глаза маме с папой и друзьям! — выдала я на одном дыхании в отчаянной попытке спасти нас обоих.

     Он прижал меня нижней частью живота к массивному мраморному туалетному столику, потерся об меня своим вздыбившимся членом, нежно погладил пальцами щеки, шею, тронул уголки губ, подбородок и часто вздымающуюся грудь, заставив меня содрогнуться от возбуждающего озноба.

     — Плевать я хотел на всех, малышка. Пле-вать! Ты сводишь меня с ума каждую секунду! Я больше ни о чем думать не могу, кроме твоей сладкой киски и нежных губок. Я сегодня весь день только и думал о том, как бы тебя затащить куда-нибудь и отделать.

     Его вульгарные признания дурманили мой разум, превращая мою волю в воск, из которого он мог лепить что угодно. Он влажно тронул губами мои губы, один раз, второй, третий, пока я не потянулась к его рту за новой порцией ласки. Тогда он отстранился, глядя мне в лицо с победоносным видом самца и вкрадчиво произнес:

     — Мы с тобой отличная команда лжецов, по-моему. Ты просто восхитительна, когда лжешь, выкручиваешься и играешь роль порядочной сестрички. Я больше не могу этому противостоять. Понимаешь? — Его губы и язык вскользь коснулись моих, а потом он вдруг беззвучно захохотал, — Я просто обалдел, когда мама по телефону выдала мне эту душещипательную историю про рок-музыканта. Ты это сама придумала?

     Я залилась краской и смущенно молчала, лишенная физических и моральных сил, чтобы сопротивляться. Его бедра тихонько двигались, вызывая неописуемое ощущение горячего потока, струящегося от промежности и захватывающего все тело, превращая буквально каждый участок кожи в эрогенные зоны, по которым бегали миллиарды электрических разрядов.

     — Скажи, что хочешь меня, киска... , — прошептал он, снова отстраняясь.

     — Я хочу тебя, — срывающимся шепотом пробормотала я.

     — Тогда сними трусики...

     Он приподнял серебристые складки платья почти до середины живота. Я, вся дрожа от возбуждения и волнения, слабыми непослушными руками стала стягивать с себя трусики, пока он смотрел, как обнажается вожделенный участок моего тела. Когда я слегка наклонилась, чтобы спустить трусики до конца, он нежно обхватил меня за шею и тихонько ткнул меня лицом в свою обнаженную гладкую мускулистую грудь. Вид его загорелой упругой кожи, его темных сосков так меня возбудил, что я стала с жадностью облизывать и гладить дрожащими ладошками его шею, грудь, живот, спуская с его широких плеч рубашку и постепенно опускаясь на колени. Он властно смотрел на меня сверху вниз, ласково поглаживая мои волосы, но когда я расстегнула его брюки, выпуская наружу его огромный член, он заставил меня подняться, снова жадно притянул к себе, а потом одним махом посадил на холодную мраморную поверхность туалетного столика.

     Он расстегнул сзади молнию на моем платье, и бретельки безвольно упали с плеч, обнажая мои пухлые груди с маленькими вздыбившимися сосками. Он облизал и засосал один, потом второй сосок, беззастенчиво и откровенно массируя мои груди, то крепко сжимая их в руке целиком, то ритмично поглаживая. Я чувствовала, как между ног у меня все горит от нахлынувшей влаги.

     — Я съем тебя, киска моя, — он упивался вкусом и запахом моей кожи и, вдоволь насладившись моими раскрасневшимися от его страстных укусов сосками, склонился ниже, заставив меня отклониться назад и расставить согнутые в коленях ноги. Его рот крепко прижался к моей пульсирующей горящей киске и язык чувственно принялся скользить по упругому вздыбившемуся бугорку. Но он не мог уже больше сдерживать себя, поэтому, резко поднявшись, он притянул меня к себе и, крепко подхватив меня под попку, вошел в меня одним мощным толчком. Я была такой влажной и обезумевшей от возбуждения, что нервно вздрагивала при каждом его толчке. Мы молча и неистово сотрясались в бешенном темпе, то впиваясь друг другу в губы, то обессиленно откидываясь назад, чтобы крепче соединиться друг с другом. Мы с трудом подавляли упоительные стоны, опасаясь, что кто-нибудь услышит нас; а чтобы не задохнуться, Митя иногда слегка менял темп, и это только сводило меня с ума еще больше.

     В какой-то момент, я изо всех сил обхватила его ногами и прижалась к нему взмокшей попкой, почти затаив дыхание от неописуемого охватившего все тело фонтана наслаждения. Я чувствовала, как внутри меня пульсирует его огромный член и исторгает в меня горячую влагу, которая течет по моим ягодицам. Мы расслабились в блаженном изнеможении и счастливо рассмеялись, испытывая невероятную легкость после такого томительного напряжения. Его тяжело вздымающаяся мощная грудь была такой восхитительно красивой и притягательной, его приоткрытые влажные губы обдавали меня струями горячего страстного дыхания и я в порыве неконтролируемой нежности прижалась к этим губам своими губками, а кончиками пальцев нежно погладила его гладкую кожу на груди, под которой перекатывались крепкие мускулы. Он обнимал меня одной рукой, едва касаясь талии, а другой крепко опирался о столик. Я чувствовала, что он весь вымотался. Когда наше объятье прекратилось, и мы стояли рядом, пытаясь отдышаться, довольные и немного смущенные тем, что только что творили, я вдруг ужаснулась:

     — Мы же не предохранялись!

     — Ничего, малышка. Я дам тебе таблетки. Примешь по инструкции. Все будет в порядке. Только больше так делать не будем. Я просто не смог сдержаться, прости...

     Он нежно поцеловал меня в щеку. Я вдруг почувствовала невероятное чувство стыда и страха, вспомнив, что совсем близко за дверью находится столько людей, которые могли бы быть просто повержены в шок нашими действиями, которые осудили бы нас и испытали бы к нам отвращение, если бы все узнали. Ведь нам предстояло теперь вернуться в эту толпу, а мне казалось, что по страстному пожирающему взгляду Мити, по его необузданно-самоуверенной манере держаться со мной, а также по моему трепетно — восторженному отношению к нему все сразу догадаются о нашей с ним близости. Митя небрежно сбросил рубашку и, пока он умывался, я взволнованно взглянула в зеркало, пытаясь прочесть в своих чертах что-то кричащее о моем грехопадении, что-то такое, что мгновенно выдаст меня окружающим со всей подноготной. Но ничего такого уж необычного во мне не было. В угловом шкафчике, к счастью, нашелся годовой запас влажных салфеток, и я, смущаясь, привела себя в порядок. Потом застегнула и оправила платье, машинально потянулась за лежавшей на туалетном столике расческой и пригладила пышные волосы, слегка поправила макияж и взглянула на брата. Хладнокровно и непринужденно он застегнул пуговицы на рубашке, строго затянул галстук, поправил ремень на плотно облегающих крепкие бедра брюках, пригладил роскошные холеные волосы, слегка влажные и дерзко взъерошенные как у задиристого подростка, поднял с банкетки свой пижонский пиджак итальянского покроя и, оценивающе взглянув на меня, усмехнулся:

     — Если ты будешь так соблазнительно закусывать губу, мы никогда отсюда не выйдем и нас точно разоблачат.

     Он выглядел таким спокойным, словно его ничто не волновало, в то время как я дрожала как заяц при одной мысли о том, что сейчас придется смотреть в глаза своим знакомым и друзьям.

     — Выходи ты первый. Мне нужно привести себя в порядок.

     — Ладно. Пойду попрошу аспирин у Антона для алиби. Увидимся, — он тронул мою бретельку, и я вздрогнула от его прикосновения, — Да я просто поправил, — невинно улыбнулся он и вышел, закрыв за собой дверь.

     Я перевела дух, прошлась ... по комнате и присела на край ванны, стараясь собраться с мыслями и успокоиться. К горлу вдруг снова подкатил комок. Почему-то появилось уже знакомое чувство, что он снова мной воспользовался и бросил одну. Может, это были всего лишь мои детские ощущения беспомощности, наивности, незащищенности, которые не испытывают девушки более опытные и зрелые в подобной ситуации. Они просто берут, что хотят, от мужчины, и не мучают себя сомнениями. Только я ничего не могла с собой поделать. В низу живота чувствовалась ноющая боль, мышцы ног ныли от утомления, на руках от Митиных железных захватов, кажется, уже начали проступать синяки. Мне стало так жалко себя, что я едва сдержала слезы. Боже мой, только не плакать! Еще не хватало появиться у всех на виду с размазанной тушью! Интересно, неужели он то же самое делал со всеми этими милыми воспитанными умненькими девочками в строгих блузочках, которые деликатно и так по-светски беседовали с нашими родителями в гостиной, учтиво расхваливая мамино печенье и интересуясь папиным мнением на различные политические темы? Я вдруг ясно представила себе Катю в ванной брата на третьем этаже, точно также сидящей на краю ванной и готовой заплакать, как я, тогда как Митя, довольный и веселый, спускался на кухню утащить чего-нибудь прохладительного из холодильника и поболтать с папой. И в итоге он их бросал... беспощадно и хладнокровно... терпеливо выслушивал их слезливые мольбы, а потом выключал телефон, когда надоедало слушать... Боже! И это мой брат?! Почему я не задумывалась раньше, что он такой?! Почему я на нем так помешалась?

     Я взглянула на себя в зеркало. Я была такой восхитительно-прекрасной, юной и трогательной. Зачем я придумала себе такие мучения, если могла жить как все нормальные девушки, найдя себе милого нежного парня? Вдруг кто-то дернул ручку двери.

     — Да? — взволнованно выкрикнула я.

     — Занято что ли? — проворчал чей-то голос.

     — Сейчас выхожу! — я судорожно стала приводить себя в порядок, немного освежилась и хотела было надеть трусики, но нигде их не нашла. В панике я осмотрела всю комнату, но их нигде не было! С ужасом я представила, как их потом найдут хозяева где-нибудь на шкафчике, под раковиной или уж я не знаю где... Или, может быть... У меня закралось ужасное подозрение. Неужели их взял Митя?! Что за бред! Он совсем умом тронулся! Нельзя же так заигрываться ролью распутника! Издевается он что ли! Мое платье было всего сантиметров на 15 ниже ягодиц, а я вообще-то была не из тех, кто любит эпатировать публику, сверкая своими обнаженными прелестями. Я еще раз осмотрела комнату, но, ничего не обнаружив, вышла, чуть не столкнувшись в дверях с какой-то подвыпившей девушкой.

     В комнатах все шло своим чередом. Казалось, что все настолько погружены во всеобщую вакханалию, что совершенно меня не замечают. Я стала протискиваться сквозь толпу в сторону кухни, где, как мне казалось, скорее всего мог быть Митя. Именно там я его и обнаружила в окружении шумной компании парней. Они громко смеялись, что-то рассказывали друг другу наперебой, активно жестикулируя и сдабривая свои незамысловатые хмельные истории матом. Он заметил меня сразу, как только я вошла, едва заметно прищурив глаз и приподняв уголок губ в сладострастной усмешке. Я решительно подошла к их кружку. Рассказчики умолкли и с любопытством уставились на меня. В общем-то это было не простое любопытство, а пьяное плохо прикрытое вожделение, которое обычно они прятали за маской строгой интеллигентности и почтительности к сестре друга.

     — Привет, Марин. Шикарно выглядишь, — выдал кто-то справа от меня слегка заплетающимся языком, но я не решилась посмотреть в его сторону, небрежно бросив «Спасибо», и обратилась к Мите без заминок:

     — Нам нужно поговорить.

     — О чем? — изображая искреннее удивление протянул он. В его глазах промелькнул бесовский огонь. Теперь я была уверена, что он просто издевается надо мной! Я нервно облизала пересохшие губы, стараясь изо всех сил сдержать дрожь в голосе:

     — Я хочу домой.

     — Что? Так рано? — убедительно недоумевал он.

     Я взглянула на свои тонкие часики из белого золота с бриллиантами.

     — Уже почти пять. Это не рано. К тому же мне тут надоело.

     Вмешался Антон.

     — Мариш, ну ты чего! В прошлом году до 7 зажигали! Тебя что ли кто-то обидел?

     — Нет, конечно. Просто голова болит.

     — Так выпей аспирину на пару со своим алкоголиком-братцем!

     Митины друзья расхохотались удачному замечанию, а сам Митя наблюдал за нашим разговором с полным равнодушием, вальяжно потягивая шипучий аспирин из увесистого хрустального стакана для виски.

     — Дим, давай поговорим, пожалуйста! — Димой я называла его только тогда, когда сердилась, и он об этом знал.

     — Ладно, сестричка! Разговор так разговор! Пошли хоть потанцуем что ли! — фамильярно грубовато сцедил он, допивая до дна шипучку. Своим приятелям он скорчил недоумевающую мину, картинно разведя руками, и пошел вслед за мной в другую комнату. Я надеялась найти место потише и побезлюднее, но он поймал меня за руку в зале и развернул к себе. Его рука легла на мою талию, другой он деликатно сжал мою ладошку, держась от меня на достаточно почтительном расстоянии, чтобы не вызвать никаких подозрений. Я совершенно не была настроена танцевать, к тому же музыка здесь была слишком громкой, чтобы можно было нормально поговорить. Вместо того, чтобы положить руку к нему на плечо, я слегка уперлась ладонью в его грудь и, стараясь перекричать музыку, рассерженно воскликнула:

     — Может, хватит уже!

     — Мы только начали! Может же сестра мне подарить всего один танец! О! Медляк пошел!

     Его притворная безмятежность просто вывела меня из себя и я зло рванулась из его объятий.

     — Хватит уже, Дима! — прошипела я, стараясь выкрутиться и при этом не привлечь лишнего внимания окружающих.

     — Если ты будешь продолжать в том же духе, мы будем похожи на поссорившуюся влюбленную парочку, — усмехнулся он, ловко закручивая меня в танце так, чтобы мне пришлось ему повиноваться, если я не хотела упасть. Я сдалась, опасливо поглядывая по сторонам, и постаралась поймать его ритм.

     — Тебе нравится постоянно пугать меня разоблачением, да?

     — Вовсе нет. Думаю, ты догадываешься, что я и сам его боюсь.

     — Ты? Боишься? Вот уж едва ли! Если бы ты хоть чего-нибудь боялся, ты не взял бы мои... мои... В общем, верни мне то, что взял! — злобно зашептала я ему в лицо.

     Он искренне развеселился и продолжал эффектно кружить меня в танце, насколько это позволяло огромное количество народу.

     — Дим! Ты точно пьян! Ты понимаешь, что кто-нибудь может это заметить!

     — Если ты не собираешься плясать рок-н-ролл, то никто не заметит, — засмеялся он, немного смягчаясь, — Ладно тебе. Я просто хочу с тобой потанцевать. Ты такая красивая. Хочу, чтобы все нас видели вместе и завидовали.

     — Ничего хорошего нет в том, чтобы все завидовали. Случись с нами что-то нехорошее, завистники тут же отвернутся от нас.

     — Я не виноват, что ты у меня такая красавица, и что все парни в этой комнате хотят тебя, а все девушки завидуют тебе.

     — Ты преувеличиваешь!

     — Да ладно! Ты роскошная, богатая, юная, избалованная девчонка! Думаешь, у всех есть такой капитал?

     — Надо полагать в таком случае, что все присутствующие девушки хотят тебя, а все парни завидуют тебе?

     — А то! — его глаза сверкнули упрямым самодовольством и едва сдерживаемой страстью.

     — Ты как ребенок, честное слово!

     — За то ты такая взрослая и умная, сладкая моя!

     Мы танцевали, пока не закончился медленный танец. Тогда Митя остановился и, задумавшись на секунду, вдруг выпалил:

     — Слушай, а давай уйдем отсюда прямо сейчас!

     — Гениальная идея, — язвительно пробормотала я и тут же направилась в прихожую, где с величайшим трудом отыскала свою шубку и сапожки. Митя немного задержался, чтобы попрощаться ... с Антоном, а потом нагнал меня у самой двери. В лифте я напомнила раздраженным шепотом:

     — Верни мне мою вещь!

     — Какую именно? — изобразил он святую невинность. Лифт стремительно спускался вниз, и я, опасаясь, что придется выйти на улицу без нижнего белья, нажала на «стоп». Митя повернулся ко мне, сверля коварным взглядом:

     — Ты уверена, что хочешь застрять со мной в лифте без трусиков? — его так и подмывало на всякие пошлости, видимо, он снова был в ударе. Мне было и ужасно обидно, и смешно, и страшно, что он опять на меня накинется. Он еще раз нажал на «стоп» и снова на первый этаж. Я поняла, что всякие уговоры бесполезны и мне придется смириться.

     Мы быстро отыскали припаркованный во дворе дома микроавтобус с безмятежно спящим в нем водителем, постучали в стекло, водитель встрепенулся, дверь плавно отъехала.

     — Все что ли? — спросонья спросил он.

     — Да нет еще. Мы еще в одном месте хотим потусить. Отвезите нас к гостинице Б., а потом возвращайтесь сюда, развезете остальных, когда потребуется.

     Митя подал мне руку, я забралась в салон и села рядом с выходом, он же пролез на самое последнее сидение и позвал к себе. Я тягостно вздохнула в предвкушении чего-то нехорошего. Он пропустил меня к окну и сам сел поближе, чтобы нас не было видно за спинками впереди стоящих сидений. Машина тронулась, Митя развернул мое лицо к себе, положив теплую ладонь мне на щеку, и нежно тронул мои губки своими. Потом он обхватил меня одной рукой за плечо и уютно притянул к себе. Ехать так с ним было очень приятно, но я ловила себя на том, что никак не могу расслабиться, и мое сердце тревожно трепещет в груди, ощущая близость его сильного, страстного тела. Он стал нашептывать мне на ушко какие-то забавные шуточки о гостях с вечеринки и последние новости о наших знакомых, а я невольно смеялась как-то неестественно звонко и кокетливо. Я знала, что это он на меня так действует. Рядом с ним я становилась какой-то более женственной и сексуальной.

     — На какую мы, кстати, едем тусовку? — вдруг вспомнила я о цели нашей поездки.

     — Да в Б. идет банкет... , — неуверенно и как-то нехотя вымолвил он.

     — И ты уверен, что он до сих пор не закончился?

     — Я очень надеюсь, что закончился, честно говоря, потому что я хочу просто снять люкс и застрять там с тобой на пару дней, — улыбнулся он непринужденной улыбкой, трогательно поправляя мои волосы и лаская взглядом мое лицо, губы и полуобнаженную грудь, приоткрывшуюся из-за роскошного мехового воротника. Не зная, как реагировать на такое, я только растерянно хватала ртом воздух.

     — Ты... ты с ума сошел? На пару дней?! А что мы скажем всем?

     — Родителям позвоним днем, скажем, что остались у кого-нибудь в гостях, а перед остальными мы не обязаны отчитываться.

     Шокированная подобным его намерением, я растерянно и озадаченно уставилась прямо перед собой и вдруг обратила внимание, что водитель с явным любопытством подозрительно поглядывает на нас в салонное зеркало заднего вида. Я машинально в страхе слегка отстранилась от брата.

     — Водитель смотрит на нас, — прошептала я, слегка повернувшись к Мите.

     — Да фиг с ним, — небрежно бросил он, но больше не стал прижимать меня к себе.

     — Думаешь, мы сможем так? — снова прошептала я, чувствуя, что на меня наваливается удушливое отчаяние.

     Он ответил не сразу, и как мне показалось по его напряженной позе, что-то все-таки терзало и его. Потом он посмотрел на меня внимательно и серьезно и с дерзким вызовом ответил:

     — Мы сможем. Согласись, что, раз преступив законы морали, учишься искать компромиссы с собственной совестью.

     — Значит, у тебя все же были сомнения? — неуверенно спросила я.

     — Шутишь? По-твоему, я полное ничтожество? Мерзкий развратник, бессовестно совращающий свою юную сестру и при этом даже не задумывающийся над тем, что совершаю?

     — Я не знаю... Ты... Ты всегда ведешь себя так уверенно...

     Он хмыкнул.

     — Да ты тоже, вроде, не робкого десятка.

     Честно говоря, я как-то не думала, как я выгляжу со стороны. Внутренне я так содрогалась от страха и стыда, что вполне естественно было для меня думать, что все это проявляется и снаружи. Я хотела ему возразить что-то, но машина плавно подкатила к сверкающему входу в гостиницу.

     — Приехали, — безучастно объявил водитель и раскрыл дверь.

     Мы молча вышли. Я огляделась. Вовсю валил снег, покрыв застывший московский пейзаж белоснежным кружевным флёром, сквозь который то тут, то там робко и таинственно мерцали огни города. Под ногами скрипел снег. Митя взял меня под локоть, в уверенном темпе увлекая в теплые сверкающие роскошью интерьеры отеля. Люкс был свободен, и через 10 минут мы уже поднимались в номер на оглушающем своим беззвучным ходом скоростном лифте, а потом бесконечно долго брели по пустынному коридору по мягкой кремовой ковровой дорожке, пока не дошли до шикарных двустворчатых дверей нашего номера. Внутри было свежо и необыкновенно волшебно. В центре огромной залы стояла роскошная мерцающая мириадами бликов натуральня елка, душистая и сказочная, как образ из детского сна. Рядом с елкой поблескивала золотистая стойка на ножке с ведерком для шампанского с торчащим из него золотым горлышком бутылки, от которого валил ледяной пар. В великолепно обставленном номере стояла такая восхитительная тишина, что страшно было ее нарушить любым звуком. Разве что легкое шуршание нечаянно побеспокоенных прикосновением елочных веток и тончайший звон елочных игрушек могли быть достойным аккомпанементом этой божественной тишине.

     — Нравится? — раздался откуда-то издалека голос Мити, который тут же вернул меня к реальности.

     — Тут просто восхитительно! — воскликнула я восторженно, разом позабыв все свои страхи и сомнения. Он подошел сзади, обнял меня и поцеловал в шею.

     — Давай шубу, — его руки ловко подхватили мой полушубок. Он разделся сам, повесив верхнюю одежду в шкаф, горделиво прошелся по комнате, оценивая обстановку. Потом повернулся ко мне, глядя выжидающе и оценивающе. Я чувствовала себя неловко и растерянно. Я даже не знала, что думать обо всем этом. Митя подошел к массивному, но изысканному кожаному креслу, уселся в нем вальяжно, закинув одну ногу на колено и подперев рукой голову. Его восхитительно облегающий спортивное потрясающе сложенное тело дорогой костюм, слегка расстегнутая на груди белоснежная рубашка, отливающий дорогим блеском кожаный ремень, туго очерчивающий крепкий подтянутый стан, его красивые чувственные руки с длинными пальцами взбудоражили во мне инстинкты.

     — Устала?

     — Я... даже не знаю... , — еле выговаривая слова от накатившего волнения, ответила я.

     — Я замучил тебя сегодня, — казалось, сочувственно произнес он, — Не бойся, я не всегда такой беспощадный, — на его картинно рельефных чувственно сочных губах проступила усталая усмешка.

     Он словно выжидал чего-то, желая увидеть, как поведу себя я, если мне предоставить полную свободу выбора. Я разом вдруг вспомнила все наши объятья, вздохи, прикосновения и подумала, что раз мы все-таки здесь, то почему бы не броситься в этот омут.

     Я прошлась по комнате, выглянула в окно, за которым снегопад жадно поглощал обрывки кремлевских стен, подошла к Митиному креслу сбоку, уперлась коленом в подлокотник и положила руку на спинку в поисках опоры. Брат небрежно откинул руку и провел по моим ножкам в шелковистых полупрозрачных чулочках тыльной стороной ладони, нежно поиграв пальцами тонким краешком подола. Его рука скользнула под юбку, и кончики его пальцев так мягко тронули мои горящие от возбуждения половые губки, что по всему телу прошли электрические разряды, из-за которых я ощутила непреодолимую слабость в коленях. Его горделиво прекрасное лицо было непроницаемо спокойно, когда его пальцы томительно медленно заскользили по моей влажной горячей промежности, а я вся содрогнулась от охватившего меня блаженства, невольно закрывая глаза, и судорожно вцепляясь в спинку кресла побелевшими ... 

     от напряжения пальцами. Свободной рукой он приподнял короткую юбочку, придвинулся ко мне ближе и, продолжая меня ласкать, смотрел, как податливо и сладостно маняще раздвигаются горячие лепестки моей плоти навстречу его упоительно, непристойно и уверенно движущимся пальцам. Не в силах сдержаться, я издала невольный тихий стон. Он нежно тронул влажными губами мой живот, лобок, складочку между половыми губками, дразня задев языком клитор и заводя чувственные пальцы в мою сочащуются узкую щелку. Я шумно вздохнула и подалась вперед, к нему, но он развернул меня к себе спиной, нежно поглаживая и горячо целуя попку, ляжки и снова и снова проводя пальцами по моему сочному бутончику и пухлым лепесткам. Забыв про смущение, я робко задвигала бедрами, чтобы интенсивнее потереться о его руку, но он вдруг ее убрал, снова вальяжно откинулся на кресло и как ни в чем не бывало спросил:

     — Хочешь шампанского?

     Я задыхалась от возбуждения, вся пылая и вздрагивая, чувствуя, как пульсирует моя горячая щелка и клитор, как набухли мои груди. Я нетерпеливо повернулась к нему, чувствуя, что беспомощно сгораю от стыда и желания под его беспощадным изучающим взглядом, и глотая комок в горле, дрожащим голосом произнесла:

     — Я хочу тебя...

     Он не отвечал, такой жестоко равнодушный и задумчиво внимательный, что мне хотелось закричать от обиды и унижения. Вся дрожа, я прошептала, не глядя ему в глаза:

     — Я хочу еще... пожалуйста...

     Он усмехнулся, ехидно глядя на меня снизу вверх, откинув назад голову:

     — Моя ненасытная сестренка... Вообще-то уже почти 7. Может, стоит поспать?

     — Что? — не веря его словам, негодующе воскликнула я, готовая в любую секунду или расплакаться или броситься на него с кулаками.

     — А то, что я невыносимо устал, малышка, — произнес он до боли убедительным изможденным голосом.

     — Но ты... Ты... , — я отпрянула от кресла, задыхаясь от возмущения и отчаяния, — Я не могу так спать! Я не засну!

     — Прими прохладный душ, — посоветовал он, поднялся и, равнодушно оставив меня позади, пошел в спальню, на ходу снимая пиджак и расстегивая рубашку.

     — Знаешь что! Ты... ты просто свинья! — злобно выпалила я, не в силах больше терпеть его издевательскую игру, — Ты бесчувственный, наглый, подлый, отвратительный! Ненавижу тебя!

     Он резко обернулся.

     — Ах, вот как... Тогда ты — маленькая, глупая похотливая, развратная девчонка, — насмешливо бросил он и, подойдя ко мне, схватил меня за руку и толкнул на постель. Я села, уставившись на него в немом изумлении. Он расстегнул брюки, достав свой член, приблизился ко мне вплотную, взял меня за подбородок и, уничижающе глядя в мои глаза, ткнул вздыбившимся членом мне в лицо. Полы его рубашки разошлись, обнажая восхитительный крепкий торс и вызывающе яркого дракона внизу живота.

     — Я не буду! Я не хочу! — выпалила я, но он взял свой член и провел головкой по поим губам, при этом снова поймав мое лицо за подбородок и не позволяя увернуться. Он был такой горячий, пульсирующий и приятно гладкий. Я приоткрыла губки, обхватив головку и проводя по ней язычком. По красивому телу Мити словно прошел электрический разряд. Это было так упоительно сладостно, что я закрыла глаза и вся отдалась ласке. Он продолжал придерживать мое лицо, нежно прижав ладонь к моей щеке и не позволяя захватывать его член слишком глубоко, чтобы хорошо видеть, как я его ласкаю. Его бедра едва заметно стали двигаться, и от упоения я нетерпеливо заерзала, быстрее задвигав язычком. Вдруг Митя весь содрогнулся и отстранился от меня, тяжело дыша.

     — Черт, ты так сведешь меня с ума, Маринка, — он улыбнулся, — Быстро учишься.

     — Было бы чему, — съязвила я, чтобы задеть его самолюбие хоть чем-то. Он хмыкнул. Снял рубашку, бросил ее на ближайшее кресло, обошел кровать сбоку, спустил брюки и элегантные боксеры, сел и снял носки. Наблюдая за ним с раздражением и полным пониманием того, что я нахожусь в его полной власти, я заметила, что он ничуть не смущается собственной наготы, поэтому его движения выглядят естественно, красиво и величаво. Он встал и одним движением отбросил покрывало, обнажая вызывающе алые простыни.

     — Ого, очень мило, — заметил он и вальяжно разлегся по центру постели на многочисленных алых подушках. Я продолжала сидеть, тяжело дыша от переполнявшей меня бури эмоций.

     — Иди сюда, — наконец проговорил он нежно. Я обернулась к нему. Он был невыносимо притягателен, и я готова была поступиться всей своей гордостью ради того, чтобы это восхитительное тело доставило мне то наслаждение, о котором я так давно грезила каждую секунду своей сознательной жизни. Я повернулась и, встав на колени, скользнула к нему, как робкая кошечка в поисках нежности и поощрения. К моему удивлению, он не двинулся, не потянулся ко мне, поэтому мне пришлось склониться к нему, чтобы получить сладостный долгий поцелуй. Приподнялся он только для того, чтобы снять с меня платье, пока я, как послушная девочка, вытягивала вверх руки, оставшись в одних только чулках. Он нежно потер соски на обеих моих грудках, а я, вся трепеща и содрогаясь, тронула его вздыбленный член, стараясь прикинуть, какого же он размера, и, насколько я могла судить, он был действительно большой. Мне снова захотелось обхватить его губками и потереть язычком, но между ног у меня все так пылало от неудовлетворенной страсти, что я едва могла выдерживать эту пытку. Словно прочитав мои мысли, Митя сел на постели, притянув меня к себе, жадно и нетерпеливо целуя в губы, нежно сжимая мои груди, поглаживая мою кожу и шепча на ухо:

     — Сядь на меня.

     Я повиновалась и, чувствуя, как подрагиваю от слабости, попыталась сесть на его член. Митя не помогал мне на этот раз, он только жадно целовал мои грудки. Моя щелка стала такой узкой от возбуждения, что у меня никак не получалось полностью впустить его в себя. Моя неловкая робкая борьба, кажется, позабавила брата и он насмешливо засмеялся, терпеливо поглаживая мои бедра и попку.

     — Может, ты сам? — пылая, пробормотала я. Он поймал мой ротик губами, его язык стал толчками проникать между моих губ и я стала двигать бедрами в том же темпе. Наконец я ощутила, как он погрузился в меня до конца, до боли, от которой стало невыносимо упоительно и жарко. Я нетерпеливо заерзала на нем, пока он продолжал распалять меня горячими влажными поцелуями и нежными укусами. Боже, это было так нестерпимо медленно и долго! Мне хотелось, чтобы он грубо оттрахал меня как тогда, в моей комнате или в ванной. Мне казалось, что я тогда смогу кончить всего за несколько секунд! Но Митя не торопился делать резкие движения, предоставив мне всю свободу действий. Я ухватилась за спинку кровати и попробовала скакать на нем, но с непривычки это получалось как-то неловко, и я быстро устала.

     — Пожалуйста, помоги мне... Я устала, — задыхаясь попросила я.

     Он томно рассмеялся.

     — А меня все устраивает, малышка!

     — Ты опять издеваешься! — чуть не плача, застонала я, и пихнула его в грудь вспотевшими ладошками.

     — Над тобой грех не поиздеваться!

     — Ах, так! Тогда вот тебе! — я попыталась слезть с него, всерьез решив отправиться в ванную комнату, чтобы там, взаперти, самостоятельно довести себя до блаженства и спокойно принять душ, но он ловко ухватил меня и, перевернув на спину, оказался сверху. Его лицо сияло от самодовольства и полного осознания победы. Я дернулась. Его член все еще был во мне, и я просто вся трепетала от нетерпения и страсти. Наконец он задвигался во мне так медленно, мучительно и так сладострастно, все больше заводя меня, что из моих губ стали вырываться сначала невольные звучные вздохи, а потом нежные стоны. Потом толчки его стали такими сильными, что я чуть не вскрикнула от боли, но она скоро прошла, и я тоже задвигала попкой навстречу этим толчкам. Одним сильным рывком он закинул мои беспомощно согнутые ноги еще выше и стал проникать в меня грубее и чаще, ускорив темп до такой бешенной скорости, что наши тела практически превратились в одно целое. Я стонала и извивалась, как змея, ощущая, как внутри нарастает неумолимая волна наслаждения. Больше всего на свете я боялась, что он остановится и я упущу эту безумную волну, но он не остановился, и, вся сотрясаясь от вожделенного блаженства, я бессильно ослабла в его объятиях. Он задержался всего на мгновение, все также жадно целуя меня в губы, и продолжил двигаться спокойнее и нежнее. Я с некоторым страхом поняла, что он еще не кончил, а я уже вымотана до предела. Он заметил мое измученное состояние, вышел из меня и нежно перевернул меня на бок.

     — Слабачка, — иронично упрекнул он и нежно задышал мне в ухо, целуя мочку, шею, плечо. Я блаженно вытянула уставшие ноги, а он вошел в меня сзади, крепко обхватив мой стан и жадно сжимая грудь, и снова стал врываться в меня грубыми нетерпиливыми толчками. Наконец я ощутила, что все его тело напряглось до предела, его член мощно увеличился внутри меня и упруго запульсировал, извергая горячую влагу. Он прерывисто и пылко задышал мне в затылок, тяжело сжимая меня в объятиях, почти удушая. Я с облегчением расслабилась, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, но Митя, отдохнув пару минут, вдруг снова перевернул меня на спину. Он навис надо мной и стал жадно, нежно, беспощадно целовать мои губы, лицо, шею, соски, пожирая меня восхищенным, пылким взглядом.

     — Я никогда не смогу тобой насытиться.

     — Я едва дышу! Если ты все время будешь таким, я просто не выдержу.

     Он рассмеялся чуть слышно и, чмокнув меня в лоб, добавил:

     — Ничего. Привыкнешь.

     — О! Теперь я, кажется, хочу шампанского!

     — Ммм... Самое время... Он встал и, не прикрываясь, грациозно играя мускулами, отправился за бутылкой и бокалами. По дороге он еще достал что-то маленькое из своей барсетки, оставленной на журнальном столике.

     — Держи! — ко мне в руки полетела маленькая коробочка. Это были противозачаточные таблетки, — Прими одну сейчас, одну через 48 часов. Но больше никакого незащищенного секса.

     — Как скажешь, босс! — как-то невесело хмыкнула я себе под нос, достала таблетку и проглотила.

     — Что ж... За нашу тайну! — вдруг посерьезнев, воскликнул Митя, протягивая мне полный бокал и слегка приподнимая свой.

     — Да, — едва смогла выговорить я, ощутив неожиданно подкативший страх и тошнотворное чувство вины. Я осушила бокал залпом и без сил свалилась на простыни.

     — Надо принять душ.

     — Я не могу.

     — Стыдно быть грязнулей.

     — А я буду.

     — Нет, не будешь! — он потянул меня за руку, чтобы поднять.

     — Ты опять начнешь приставать ко мне в душе?

     — Очень хотелось бы, но скорее всего нет, потому что я сам без сил. Надо хорошенько выспаться.

     Он за руку повел меня в ванну.

     — Вау! Может, примем джакузи? — вдруг оживилась я.

     — Завтра примем. Я не собираюсь полчаса ждать, пока она наполнится. Иди сюда.

     Мы залезли в душевую кабинку и включили душ. Я едва держалась на ногах, поэтому всем телом просто прижалась к Мите, уткнувшись лицом ему в грудь. Он был намного выше и мощнее меня, к тому же хорошо натренирован — ощущать его силу и тепло было так приятно. Я завороженно смотрела, как струйки воды сбегают по его красивой коже. Он нежно обнял меня и стал поглаживать спину, плечи, руки. Потом обхватил мою голову ладонями и, приподняв к себе мое лицо, заглянул в глаза. Его взгляд был напряженным и серьезным, губы были плотно сжаты, скулы напряжены.

     — Все это неправильно, Марин, — устало вымолвил он, — Но я хочу чтобы ты знала. Я люблю тебя. И всегда любил...

     Мои губы дрогнули, из глаз потекли горячие струи слез.

     — Уже ничего нельзя вернуть назад. Я сама во всем виновата.

     — Не надо об этом. У нас есть возможность пару дней ни о чем не думать. Мне надоело бесконечно взвешивать все «за» и «против».

     (Продолжение следует)